Ночь была ясная и звёздная. Краешек одной из лун серебряной дугой показался в оконном проёме. Когда выглянут обе луны, в горнице станет совсем светло. Надо бы встать и закрыть окна. Царь приподнялся и обернулся на спящую жену. Агния спала крепко, и Драгослав невольно залюбовался ею. Ее мраморная кожа, такая же молодая, как и десять лет назад, будто сияла в свете ночных звёзд. Ее длинные волосы, которые так и не тронула седина, разметались по подушке. Она родила ему дочь, но её тело было по-прежнему стройно. Они вместе десять лет, но Драгослав так и не узнал, за что её пленили Боги. Царь даже не знал, кто она. С тех пор, как Полоз поработил Дух царя, Агния не говорила о себе. Царю казалось, что Агния стала его бояться.

Драгослав медленно поднялся и подошёл к окну. Тихо светился купол Великого Свагобора, который был виден из окон Царского Терема. Белые стены домов Солнцеграда отражали серебристый свет Луны, красноватый – Дивии и золотистые отблески доспехов недремлющих витязей. Сияющие мужи несли почётный караул у Царского Терема, охраняли улицы и стены столичных островов. И не только их. За десять лет правления войско владыки Солнцеграда возросло, несказанно возросло. Но только ночью, когда мир засыпал, Драгослав мог позволить себе задуматься о том, благодаря чему крепла военная мощь Сваргореи. И где-то в своей далёкой, забытой душе – ужаснуться. Осталось немного, и Полоз потребует собрать войска, чтобы отплыть на Запад, обогнуть Велейные Острова и…

Царь устало вздохнул: сон давно покинул правителя Сваргореи. Ночь – единственное время, когда Драгослав мог обратиться к своей душе, которая томилась в плену Змия Полоза. Ночь – Время Мора, когда голоса умерших становятся слышнее. Драгослав знал, что его Дух почил, пронзённый клятвой строптивого Бога. Царь боялся того, что, когда он исполнит клятву, данную Полозу, когда подчинит воле Змия Свет, Полоз убьёт своего Наместника, чтобы самому стать полноправным властелином. Но Драгослав страшился этого только ночью, когда мог услышать Слово своего пленённого Духа. Днём же царь был уверен в том, что, когда наступит Змиев Век, Полоз дарует ему бессмертие. Ночью Драгослав боялся того, что Веслава так и не нашли. Днем владыка Солнцеграда вновь слушал зачарованных им самим духов воды, которые молвили о том, что царевича нет. Но чувствовал Драгослав: жив законный наследник Веслав. И страшился царь того, что Веславу тоже помогают Боги, раз преданные слуги Полоза за десять с лишним лет так и не нашли царевича.

Иногда, ночами, прорывались к Драгославу и другие воспоминания его Духа: неясные видения, бывало, слышались и голоса. Но Драгослав не мог их различить. Так, оно, наверное, и лучше. Иначе бы он сошёл с ума. Царь устало покачал головой и задёрнул окна. И в темноте почудилась Драгославу песня: тихий женский голос пел песнь, знакомую до щемящей боли в сердце. Царь подошел к постели – Агния спала, но песня продолжала литься. Драгослав прислушался: голос был ему знаком, только он не помнил, откуда. Песня, немногим слышнее тишины, но совсем настоящая. И от голоса тепло такое было, что не передать словами. Царь медленно лёг в постель и, внимая музыке, закрыл глаза. Драгослав увидел голубое небо и зелёную, сочную траву; ослепительное солнце и хрустящий под ногами снег – царь видел то, что давно перестал замечать. Царь уснул, впервые за много лет.

Наутро Драгослав ничего не помнил. Ни сна, ни своих размышлений. Ум царя был спокоен и чист. После завтрака с царицей и Златой Драгослав провёл собрание Палаты Веденеев и выслушал военного советника Здебора, который рассказывал о новых юношах, что на службу поступили. Только, сокрушался советник, вновь из казарм воины пропали. Что же такое, Отец Сварог? Почему же так часто бегут со службы бывалые воины? В мирное время живём, жалованье хорошее даруем. Царь заверил советника, что он усилит охрану казарм морскими витязями.

