Глава 21

Джулианна просто ангел, потому что она звонит мне, когда на часах нет и восьми утра. Из-за джетлага я просыпаюсь раньше пяти и брожу по крошечному номеру мотеля как помешанная, молясь, чтобы все сработало как надо и мне не пришлось тратить еще один день на поиски подходящего жилья.

– Алло? – говорю я в трубку, которую держу дрожащей рукой.

Я слышу улыбку в ее голосе:

– Готова переехать?

Я рассыпаюсь в благодарностях и с восторгом отвечаю, что да, готова, а потом отключаюсь, оглядываю неуютный номер и смеюсь. Я готова переехать в квартиру, которая находится в десяти минутах от дома моих родителей, и у меня с собой почти ничего нет.

Но до того, как ехать, мне нужно сделать еще один звонок.

Так же сильно, как мой отец отказывался принимать мою любовь к танцам, даже не пытался делать вид, что ему это интересно, другой человек меня в этой любви поддерживал. Она была на всех моих концертах, возила меня на все просмотры и выступления, шила для меня костюмы. Она делала мне макияж, когда я была маленькая, и смотрела, как я делаю его сама, когда я выросла и стала такой независимой. Она плакала во время моих соло и вскакивала с места, аплодируя и крича от восторга. Я с горечью понимаю только сейчас, что мама прикрывала меня от отцовского недовольства все эти годы, пока я занималась танцами, и прикрывала потому, что я хотела этим заниматься. Она была со мной рядом в больнице и везла меня, подавленную и почти мертвую, в общежитие университета…

Я была не единственной, кто потерял мечту в этой аварии.

Как никто в моей жизни, моя мама должна понять тот выбор, который я сейчас делаю.

Я слышу шок в ее голосе, когда она отвечает на мой звонок.

– Миа?!!

– Привет, мам. – Я зажмуриваюсь, меня так переполняют эмоции, что я не уверена, что мне удастся внятно говорить. В нашей семье не принято обсуждать чувства, Харлоу единственная, кто может меня заставить делать это под угрозой пыток. Но я только сейчас осознаю, как много мама сделала для меня и как она помогала мне осуществить мою мечту, хотя и вряд ли смогу сказать ей об этом. – Я дома. – И после паузы я добавляю: – Я не еду в Бостон.

Мама тихо вскрикивает, она вообще все делает тихо. Но я знаю цену этому тихому вскрику, я изучила шкалу ее тихих вскриков и знаю их очень хорошо, как и запах ее духов.

Я даю ей адрес своей квартиры, говорю, что переезжаю сегодня и что я расскажу ей все, если она придет меня навестить. Вещи мне не нужны, денег тоже не надо. Мне просто нужна моя мама.

* * *

СКАЗАТЬ, что я похожа на маму, – это не сказать ничего. Когда мы рядом, я всегда чувствую, как люди думают, что я копия Марти МакФлай, которую перенесли из восьмидесятых в сегодняшний день. У нас одинаковые фигуры, одинаковые ореховые глаза, оливковая кожа и прямые темные волосы. Но когда она выходит из своего огромного «Лексуса», и я вижу ее впервые за месяц, у меня рождается ощущение, что я смотрю на свое отражение в своего рода кривом зеркале. Она выглядит так же, как и всегда, то есть не слишком счастливой. Вся ее жизнь, все ее устремления, все надежды были связаны со мной. Отец никогда не хотел, чтобы она работала, никогда не проявлял интереса к ее увлечениям: садоводству, керамике, озеленению. Она любит отца, но смирилась с тем, что эти отношения – игра в одни ворота и что она ничего не получает взамен своей любви.

Она кажется такой маленькой, когда я обнимаю ее, но когда я отстраняюсь, ожидая увидеть на ее лице беспокойство или сомнение, ведь она же не должна принимать мою сторону – Дэвид будет в ярости, вижу только широкую, ослепительную улыбку.

– Ты потрясающе выглядишь! – говорит она, поворачивая меня в разные стороны, чтобы получше разглядеть.

Это… ладно, это меня слегка удивляет. Я приняла душ в жуткой душевой мотеля, не накрашена, и меня, скорей всего, ожидает много похабных замечаний по пути к стиральной машине. Сама я свою сегодняшнюю внешность оцениваю куда скромнее: что-то между бомжом и зомби.

– Спасибо.

– Слава богу, что ты не едешь в Бостон.

С этими словами она поворачивается, открывает багажник своего джипа и извлекает оттуда с удивительной легкостью огромную коробку.

– Я привезла тебе книги и кое-какую твою одежду. Когда твой отец немного успокоится, ты сможешь сама приехать и забрать то, что я упустила. – Она смотрит на мое изумленное лицо, а потом кивает на машину: – Бери коробку, и пойдем, покажешь мне свое жилище.

С каждой новой ступенькой, ведущей в мою маленькую квартирку, моя догадка все крепнет.

Моей маме так же сильно нужна цель, как мне.

И этой целью была в ее жизни я.

А Ансель так же сильно боялся встретиться лицом к лицу со своим прошлым, как я боялась встретиться со своим будущим.

Я толкаю входную дверь, огромная коробка чуть не вываливается из рук, и я чудом умудряюсь поставить ее на стол в гостиной. Мама ставит коробку с моей одеждой на диван и оглядывается:

– Маленькая, но очень милая квартирка, Конфетка.

Кажется, она меня так не называла лет с пятнадцати.

– Мне она очень нравится.

– Я могу принести тебе фотографии из студии Ланы, если хочешь.

Кровь вскипает у меня в венах. Вот почему я вернулась домой – здесь моя семья, мои друзья, жизнь, которой я хочу жить.

– Давай.

Без особых преамбул она садится и смотрит прямо на меня.

– Итак.

– Итак.

Ее взгляд падает на мою левую руку, и только тут я вдруг обнаруживаю, что так и не сняла обручальное кольцо. Однако мама даже взглядом не показывает, что удивлена.

– Как Париж?

С глубоким вздохом я сажусь рядом с ней на диван и рассказываю ей все. Я рассказываю о шикарном люксе в Вегасе и о том, как я думала, что это в некотором роде мое прощание с самой собой, как считала, что это последняя радость, а дальше меня ждет только минное поле, по которому мне придется идти, а если даже я дойду, то в качестве приза меня ожидает перспектива стать такой же, как мой отец. Рассказываю о знакомстве с Анселем, об исходящем от него солнечном свете и о том, как я буквально исповедалась ему той ночью. Облегчила душу. Выговорилась.

Я рассказываю ей о женитьбе, пропуская, естественно, все подробности сексуального характера.

Рассказываю о моем бегстве в Париж, о том, как прекрасен этот город и как он заставил меня однажды проснуться и понять, что я замужем за совершенно незнакомым мне человеком. Но как потом прошло время и на смену этому пониманию пришло чувство, от которого я, кажется, не хочу отказываться.

И снова я пропускаю все, что касается секса.

Довольно сложно объяснить момент с Перри, потому что стоит мне начать, и мама подумает, что в этом и есть причина моего отъезда. Потому что сейчас, оглядываясь назад, я чувствую себя полной идиоткой: как можно было позволить Чудовищу загнать себя в угол и не заметить его приближения, когда земля тряслась под ногами за многие километры до того, как оно появилось в поле зрения?

Но мама не думает так. Она только вздыхает, и эта ее реакция вызывает у меня поток слез, потому что я понимаю, какой дурой была все это время. Неужели я такая идиотка, что, только расставшись с самым необыкновенным человеком на свете, понимаю это? Или я клиническая идиотка, потому что предпочитала не замечать бревна в собственном глазу?

Когда находишься в самом центре урагана, трудно оценить его масштаб.

– Милая, – говорит мама. И больше ничего. Все остальное неважно. Одно слово заменяет миллион других, оно передает ее сочувствие и ее заботу. И то, что она на моей стороне. А еще оно имеет отношение к Анселю, которого я описала ей довольно подробно, как мне кажется. Он хороший, и он любит меня. И он похож на меня.

