Глава 14

АНСЕЛЬ РАБОТАЕТ, но делает все возможное, чтобы проводить со мной как можно больше времени, а я усиленно притворяюсь, что ни о чем не думаю и что это время, которое можно назвать «ленивым», не должно очень скоро стать частью нашего прошлого. Отрицание – это я умею.

Все, что беспокоило его раньше, кажется, ушло, он выглядит счастливым, менее тревожным, наш секс стал определенно еще более страстным и менее неловким, и никакие Перри больше не тревожат нас поздними ночными визитами.

Однажды утром он встает еще до рассвета, чем-то гремит в кухне. Но вместо того чтобы поцеловать меня на прощание и захлопнуть за собой дверь, он сталкивает меня с постели, сует мне яблоко в одну руку и маленькую чашку эспрессо в другую и сообщает, что у нас сегодня свободный день и мы проведем его вместе, нас ждет целое долгое воскресенье. От предвкушения у меня кровь начинает быстрее бежать по жилам, и это пробуждает меня даже быстрее, чем запах свежесваренного кофе.

Я вгрызаюсь в яблоко, улыбаясь, пока он собирает вещи для пикника, а затем иду за ним в спальню, чтобы посмотреть, как он одевается. Словно загипнотизированная, я смотрю на то, как он ловко управляется со своим телом, на то, как натягивает боксеры, затем джинсы, как его пальцы привычными и легкими движениями застегивают пуговицы рубашки. И с трудом удерживаюсь от желания немедленно его раздеть, чтобы только посмотреть еще раз, как он будет одеваться.

Он взглядывает на меня, ловит мой взгляд, и я поспешно отвожу глаза и смотрю в окно, выпивая кофе одним глотком.

– Почему ты до сих пор стесняешься меня? – спрашивает он, подходя ко мне сзади. – После того, что мы делали этой ночью?

Этой ночью мы выпили много вина после не слишком сытного ужина, и я была просто дикая, притворялась кинозвездой, которая приехала в город всего на одну ночь. А он был моим телохранителем, он поселил меня у себя в квартире, чтобы охранять… и затем соблазнил.

Странно, что на такой, казалось бы, простой вопрос совершенно невозможно ответить. Да, я стесняюсь. Это мне свойственно всегда, а не в каких-то отдельных ситуациях. И загадка на самом деле не в том, почему это стеснение появляется в его присутствии, загадка в том, почему оно так быстро проходит.

Но я понимаю, о чем он говорит. С его точки зрения я непредсказуема. У нас бывают ночи, как чуть раньше на этой неделе, когда мы можем разговаривать часами, как будто мы знаем друг друга уже много лет. А бывают такие моменты, вот как сейчас, когда становится вдруг не по себе, и тогда я предпочитаю просто отвернуться, оставив напряжение висеть между нами.

Интересно, не кажется ли ему, что он женился на девушке с раздвоением личности. Но я не успеваю додумать эту не очень лестную для меня мысль, как его губы касаются моей шеи сзади.

– Сегодня мы с тобой притворимся, что это наше первое свидание, стеснительная девочка. Я постараюсь произвести на тебя впечатление, и может быть, потом ты разрешишь мне поцеловать тебя перед сном.

Если он продолжит вот так гладить руками мою спину и посасывать чувствительное местечко у меня за ухом, я точно разрешу ему абсолютно все еще до того, как мы покинем квартиру.

Но ему, видимо, надоело сидеть дома, и он ведет меня к гардеробу. Теперь его очередь смотреть, как я одеваюсь, и он не скрывает своего восхищения, когда я натягиваю трусики, лифчик, белый топ и длинную, летящую юбку из джерси. И присвистывает чуть слышно одобрительно, когда я заканчиваю одеваться. Поднявшись, он подходит ко мне ближе и берет мое лицо в ладони. Двумя пальцами отводит в сторону мою длинную темную челку, чтобы заглянуть мне в глаза. Как будто что-то ищет в них.