После разговора с Здебором царь обедал в кругу семьи. Драгослав узнал у Златы, как ей даётся учёба в Сестринском Ведомире. Злата вернулась в Царский Терем на седмицу корочуна , посвящённую Чернобогу. Злата просила отца позволить ей провести грядущую ночь со сверстниками, гуляя ряженой по улицам Солнцеграда, раздавать сладости и петь песни. Но Драгослав был непреклонен: негоже будущей царице в таких забавах участвовать. Злата обиделась, губы поджала, но спорить с царем-батюшкой не стала. Мать тоже не разделяла стремлений дочки ряженой с песнями по домам ходить да силу нечистую изводить. Вдруг кто на красавицу такую позарится и умыкнет Злату какой-нибудь водяной? Злата и матери возражать не стала: ворожбой Злата владела хорошо, постоять за себя могла. Царевна только кротко кивнула и пообещала родителям, что ночью спать будет.

После обеда царь проверял, как чувствует себя Горыч. Морской змей обитал в незамерзающем бассейне позади архитектурного ансамбля Царского Терема, недалеко от выполненной в форме цветка площади со статуей Перуна. Холода не мучили трёхглавого: Горыч страдал по свободе, его дух томился по великим делам. Драгослав иногда отпускал змея в плавание по морским водам, но Полоз бранил царя за это. Чем дольше будет томиться змей, тем большую силу в себе накопит, без которой не стать Драгославу царём всего Света, а Полозу не потягаться силой с Перуном.

Драгослав потрепал Горыча по одной из его массивных голов и кинул ему обед. Морской Царь тут же схватил брошенный кусок мяса. «Еще немного осталось, мой друг, – подумал Драгослав. – Еще немного потерпеть».

После того как Драгослав навещал Горыча, царь продолжал государственные дела: принимал просителей и купцов. Перед ужином обычно удалялся Драгослав в Святобор, который находился за Великим Свагобором. Дуб с Великобожием, которые располагались посреди священной рощи, были окружены символизирующим живое море Светомира рвом, заполненным водой. Если святилище Ведомира располагалось на естественном острове среди озера, то капии Царского Великобожия хранил искусственный водоём. К Богам царь ходил один, опускался на ступени подле центрального капия Полоза, закрывал глаза и слушал повелителя морей.

Стоял тёмный зимний вечер. Искусственное озеро покрылось плотным льдом, на котором, мерцая в свете факелов, лежал снег. Выложенные камнем дорожки Святобора освещали золотые фонари. Пирс, украшенный резной оградкой, утопал в сугробах, и лишь расчищенная служителями святого места дорога вела к дубу, за которым, следуя канонам, располагалось святилище. Драгослав пошёл по льду, поднялся по ступеням к дубу, обогнул его и замер: прямо в центре Великобожия, подле своего капия, ждал царя Дух Полоза. Бог морей сидел на ступенях в облике, в котором он являлся Драгославу десять лет назад. Что же случилось, раз Полоз сам ему явился? Впервые за десять лет Змий почтил царя своим Духом. Спокойствие царя помутилось волнением, которое невольно испытывал Драгослав, когда говорил со своим повелителем.

– Что стоишь, – пробасил Полоз, поднимая на Драгослава взгляд своих белёсых глаз. – Неужели я всё ещё страшу тебя? – Змий низко рассмеялся.

Драгослав покачал головой и поднялся в капище. Преклонил перед Полозом колено, но Змий повелел ему сесть рядом.

– Скоро мы на равных будем, – усмехнулся Бог. – Хватит в эти игры играть, царь Сваргореи. Я к тебе по делу явился, почести моему капию потом воздавать будешь.

– Что же привело тебя сюда? – спросил Драгослав. Царь чувствовал себя неуютно, сидя рядом со своим повелителем. Неспроста так дивно ведёт себя Полоз, ох, неспроста.

– Привело меня то, что ты уже собрал славное войско, и люди тебе верят, – улыбнулся Полоз, от чего его сомьи усы закачались. – Пора нам с тобой делом заняться, царь.