– Милая… – повторяет она тихо.

И снова меня осеняет догадка: я такая не потому, что я подкидыш. Я такая потому, что похожа на свою маму.

– Ладно. – Я подтягиваю коленки к груди. – Есть еще кое-что. И именно поэтому я здесь, а не в Бостоне.

Я рассказываю ей о нашей прогулке с Анселем, о разговоре про школу и мою жизнь и о том, чем я хочу заниматься. Рассказываю ей, что он единственный, кто подал мне идею, пусть даже и не специально, поехать домой и вернуться в мою старую танцевальную студию, чтобы преподавать там по вечерам, а днем посещать бизнес-школу здесь, чтобы подготовиться к открытию собственной студии в будущем. Учить детей двигаться и танцевать так, как могут и хотят их тела. Я рассказываю, что профессор Четтерей согласился принять меня на программу МВА в Университете Сан-Диего.

Выслушав все это, она откидывается назад и внимательно изучает меня взглядом:

– Когда ты успела вырасти, Конфетка?

– Когда познакомилась с ним. – Ага. Удар под дых. И мама это видит, конечно. Она кладет ладонь на мою руку, лежащую на колене.

– Он, кажется… хороший.

– Он хороший, – шепчу я. – Если не считать истории с Чудовищем, он потрясающий. – Я замолкаю, а потом добавляю: – Папа вычеркнул меня из своей жизни навсегда?

– Твой папа сложный человек, я признаю, но он все-таки при этом человек умный. Он хотел, чтобы ты закончила МВА и использовала образование так, как сочтешь нужным, а не становилась бы копией его. Дело ведь в том, детка, что ты никогда в прошлом не делала того, что он хотел. Даже он понимает это, и не важно, насколько сильно он на тебя давил, чтобы заставить тебя следовать намеченному им пути.

Поднявшись, мама идет к двери и останавливается на мгновение, пока я вдруг понимаю, что в общем-то не слишком хорошо знаю собственного отца.

– Помоги мне притащить оставшиеся коробки, а потом я поеду домой. Приходи на следующей неделе обедать. Сейчас не зову, сейчас у тебя есть более важные дела.

* * *

Я ОБЕЩАЛА ЛОЛЕ И ХАРЛОУ, что позову их к себе, как только перееду, но закончив разбирать вещи, я чувствую себя такой уставшей, что не хочу ничего и никого, только спать.

Уже в постели я беру в руки телефон. Он такой тяжелый, что пальцы мои скользят и с трудом его удерживают, и я усилием воли заставляю себя НЕ читать в сотый раз сообщение Анселя. То, которое пришло, пока я распаковывала вещи:

«Если я приеду, ты встретишься со мной?»

Я смеюсь, потому что, несмотря ни на что, очень непохоже, что я смогу его разлюбить. Я не могу даже отказаться от встречи с ним. Да что там, я же даже не сняла обручальное кольцо…

Я открываю окошко для сообщений и отвечаю ему впервые с тех пор, как оставила его, спящего, в его квартире:

«Я в Сан-Диего, со мной все в порядке. Конечно, я встречусь с тобой, но не приезжай, пока не закончишь работу над процессом. Ты слишком много работал».

Перечитав написанное, я добавляю:

«Я никуда не денусь».

Ну да, только убегу обратно в Штаты, пока ты спишь, думаю я.

Он отвечает немедленно:

«Наконец-то! Миа, почему ты ушла, не разбудив меня? Я же тут с ума схожу!»

Потом приходит следующее сообщение:

«Я не могу спать. Очень скучаю по тебе».

Я закрываю глаза. Ведь вплоть до этого самого момента я и не представляла, как мне нужно было это услышать. В груди у меня все сжимается, мне не хватает воздуха, как будто веревка обвивает мои легкие и тянет их навстречу друг другу. Мой осторожный разум подсказывает, что надо написать просто «спасибо» в ответ, но вместо этого я быстро печатаю: «Я тоже!» – и отбрасываю телефон в сторону, на постель, чтобы не сказать лишнего.

Я скучаю по нему так сильно, что меня как будто заковали в железный корсет, сдавив все мои внутренние органы и лишив меня возможности нормально дышать.

Под утро снова пикает телефон, и у меня три пропущенных сообщения от Анселя:

«Я люблю тебя».

Потом: «Пожалуйста, скажи мне, что я не все разрушил».

И третье: «Пожалуйста, Миа. Скажи что-нибудь».

И тут я ломаюсь снова, уже во второй раз, потому что вижу по времени отправки, что это он написал в офисе, на работе. Я представляю себе, как он смотрит в телефон, не в силах сконцентрироваться ни на чем, пока я не отвечу ему. Но я не отвечаю. Я сворачиваюсь клубочком и проваливаюсь в сон, такой крепкий, что пушкой не разбудишь.

Проснувшись, я снова берусь за телефон. И хотя сейчас всего семь часов утра, Лола отвечает мне после первого звонка.

* * *

ВСЕГО ЧЕРЕЗ ЧАС я открываю дверь и оказываюсь в ее объятиях.

– Хватит ее тискать! – слышу я голос Харлоу и оказываюсь уже в ее руках.

Как будто и не было этих двух месяцев, я рыдаю на плече у Лолы, вцепившись в обеих такой мертвой хваткой, словно боюсь, что они могут уплыть или раствориться в воздухе.

– Я так по вам скучала, – плачу я. – Пожалуйста, не уходите никогда! Квартирка маленькая, но жить здесь можно. Я же была в Европе, я уже знаю, как с этим можно справиться.

Мы стоим посреди моей крошечной гостиной, смеясь и захлебываясь слезами, и я захлопываю за ними дверь.

Я поворачиваюсь и вижу, что Харлоу внимательно разглядывает меня.

– Что? – спрашиваю я, бросая беглый взгляд на свои капри для йоги и футболку. Конечно, я одета отнюдь не для красной дорожки, но все-таки ее пристальное внимание меня несколько смущает. – Да ладно, Клинтон Келли, полегче. Я же только разобрала вещи, а потом завалилась спать.

– Ты изменилась. Выглядишь… иначе.

– Изменилась?

– Ага. Стала более женственной и сексуальной. Замужество тебе на пользу.

Я закатываю глаза:

– О, думаю, ты намекаешь на мои округлости. У меня были нездоровые отношения с pain au chocolat.

– Да нет, – говорит она, подходя поближе и изучая мое лицо. – Ты выглядишь… мягче? Но в хорошем смысле. Женственнее. И мне нравится, что волосы отросли.

– И загар, – добавляет Лола, опускаясь на диван. – Ты действительно отлично выглядишь. И задница отменная.

Я смеюсь, втискиваясь на сиденье рядом с ней:

– Вот что значит Франция без работы и с кондитерскими на каждом углу.

Мы все замолкаем, и после долгой, как вечность, паузы, я понимаю, что именно мне надо помнить о том, что я была во Франции, но теперь-то я здесь.

– Я… чувствую себя ужасной из-за того, как ушла.

Лола пригвождает меня взглядом:

– Ты не ужасная.

– Вы скорей всего измените точку зрения, когда я объясню.

Харлоу останавливает меня взмахом руки:

– Не надо. Мы и так знаем, что случилось, хоть и не от тебя, наглая ты задница.

Ну конечно, они уже все знают. Точнее, Лола знает всю историю от Оливера, которому рассказал Финн, который удачно позвонил Анселю через час после того, как тот проснулся и обнаружил, что его жена и все ее вещи исчезли. Надо сказать, для компании парней они ужасные сплетники.

Мы обсуждаем все и обмениваемся мнениями, как делали это последние двадцать лет, и мне гораздо проще формулировать все сейчас, после разговора с мамой, когда я говорю об всем уже второй раз.

