Глава 4

Финн

ЦВЕТ СВЕТОФОРА меняется, и я схожу с тротуара, переходя улицу в центре небольшой толпы. Прижав телефон к уху, я слушаю, как мой брат Колтон перечисляет целый список вещей, которые нам надо чинить или заменять, причем без большей части наши лодки просто не выйдут из доков.

– Ты уверен, что проводка повреждена? – спрашиваю я. Желудок у меня сжимается, и я чувствую, что нужно уточнить: – Ты точно знаешь, что это именно проводка? Вы проверяли панель предохранителей?

Я слышу, как он вздыхает, и представляю, как он снимает свою кепку и козырьком чешет макушку. Сегодня вторник, и он работал все выходные. Я уверен, что он совершенно без сил.

– Я лично проверил панель, когда Леви был в рубке со счетчиком. Мы заменили все сгоревшие предохранители, и все они взорвались к чертям, как только мы повернули рубильники.

– Черт.

– Не то слово.

– Тогда каков план? – спрашиваю я, отходя в тень, падающую от красного тента. Солнце в это время дня высоко, тротуары пустые, и почти нигде нет тени.

– Мне нужно заменить кучу проводов, понять, как подключить их к поврежденным линиям. Это может занять какое-то время.

– Боже, я должен быть сейчас дома, а не в долбаной Калифорнии.

Я прислоняюсь к стене кирпичного здания, пытаясь осознать, что все-таки происходит. Похоже на то, что в этом году одна неприятность следует сразу за другой, а еще надо прибавить к этому длинную череду лет, когда уловы были низкими, и убытки, и еще… Да, я сейчас в этой долбаной Калифорнии.

Но Колт не сдается.

– Стоп, – говорит он. – Мы тут справимся. А ты нужен нам там, чтобы продумать следующий шаг. Бывали у нас деньки и похуже. И мы через все это прошли ведь.

Я немного медлю, прежде чем задать тот вопрос, ответ на который боюсь услышать:

– Так как долго?

Он выдыхает, и я почти слышу, как он подсчитывает в уме.

– Мне нужно разобрать и снять панели, – решает он. – Значит, минимум пару дней.

Могло быть и получше. Хотя могло быть и гораздо хуже. Я прикидываю, сколько денег мы потеряем за это время, не выходя в открытое море.

– Вы осмотрели мотор? – спрашиваю я.

– Осмотрели номер один.

– И? Так же? Хуже?

Он колеблется.

– Немного хуже.

– Черт, сколько он протянет?

– В отчете говорится, что минимум шесть месяцев. Но то же самое говорили и полгода назад, Финн. И еще полгода назад. Там сейчас всего на два процента больше опилок в образце масла, чем было в последний раз. Я бы сказал: у нас есть минимум год. А потом мы закончим сезон, и все будет в порядке. Мы сможем это сделать.

– Правильно. – Я отрываюсь от стены, прохожу мимо нескольких магазинчиков, ресторанов и маленьких баров, и чем дальше я иду, тем больше народу становится на тротуарах. Солнце Сан-Диего палит немилосердно, и я чувствую, как его жар проникает через мою черную футболку, через плотную ткань джинсов. Колтон прав: бывали у нас дни и похуже. Нам не нужно нажимать красную кнопку прямо сейчас.

Но почему же я тогда здесь, черт возьми!

– Так что, ты все подготовил к встрече? – Я слышу в его голосе оттенок беспокойства.

– Так вроде бы ты сам говоришь, что не надо.

В трубке раздается его нервный смех:

– Финн, давай-ка подготовим запасные пути, о’кей?

– Я понимаю, Колтон. Я просто прикалываюсь над тобой.

Хотя на самом деле нет, не совсем. Я хочу, чтобы мой бизнес оставался таким, как он есть, и «вариант Л-А» не нужно было запускать.

– Когда ты едешь? – спрашивает он, как будто эта дата не горит красным у него в мозгу. Как у нас у всех.

– На следующей неделе. – Я снова прислоняюсь к стене дома, потирая лицо. – Зачем я уехал так рано? Я мог бы быть там, чинить все это дерьмо и…

Он стонет:

– Господи, да хватит уже волноваться! Проведи как следует время с Анселем и Оливером, повеселись. Ты вообще помнишь, как веселиться, Финн? И ради нашего общего блага, пожалуйста, расслабься, когда поедешь в Лос-Анджелес.