– Ты действительно самая красивая женщина, какую я встречал в своей жизни. – Он целует уголок моего рта и добавляет: – И все это кажется немного нереальным, да?

Но потом улыбается, как будто правда то, что я через пару недель уеду отсюда навсегда, его совсем не беспокоит.

Как ты это делаешь? – хочется мне спросить у него. Как у тебя получается сиять и радоваться, не сгибаясь от осознания того, что все это скоро кончится?

* * *

Я ЧУВСТВУЮ ЕГО КРЕПКУЮ и надежную руку, которой он обнимает меня, когда мы проходим мимо его мотоцикла, припаркованного у тротуара, и идем к метро. Во второй руке у него сумка с нашей едой, и он помахивает ею при ходьбе. Он напевает какую-то песенку, здоровается с соседями, гладит встречную собаку, которая провожает его таким взглядом круглых карих глаз, как будто хочет, чтобы он забрал ее к себе домой. Мы с тобой одной крови, думаю я. Очень странно, что он выбрал для себя такую профессию, юриста, но и в рамках ее ему бы заниматься чем-то сумасшедшим и свободным, например, помогать старушкам или быть отвязным преподавателем права, который громко кричит и запрыгивает на стол.

– Куда мы идем? – спрашиваю я, когда мы садимся в поезд в сторону «Шатильон».

– В мое любимое место.

Я шутливо толкаю его в плечо за то, что он не говорит мне, но в глубине души мне это нравится. Нравится, что он сам все это спланировал, даже если эта мысль пришла ему в голову только сегодня на рассвете.

Мы пересаживаемся на «Энвалид», и все это уже так знакомо мне, вся эта толпа в переходах, указатели, пересадки с одной линии на другую, и я вдруг чувствую острую мимолетную боль при мысли, что не имеет значения, что я там начинаю понимать про этот город, на самом деле это не мой дом. Впервые с момента моего приезда месяц назад я вдруг совершенно отчетливо понимаю, что не хочу отсюда уезжать.

Голос Анселя возвращает меня в реальность:

– Ici. – Он берет меня за руку и тянет через толпу на улицу, минуя двойные двери.

Мы выходим из метро и проходим несколько кварталов, а потом моим глазам открывается такой вид, что я замираю на месте, сама этого не понимая, мои ноги словно врастают в мостовую.

Конечно, я читала про Ботанический сад в путеводителях, которые Ансель оставлял для меня, видела его отмеченным на маленьких картах, которые он засовывал мне в сумку. Но за все эти дни своих путешествий я так и не удосужилась здесь побывать, и он, видимо, это знает, поэтому мы сейчас здесь, стоим перед самым замечательным садом, который я когда-либо видела в жизни.

Он, кажется, тянется на несколько миль, его лужайки такого интенсивного зеленого цвета, что кажутся флуоресцентными, а цветы так разнообразны и таких невероятных оттенков, что я даже вообразить себе не могла, что такое бывает в природе.

Мы идем вдоль извилистых аллей, впитывая то, что видим вокруг. В этом саду представлены все цветы, которые растут во Франции, гордо сообщает мне Ансель, а я вижу вдалеке здания нескольких музеев: музей эволюции, музей минералогии, палеонтологии, энтомологии. Очень серьезные и тонкие науки, и величественные здания с мраморными колоннами и стеклянными стенами своим благородством это подчеркивают.

Здесь повсюду земля и растения, но они настолько разнообразны и многоцветны, что я не перестаю водить глазами по сторонам, разглядывая их. Даже когда я замираю перед ковром из фиалок и лаванды, мое внимание очень быстро переключается на ослепительную лужайку с маргаритками и цинниями неподалеку.