– Он облажался, – настаивает Харлоу, когда я перехожу к той части, где мы вместе отправляемся на вечеринку. – Все все знали! Финн и Оливер все время говорили ему, все это время, что надо тебе обо всем рассказать. Перри названивала ему постоянно, она звонила Финну и Оливеру без конца и все время говорила о вас. Их разрыв не удивил никого, кроме нее самой, и даже это, кажется, она готова была обсасывать без конца. Я думаю, Ансель беспокоился, что это может тебя напугать, а теперь считает дни, когда сможет к тебе приехать. По тому, что я слышала, он влюблен в тебя по уши.

– Но мы все считаем, что ему следовало тебе все рассказать, – добавляет Лола. – Потому что так ты оказалась застигнута врасплох.

– О да, – говорю я. – Он в первый раз привел меня на вечеринку, и тут милая девушка начинает разговаривать со мной, и вдруг ее лицо меняется, и она превращается в пышущего злобой демона… – Я кладу голову на плечо Лоле. – Я ведь знала, что у него долгое время была девушка, поэтому я совершенно не понимаю, в чем была трудность рассказать мне о Перри и о том, что они жили вместе и даже были помолвлены. Возможно, это и вызвало бы некоторую неловкость, но уж точно меньшую, чем получилась в результате этого большого секрета. К тому же шесть лет быть с кем-то, кого ты не любишь? Это кажется безумием.

Лола молчит, затем хмыкает:

– Я понимаю.

Мне ужасно не нравится ощущение легкого предательства, когда я критикую его вот так. Ансель был в плену у своего печального опыта взросления, когда на его глазах рушились отношения родителей из-за постоянных измен отца. Я уверена, что преданность и верность значат для него даже больше, чем романтическая любовь, по крайней мере, он так думает. И я невольно задумываюсь, сколько же времени он оставался с Перри только потому, что не хотел идти по стопам своего отца?

Уверена, он и со мной в браке оставался отчасти поэтому. И не имеет значения, как сильно я сама поначалу на этом настаивала. Мне нужно решить, устраивает ли меня то, что он пытается доказать что-то самому себе своей любовью ко мне.

– Как он? – спрашивает Харлоу.

Я пожимаю плечами и делаю вид, что очень увлечена игрой с кончиками волос Лолы.

– Хорошо, – говорю я. – Очень много работает.

– Я не о том спрашиваю.

– Ну, благодаря всем этим вашим телефонным игрищам вы, ребята, похоже, знаете больше, чем я. – Чтобы сменить тему, я спрашиваю: – А как Финн?

Харлоу дергает плечом:

– Понятия не имею. Хорошо, я полагаю.

– Что значит – ты не имеешь понятия? Разве ты не встречалась с ним?

Она смеется и показывает мне воздушные кавычки, повторяя мое «встречалась с ним» одними губами:

– Могу тебя заверить, что летала в Канаду совсем не за искрометным чувством юмора или блистательным красноречием Финна.

– Значит, ты поехала туда ради секса.

– Ага.

– И как? Достаточно ли он хорош для того, чтобы туда вернуться?

– Не знаю. Если честно, не могу сказать, что Финн так уж мне нравится. Он решительно симпатичнее, когда не говорит.

– Ты просто настоящий тролль.

– Мне нравится, что ты притворяешься, будто это тебя удивляет. Финн и я? Да ну, вряд ли.

– Ладно, Миа, хватит уводить разговор в сторону, – тихо произносит Лола. – Что теперь? Что будет дальше?

Вздохнув, я честно отвечаю:

– Я не знаю. Ты же спрашиваешь о том, что я собираюсь делать? Про школу? Понимаю ли я, чего хочу от жизни? На самом деле эта поездка во Францию была, конечно, верхом безответственности и безумия, а возвращение домой – взвешенным и взрослым поступком. Но почему-то я чувствую себя так, словно все наоборот.

– Даже не знаю, почему бы это, – хмыкает Харлоу. – Может быть, потому, что вы, ребята, там придумали какой-то новый план?

Я киваю. Так и есть.

– Я чувствовала себя с ним в безопасности. Ну, то есть… может быть, мое сознание и не понимало этого, но мое тело – да. Я не знала, какой у него любимый цвет или кем он хотел стать, когда ему было десять… но это и не имело никакого значения. И все эти глупости, которые я знала о Люке, весь этот гигантский список никому не нужных сведений, из-за которых, скорее всего, мы и расстались… все это так смешно, когда я сравниваю это с моими чувствами к Анселю.

– Если бы ты могла стереть этот один его косяк из своей памяти, ты бы осталась с ним?

Мне не нужно даже думать.

– Конечно.

– Послушай. Я видела, как ты потеряла то, на чем держалась твоя жизнь, и никто, ни я, ни кто-то другой, не мог ничего с этим поделать. Мы не могли вернуться во времени назад и остановить этот грузовик. Мы не могли вернуть тебе здоровую ногу. Мы не могли сделать так, чтобы ты снова могла танцевать… – Голос Харлоу непривычно для нее мягкий и слегка дрожит. – Но я могу сказать тебе одно: не будь идиоткой. Любовь чертовски трудно найти, Миа. И не вздумай ее потерять из-за каких дурацких параллелей и меридианов.

– Пожалуйста, перестань нагнетать, – прошу я. – Моя жизнь и без того сейчас достаточно запутана и без твоих усилий.

– Насколько я тебя знаю, могу поспорить, ты уже сама пришла к тому же самому мнению. Тебе нужно только, чтобы кто-то более умный озвучил его первым. Так вот я не оправдываю того, что он сделал, он, конечно, задница. Я просто сейчас исполняю роль адвоката дьявола.

Закрыв глаза, я пожимаю плечами.

– Так что, мы обе имеем в виду слово с большой буквы Л, не так ли?

– Лесбиянки? – поддразниваю я.

Она испепеляет меня взглядом. Харлоу, которая-намерена-говорить-о-чувствах-всерьез, не так-то легко сбить с толку.

– Я хочу сказать, – продолжает она, игнорируя меня, – что все это с самого начала было не просто о том, как трахнуть симпатичного, сладкого французского мальчика.

– Это никогда не было о том, как трахнуть французского мальчика, – соглашаюсь я. – Именно это вас так и напугало, я думаю.

– Потому что это нечто гораздо больше, – говорит она и затем дает мне пять с торжествующим выкриком: – А, вот она и призналась! Но потом выражение ее лица снова становится серьезным. – Даже когда Люк тебя бросил, я знала, что все будет хорошо, понимаешь? Я говорила Лоле: «Да, сейчас ей очень тяжело, но это продлится максимум несколько недель, а потом она плюнет и забудет». А тут… тут другое.

– Почти смешно, насколько другое.

– Так ты… что? – Поскольку я понятия не имею, о чем она спрашивает, она уточняет: – Ты просила меня поговорить с отцом относительно вашего развода, но… ты действительно этого хочешь? Вы вообще разговариваете с Анселем? И ради бога, не пожимай плечами, а то я наброшусь и поколочу тебя!

Я подмигиваю и пожимаю плечами.

– Мы… переписываемся.

– Ты что, школьница? – всплескивает руками Харлоу. – Почему ты не позвонишь ему?

Смеясь, я объясняю:

– Потому что я не готова пока услышать его голос. Я пока только обживаюсь. И боюсь, что сяду в ближайший самолет и улечу в Париж, как только услышу, как он произносит мое имя. – Поворачиваясь так, чтобы видеть из обеих, я добавляю: – И потом Ансель все это время шел вперед, а я крутилась на месте, как белка в колесе. Мне нужно устроить свою жизнь так, чтобы даже если он приедет сюда, ему не нужно было брать все заботы обо мне на себя. – Я замолкаю, они обе смотрят на меня, лица у обеих сейчас настороженные. – Мне нужно было повзрослеть. И Ансель своим идиотизмом парадоксальным образом выкинул меня из гнезда. Именно он подал мне мысль вернуться сюда, чтобы учиться. Я только надеюсь, что не окончательно спятила.