Я чуть не спотыкаюсь, когда он говорит это, потому что, господи Иисусе, пресс у меня все еще побаливает после сексуального марафона с Харлоу.

– Вся эта дрянь никуда не денется и будет ждать твоего возвращения. Ты понял? Повеселишься?

Справа от меня довольно ветхое кирпичное здание, и, проходя мимо, я невольно заглядываю в окна. В отражении вижу себя и оживленную улицу, но внезапно я резко останавливаюсь, потому что там, внутри, вижу, как за столом сидит, уставившись в ноут и нахмурившись, Харлоу.

Веселье, говоришь, думаю я.

ХОСТЕС на невысокой ступеньке улыбается, когда я вхожу внутрь. Она очень привлекательная в этом своем пинап-прикиде, и я думаю, она отлично смотрелась бы на капоте винтажного крутого автомобиля. Ее фиолетовые волосы коротко пострижены и заколоты маленькими заколочками по бокам, в губе пирсинг, в носу тоже, цветные татуировки украшают обе руки. Я с трудом удерживаюсь от того, чтобы снова не набрать Колтону – эта девушка определенно в его вкусе.

– Я вон туда, – говорю я ей с улыбкой и показываю на столик, за которым сидит Харлоу, все так же одна, все так же уставившись в экран и внимательно изучая что-то, прокручивая страницы время от времени и снова возвращаясь к прочитанному.

Хостес улыбается мне в ответ и приглашает пройти внутрь, дает мне меню и подмигивает, когда я отворачиваюсь. Внутри темно и освежающе прохладно. Октябрь в Ванкувере бывает уже холодным, а в Сан-Диего жара, как будто лето только начинается. Вечное лето. Неудивительно, что все тут такие расслабленные.

Гладкие черные кушетки и диванчики стоят вдоль стен и создают маленькие зоны отдыха в передней части ресторана, а длинные, добротные столы и стулья размещены в глубине. Вообще помещение больше напоминает клуб, чем место, где вам подадут пиццу.

Харлоу сидит за длинным деревянным столом в углу. Она сегодня в какой-то желтой юбке, сидит, вытянув загорелые ноги в коричневых босоножках на стул напротив. Волосы она убрала и зачесала в узел, который кажется одновременно очень небрежным и очень сложным. А когда я подхожу к столу, то неожиданно испытываю удовольствие от того, что вижу маленький засос у нее на плече.

– Привет, мисс Вега, – улыбаюсь я.

Она подпрыгивает при звуке моего голоса и поднимает глаза, ее улыбка исчезает, а на лице появляется выражение удивления и… возможно, поражения.

– Финн…

Я, не дожидаясь, пока она отодвинет свой компьютер, сажусь на стул напротив нее.

– Пожалуйста, – говорит она сухо. – Присаживайся.

– Знаешь, мне кажется, я прямо слышал, как твои глаза закатывались, когда ты это говорила, – усмехнулась я. – Это талант.

К столу подходит официантка, и я бросаю взгляд на стол и вижу, что перед Харлоу стоит только стакан холодного чая.

– Мне то же самое. – Я подмигиваю, замечая, что Харлоу смотрит на меня.

– Ты планируешь остаться?

– А почему нет? Тут по крайней мере прохладно.

Она хмыкает в ответ – шея ее вспыхивает, но она старательно делает вид, что между нами ничего не было, что это не ее я связывал и трахал три дня назад, и снова смотрит на экран.

– Сколько у тебя есть времени? – спрашиваю я.

Она качает головой:

– Я никуда не тороплюсь.

Я изображаю, что смотрю на свои часы:

– Не хочу показаться грубым…

– Вот уж в это верится с трудом, – перебивает она меня.

– Но разве у тебя нет работы?

– Есть. – Харлоу смотрит больше на экран, чем на меня. Глаза у нее по-прежнему опущены, и маленький кулончик у нее на груди чуть колышется с каждым вздохом. Слишком легко сейчас вспомнить, как она выглядит, лежа на спине, когда на ней нет ничего, кроме этого кулончика и веревок на груди…

Хватит, Финн, сосредоточься.