У Драгослава внутри похолодело: царь знал, что не сможет вечно откладывать военный поход на неведомые Западные земли. Он знал, что рано или поздно, но Полоз явится ему за долгом. Долгом, отдавать который час настал.

– Я подготовлю войска к тому месяцу, к которому ты повелишь, – покорно ответил Драгослав. Полоз засмеялся.

– Как только лёд позволит, отплывём мы на Блажен, сын мой, – Полоз положил свою жилистую руку на спину замершего Драгослава. Царь нервно сглотнул.

– Мы же готовим флот на Запад, а не на Восток, – попытался возразить царь. Полоз рассмеялся ещё больше.

– Неужели ты думал, что меня и вправду интересует мир людей? – удивлённо прохрипел Змий. – Неужели ты думал, что земля, которую ты захватишь для меня, моему Духу будет люба, а, царь людей?

Драгослав молчал. Ужас, ледяной ужас пленил его. Царь не мог ответить Полозу, настолько всепоглощающим был страх. Почувствовав настроение царя, Полоз ещё больше рассмеялся. Хрипло, с перекатами. Где-то далеко ответил ему Горыч. Перепугал ящер, наверное, половину города, подумал Драгослав.

– Я думал, у нас уговор, – проговорил, наконец, царь Сваргореи.

– Конечно, уговор, – согласился, отсмеявшись, Полоз. – И ты его исполнить должен. Коли откажешься идти со мной на Богов, тогда отберу у тебя твое сокровище.

– Сокровище? – заикаясь, переспросил Драгослав. – Моя душа и так у тебя, Полоз.

– Злата, дочь твоя, – криво улыбнулся Бог морей, и царь вздрогнул. – Ты в ней души не чаешь. Твоя же душа тебе никогда не была нужна, – хмыкнул Полоз. – А вот царевна… любишь ты свою дочь больше всех на свете, хоть себе в этом признаться боишься.

Полоз был прав, Драгослав любил свою златовласую дочку больше, чем отец любил его самого. Злата, его маленькое чудо, которое преподнесла царю волхва. Драгослав мог проститься даже с Агнией, которую, кажется, успел полюбить, но не с дочерью. Царь был холоден с царевной, но только потому, что этой холодности требовало его положение Наместника Полоза.

– А коли не отступишься от Слова, данного мне, – продолжил Змий, – награжу тебя бессмертием, и станешь ты подобным мне и своей жене, Агнии.

– Агния бессмертна? – забывшись от удивления, спросил царь.

Полоз удивлённо посмотрел на царя:

– Ты что, не знаешь, с кем живёшь? – поинтересовался Бог.

– Нет, я женился на ней, потому как Слово дал, – покачал головой Драгослав.

Полоз продолжал с удивлением смотреть на царя, потом не выдержал и рассмеялся в полную силу.

– Вот не думал, что ты можешь удивить меня, человек, – вытирая слёзы, сказал Змий. Драгослав чувствовал, как им завладевает стыд, а затем и злость. Вновь вернулось то забытое чувство задетой гордости, от которого за десять лет правления царь отвык.

– Ну же, не надо гневаться, – вкрадчиво проговорил Полоз, читая Драгослава. Бог старался сдерживать смех, но у него получалось с трудом. – За то, что рассмешил меня в Чернобога Ночь, награжу тебя и поведаю о том, кто твоя жена на самом деле.