– Не будь так строга к себе, – вступает Лола. – Я вот, например, просто счастлива, что ты здесь.

– Господи, да я тоже! – восклицает Харлоу. – У меня были уже серьезные проблемы со сном из-за твоих звонков по ночам.

Я бросаю в нее подушку:

– Ха-ха.

– А что насчет работы? Ты же знаешь, мой отец с радостью возьмет тебя, чтобы ты сидела и украшала один из его офисов. Не хочешь соблазнить кого-нибудь из продюсеров средних лет?

– На самом деле у меня уже есть работа.

– Это здорово! – Лола хватает меня за руку.

Всегда куда более скептически настроенная, Харлоу продолжает смотреть на меня испытующе:

– Где?

– В моей старой студии, – говорю я. И это все, что я успеваю сказать, потому что в следующую секунду они обе, и Лола и Харлоу, накидываются на меня с объятиями.

– Я так горжусь тобой! – шепчет Лола, гладя меня по плечу.

– Мы так скучали по твоим танцам. Черт, похоже, я сейчас расплачусь, – добавляет Харлоу.

Я смеюсь, тщетно пытаясь спихнуть их обеих с себя.

– Девочки, это совсем не то же самое. Я буду…

– Для нас то же, – возражает Лола, отстраняясь, чтобы посмотреть мне в глаза.

– Ладно, ладно. – Харлоу встает и смотрит на нас. – Хватит уже этих сопливых сентиментальных штучек. Сейчас мы пойдем что-нибудь поедим, а потом – шопинг!

– Нет, вы идите. А мне надо поехать в студию и обговорить кое-какие детали с Тиной. И еще мне надо в душ.

Лола и Харлоу переглядываются.

– Хорошо, но когда ты закончишь, ты наша. И мы идем куда-нибудь вместе. Напитки за мой счет, – говорит Лола. – Нам же нужно отметить возвращение нашего Сахарка.

Мой телефон вибрирует на столе, и Харлоу хватает его, отпихивая меня своими длинными, сильными руками.

– Ох и Миа!

– Что? – Я пытаюсь обойти ее сбоку.

– Возьми ты этот долбаный телефон, когда он звонит! Или набери ему сама. У тебя десять голосовых сообщений, не говоря уже о письменных. Пусть не сегодня, пусть даже не завтра, но не будь ты такой слабачкой! Ты можешь пойти учиться, работать и притворяться, что ты не замужем, но ты не можешь обмануть нас и заставить думать, что не влюблена по уши в этого парня.

* * *

ЕХАТЬ НА МАШИНЕ в студию для меня немного странно. Я ожидала, что буду нервничать или ностальгировать, но на самом деле стоит мне выехать на дорогу, по которой я ездила сотни и сотни раз, как я вдруг понимаю – во всех этих поездках рядом со мной была мама, именно она была за рулем.

И внутри меня рождается ощущение, что теперь наконец я САМА двигаюсь по тому пути, по которому меня так долго вели. Неброский торговый центр виднеется сразу за перекрестком Линда Виста и Морена, и припарковавшись, я несколько минут оглядываюсь по сторонам, привыкая к тому, как тут все изменилось. Открылось новое кафе с замороженным йогуртом, «Сабвей»; в большом помещении, где когда-то находился китайский ресторан, теперь студия карате. Но студия Тины по-прежнему на старом месте, прямо в центре здания, только вывеска другая и новая кирпичная отделка внутри. Я судорожно сглатываю вставший в горле ком, волнение скручивает мой желудок словно жгутом. Я так счастлива снова увидеть это место! Неважно, что оно выглядит сейчас иначе! А еще у меня все-таки немного щемит сердце от понимания, что для меня здесь уже все будет по-другому.

Голова идет кругом от эмоций – здесь и облегчение, и печаль, и много еще всего, но я не хочу делиться этим сейчас ни с мамой, ни с Харлоу, ни с Лолой. Сейчас мне нужен Ансель.

Я лезу в сумку за телефоном. Горячий воздух давит на меня, но я не обращаю на это ни малейшего внимания, трясущимися руками набирая пароль и выискивая фотографию Анселя в списке контактов.

Задыхаясь так, что я начинаю всерьез опасаться, не приступ ли у меня астмы, я выстукиваю слова, которые, я знаю это, он надеялся услышать, слова, которые я должна была бы сказать в тот день, когда уходила: «Я люблю тебя…» и нажимаю «отправить». «Прости, что ушла так, как ушла, – добавляю я вдогонку. – Я знаю, что сейчас поздно, но можно тебе позвонить?»

«Я звоню».

Боже, сердце стучит так сильно, что я, кажется, слышу, как кровь несется по венам. Руки дрожат, и мне нужно несколько секунд, чтобы прийти в себя – я опираюсь на машину и пытаюсь привести себя в чувство. Когда наконец я чувствую, что готова, я открываю снова список контактов и выбираю его номер. Соединение занимает секунду, и я слышу гудки.

Гудки, гудки… и наконец включается автоответчик. Я кладу трубку, не оставляя сообщения. Я знаю, что сейчас ночь, но если его телефон включен, а он, разумеется, включен, и он действительно хотел бы со мной поговорить, он бы ответил.

Я стараюсь справиться с разочарованием и закрываю глаза. Утешает меня мысль о том, как же прекрасно даже просто признаться себе и ему, что я не готова, чтобы все это заканчивалось.

Открыв дверь в студию, я вижу внутри Тину. И по выражению ее лица – зубы сжаты, в глубоких глазах стоят слезы, понимаю, что она наблюдала за мной все время, пока я стояла у машины.

Она, конечно, выглядит старше, но по-прежнему такая же стройная и изящная, как и раньше, седые волосы аккуратно зачесаны в пучок, а на лице ни грамма косметики, кроме ее знаменитой вишнево-красной помады. И униформа у нее все та же: обтягивающий черный купальник, черные свободные брюки для йоги, балетки. Миллион воспоминаний связано у меня с этой женщиной. Тина заключает меня в объятия и крепко прижимает к себе.

– Как ты? – спрашивает она. – Все хорошо?

– Иду к этому.

Отстранившись, она оглядывает меня с ног до головы, ее голубые глаза широко распахнуты.

– Ну расскажи же мне все!

Я не видела Тину четыре года, поэтому я догадываюсь, что она имеет в виду под «расскажи мне ВСЕ». Поначалу, когда меня только выписали из больницы, она приходила к нам домой минимум раз в неделю. Но я сразу извинялась и придумывала кучу отговорок, почему мне срочно надо уйти из дома, или пряталась у себя наверху за закрытой дверью. И в конце концов она перестала приходить.

Я знаю, что мне не нужно извиняться за это. Вместо извинений я выкладываю ей сокращенную версию событий за последние четыре года, заканчивая Вегасом, и Анселем, и своим новым планом. Клянусь, с каждым разом рассказывать становится все проще.

Я так хочу эту работу! Надо, чтобы она поняла, что я в порядке, а я действительно в порядке, поэтому я стараюсь говорить спокойно и рассудительно. И горжусь тем, что мой голос даже совсем не дрожит. Она улыбается, когда я заканчиваю, и признается:

– Работать с тобой вместе – это просто мечта.

– И для меня.

– Давай проведем небольшой просмотр, прежде чем заключим договор. Я хочу убедиться, что ты помнишь наш подход, а твои ноги помнят, что делать.

Она упоминала о неформальном собеседовании по телефону, но, разумеется, ни о каком просмотре речи не было, поэтому сердце у меня немедленно начинает выпрыгивать из грудной клетки. Ты сможешь это сделать, Миа. Ты много лет этим жила и дышала.

Мы идем по небольшому коридорчику, проходим мимо самого большого зала, который зарезервирован для старшего класса, и направляемся к малому залу, в котором проходят индивидуальные уроки и занятия для начинающих. Я улыбаюсь сама себе, ожидая увидеть ряд маленьких девочек в черных купальниках, розовых трико и крошечных балетках.