– Тогда разве ты не должна быть в офисе? Или обедать с какими-нибудь коллегами?

Она медленно закрывает компьютер:

– Не сегодня.

– Почему?

Ее определенно все больше раздражают мои вопросы, и это, честно говоря, меня только больше раззадоривает.

– Потому что сегодня я не работаю. Моя мама плохо себя чувствует. И я просто ищу кое-что.

– Так, а когда ты работаешь, что именно ты делаешь? – интересуюсь я.

– Я стажер на NBC.

Я снова демонстративно смотрю на часы – на этот раз более выразительно, чем в первый, чтобы удостовериться, что сейчас час двенадцать дня, вторник и что она сидит в кафе, глядя в свой ноут и играя в телефон, в рабочее время.

– На полставки, – уточняет она. – Я работаю около двенадцати часов в неделю.

Двенадцать?!

На мое более чем удивленное выражение лица она хмурится:

– Что?

– Бесплатно?

– Ста-жер, – повторяет она, произнося это слово по слогам, словно пытаясь мне помочь понять его. – Я хочу работать в киноиндустрии, но с чего-то же надо начинать. А NBC находится здесь, у нас.

– Понятно. Значит, ты носишь кофе и все такое.

– Иногда.

– И это тебя устраивает? Ты же дочка знаменитой актрисы и крупного голливудского воротилы. А они устроили тебя на должность девочки с кофе?

Я серьезен только отчасти. То есть мне, конечно, действительно интересно, но если говорить честно, она и вправду очень забавная, когда злится.

– Это не все, что входит в мои обязанности. – Она улыбается мне с удивительной самоиронией. – Хотя на самом деле да, им нравится заставлять меня делать грязную работу из-за того, кто мой отец. Я работала у него на съемках сколько себя помню и знаю, наверное, про то, как делается кино, побольше большинства тех, на кого сейчас работаю. Но папа всегда говорил мне, что самой первой моей задачей в работе будет заслужить уважение смирением, чем я, собственно, и занимаюсь, как мне кажется. Но так будет не всегда.

Ух ты, вот уж не ожидал. И главное, что тревожит – это звучит так, словно она повторяет слова моего отца.

– Поэтому ты пошла в колледж на факультет…

– Связи с общественностью.

– Связи с общественностью, ага. Это что, типа посты на «Фейсбуке» или «Твиттере»?

Она насмешливо поджимает губы, изучая меня.

– Ты слышал о «Твиттере»?

Я подумываю, не отшлепать ли ее за это.

– А что ты делаешь в центре, кстати? – спрашивает она, захлопывая свой серебристый ноут и засовывая его в такую же серебристую сумочку. – Это все твой загадочный бизнес?

– Хочу перекусить и сделать несколько звонков, – отвечаю я, изучая меню. – А что? У тебя есть идеи, как провести время? Уверен, я готов обсудить кое-какие варианты.

– Что ж, раз уж мы все равно в центре и ты здесь, я чувствую, что моя обязанность как жительницы Сан-Диего предложить тебе остаться и поесть. Еда здесь очень неплоха, и у них подают пиво.

– С пивом перспектива обеда с тобой кажется куда более заманчивой.

Я слышу, как она притворно охает от возмущения, но не успеваю увернуться от ее кулака, которым она бьет меня в плечо.

КАК ВЫЯСНЯЕТСЯ, Харлоу была права.

– Я что, действительно сейчас ел картофельное пюре на пицце? – спрашиваю я, берясь за кружку с пивом.

– Да. И разве это не лучшая пицца в мире?

Я думаю, что очень похоже на то, но не говорю ей этого. Я прикончил половину пиццы с моцареллой, картофельным пюре и беконом. И Харлоу от меня не сильно отставала.

– Она была хороша.

– Хороша, – повторяет она, качая головой. – Ты можешь не сдерживать своего восторга, Финн.

– Я способен наговорить кучу комплиментов, когда ситуация к тому располагает.

– Например?

– Например, помнишь, я говорил тебе, какая у тебя чудесная киска?

Ее глаза расширяются, и я именно этого и ждал. В том, чтобы провоцировать Харлоу на эмоции (не важно, что это будет – шок, или протест, или гнев), есть что-то, что удовлетворяет какой-то низменный инстинкт внутри меня. Я знаю, что это делает меня своего рода пещерным ублюдком, но это приятно и как будто освобождает нас обоих. И мне определенно неинтересно это анализировать.