– Тебе нужно посмотреть на… – Ансель замолкает и хмыкает, задумчиво прижав два пальца к губам в поисках нужного английского слова. Хотя он всегда очень мучительно подбирает слова для перевода, я ничего не могу с собой поделать, мне ужасно нравится, как он это делает. Особенно как он щелкает языком, когда сдается, и произносит слово на очень мягком, мурлыкающем французском:

– Coquelicots? Такой нежный весенний цветок. Красный, но еще бывает оранжевый и желтый?

Я качаю головой, не зная ответа.

– Перед тем, как он расцветает, у него бутоны похожи на яички.

Смеясь, я догадываюсь:

– Маки?

Он кивает, щелкает пальцами и выглядит таким довольным, словно лично посадил и вырастил эти цветы.

– Маки. Точно. Тебе обязательно нужно посмотреть на маки весной.

Но эта идея повисает между нами в воздухе, и мы не обсуждаем ее. Он просто берет меня за руку и ведет дальше, показывая мне на все предметы вокруг нас: цветы, деревья, тротуар, воду, здания, камни, и, называя их по-французски, заставляет меня повторять эти названия. Как будто я должна срочно выучить их все и без этого знания просто не могу сесть в самолет и улететь через пару недель.

В холщовую сумку Ансель упаковал хлеб и сыр, яблоки и крошечные шоколадные печеньица. Мы находим скамейку в теньке, здесь нельзя устраивать пикники на газонах, и наслаждаемся этой немудреной едой так, словно не ели несколько дней. Рядом с ним я становлюсь такой голодной, во всех смыслах, и глядя, как он вынимает хлеб из сумки, как отламывает кусочек, как напрягаются мускулы его руки и перекатываются под кожей, я начинаю невольно думать, как он начнет ласкать меня, когда мы вернемся домой, с чего он начнет.

Сначала руками? Или губами и зубами будет дразнить меня, увлажняя для себя путь? Или он будет так же нетерпелив, как я, и просто оттянет мои трусики в сторону, чтобы побыстрее оказаться внутри меня, на мне, страстно двигаясь вперед-назад?

Я закрываю глаза, наслаждаясь солнцем и его объятиями. Он рассказывает мне, как любит этот парк, его архитектуру, историю, а потом замолкает, и слышно только пение птиц и трепет листвы у нас над головами.

На одно прекрасное мгновение я вдруг представляю, какая это была бы прекрасная жизнь: вот такие солнечные воскресенья в парке с Анселем и предвкушение вечера, когда его тело будет полностью в моем распоряжении.

* * *

ВПЕРВЫЕ С ТЕХ ПОР, как мы вместе, мы проводим вдвоем целый день. И при этом у нас нет возможности раздеться, коснуться друг друга, заняться сексом. А ведь это почти все, что мы знаем друг о друге. Спустя одиннадцать часов прогулки и осмотра всего, что можно увидеть при дневном свете, я смотрю на его губы, которые произносят красивые слова, на его мускулистые, изящные руки, которыми он показывает мне на важные здания, на его искрящиеся зеленые глаза, которые останавливаются на моих губах и теле довольно откровенно и часто, и все, чего я сейчас хочу, это почувствовать тяжесть его тела на себе и то, как он двигается внутри меня.

Сегодня мы были вместе, были двое – Миа и Ансель, но как только мы возвращаемся в квартиру, он быстро целует меня в макушку, наливает мне бокал вина, а сам включает свой ноутбук, чтобы проверить рабочую почту, обещая, что это будет недолго. Он усаживается за маленький стол спиной ко мне, а я устраиваюсь на диванчике, подогнув под себя ноги, и смотрю, как напряжение снова сковывает его спину и плечи. Он явно злится и нервничает из-за того, что читает, и пальцы его с такой скоростью и нажимом летают по клавиатуре, что есть реальная опасность пожара. Потом он откидывается назад в своем кресле и с раздражением запускает руку в волосы.

– Putain, – ругается он сквозь зубы.

– Ансель?