Все головы поворачиваются к нам, когда дверь открывается, и я на миг забываю, как дышать.

Шесть девочек стоят в зале у станка, по три с каждой стороны от высокого мужчины с ослепительно зелеными глазами, загорающимися надеждой и лукавством при встрече с моим взглядом.

Ансель.

Ансель?!!

Что за…???

Если он здесь, то он был в здании и полчаса назад, когда я звонила. Он видел, что я звонила? Читал мои сообщения?

На нем спортивная черная майка, туго облегающая мускулистый торс, и темно-серые классические брюки. Он босиком, стоит, расправив плечи и вытянув шею, как и девочки рядом с ним, которые украдкой бросают на него взгляды и с трудом удерживаются, чтобы не хихикать.

Это Лола и Харлоу его сюда прислали, я уверена!

Я открываю было рот, чтобы заговорить, но меня сразу же перебивает Тина, которая с понимающей улыбкой выходит из-за меня, высоко подняв подбородок, и сообщает классу:

– Класс, это мадемуазель Холланд и…

– Вообще-то мадам Гийом, – поправляю я тихо и строго поворачиваюсь к Анселю, когда он от удивления невольно охает.

Тина широко улыбается.

– Прошу прощения, мадам Гийом наш новый хореограф, и она будет заниматься с вами растяжкой и станком. Класс, поприветствуйте своего нового преподавателя!

Шесть девичьих голосков и один низкий мужской голос в унисон произносят:

– Здравствуйте, мадам Гийом!

Я закусываю губу, с трудом сдерживая смех. Снова встречаю его взгляд и понимаю, что он читал мои сообщения и что он тоже с трудом сдерживает волнение от того, что находится здесь, особенно после того, как я назвалась его женой. Он выглядит утомленным, но в глазах его я читаю облегчение. Мы обо всем говорим друг другу только глазами. И одному Богу известно, чего стоит мне не подбежать к нему и не броситься в объятия его сильных, мощных рук.

Словно прочитав мои мысли, Тина чуть слышно кашляет, и я моргаю, выпрямляюсь и отвечаю:

– Здравствуйте, девочки. И мсье Гийом.

По классу разносятся смешки, но тут же стихают под грозным взглядом Тины.

– У нас сегодня также гость, как вы, очевидно, заметили. Господин Гийом хочет проверить, стоит ли ему поступать в академию. Пожалуйста, ведите себя как можно более достойно и покажите ему все, на что вы способны.

К моему абсолютному удовольствию, Ансель, кажется, собирается полностью соответствовать названию «маленькая балерина». Тина отходит к стене, и я достаточно хорошо ее изучила, чтобы понимать: никакой это не тест и не просмотр – это просто сюрприз для меня. Я могла бы сейчас посмеяться и начать занятие с растяжки, а сама в это время разговаривать с Анселем. Но он, кажется, готов заниматься вместе с ними, и я хочу, чтобы Тина увидела, что я все могу, даже в присутствии самого большого, самого потрясающего отвлекающего фактора на свете.

– Давайте начнем с растяжки. – Я включаю тихую музыку и наблюдаю, как девочки повторяют за мной движения: сидя на полу, вытягивают ноги перед собой. Согнувшись, я тянусь кончиками пальцев к носкам и говорю:

– Если вам больно, можете немножко согнуть ноги. Кто посчитает до пятнадцати?

Все стесняются. Все, кроме, разумеется, Анселя. И, конечно, он тихо считает до пятнадцати по-французски: «Un… deux…trois…», а девочки не сводят с него глаз.

Мы продолжаем растяжку: кладем ногу на нижнюю перекладину станка и едем по ней, от чего девочки пищат и морщатся. Потом делаем несколько пируэтов, и даже если мне суждено дожить до ста одного года, я и тогда не забуду вида Анселя, пытающегося сделать пируэт! И буду так же смеяться над этим. Потом я показываю им экстремальную растяжку, когда одна моя нога прижата к стене (возможно, это я показываю скорее Анселю, но я никогда не признаюсь в этом!). Девочки пытаются это повторить, хихикают еще сильнее, и некоторые из них набираются храбрости и начинают показывать Анселю, что надо делать: как держать руки, как стоять, а потом и то, что они уже умеют: какие-то вращения и прыжки.

Когда в классе становится слишком шумно и оживленно, Тина отрывается от стены, хлопает в ладоши и обнимает меня:

– Что ж, дальше занятие поведу я. Думаю, у тебя сейчас другие заботы. Встретимся в понедельник вечером, в пять.

– Я так вас люблю, – говорю я, крепко обнимая ее.

– Я тоже люблю тебя, солнышко, – улыбается она. – А теперь иди и скажи это ему.

* * *

АНСЕЛЬ И Я выскальзываем из зала и молча идем по коридору. Мое сердце стучит так сильно, что, кажется, при каждом ударе норовит выскочить из грудной клетки. Я физически ощущаю его тепло за спиной, но мы оба молчим. Из-за того, что я снова в студии, и из-за этого внезапного сюрприза в виде его присутствия я так ошеломлена и растеряна, что просто не знаю, с чего начать разговор.

Горячий ветер набрасывается на нас, как только мы открываем дверь на улицу, и Ансель смотрит на меня осторожно, искоса, не в силах предугадать мою реакцию.

– Сериз… – начинает он и судорожно вздыхает. Он смотрит мне в глаза, и каждая следующая секунда нашего молчания становится тяжелее предыдущей. Зубы у него плотно сжаты, но когда он сглатывает, на щеке появляется знакомая ямочка.

– Привет, – говорю я почти неслышно.

Он делает шаг вперед, но, кажется, все еще не уверен в том, что я ему это позволю.

– Ты… звонила мне перед своим приходом.

– Я звонила с парковки. Меня переполняли эмоции, когда я снова приехала сюда… Ты не ответил.

– В студии нельзя пользоваться телефоном, – отвечает он с лукавой улыбкой. – Но я видел твой номер на экране.

– Ты что, приехал прямо с работы? – спрашиваю я, кивая на его классические брюки.

Он кивает. На его подбородке – щетина минимум однодневная. Когда я представляю себе, как он уходит с работы и едет прямо в аэропорт, ко мне, едва успев покидать в небольшую сумку какие-то вещи, у меня слабеют колени.

– Пожалуйста, не сердись на меня, – говорит он. – Лола позвонила мне и сказала, что ты здесь. Я как раз собирался пригласить вас троих на обед. И Харлоу сказала что-то в том смысле, что выломает мне ноги и оторвет все остальное, если я не буду обращаться с тобой так, как ты этого заслуживаешь.

– Я не злюсь. – Я качаю головой в подтверждение своих слов. – Я просто… я просто поверить не могу, что ты правда здесь!

– А ты думала, я буду просто сидеть и ждать, пока все само собой как-то уладится в будущем? Нет уж, я не мог быть так далеко от тебя…

– Ну… я рада.

Я знаю, что он хочет спросить: «Почему ты ушла так? Почему даже не попрощалась со мной?» – но он не спрашивает. И этим зарабатывает сразу много очков. Потому что хотя и мой приезд во Францию, и мое бегство оттуда были импульсивными, причиной в обоих случаях был он: первый раз я летела на крыльях любви, второй – с разбитым сердцем. И хорошо, что он это понимает. Он оглядывает меня с ног до головы и задерживается взглядом на моих ногах, выглядывающих из-под короткой танцевальной юбочки.

– Ты выглядишь потрясающе, – говорит он. – Правда. Ты выглядишь так сногсшибательно, что у меня просто нет слов.

Я больше не могу сопротивляться и бросаюсь ему на шею. Он обнимает меня и утыкается лицом мне в щеку. У него такие длинные руки, что он мог бы обвить ими мою талию несколько раз. Я чувствую его дыхание на своей коже и то, как он дрожит от моей близости, и когда я произношу: «Так хорошо!» – он только кивает, и наше объятие, кажется, может длиться вечно.