– Кстати, раз уже речь зашла о киске, то почему ты так быстро ушла в субботу? Я делаю отличный массаж спины.

Могу поспорить, она не готова к такого рода прямоте, потому что она несколько раз моргает, глядя на меня, и молчит, но потом спохватывается:

– Потому что это было сильно. И я просто хотела потрахаться.

Я хмыкаю в маленький оставшийся кусочек пиццы:

– А что ты собираешься делать со своим либидо, когда я уеду из города?

Дернув плечиком, она говорит:

– Буду больше мастурбировать. – И откусывает от своей пиццы большой кусок.

Я смеюсь. Мне и правда нравится проводить с ней время.

– Значит, ты закончила факультет связей с общественностью и твой отец большая шишка в кинематографии. Что еще мне стоило бы о тебе узнать?

– Финн, ты не забыл о нашем соглашении? Тебе нужно знать, что я люблю оргазмы. Не напрягайся.

– Да ладно, Рыжик.

– Хорошо. – Она вытирает руки салфеткой и кидает ее на стол. – У меня есть сестра, Беллами.

– Симпатичная?

Харроу смотрит на меня с отвращением.

– Ей восемнадцать, ты, извращенец.

– Я имею в виду своего братца Леви. Господи, ну и реакция у тебя.

Она смеется и пожимает плечами.

– Она офигенная, но совершенно сумасшедшая.

Я поднимаю бровь и говорю:

– Генетика такая сука, да?

– А то.

– Она учится в школе? Здесь?

Снова пожимая плечами, она отвечает:

– Она ходит в школу искусств, которая, на мой взгляд, однозначно просто прикрытие какой-то гигантской аферы и наркоторговли.

– Серьезно? – Я чувствую, как мои глаза расширяются. – Я слышал много чего о Калифорнии, но…

– Да нет. Я шучу, успокойся, канадский УБН. Но программа у нее действительно какая-то странная. Уверена, что ее диплом сделает ее чуть более пригодной для работы на кассе в «Бургер Кинге».

– И ты до сих пор живешь с родителями?

Она сужает глаза:

– Мне двадцать два, Финн.

– Но твои родители здесь, а ты работаешь стажером, двенадцать часов в неделю, носишь кофе. Прости, но мое предположение, что ты пользуешься их гостеприимством, лежит на поверхности.

– У меня есть свой счет, – качает она головой, протягивая свою пиццу мне. – И не надо делать такое лицо, как будто ты удивлен.

– Я удивлен только тем, что ты это признаешь.

– Потому что я должна чувствовать себя виноватой за то, что мои родители ответственно относились к деньгам, и за то, что я в свою очередь была достаточно ответственна, чтобы инвестировать в недвижимость в Калифорнии и купить собственное жилье?

– Так мне что, поздравить тебя с тем, что ты знаешь, как тратить родительские денежки? – спрашиваю я со смехом.

Она наклоняется вперед:

– Это так мило, что ты думаешь, что я богатенькая пустышка. Но я не больше пустышка, чем ты тупоголовый дровосек.

– Рыбак.

– Что?

– Я рыбак, Харлоу.

Она облизывает губы, а потом рявкает:

– Да все равно! Одна фигня. Моя работа, может быть, не слишком гламурная, но я, черт возьми, хорошо ее делаю. Я лучше всех ношу долбаный кофе в округе.

Я взрываюсь смехом:

– Ты офигенно забавная!

– А ты задницы кусок.

Я откидываюсь на спинку стула, балансируя на двух ножках, и смотрю на нее, а она смотрит на меня. Она самая сексуальная девушка, какую я когда-либо видел. И к моему удивлению, кажется, еще и самая умная.

– Да, я знаю.

– Ну а что насчет тебя? У тебя есть братья или сестры. А, братья, да?

Я киваю, беру кружку и отпиваю глоток пива.

– Колтон и Леви.

– И вы все работаете вместе?

– Да, плюс отец. У него были инфаркт и инсульт несколько лет назад, поэтому он теперь не так в деле, как раньше, но он по-прежнему рядом с нами.

– А мама?

Я качаю головой.