У прапрадеда твоего прапрадеда, царя Твердимира, служила лесная волхва Светляна. Ворожея она была одарённая, могла с русалками разговаривать и в плен не попадать, водяных зачаровывать и даже духов Неяви призывать. И девушкой она была красивой, видной, вот и полюбилась царю. Чтобы грех на душу не брать, царь отправил её в Сестринский Свагобор, послушницей, дабы она волхвой стала и с вечностью обручилась. Когда Светляна окончила учение, она возвратилась в Царский Терем. Дева хотела проститься с царской семьей перед своим Уходом, ведь царская чета столько благого для неё сделала. Но когда Твердимир увидел Светляну вновь, он понял, что не угасло его страдание, да и она к нему запретные чувства питает. За годы, проведённые в Свагоборе, Светляна только краше стала да желаннее. Ох, люди, на какие только безумства не толкает вас ваш мечущийся Дух! – Полоз покачал головой и продолжил рассказ, от которого сжималось даже пленённое навьями сердце Драгослава. – Когда понял Твердимир, что сотворил, поздно было. Светляна не хотела покидать его, она даже была готова хранить тайну ради него. Но царь Сваргореи боялся того, что о волхве кто-нибудь узнает, и выслал её силой. Тогда Светляна и пришла ко мне – она бросилась в море со стен Солнцеграда. Только я не взял её жизнь: силой она владела редкой, душа у неё была наивна и чиста. Я хотел, чтобы она осталась у меня, и даровал ей бессмертие. Только не радовалась она моим дарам, не хотела становиться царицей моей, сильно тосковала по людям и по царю своему непутёвому. Любила она Твердимира по-настоящему, мне даже завидно было, – сокрушался Полоз. – Я ей флот подарил! – воскликнул Бог, смотря на поражённого Драгослава. – Показывал такие чудеса, которые ведомы были только пращурам… – покачал головой Змий. – А она меня о смерти просила. Но я не мог отправить её к Мору. Светляна бросилась со стены по своей воле, а в Ирий таким дороги нет, и её Дух никогда не оденется в Златое. Мне стало жаль де́вицу, и я позволил ей вернуться в Средний Мир, а её душу схоронил у навий. Только Светляна не могла быть человеком в вашем мире, ведь её тело давно истлело. Только в моём царствии или на моих кораблях она могла быть прекрасной девой. Светляна нашла себе болото в чаще тайги и поселилась там. Поселилась в тереме, что стоял в самом болоте, на воде. Спокойствие Светляны охраняла Топь по моему велению. Иногда я навещал Светляну, и порой казалось мне, что успокоилась, наконец, её душа. С тех пор и пошла легенда о Яге и её избе. Чтобы Светляне вновь человеком стать, царь должен был её в жены взять, а тело ящерицы, дарованное мною, сжечь в святом огне. – Полоз немного помолчал, покачал головой и, смотря на Драгослава, задумчиво проговорил: – А я-то всё думал, что она в тебе нашла, почему от своего тихого бытия в царстве Индрика отказалась. Когда увидел тебя, понял сразу: ты точь-в-точь как предок твой, которого она любила. Те же волосы и карие глаза. Ох, девка… Ничему её беда не научила.

Драгослав не знал, что и думать. От услышанного кружилась голова. Теперь всё стало ясно: почему Агния Полозу служила, почему Полозов Век так стремилась возвратить, и почему его, Драгослава, Змию отдала. Агния Драгослава любила, но своей странной, веками вымученной любовью. Любовью той, кто умереть не может, той, чья душа Мору отдана. Нет, она не Драгослава любила. Её сердце сжимала тоска по тому человеку, кого давно поглотило время и на кого царь был лишь похож. Агния страдала по Твердимиру и в то же время ненавидела его. Лес успокоил душу волхвы, но вечность её утомила. И желание Драгослава стать царём было для Агнии единственно возможной дорогой обратно в Свет, как сама Агния говорила ему много лет назад. Тогда царь её не понял. А сейчас…

Драгослав закрыл лицо руками: даже Полозов Дух не мог подавить весь ураган обуревавших его чувств.

– Хватит, царь, – услышал он раскаты Полозова гласа. – Любит она тебя, не переживай. Если бы не любила – давно бы умертвила, – Бог тихо рассмеялся, но Драгославу было не смешно. Даже военный поход на Блажен пугал его не так, как то, что он узнал о жене.

– Как же теперь я смотреть в глаза ей буду? – тихо спросил Драгослав у Полоза.

