9. Торжество победителей

Ричмонд, июль 1866 года

Эномою Такеаки категорически не любил светских приемов, но проигнорировать этот было нельзя. Правительство Галаада впервые принимало у себя особу такого высокого ранга. В конце июня в порт Хеврона прибыла с дружеским визитом японская эскадра во главе с адмиралом Муцу Торамунэ. Помимо прочего, он доставил Ханпейте Такеши грамоту, подписанную лично Уэсама, о том, что отныне тот назначается полномочным послом Присолнечной в Галааде. Теперь по приглашению правительства адмирал посетил столицу, коей вернули ее историческое название. В честь него и был назначен прием в только что открывшемся посольстве.

Здесь присутствовали главные герои нынешнего Галаада: и главнокомандующий Такертокер, и Скарборо, и Нокс, и Беннинг, называемый среди наиболее вероятных кандидатов на президентский пост. Им было чем гордиться. Мир, который желали видеть в Галааде державы Евро-Азиатского альянса, был достигнут, единство восстановлено. Любопытно, что человека, которому Галаад был этим обязан, здесь не было. Малахия Бракстон был как будто пришиблен свалившейся на него славой и стремился уклониться от нее.

И то. Харизматический лидер – и благословение для своих людей, и проклятие. После гибели Камминса, такой нелепой, что поверить трудно, боевой дух его армии пал совершенно. Как рассказывали Эномото, взрослые, закаленные в боях мужчины плакали, как малые дети, потерявшие родителей. Штаб армии Нантакета скомандовал отступление, а несколько дней спустя был подписан акт о капитуляции.

Причина, по которой команде Эномото предписано было служить правительству Галаада, исчезла. Они уже получили свою плату в галаадских гельдерах новой чеканки, которые должен был принимать любой банк Евро-Азиатского альянса. И единственное, что хотел услышать Эномото от адмирала Муцу, – отправятся ли они назад на «Гото», крейсере эскадры, или Япония выкупит «Марию Каннон» у Галаада.

С адмиралом Эномото был знаком давно, хотя не мог претендовать на дружеские отношения. Муцу Торамунэ принадлежал к боковой ветви рода Датэ, посвятившей себя морской службе. На приеме адмирал – невысокий, горбоносый немолодой человек, благосклонно поприветствовал Эномото и сообщил, что приказ об его повышении будет подписан в ближайшие дни. Об остальном, добавил Муцу-тайсё, они поговорят позже. И правда, беседовать здесь о серьезных делах было невозможно: тут же посол представил адмиралу господина Скарборо с молодой супругой, урожденной Корбин. Супруга смущалась в вечернем платье, которое местным дамам было в диковинку, а вот Скарборо во фраке как родился. Что до Ханпейты, то он с трудом скрывал, что огорчен. Увы, надежда поскорее разделаться с делами, вернуться домой и увидеть жену развеялась в прах: он застрянет здесь на неопределенное время.

Они-но сесё, контр-адмирал Попов, тоже был здесь. Он обменялся приветствиями с японским адмиралом, высказал поздравления командующему Такертокеру по поводу удачного завершения кампании на юге – хотя кто знает, что он думал на самом деле.

Но с Такертокером поддерживать беседу было трудно, ему такие сборища были не по душе. Он явился, чтобы понаблюдать. Предстоящие президентские выборы – глупость, очередная уступка чужеземным обычаям. Скарборо хватает ума не выдвигать свою кандидатуру, он предпочитает действовать через Беннинга. А вот Нокс, похоже, намерен поиграть в эти игры. Глупец, большинство жителей Галаада – белые, они позволят индейцу выиграть для них войну, но никогда не дадут ему стать президентом. Такие дела решаются по-другому. И по правде, старый Айзек предпочел бы решать их с Камминсом. Такертокер многих опрашивал об обстоятельствах гибели мятежного генерала, и у него свое мнение на сей счет. Но он его не выскажет, только сделает выводы.

Заскучавшего Попова подхватывает Ольхин – он еще не посол, но, вероятно, скоро им станет, – подводит его к Мэри Комацу и Сакамото Рёме. Мэри Комацу ради приема извлекла свое единственное дамское платье, с прошлого года лежавшее в саквояже, Рёма ради такого же случая облачился в национальный костюм. Миссия Сакамото на Вертограде Марфы не увенчалась успехом, но это этнографа ничуть не смущает. Он бурно восторгается автолетами, затем начинает расхваливать достижения Санады-но мико (из университета в Барупараисо сообщили, что ей присвоено это звание, что для женщины соответствует званию доктора наук). Попов смотрит на девицу-доктора с подозрением: в России женщины с ученым званием – редкость. Но после нескольких реплик относительно его любимых броненосцев сердце «глазастого черта» смягчается.