– Она умерла, когда мне было двенадцать. Рак груди.

Ее лицо буквально вытягивается, она подносит свой холодный чай к губам дрожащей рукой и делает глоток, прежде чем выдавливает из себя:

– Финн… господи… я не… – Она трясет головой, судорожно вздыхает, а затем закрывает глаза. – Это огромное горе.

Что мне остается сказать? Только:

– Да. Много времени уже прошло.

Она моргает, и я впервые за все это время замечаю, что она выглядит как будто измученной.

– А почему ты выглядишь такой усталой? – спрашиваю я. – Слишком изнурительная сессия на «Фейсбуке» в твой выходной?

Готов поспорить, что она хочет сказать что-то важное, но потом выражение лица у нее смягчается и она говорит:

– Я… просто искала кое-что.

– Новые модные фасоны туфель на следующий сезон?

– Что-то вроде того.

И ого, Харлоу совершенно не умеет врать.

Но раз она не хочет откровенничать, я думаю, что не стоит давить. Бог свидетель, я тоже не собираюсь вываливать на стол перед ней все свои неприятности.

– Ладно.

Глядя на меня, она сдвигает брови.

Я встаю и протягиваю ей руку:

– Пошли.

МЫ СЛЕДУЕМ ТОЙ ЖЕ схеме, что и раньше. Вваливаемся снова в холл дома Оливера, мои руки у нее в волосах, губы везде. Ее тело горячее, кожа нежная и пахнет так дьявольски вкусно.

На этот раз ведет Харлоу, она уверенно тянет нас по коридору в направлении моей спальни.

– Оливер! – зовет она, прерываясь, чтобы оглядеться по сторонам и прислушаться к пустому дому. Губы у нее вспухли, щеки раскраснелись. Волосы распущены, и отдельные мягкие локоны падают на лицо и плечи.

– Его еще нет дома, – поясняю я и притягиваю ее обратно к себе, к своим губам. Наши ноги в унисон шаркают по деревянному полу, и я всерьез думаю, трахнуть ли мне ее прямо здесь, уложив на диван, или просто прижав ее руки к стене, чтобы ее крики наполнили тишину комнат.

– Я не уверен, но все-таки… Как насчет быстрого секса? – Я ласкаю большим пальцем ее сосок, и она стонет.

– М-м-м, я проделала весь этот путь не для того, чтобы торопиться.

На самом деле я тоже не хочу торопиться. На самом деле я даже жалею, что мы не поехали к ней. Туда, где у нас было бы много времени, как в прошлый раз.

– В постель, – говорю я.

Харлоу отрывается от меня, поцеловав еще раз, и, к моему удивлению, делает то, что я сказал, картинно сбросив туфли и забираясь на кровать. Я пересекаю комнату и встаю около нее, глядя ей в глаза, пока расстегиваю ремень:

– Снимай одежду.

Харлоу кивает, и мы оба раздеваемся: сначала мы снимаем верх, она снимает лифчик, потом я снимаю джинсы. Она раздевается медленно, но не для того, чтобы устроить шоу – она будто получает удовольствие от того, как мои глаза обшаривают каждый сантиметр ее обнажающегося тела, и она как будто старается это удовольствие продлить. Сиськи у нее дьявольски аппетитные, высокие и полные – заполнят всю руку, а у меня большие руки – с острыми розовыми сосками, от вида которых мой рот наполняется слюной. Ей приходится лечь на спину, чтобы избавиться от юбки, и я наклоняюсь и тяну юбку вниз, по бедрам и ногам.

– Интересно, как будет смотреться, если связать эти лодыжки и поднять их кверху? – говорю я, закидывая ее ногу себе на плечо и прижимаясь поцелуем к ее голени.

Я не собираюсь этого делать – не сейчас по крайней мере. Оливер может вернуться с минуты на минуту, но мне хочется подразнить ее, потянуть время, чтобы мы оба дошли до точки кипения. Но воспоминаний о прошлом разе и фантазии оказывается достаточно для того, чтобы глаза Харлоу расширились, а дыхание стало частым и прерывистым.

Уперевшись рукой в матрас рядом с ее головой, я другую руку просовываю между нашими телами, скольжу пальцем ей в трусики.