– Как и прежде, – пожал плечами Бог. – Ты же её не предавал, – Полоз прищурился, будто проверяя честность царя. – Она хорошая, Агния. Под моей опекой твоя жена, – наконец сказал он, утвердившись в преданности Драгослава. – Чёрной Волхвой сделали её люди. Из-за неё я согласился помочь тебе, царь. Если бы Боги пустили Агнию в Ирий, я бы не мучил её душу так, – вздохнул печально Полоз. Драгослав удивлённо посмотрел на Бога морей: неужели Полоз любил Агнию? Эта догадка была ужаснее всего, но, тем не менее, она всё объясняла. – И ещё из-за Перуна, – добавил Полоз, и Драгослав вздохнул спокойнее. – Наша с Громовержцем вражда ещё не окончена. Перун отнял у меня отцовскую любовь и ушёл в свой Светомир, – Змий угрожающе зарычал и затряс головой от злости. С его мощного тела полетели брызги. Кулаки его сжались. – Я хочу, чтобы твои корабли вытравили Перуна на прямую схватку со мной.

– Но почему ты сам пойти не можешь? – набрался смелости Драгослав.

Полоз ещё сильнее сжал илистые пальцы.

– Я уже ходил, – прорычал он сквозь зубы. – Много, много раз. Но брат не хочет спускаться ко мне. Боги молчат. Значит, достучаться до них могут только их дети, – тут Полоз вздрогнул, будто упоминание детей Богов коробило его до глубины души, и резко наклонился к царю. Наклонился так, что его мокрые усы почти касались бороды Драгослава. Царь не мог и шелохнуться. – И ты пошатнешь врата в Светомир, – угрожающе прошипел Полоз. – Мощь твоего флота заставит рахманов преклонить перед тобой колени. А мой сын, Горыч, и преданная мне Агния помогут тебе в этом.

Полоз отстранился.

– Я буду и дальше являться твоим волхвам во снах, – уже спокойно сказал Змий. – К весне каждый из твоих мудрецов будет убеждён в том, что на Блажен идти сказали тебе Боги.

Полоз исчез, а царь не мог пошевелиться. Несмотря на зимний мороз, царь долго, до тех пор, пока за ним не пришёл слуга звать к ужину, сидел подле капия Полоза. Драгослав не испытывал таких противоречивых чувств за все года правления, но Дух Полоза не спешил даровать царю желанное спокойствие.

Злата, хоть и не спорила никогда ни с отцом, ни матерью, поступала по своему разумению. И когда настал вечер гуляний, царевна незаметно покинула Царский Терем.

Злата, обидевшись на родителей за то, что те не отпустили её на гулянья, после ужина удалилась в свои покои. Свернула покрывало на постели так, будто бы человек спит. Сама же шубку надела и тайно пробралась по коридорам Терема на улицу. Царевна уже не первый раз подобным образом покидала Терем. Несмотря на свой юный возраст (царевне только девять лет исполнилось), Злата была талантлива в ворожбе и даже свою искусную ворожею-мать могла обмануть. Поэтому пройти незамеченной мимо слуг и воинов отца Злате было несложно: нашепчет им пару Слов, и те отвернутся. Главное, отца не встретить. Царь её Словам никогда не внимал. Хвала Полозу, Драгослав ей по дороге не встретился, и Злата вышла за теремную стену.

Царская Площадь была ярко освещена светом огней и полна народу: ряженые гуляли, звучала музыка и колядки. В центре площади, на деревянной сцене, выступали ряженые артисты. В украшенном колоннадой ристалище, которое располагалось напротив Царского Терема и Великого Свагобора, танцевали с золотым огнем. Царевна невольно улыбнулась, перешла Площадь и пошла по Царской Дороге, где также шумели празднества. Затем спустилась по меньшей, прилегающей к ней улице, и свернула в проулок, где у углового терема находился маленький еловый парк, в котором её ждали подруги.

– Злата, мы давно ждём тебя, замёрзли уже, – увидев царевну, сказала Румяна, дочка царского веденея Станимира. Румяне было двенадцать, и родители позволили ей идти колядовать.

– Не отпускал отец? – не дав царевне ответить, спросила Снежана, дочка купца, подруга Златы по учёбе в Ведомире. Она тоже была старше царевны, одиннадцать Снежане было.