Беседа оживляется. Если бы прием происходил в другой стране, пока гостей не позвали к столу, в зале играла бы музыка. Но в Галааде с этим пока не освоились, здесь знают только религиозные гимны. Перед началом приема наспех набранный оркестрик сыграл «Боевой гимн Галаада». Не так давно эта песня была известна как «Тело преподобного», но это уже подзабылось. Этим репертуар и исчерпывался.

Зато искусство разносить напитки уже освоили. На выбор – виски или сакэ из запасов посольства.

И тому и другому отдают дань политики, бизнесмены, представители дружественных государств. Представителя ДеРюйтерштаадта здесь по понятным причинам нет, но кто знает, что будет впереди.

Адмирал Муцу беседует с министром иностранных дел о судьбе бывшего генерального судьи и прочих деятелей прежнего режима, все еще находящихся в заключении. Разумеется, уверяет адмирала Скарборо, суд над ними будет справедливым, но гуманным (он уже научился употреблять этот термин), мы не станем уподобляться убийцам наших праведников…

Молодая миссис Скарборо во время этих заверений скучает. Ей не с кем поговорить. Нокс не женат, Старый Айзек женат неоднократно, но не в обычае его народа брать женщин на собрания мужчин. И Эбигейл Скарборо не представляет, о чем бы она говорила с долговязой японкой – или она ирландка? Право же, когда Эбби состояла связной в братстве Гидеоновом, было проще.

На самом деле, Эзра Скарборо вовсе не уверен в том, что утверждает. Между самыми влиятельными лицами в государстве нет единства по этому вопросу. Такертокер предпочел бы избавиться от всех, кто представляет угрозу новому режиму. Нокс, напротив, считает, что после гибели Камминса никто из сторонников старого режима не рискнет поднять голову, а, проявив снисхождение к падшим, нынешнее правительство сможет разговаривать с мировыми державами на понятном им языке. То есть он, Илай Нокс, будет разговаривать. Ему мало быть верховным вождем, он хочет быть президентом. Такертокер удивился бы, узнав, насколько мысли Скарборо на сей счет совпадают с его собственными. Министр прекрасно помнит нападки своих же собратьев-гидеонитов из-за его смешанной крови. Уже и так повсюду твердят, что вожди Союза племен забрали слишком много власти, что индейцев надо ограничить в правах, и при всяком удобном случае вспоминают зверства, что творили войска Такертокера в долине Шенандоа.

Такертокер – тот прекрасно понимает, что на выборах власти ему не видать, а вот путем военного переворота… После гибели Камминса Старый Айзек остается лучшим генералом Галаада, но вторичная война станет для страны слишком тяжким бременем… Все это надо обдумать.

Нокс любезен со всеми – и с Эномото, с которым не встречался прежде: сегодня их представил друг другу Ольхин, с которым Эномото успел свести знакомство в Хевроне. Они совместно распивают по стаканчику виски, после чего Нокс перекочевывает к Джедедии Уайтингу, который после смерти Эпеса и Сеттла не растерялся, а взял в руки снабжение братьев Гидеоновых оружием и теперь является одним из самых уважаемых деловых людей в Галааде – а также компаньоном Нокса в основанной им компании «Дженерал стим».

– Говорят, Уайтинг взял на себя постройку новых механических мастерских, где намерен производить передатчики по патенту Нокса, – сообщает Ольхин. – И у Нокса с Уайтингом есть заказы из большинства стран на этом континенте, даже из ДеРюйтерштаадта. Доход будет изряден, хотя, несомненно, большую его часть Нокс угробит на свою президентскую кампанию.

Эномото спокоен, эта тема уже обсуждалась.

– Галаад сейчас на подъеме, и его лидеры тоже, – отвечает он.

– О да. Когда стремления населения совпадают с чаяниями власти, страна может добиться очень многого. Я просто не представляю, что бы я делал, если бы у нас было не так… Наверное, стал бы каким-нибудь бомбистом, вроде братьев Гидеоновых. А галаадиты… да, они могут торжествовать. Как там у Василья Андреича? «Нынче жребий выпал Трое, завтра выпадет другим»…

Эномото не понимает цитаты, но из вежливости не перебивает.

– И не выпустили ли мы джинна из бутылки? – продолжает Ольхин. – Это они сейчас дикари, но мы их откупорили. И подумайте: вот они – на этих богатейших землях, с этой их пуританской этикой, которую так просто не вытравить, с человеческими ресурсами в виде краснокожих, освобожденных рабов и тех, кто сюда потянется после разрешения иммиграции… и с тем, что мы им дали – современную науку и технику и терпимое социальное устройство… Да мы от них через пару столетий света белого не взвидим – все. И наши потомки, глядя на какие-нибудь Соединенные Государства Северной Америки, скажут: зачем, зачем вы открыли эту банку с червями?