Она охает, а я добавляю второй палец и медленно обвожу большим пальцем по кругу ее клитор.

– Смотри, какая ты мокрая, – говорю я. – Просто от раздевания. Я едва коснулся тебя, а ты уже готова обкончать мне всю руку.

Харлоу задерживает дыхание, словно не может решить, хочет ли она отрицать это или нет, но при этом продолжает двигать бедрами мне навстречу, насаживаясь на мои пальцы. Я целую ее грудную клетку и выше, зажимаю сосок губами, посасываю его, пока она не становится совсем мокрой и скользкой. Она дышит прерывисто и часто, и я прикусываю сосок – сначала легко, потом чуть сильнее.

– Еще, – стонет она, и я перехожу к другой груди, сосу и покусываю ее. Я не хочу причинять ей боль – об этом никогда не идет речи, но хочу, чтобы она чувствовала ее потом. Эту маленькую, едва заметную боль, которая застает ее врасплох.

– Финн… еще…

– Переворачивайся, – приказываю я и, поддерживая ее за бедро, помогаю повернуться на живот. Ее кружевные трусики совсем крошечные, и я стягиваю их, оставляя ее совершенно, великолепно голой передо мной.

– Черт. Эта задница… – Я сжимаю ее руками, даже не зная, куда смотреть сначала. Я хватаю ее крепче, чуть грубо, мну, растираю ладонями снова и снова, чтобы подготовить к тому, что сейчас будет. – Кажется, я припоминаю, что у меня были кое-какие планы на нее.

Ее тело напряжено, практически вибрирует от напряжения, каждый мускул застыл в ожидании. Я провожу рукой по ее бедру и вверх, к ягодице, чуть царапая ногтями кожу. Она издает тихий стон, и я слышу каждый ее вздох, ее дыхание почти ровное и спокойное, но все же слегка прерывистое и учащенное.

– Кто-нибудь шлепал тебя когда-нибудь, Рыжик?

Она качает отрицательно головой на моей подушке, локоны темных волос падают ей на спину.

– Только ты.

Я стараюсь не обращать внимания на вспышку гордости, которую чувствую при этих словах, и изо всех сил пытаюсь укротить огонь, поднимающийся внизу моего живота.

– Ты хочешь этого? – спрашиваю я.

Она кивает, но мне нужно не это, поэтому я поднимаю руку и опускаю ее с резким шлепком на ее ягодицу, просто чтобы привлечь ее внимание.

– Скажи, Харлоу.

– Д-д-д-д-да, – говорит она. – Да.

Я снова делаю то же самое, моя ладонь ощущает ее кожу, на этот раз удар чуть сильнее.

Харлоу охает, вцепляется руками в простыню и выгибает бедра, приподнимая ягодицы мне навстречу. Она хочет еще.

– Разве я не говорил тебе, что дам тебе то, что тебе нужно? – Я снова шлепаю ее, теперь с другой стороны. Стон, который она издает, на этот раз сильнее, более отчаянный. Я шлепаю ее еще несколько раз, пока кожа у нее не начинает гореть и не становится розовой, и она стонет от наслаждения, когда я глажу ладонью места ударов. Мне интересно, думала ли она когда-нибудь о таких вещах раньше, были ли у нее мысли о том, как сильно ей это будет нравиться.

Нет сомнений в том, что Харлоу Вега получает удовольствие от легкого рукоприкладства, как и в том, что я получаю огромное удовольствие, когда делаю это. Есть что-то очень возбуждающее в том, что она позволяет мне это делать. Она знает, что может вернуть контроль в любой момент, но я чувствую, что она не хочет этого делать. Я чувствую, что, может быть, ей сейчас нужен кто-то, кто будет ею повелевать.

К десятому удару Харлоу такая мокрая, что сок течет у нее по бедрам, а я не уверен, что когда-нибудь был более возбужден, чем сейчас. Ее рука исчезает у нее между ног, пальцы скользят по влажной плоти.

– Тебе и правда это нравится, – говорю я. – Почувствуй это.

Я наклоняюсь вперед, касаюсь того места, где она ласкает себя. Мои пальцы прижимаются к ее и… черт… мне нужен презерватив, прямо сейчас.

Выпрямившись, я хватаю коробку, которую торопливо бросил в ящик комода. Харлоу переворачивается на спину и смотрит, не отрывая глаз, как я натягиваю презерватив на свой член.