– Он никогда меня не отпускает, – пробурчала Злата.

– Ничего, – заверила царевну Снежана. – Ещё годок-другой и будут отпускать тебя родители на колядки.

Но Злата сокрушённо покачала головой:

– Отец говорит, что такими глупостями царевне не пристало заниматься, – Злата поморщилась. – А я и так от скуки помираю.

Девочки рассмеялись и показали царевне свои самодельные маски: смотри, царевна, сейчас веселиться будем! И мешок для подарков принесли! Злата улыбнулась и надела маску лисы. Румяна выбрала себе птицу-кьор, а Снежана взяла беличью маску.

Девочки, взявшись за руки, вышли на парадную дорогу.

Главная улица Солнцеграда, Царская Дорога, прямым лучом пересекала город от Царской Площади до окружной стены, заканчиваясь парадными Вратами. Освещённые высокими фонарями с огненными чашами, белокаменные терема были украшены игрушками и еловыми веточками. Ставни большинства окон были открыты, и стёкла светились тёплым светом горевших очагов. Искрился хрустящий снег, и сладко пахло пряностями. Ряженые стучались в двери домов, пели колядки и принимали дары: хлеб, сладости и сушёные фрукты. Уличные артисты играли на лютнях, скрипках и кугиклах; танцевали с огнём и разыгрывали представления.

– Ну что, начнём? – спросила Румяна царевну, подпрыгивая от нетерпения. Злата согласно кивнула, и три подружки поднялись на крыльцо ближайшего дома.

Девочки стали окликать хозяев. Дверь открыла служанка, которая, завидев колядующих, тут же позвала хозяев дома. Когда хозяева с детьми вышли на крыльцо, царевна обратилась к вышедшим с просьбой разрешить колядовать. Те радушно согласились. Злата и Румяна стали петь, а Снежана – играть им на жалейке.

Девочки закончили петь, и хозяева дома, радостно засмеявшись, положили в их мешок угощение.

Так, переходя от дома к дому, три подружки спускались вниз по Царской Дороге, полной радостного гуляющего люда. Несколько раз девочки останавливались смотреть, как ряженые артисты показывают фокусы с огнём. Факиры танцевали с золотым, горячим огнём, а не с волхвовским Огнём-Сварожичем. Девочки, поражённые зрелищем, радостно хлопали в ладоши и опускали в шапки, которые артисты положили на землю, угощение. Посмотрев на артистов и отдохнув от песен, девочки вновь шли колядовать.

Иногда вместо царевны пела Снежана, а Злата играла на дудочке. Бывало, жалейку брала и Румяна. Пару раз радушные хозяева приглашали подруг за стол. Девочки от предложений не отказывались, кушали досыта. Когда Злата, Снежана и Румяна дошли до городской стены, девичий мешок был полон угощения, а сами колядовщики были уставшими от еды и охрипшими от песен.

– Нам ещё это съесть надо, – смеясь, сказала Румяна, показывая на мешок сладостей.

Девочки расположились на скамейке во дворе, в который свернули, когда прошли всю Царскую Дорогу. Двор был образован фасадами четырёх трёхэтажных каменных домов. В центре двора был разбит маленький сад. Зелёными остались только невысокие, припорошённые снегом сосенки, подле которых девочки и расположились. Между соснами плясало пламя фонаря.

– Ну уж нет, – отрицательно покачала головой Злата, снимая маску. – Я больше есть не могу.

– Да ладно тебе, – засмеялась Снежана. – Я вот – могу. – Она открыла мешок, достала пряник и откусила его.

– Ты всегда можешь, – усмехнулась Румяна. – Вон, скоро сарафан твой треснет!

– На себя посмотри! – обиделась Снежана, но лакомство не положила.

– Я и смотрю на себя, – вздёрнула носик Румяна. – Я скоро невестой стану, вот за фигурой уже слежу!

– Ага, поэтому сегодня у купчихи Людмилы столько блинов съела! – покачала головой Снежана, продолжая есть пряник. – Как пойдёт по столице молва о том, сколько Румяна, дочка царского веденея, блинов ест, так сразу все женихи от тебя и разбегутся!