– А я, как подданный императора и житель Сэндая, не вижу ничего дурного в наличии сильных соперников, – заметил Эномото. – Если бы испанцы и португальцы не полезли в наш регион со своей колонизацией, мы бы, наверное, еще лет сто в море не вышли. А когда поднимается ветер, умным людям стоит строить мельницы.

Ольхин ничего не ответил, только взял с подноса стакан виски и опрокинул содержимое единым махом.

Попов и Сакамото беседовали уже вполне подружески, чему виски вполне способствовало. До Эномото доносились отдельные фразы: «Адмирал Ли сдался, а я – нет!», «Это будет такая книга! За нее витаграфоскописты мертвой хваткой ухватятся!».

Мэри Комацу помалкивала, но напитками не пренебрегала. О чем говорили Нокс и Уайтинг, слышно не было.

Такертокеру и не надо было слышать. Он мог забыть о кровной вражде в пору революции и войны. Но теперь не время ли вспомнить, что отец Илая Нокса убил отца Айзека и вырезал почти весь клан?

Он смотрит на бывшего верховного вождя, возможного будущего президента – и его взгляд встречается со взглядом Скарборо.

Министр с главнокомандующим кивают друг другу.

Кроме капитана, оператора и этнографа, никто из команды Эномото на приеме не присутствует. Линкор стоит на приколе у пристани Хеврона – дамбу снесли, корабли могут заходить в гавань свободно. После сражения у Нантакета линкор нуждался в срочном ремонте. И независимо от того, останется ли он «Востоком» или вернет себе имя «Мария Каннон», корабль должен быть в полном порядке, а на местных надежды нет. Матросы, команда техников, артиллеристы работали с утра до ночи. Иначе Сато жизни не даст. Он даже счетоводу не давал продохнуть, хотя у Цуды в процессе ремонта и закупки потребных для него материалов и так отчетности невпроворот.

Тем слаще был отдых после вахты – театров или цирков в Хевроне пока не открыли, но можно было сходить в город выпить, если выпадала увольнительная. Или просто выспаться. Ватари был вне себя от радости: на «Гото» имелись японские газеты, которых он был лишен так долго. И теперь старший штурман с упоением читал не только разборы пропущенных им партий, но и отчет о присвоении Ямагучи Хадзимэ звания мэйдзина.

У доктора Вады после военных действий работы по специальности было больше, чем за весь последний год, но теперь его пациенты, получившие раны и ожоги, встали на ноги и покинули лазарет. Сам доктор на палубе не показывался, очевидно, замышлял очередную вредность, например внеплановый медосмотр.

Коммандер Сато, проверив все что можно, вернулся к себе в каюту. На «Гото» доставили не только газеты, но и почту, и сейчас выпала минута написать ответ. Сато достал несколько чистых листов, обмакнул кисть в тушечницу и принялся за письмо:

Дорогой друг и брат Кацугоро!

Счастлив получить от тебя послание и узнать вести о наших друзьях. Особенно радует, что здоровье молодого Фудзивары Содзиро стало улучшаться. С болезнями легких шутить нельзя, чему я, увы, бывал свидетелем.

Наши дела здесь в порядке, не стоит беспокоиться, но мы, вероятно, скоро покинем место своего пребывания.

Ты просишь рассказать о генерале, возглавившем мятежную республику, и высказать свое мнение, ибо сведения из газет противоречивы. Могу сказать одно: меня радует, что нам не пришлось захватывать Нантакет штурмом, ибо мы, конечно же, его бы взяли.

Признаюсь, мысли о смерти генерала Камминса не оставляют меня, равно как и о том, что предшествовало этой смерти. То, что делал Камминс на своем суровом северном острове, кажется мне достойнее того, что творится ныне на материке, его деяния напоминают о благородстве, которым обладали наши предки и которое утратил современный мир. Но гадать о том, что было бы, если б Камминс остался жив и смог построить свое государство, Север победил Юг, красные – белых, все равно что гадать, как сложилась бы история, если бы отец первого сёгуна не погиб при Сэкигахаре. То, что случилось, – уже случилось, и неизменно. Камминс убит, и никто не знает, где его могила.

Здесь не понимают поэзии, но уверен, он заслуживает посмертных стихов.

 

Там за рекой

В тени деревьев

Отдых найдешь (зачеркнуто)

Плоть – земле промерзлой.

Дух свободный

Помнит верность (зачеркнуто)

 

Сато еще раз перечеркнул написанное. Литературного дара у него нет, это очевидно. Он скомкал лист, и начал сызнова.

Ты совсем ничего не пишешь о себе. Как твое здоровье? Как дела в академии?

У меня все хорошо…