Его губы находят мою шею, подбородок, он посасывает и прикусывает мою кожу. Дыхание у него теплое и свежее, он шепчет что-то по-французски, какие-то слова, которые я не могу перевести, но это и не нужно. Я слышу слова «любовь», «жизнь», «прости», и вот он берет в ладони мое лицо и накрывает своими губами мои, глаза у него открыты, пальцы дрожат. Это единственный, целомудренный поцелуй, без языка, неглубокий… но то, как я трепещу в ответ, кажется, обещает ему нечто гораздо большее, потому что он отстраняется и смотрит на меня торжествующе.

– Пойдем же, – говорит он, и ямочка его становится глубже. – Нужно поблагодарить твоих девочек.

Я так изголодалась по нему, по нам, но еще больше мне хочется увидеть его сейчас вот так, вместе с моими друзьями, поэтому, взяв его за руку, я веду его в машину.

* * *

АНСЕЛЬ НАДЕВАЕТ РУБАШКУ и рассказывает о своем полете, о том, как ему пришла в голову мысль, что надо улететь сразу после работы, и как он прилетел, и как потом ему пришлось ждать целый день, чтобы увидеть меня… все эти милые детали призваны замаскировать один вопрос, который дрожит у каждого из нас на кончике языка: и что теперь?

Я веду машину и посматриваю на него искоса. На фоне темнеющего у него за спиной неба он выглядит невероятно шикарно и элегантно в своем костюме цвета графита и лавандовой рубашке на пуговицах. Я, хоть и вышла только что из танцевального класса, переодеваться не собираюсь. Если мы заедем сначала ко мне домой, нет сомнений, что мы там и останемся, а мне нужно увидеть девочек, нужно сказать им спасибо. И, что еще важнее, дать ему возможность сказать им спасибо.

Я только переобуваюсь в более удобные туфли на плоском каблуке и везу Анселя в бар «Динамит», где тащу его за руку прямо к Лоле и Харлоу, которые широко улыбаются при виде меня и моего мужа, моего Анселя. Они сидят в отдельной кабинке, потягивая коктейли, и Лола видит меня раньше, чем Харлоу. И разрази меня гром, если ее глаза не наполняются слезами при виде нас.

– Нет! – Я грожу ей пальцем, смеясь. При всей ее внешней жесткости она такая чувствительная! – Нет-нет, мы так не делаем!

Она смеется в ответ, качает головой и смахивает слезы, и я наблюдаю со смешанными чувствами удивления и радости, как мои самые близкие люди и мой муж обнимаются, словно они лучшие друзья и просто ненадолго разлучались.

Но ведь на самом деле так и есть. Я люблю его, а значит, и они тоже. Я люблю их, а значит, и он любит их тоже. Он вынимает из внутреннего кармана пиджака две шоколадки и протягивает одну Лоле, а другую Харлоу.

– Это за помощь. Я купил их в аэропорту, так что не смотрите с таким уж восторгом.

Они обе берут подарки, и Харлоу смотрит на свою шоколадку, а потом переводит взгляд на Анселя:

– Если она тебя не прикончит сегодня вечером, это сделаю я.

Он вспыхивает румянцем, его ямочка, тихий смех, то, как он закусывает губу, – все, я готова. Черт, убейте меня на месте.

– Нет проблем, – говорю я, бросаю его пиджак на стул и тащу его на танцпол. Меня совершенно не волнует, что за песня играет, я не выпущу его из рук этой ночью ни на секунду. Обняв его, я прижимаюсь к нему всем телом.

– Мы снова танцуем?

– О, нас ждет очень много танцев, – обещаю я ему.

– Ты могла заметить, что я старательно следую твоим указаниям. Я так горжусь тобой, – шепчет он и смотрит мне в глаза. – Ты только что заявила, что вечером прикончишь меня. – Его улыбка становится шире, а руки ложатся на мою талию.

– А ты разыгрывай карты правильно.

– Я забыл свои карты. – Его улыбка гаснет. – Но зато я привез свой пенис.

– Что ж, я постараюсь его не сломать на этот раз.

– На самом деле, я думаю, тебе нужно лучше стараться.

Пол у нас под ногами сотрясается от басов, и мы почти кричим во время этой игривой пикировки, но настроение почему-то уходит, между нами повисает напряжение. Нам всегда удавался флирт, и в сексе у нас все было прекрасно, но нам всегда приходилось притворяться кем-то другим, чтобы быть откровенными друг с другом.

– Поговори со мной, – просит он, шепча мне прямо в ухо. – Расскажи, что случилось тем утром, когда ты ушла.

– Я… просто поняла, что мне нужно сделать шаг назад и подумать, что делать дальше, – говорю я тихо, но он сейчас очень близко ко мне и я знаю, что он слышит меня. – С твоей стороны было ужасно дерьмово не сказать мне о Перри. Но на самом деле это дало мне тот пинок, который был очень нужен.

– Прости меня, Сериз.

Когда он произносит это мое прозвище, грудь у меня напрягается, и я провожу руками по его груди:

– Если мы хотим попытаться быть вместе, я должна быть уверена, что ты будешь рассказывать мне о таких вещах.

– Обещаю. Буду.

– Прости, что я ушла так.

Его ямочка появляется буквально на несколько секунд.

– Покажи мне кольцо. Я увижу, что оно все еще у тебя на пальце, и ты прощена.

Я поднимаю свою левую руку, и он смотрит на тонкий золотой ободок у меня на пальце, а потом целует его.

Мы медленно покачиваемся, почти не двигаясь, хотя все вокруг прыгают, дергаются и трясутся под музыку. Я кладу голову ему на грудь и закрываю глаза, вдыхая его запах:

– Ладно, с этим покончили. Теперь твоя очередь болтать.

С легкой улыбкой он наклоняется ближе, целует сначала мою правую щеку, а потом левую. И касается моих губ на несколько долгих, прекрасных секунд.

– Мой любимый цвет – зеленый, – говорит он мне прямо в рот, и я хихикаю. Его руки скользят вниз по моему телу, руки смыкаются у меня на талии, он придвигается еще ближе и целует меня в шею. – Я сломал руку, когда мне было семь лет, учился кататься на скейтборде. Я люблю весну и ненавижу зиму. В детстве моим лучшим другом был Огюст, а его старшую сестру звали Катарина. С ней у меня случился первый поцелуй, когда мне было одиннадцать, а ей двенадцать, в кладовке в доме моего отца.

Мои пальцы поглаживают его грудь, потом поднимаются вверх, к его горлу, и дальше, на заднюю поверхность шеи.

– Моя самая большая травма – когда моя мать уехала из Штатов, но при этом, несмотря на то что мой отец тиран, детство у меня было вполне счастливое. В школе мне не давалась математика. Девственность я потерял с девушкой по имени Ноэми, когда мне было четырнадцать. – Он целует меня в щеку. – Последний раз я занимался сексом со своей женой, Миа Розой Гийом. – Теперь он целует кончик моего носа. – Моя любимая еда – хлеб. Да, да, знаю, это звучит ужасно скучно. И я не люблю сухофрукты.

Я смеюсь и тянусь к нему уже для настоящего поцелуя, наконец-то. И о… мой… Бог… Губы у него теплые, уже такие знакомые мне, мягкие и в то же время властные. Я чувствую, как растет его желание прикоснуться ко мне, попробовать меня на вкус, заняться со мной любовью, его руки опускаются на мои ягодицы, бедра прижимаются к моим. Он слегка касается языком моего языка, и мы оба стонем, вжимаясь друг в друга и тяжело дыша.