Румяна насупилась, упёрла в бока руки, хотела было возразить, но Злата её остановила.

– Тише, – одёрнула подруг царевна. – Тут кто-то есть.

Злата вглядывалась в сплетение ветвей деревьев, которые росли в дальнем углу двора, образованном стенами стоявших вплотную домов. Девочки перестали препираться и тоже стали смотреть в темноту. Злата на всякий случай вновь надела маску.

– Думаешь, за тобой пришли слуги отца? – встревоженно прошептала Снежана.

– Полоз упаси, – поёжилась Злата. Царевне страшно было представить, какое наказание ждёт её за то, что она нарушила Слово. Ведь Злата родителям Слово дала, что ночью останется дома. Если и ругал её отец, то только за то, что Злата своё Слово могла нарушить. Даже мама такой поступок считала тяжким грехом. Но Злата ничего не могла с собой поделать.

– Да нет там никого, – проговорила Румяна, изо всех сил вглядываясь в деревья.

– Я видела… – нерешительно прошептала Злата. – Что-то видела я.

– Что? – испуганно спросила Снежана, запихнув от страха весь пряник в рот.

– То, что кто-то сейчас объесться, – хихикнула Румяна, но царевна её одернула.

Злате казалось, будто в том углу сама темнота плотная. Будто в узорах ветвей, внутри, некая сила таится.

– Это тени от огненного фонаря, – попыталась успокоить её Румяна, но Злата видела не то. Её волхвовское чутьё подсказывало: сейчас за ними наблюдают.

– Девки, вы что, забыли? – Снежана округлила глаза. – Сегодня же Чернобога день! Умертвие там.

– Какое умертвие, – поморщилась Румяна. – Тоже мне скажешь. Тени от фонаря пляшут, а вы души Птицам отдать готовы.

Румяна решительно встала со скамьи и направилась к темноте. Но не успела девочка сделать и шага, как темнота шевельнулась. Румяна тут же вернулась обратно.

– Пошли отсюда, – тихим голосом проговорила она. – Тут и правда сила нечистая, Полоз меня храни.

Злата и Снежана тут же вскочили, но темнота шагнула им навстречу. Девочки застыли: темнота стала сгущаться, уплотняться, темнота делалась живой. Она завораживала, не давая сделать и шагу по направлению к спасительной улице, освещённой фонарями. Дети не могли даже закричать. Темнота шагнула ещё, и теперь, в свете одинокого фонаря, было видно, как темнота приобретала человеческие очертания. Подруги увидели человека, кожа которого была тёмной, а вместо волос будто водоросли свисали. Его глаза были белыми, с поволокой, без зрачков, а нос напоминал рыбий. С двумя дырками и усами, как у сома. Его рубаха была соткана из сетей, в которых застряли ракушки и камни, а ноги оплели змеи, сложившись онучами.

Странный высокий муж внушал леденящий душу страх. Он молча стоял и смотрел на детей, а те не могли пошевелиться.

– Ты совсем не похожа на них, царевна Злата, – прошептал он и исчез.

– Что это, Мор побери, б-было? – пробормотала, очнувшись, Румяна.

– Не знаю и знать не хочу, – дрожащим голосом ответила Снежана, подбирая мешок со сладостями. – Может, и правильно Злату в эту ночь на улицу не пускают. Выгоняли мы песнями силу нечистую, а она сама к нам и пришла!

– П-пошли домой, – заикаясь, промямлила Румяна, направляясь к выходу со двора. – Я б-больше петь не хочу.

Злата даже слова не могла вымолвить: зубы царевны стучали.

– Я не могу вернуться домой, – еле проговорила царевна, когда они уже поднимались по Царской Дороге.

– П-почему? – всё ещё заикаясь, спросила Румяна. Её трясло.

– Я только с ворожбой могу пройти мимо слуг, – шептала Злата. – А сейчас я так боюсь, что у меня ничего не выйдет.