Я взбираюсь на нее, забрасываю ее руки ей за голову, помогаю ей зацепиться за изголовье кровати.

– Держись вот так, ладно?

Она кивает, и я вижу, как она крепко сжимает кулаки – так крепко, что костяшки пальцев у нее белеют.

Я прижимаю головку члена к ней, двигая им вперед-назад, прежде чем проникнуть в нее.

– Как ты думаешь, ты сможешь не кричать? – спрашиваю я, изучая выражение ее лица и продолжая двигаться. – Оливер может приехать в любую минуту. Тебе нужно быть тихой. Ладно?

Она смотрит вниз, на свое тело, где моя ладонь скользит по ее коже, и кивает.

Я вытаскиваю подушку из-под ее головы и подкладываю под ее ягодицы.

– Вот так хорошо. – Я прижимаюсь к ней и вхожу в нее все глубже и глубже, наблюдая, как исчезаю в ней совсем.

Она закусывает нижнюю губу и стонет, я мягко шикаю на нее.

– Это так красиво. – Я смотрю, как ее груди подпрыгивают с каждым движением моих бедер. Я кладу руку ей на грудную клетку, чтобы удержать, и восхищаюсь контрастом, который возникает между моей рукой, загорелой и шершавой, и золотистой нежностью ее кожи. Снаружи доносятся звуки мотора, и я узнаю машину Оливера, которая едет по улице и заезжает на дорожку.

Харлоу стонет все еще слишком громко, поэтому я беру ее трусики, лежащие около ее бедра, сворачиваю их в клубок и, поцеловав ее в губы, затыкаю ей ими рот.

Ее глаза закрываются, как будто она благодарна, и она стонет сквозь них, приглушенно, и этого достаточно, чтобы я почти кончил.

– Я сказал тихо, Рыжик! – Я развожу ее ноги еще шире, раздвигая бедра таким образом, чтобы мой лобок не касался ее клитора, когда я трахаю ее.

И она снова стонет, глухо, отчаянно, и этот звук заставляет меня трахать ее еще сильнее, чтобы она снова это сделала.

– Тебе это точно нравится, – шепчу я ей в самое ухо. – Клянусь, я буду теперь все время об этом думать, не смогу не думать о том, каким мокрым ты делаешь мой член.

Я сосу ее шею, стараясь оставить красный след, но не засос:

– Можно я скажу, что мне это тоже очень нравится? Ты почти заставила меня кончить, хотя я был еще не готов.

Она стонет через ткань и сжимает коленями мои бока, чтобы впустить меня в себя еще глубже, еще сильнее.

– Хочу узнать, можешь ли ты стать еще более мокрой? – говорю я. – Давай посмотрим, могу ли я сделать тебя еще мокрее, когда ты кончишь?

Она энергично кивает. Я слышу голос Оливера, он смеется и что-то кричит соседям. Я поднимаю ногу Харлоу кверху и, размахнувшись, снова шлепаю ее по заднице. Она кричит, вцепляясь в меня. Ее кожа пылает, соски встают дыбом, она вся покрывается гусиной кожей.

– Он будет внутри в любую секунду. Ты думаешь, ты сможешь не шуметь? Я могу сделать тебе очень приятно, если ты сможешь…

Она кивает, и я трахаю ее сильнее, мои руки дрожат от напряжения, шея затекла и напряжена до предела. Я вижу, когда это происходит: глаза Харлоу распахиваются и снова закрываются, слеза ползет по ее щеке, пока она содрогается подо мной, стараясь не кричать. И этого достаточно, чтобы я начал извергаться в нее. Я ложусь на нее, чуть не разорвав ее пополам последним толчком, с которым кончаю, пряча свой стон и уткнувшись лицом в ее кожу.

Когда я снова могу двигаться, когда сердце перестает вырываться из груди, я поднимаюсь, выскальзываю из нее, осторожно стягиваю презерватив. Я держу ее в своих объятиях, целую ее пальцы, запястья, уголки ее губ.

– Ты справилась. – Я прижимаюсь губами к ее плечу, трусь носом о ее шею, шепчу ей в самое ухо: – Ты так хорошо справилась, сладкая моя девочка.