– Ммм? – Он потирает руками лицо.

– Иди сюда, ладно?

Он глубоко вздыхает и встает, а затем подходит ко мне, но стоит мне увидеть его лицо, глаза пустые, губы сжаты в тонкую, прямую линию, как я понимаю, что чары развеялись и мне предстоит отправиться в постель в одиночестве. Мы вернулись в реальную жизнь, где есть эта его загадочная выматывающая работа, а я только временно.

Мы снова вернулись в ту же игру.

– У тебя накопилось много работы, да? – спрашиваю я. – Из-за того, что сегодня был выходной?

Он пожимает плечами и осторожно берет мою нижнюю губу большим и указательным пальцами.

– Ну и ладно. – Он наклоняется и целует меня в губы, потом отстраняется. – Но вообще да. Мне придется завтра очень рано уйти в офис.

Завтра понедельник, начинается новая рабочая неделя.

– Зачем ты это делаешь? – Может быть, и не стоит его об этом спрашивать. Все наши разговоры о его работе – это его извинения за то, что он проводит там слишком много времени, и мои слова, что я все понимаю. Но на самом деле я абсолютно НЕ понимаю, а в этот момент я вдруг задумываюсь, что никогда по-настоящему не спрашивала его о работе. Я знаю только, что у него дракониха-начальница и что эта его работа позволит ему занять лучшие позиции в будущем. А чем он там занимается – понятия не имею.

– Потому что я не смогу найти другую хорошую работу, если уйду с этой слишком быстро. Понимаешь, это очень престижно. И мне нужно завершить этот процесс.

Когда он приоткрывает завесу тайны над этим делом, в общих чертах описывает мне спор об интеллектуальной собственности и тактикой торговли двух крупных корпораций, я смотрю на него с удивлением.

Я ведь слышала об этом процессе. Знаю названия этих корпораций, постоянно конкурирующих между собой. Это очень большой процесс – о нем говорят в новостях и газетах. Не удивительно, что он вынужден часами работать над ним.

– Ничего себе, – говорю я. – Я и не догадывалась. Как же тебе удалось вырваться в Лас-Вегас?

Он проводит рукой по волосам и пожимает плечами.

– Было три недели, когда я не был нужен, они собирали показания, и я наконец смог получить передышку. В Европе гораздо чаще получается устроить себе длинные каникулы, чем в Штатах.

Я сажаю его на диван, рядом с собой, и он покорно садится, но вся его поза говорит о том, что он присел только на минутку. Сейчас он встанет и вернется к своему ноуту, вместо того чтобы отправиться со мной в постель.

Я провожу рукой по его рубашке и вспоминаю, как он одевался утром, и тут же чувствую, как сжимается у меня желудок от чувства вины.

– А ты надеваешь костюм и галстук, когда идешь в суд? – спрашиваю я.

Смеясь, он утыкается мне лицом в шею:

– Я не хожу в суд. Но вообще нет, в суде носят традиционные мантии. А я же просто что-то типа младшего ассистента. Корпоративное право во Франции довольно сильно отличается от американского, и оба отличаются от уголовного права. Здесь у нас большая часть работы проходит незаметно, за столом, с бумажками.

– Если здесь не так, как в Америке, а у тебя есть лицензия для работы в Америке… тогда почему ты вернулся сюда после учебы?

Он хмыкает, качает головой и легко касается губами моего подбородка. И первый раз не отвечает на мой вопрос. И я не могу определить, разочаровывает это меня или очаровывает еще сильнее.

– Я надеюсь, ты скоро закончишь, – говорю я, проводя рукой по его лицу, и, не в силах устоять, касаюсь большим пальцем его нижней губы, как обычно делает он. – Надеюсь, так будет не всегда. Мне нравится, когда ты рядом со мной.

Он закрывает глаза и медленно вздыхает, улыбаясь:

– Ты говоришь прямо как настоящая жена.