– Я даже не знал, что могу довести женщину до оргазма ртом, пока не встретил тебя, – признается он. – Мне так нравится целовать тебя там. И мне нравится твоя попка, она совершенна. – В этот момент я чувствую, как его твердый член упирается в меня, он сжимает мои ягодицы руками. – Мне нравится любой секс с тобой, но больше всего я люблю быть сверху… ты превращаешь миссионерскую позу в нечто очень сексуальное тем, как извиваешься и двигаешься подо мной.

Черт. Я просто растекаюсь в его руках.

– Ансель…

– Я знаю, какие звуки ты издаешь, когда кончаешь, – тебе никогда не удастся меня обмануть. – Он улыбается и добавляет: – Снова.

– Говори мне обычные вещи, – умоляю я. – Это меня убивает.

– Я ненавижу убивать пауков, потому что мне они кажутся потрясающими, но я буду делать это ради тебя, если ты будешь их бояться. Я ненавижу сидеть в машине на пассажирском сиденье, потому что предпочитаю быть за рулем. – Оон целует теперь мое ухо и шепчет: – Мы можем жить в Сан-Диего, но я бы хотел хотя бы лето проводить во Франции. И может быть, мы перевезем сюда мою маму, когда она состарится.

Мое сердце бьется так сильно, что даже больно.

– Хорошо.

Он улыбается, и я касаюсь его ямочки кончиком пальца:

– Ты правда собираешься сюда переехать?

– Думаю, в феврале, – отвечает он, слегка пожимая плечами. Так, будто это очень просто. Как будто и говорить не о чем и все решено.

Я рада, но в то же время расстроена. Конечно, прекрасно, что все так легко устраивается, но сейчас ведь только июль. Февраль так далеко!

– Это кажется таким далеким-далеким.

– Я приеду в гости в сентябре. В октябре. В ноябре. В декабре. Я январе…

– А сейчас как надолго ты останешься? – Почему я не спросила этого раньше? Я заранее боюсь его ответа.

– Только до завтра. – Мое сердце обрывается, и я вдруг ощущаю щемящую пустоту внутри. – Я могу пропустить понедельник, – говорит он, – но во вторник должен быть на работе на первом этапе слушаний.

Значит, у нас очень мало времени.

Схватив его за руку, я поспешно пробираюсь через толпу к столику.

– Слушайте, девочки…

– Да понятно все, Сахарок, – кивает Харлоу. – У вас всего двенадцать часов. Я вообще понять не могу, что вы до сих пор тут делаете. Бегите.

Видимо, они знали не только то, что он приедет, но и то, когда он уедет. Они успели поговорить обо всем. Черт, я люблю моих друзей.

Я целую Харлоу, целую Лолу, и мы бежим к выходу.

* * *

КАК-ТО НАМ УДАЕТСЯ добраться до моей квартиры и не раздеться по пути. Я молюсь, чтобы мы не разбудили Джулианну, когда мы вываливаемся из машины на дорожку, целуясь, а потом гремим в гараже, впечатываясь в стенку, потому что Ансель залезает руками мне под юбку и в трусики, умоляя дать ему меня почувствовать. Его пальцы горячие и нетерпеливые, он резко отводит в сторону тонкое кружево и гладит меня.

– Ты нереальная, – шепчет он. – Мне нужно, чтобы ты была голая. Мне нужно увидеть тебя.

– Тогда тащи меня наверх.

Мы спотыкаемся и бьемся по пути по деревянной лестнице об стены, потом наваливаемся на дверь, он истово целует мою шею, а его жадные руки вцепляются мне в ягодицы, вжимая меня в него.

– Ансель! – смеюсь я, слабо отбиваясь от него, потому что мне нужно достать ключи из сумки.

Оказавшись внутри, я не включаю свет, не в силах оторвать руки от его тела хотя бы на то короткое мгновение, которое нужно для того, чтобы нажать на выключатель. Я слышу, как ключи падают на пол, за ними следуют сумка и его пиджак, а потом уже и мы оба спотыкаемся и падаем в темноту. Он подхватывает меня за талию, чтобы помочь мне подняться, не переставая целовать.

– Мне нравится твое жилище, – говорит Ансель, улыбаясь между поцелуями.

Я киваю, лихорадочно вытягивая рубашку из его брюк.

– Хочешь экскурсию?

Он смеется, когда я рычу от нетерпения, мои пальцы расстегивают пуговицы на его рубашке… И почему этих долбаных пуговиц так много?!!

– А эта экскурсия включает кровать, да? – спрашивает он и убирает мои руки, сам быстро расстегивая оставшиеся пуговицы и снимая наконец рубашку.

– И стол. И диван, – бормочу я, увлеченная его обнаженной кожей, такой гладкой, такой совершенной, которая вдруг оказывается у меня под руками. – А может быть, и пол. И еще душ.

Прошло всего несколько дней, как я не касалась его, но кажется, будто целый год, и мои пальцы скользят по его груди, ногти царапают твердые мышцы его живота. Когда я подаюсь вперед и целую его ключицу, он издает звук, который представляет собой нечто среднее между стоном и рычанием.

Он стягивает купальник с моих плеч, тянет его дальше, по рукам, пока наконец он не остается болтаться у меня по бокам.

– Давай начнем со спальни. А потом можем совершить круиз.

– Нам же надо как-то убить двенадцать часов времени, – говорю я.

Он захватывает мою нижнюю губу зубами, и я начинаю хныкать, мне так сильно его не хватает, что, кажется, в грудной клетке у меня что-то сломалось и я не могу дышать.

Кровать – самый большой предмет в квартире, и даже в темноте Ансель находит ее без усилий. Он ложится на спину, продолжая меня целовать, а потом садится, подтягивая меня к себе, между раздвинутыми ногами. Его руки ласкают внутреннюю поверхность моих бедер, двигаются вверх и вниз, пока наконец пальцы не касаются кромки моих трусиков. Уличный фонарь заливает тусклым светом одну из стен, и я вижу лицо Анселя, его плечи. Брюки у него расстегнуты, и его член уже очень твердый, головка выглядывает из боксеров, а ствол сильно прижат к животу.

Он тянет меня к себе, и я чувствую жар его губ на своей шее.

– Двенадцать часов недостаточно, – говорит он, и его слова обжигают мне кожу. Он облизывает линию между моих грудей, сосет мой сосок прямо через ткань бюстгальтера. Я лихорадочно высвобождаю руки, и он проявляет ко мне милосердие, помогая мне снять оставшуюся одежду, которая падает мне под ноги.

Наконец я могу двигаться и запускаю пальцы ему в волосы. И да, все так, как я помню: то, как он звучит, как он пахнет, как горит моя кожа, когда он ее посасывает под моей ключицей – как я могла думать, что проживу хоть один день без этого?

– Я хочу, чтобы ты сняла, – говорит Ансель и тянется мне за спину, чтобы расстегнуть застежку лифчика. Стянув бретельки, он быстро снимает с меня бюстгальтер, его руки скользят по моим плечам, потом по ключицам, он берет в ладони мои груди. Наклонившись вперед, он ласкает одну, целует другую. Он постанывает от удовольствия и передвигает одну руку мне на ягодицы.

– И это. Сними.

Его рот кружит вокруг моего соска, язык ласкает верхушку. Это тот момент, когда я должна была бы превратиться в кого-то другого, чтобы успокоить сознание костюмом и чужой ролью. Но сейчас, в эту минуту, я хочу быть только собой.

– И ты тоже, – бормочу я. – Брюки.

И смотрю, сгорая от неудержимого желания, как он встает и сбрасывает на пол остатки одежды.

Ансель больше не дает мне подсказок, он просто вытягивается на постели и ждет, пока я стаскиваю с себя трусики. Он молча тянется и берет свой член рукой у основания и медленно поглаживает его.

Я забираюсь на кровать, ложусь на него сверху, обхватываю своими бедрами его бедра. Он отпускает член, тот победно встает, почти касаясь его живота. Глаза у Анселя открыты и не отрываются от расстояния между нашими телами, которое становится все меньше. Он нетерпеливо хватает меня за ягодицы, подтягивая меня кверху, так, чтобы я находилась прямо над ним.