– Отцу признайся, – твёрдо сказала Снежана. – Он тебя, конечно, побранит. Но он должен знать, что мы сегодня в городе видели, ведь он царь! Он должен знать, что по его государству такие чудища бродят.

Но Злата покачала головой.

– Я папе слово дала.

– Опять? – удивилась Снежана.

– Да. И я снова его не сдержала.

– П-прекрасно. Б-будущая ц-царица.

– Расскажи все царю, – Снежана положила Злате на плечо руку. – И больше слов своих не нарушай. Гулять, петь и днём можно. Вот я уже ночами из дома ни ногой!

В небольшой светлице дома на Окольной улице Солнцеграда, которая примыкала к городской стене, горели свечи. Тёплый свет освещал простое убранство комнаты: невысокие деревянные шкафы, печь, над которой сушились травы, и обеденный, накрытый белой скатертью, стол. За праздничным, уставленным сладостями столом сидели двое: невысокая пухленькая женщина и её муж, такой же, как и она, добродушный толстячок. Женщина, подперев голову рукой, грустно смотрела в окно.

Портрет Агнии

Ночь Чернобога

– Эх, Малуша, пошли колядовать, – пытался приободрить супругу муж, – твоя беспричинная печаль совсем тоску наводит.

– Сбыня, я говорила со своей сестрой, Настасьей, когда в Бересе была, – прошептала Малуша, – она тоже эти сны видит, – Малуша посмотрела на своего мужа, который с недоверием глядел на жену, и махнула в его сторону рукой. – Говорила тебе уже, а ты всё не веришь мне.

Сбыня развёл руками:

– Ну как, душа моя, я могу поверить в то, что у нас с тобой был сын, которого я никогда не видел?

Малуша сокрушённо покачала головой и обняла себя.

– Не знаю, – прошептала она. – Но на меня порой такое чувство находит, будто наш с тобой дом – не наш.

Сбыня вздохнул: его страшили речи Малуши. Неужели Мор так рано забрал её разум?

– Может, пойдём к врачевателю? – робко предложил Сбыня.

Малуша взглянула на своего мужа:

– Я не теряю рассудок, – прошептала она.

– Вы с Настасьей заигрались в ворожей, – вздохнул Сбыня. – Говорил же я тебе, ворожба сведёт тебя с ума. Чтобы волхвою стать, надобно учиться в Свагоборе, а не бересты от Мора читать.

– Ты всё о своём, Сбыня, толкуешь, а сердца своего, – Малуша приложила руку к груди, – не слушаешь.

– Милая моя, слушаю я своё сердце, и болит оно о тебе, родная! Может, сходим к врачевателю-волхву, он лекарства тебе посоветует?

– Пустое дело с тобой беседы вести, – сокрушалась Малуша. – Сердце матери не обманешь.

– Какой матери! – всплеснул руками Сбыня. – Сколько лет мы с тобой к волхвам обращались, но так и не вымолили у Богов детей! Вот от горя ты свой разум и теряешь…

– Не было такого, – проговорила Малуша строго.

– Да, да, конечно, – прошептал Сбыня. – Был потоп, о котором все забыли. В том потопе погиб наш сын. Только помнишь об этом ты, и твоя Настасья толкует о том, что Берес тоже затопило. Остальные все заворожены.

– Да, – согласилась Малуша и вытерла слёзы. – Все заворожены.

– Отец Сварог! – воскликнул Сбыня. – Кем?

Малуша пожала плечами.

– Не знаю, – робко проговорила она.

– О Боги, – прошептал Сбыня и подошёл к жене. Он опустился рядом с ней на стул и крепко обнял. Ему было больно видеть её такой, сгорбленной и осунувшейся.

– Ты пойдёшь со мной на собор видящих сны? – тихо прошептала Малуша, и Сбыня мягко отстранился.

– Теперь ты и к этим юродивым ходишь? – печально спросил он.

Малуша большими, безумными глазами смотрела на своего мужа:

– Они не юродивые. Они просто помнят то, что все забыли. Они, как и я, понимаешь? – прошептала она тихо. – С нами Боги говорят!