Зубы у него крепко сжаты, голова откинута назад, на подушку, и он выдыхает:

– Возьми меня.

Я провожу руками по его груди и ниже, скольжу пальцами по его члену и беру в ладонь его яички, глажу бедра. Есть что-то очень возбуждающее в том, чтобы быть вот так сверху. Я совершенно обнажена и беззащитна под его взглядом. Не могу спрятать лицо в его шею, не могу исчезнуть под весом его тела.

Это ново для нас, то, что он здесь, в моей квартире, в моей постели, его взъерошенные волосы разметались по моей подушке. Взгляд у него остановившийся, вишнево-красные губы вспухли от моих поцелуев, и это вызывает у меня такое возбуждение, какого я раньше никогда не испытывала.

– Ты такая горячая, – говорит он, лаская меня между ног. – Такая мокрая… – Его пальцы легко скользят по моей плоти, исследуя каждый укромный уголок, а потом он берет в руку свой член и проводит им по моим влажным нижним губам. Я не могу оторвать глаз от его лица, от выражения сосредоточенности, когда наши тела соприкасаются, и это как будто весь воздух выкачали из комнаты, оставив только на один вздох.

Едва заметно двигая бедрами, он приближается все ближе, ближе, и вот он уже здесь, у входа. Я медленно впускаю его в себя, дыша тяжело и часто, и не могу закрыть глаза, потому что его лицо просто нереально: глаза прикрыты, губы полуоткрыты, щеки покрыты румянцем, и он задерживает дыхание, наконец входя в меня.

Это так полно, так мощно, и я даю своему телу секунду, чтобы привыкнуть к этому ощущению. Но я не хочу неподвижности, я хочу совсем другого: я хочу чувствовать его внутри себя, хочу ощущать, как его руки на моих ягодицах становятся все требовательнее и горячее, когда я скачу на нем. Я хочу, чтобы он был внутри меня всю ночь.

Я начинаю легко покачиваться, растворяясь в его реакциях так же, как он, кажется, растворяется во мне. Он крепко держит меня за бедра, но при этом дает мне возможность двигаться, и наконец он открывает глаза, смотрит мне в лицо и улыбается, являя мне настоящего Анселя: яркие глаза, ямочка и сладкий, сексуальный рот.

– Устрой для меня маленькое шоу, Сериз. Сломай меня.

С ухмылкой я приподнимаюсь и опускаюсь, а потом немного быстрее, и еще немного быстрее, зачарованно глядя на крошечную морщинку у него между бровей, которая возникает от того, как сосредоточенно он смотрит на мое лицо. Он двигается мне навстречу и удовлетворенно улыбается, когда я вскрикиваю, и вставляет руку между нами, чтобы дотронуться до меня, ласкать меня, гладить и тихонько, шепотом просить трахать его сильнее и быстрее.

– Дай мне услышать, – рычит он, прижимая меня к себе. – Выпусти на волю мою маленькую дикарку.

Он с неотступным вниманием смотрит, как я приближаюсь к оргазму, и шепчет: «О, Миа, да, вот оно…» Мои руки лежат на его груди, глаза прикованы к его полуоткрытым губам, и я молю его: «Пожалуйста, о, пожалуйста…» Я чувствую, как моя голова запрокидывается назад, когда приближается взрыв наслаждения. «Сейчас, сейчас, я кончаю, кончаю…»

Он еле заметно кивает, улыбается и прижимает свои пальцы сильнее к моей плоти, глядя, как я растворяюсь в чистом наслаждении, содрогаюсь на нем и наконец падаю без сил на его грудь.

Мир замирает, я чувствую, как моя спина касается мягкой простыни, как он осторожно переворачивает меня, чувствую его руку у себя между ног, и вот он уже сверху, двигается внутри меня уверенными, сильными толчками, прижавшись ко мне грудью. Он горячий, его губы целуют мою шею, мой рот, он сосет и покусывает, хрипло рыча ругательства и слова вроде «мокрая», и «кончить», и «сладкая мокрая киска», и «глубже, вот так, вот так, так глубоко…»

Я скольжу ладонями вниз по его спине, ухватываюсь за его ягодицы и чувствую, как перекатываются мышцы у меня под руками, когда он вкручивается в меня сильными толчками. Я раздвигаю ноги шире, вцепляюсь ногтями ему в кожу и выгибаюсь ему навстречу, чувствуя, что очередной оргазм уже на подходе.

Часто дыша, выкрикиваю его имя, и он ускоряется, глядя на мое лицо, бормоча тихонько: «Да, черт, черт, да…»

На лбу у него выступили капли пота, он не сводит глаз с моей подпрыгивающей груди, с губ, потом немного отстраняется, достаточно, чтобы видеть, как он двигается во мне. Он влажный от меня и такой твердый везде – мускулы напряжены и, кажется, готовы взорваться, лопнуть. Эта позиция всегда была для нас лучшей, мы идеально совпадаем, входим друг в друга, как элементы пазла, и он вращает бедрами, глядя между нашими телами, а потом переводит взгляд на мое лицо, и снова вниз, и снова наверх, и с силой выдыхает, когда я шепчу: «Оооо…»

Он издает стон облегчения, когда я начинаю кататься головой по подушке, дико извиваюсь под ним и кончаю с громким криком.

– Я близко! – рычит он, откидывая голову назад и закрывая глаза. – О, господи, Миа…

Он содрогается, так сильно и страстно поворачиваясь во мне, что мы почти упираемся в изголовье, он вцепляется руками в простынь у меня за головой и комкает ее в сладостных конвульсиях. Он кричит, когда кончает, и звук эхом отражается от потолка и звуконепроницаемых стен.

Чувства возвращаются ко мне по одному: сначала я снова начинаю ощущать его внутри себя, вес его тела, горячего и скользкого от пота. Мое собственное тело трепещет, отяжелев и ослабев от наслаждения. Я слышу его частое тяжелое дыхание над моим ухом и его тихое: «Я люблю тебя».

И только потом я снова могу ощущать вкус и запах его соленой кожи, когда я целую его шею, могу разглядеть очертания его плеч, слегка подрагивающих от его легких, едва ощутимых движений.

Он убирает волосы с моего лица и смотрит на меня сверху вниз.

– Я хочу притвориться, – говорит он.

– Притвориться?

– Да.

Он прижимается ко мне крепче, и я провожу ладонями вдоль его мокрой от пота груди до того места, где он исчезает во мне. По позвоночнику пробегает сладостная дрожь, и я чувствую его страстный взгляд, почти физически ощущаю, как внимательно он рассматривает мое лицо, пытаясь разгадать его выражение.

– Притвориться как? – спрашиваю я.

– Притвориться, что шесть месяцев уже прошло. – Его пальцы расчесывают мне волосы, нежно убирая пряди со лба. – И я уже живу здесь. Я хочу притвориться, что я закончил с процессом и мы уже вместе. Все время. Навсегда.

– Хорошо. – Я прижимаю его голову к себе.

– И, может быть, у тебя есть костюм канатоходки и ты наконец научилась жонглировать. – Он целует меня, а затем снова отстраняется, нахмурив брови с выражением комической серьезности. – Ты ведь не боишься высоты, верно?

– Это такие у тебя фантазии?

Он наклоняет голову вбок, улыбка у него загадочная.

– Это одна из моих фантазий.

– А другие? – спрашиваю я.

Я надену для него что угодно, но я знаю, что могу и оставаться с ним самой собой и без всякого напряжения. Я хочу каждую ночь проводить, любя так, как я люблю сейчас.

В сотый раз я спрашиваю себя, уж не высвечиваются мои невысказанные и ненаписанные слова у меня на лбу, потому что его улыбка становится шире, освещая его глаза, от чего у меня дыхание замирает, как будто из легких выкачали весь воздух.

– Другие… Думаю, тебе придется подождать – и увидишь.