7. Вооружайтесь, но трепещите

1865 год, осень

– «Внимайте, братья мои.

Злодействами тех, кто носит жезл судейский и меч народа сего, переполнилась чаша терпения Божия, когда лишили они жизни служителя Господа и добрых братьев наших и назвали сие беззаконное убийство правосудием. Истинно сказано: вожди народа введут его в заблуждение, и водимые ими погибнут. Ибо все они фарисеи и злодеи, и уста их говорят нечестиво.

И Господь, держа на мне крепкую руку, призывает не ходить путями сих злодеев. Кровь мучеников взывает к отмщению. Горе тем, кто постановляет несправедливые законы, и тем, пишут жестокие решения!

Собирайтесь, собирайтесь, говорю вам я, под знамя свободного Галаада, что исполнит заповеданное: нет ни эллина, ни иудея, ни раба, ни свободного, но все едины и равноправны в праведном рвении. Отцы наши отвергли гнет Тирана из Старого Света, свергнем же ярмо Навуходоносора, порожденного собственной страной. Не всегда будет мрак, где он сгустел – заря новой жизни восходит над Галаадом.

Внемлите, отдаленные народы! Враждуйте, народы, но трепещите, и внимайте, все отдаленные земли! Вооружайтесь, но трепещите; вооружайтесь, но трепещите!»

Все, можешь тащить в типографию.

Закончив диктовать, Скарборо с удовольствием сделал большой глоток виски. Он был хорошим оратором, что давало ему преимущество перед Ноксом, который мог быть чертовски убедителен в приватной беседе, но отнюдь не блистал перед большой аудиторией. Так что талантам Скарборо сейчас находилось большое применение. Даже слишком. В последнее время ему приходилось говорить и диктовать столько, что связки не выдерживали.

События развивались именно так, как они с Ноксом предполагали. И быстро, очень быстро. По правде говоря, было бы значительно сложнее, если бы Совет Содружества не решился казнить преподобного Эпеса. И уж совсем худо бы пришлось, если б Мэйсон внял голосу толпы, требовавшей изгнания иностранцев и свободы для преподобного. Нет, тогда восстание тоже бы вспыхнуло, но не было бы единства в рядах революционеров, что привело бы к полному расколу среди гидеонитов. Но правительство совершило самоубийственное действие, повесив преподобного во дворе тюремного замка Нью-Бетлехема. И кому какое дело, что тот сам подвел себя под арест узколобостью и фанатизмом, а оказавшись под следствием, на допросах с пристрастием сдавал своих соратников полными пригоршнями. Никто в это не поверил, а многочисленные аресты среди патриотов объясняли бесчеловечной жестокостью правительственных палачей, вырвавших признания пытками. Хотя, возможно, пытки там и впрямь были. Неважно. Теперь у движения есть мученик, а реформисты сплотились вокруг своих вождей.

Камминс просчитался. Он хороший солдат, но никудышный политик. И полагал, что если ликвидировать наиболее агрессивно настроенных деятелей оппозиции, остальные уймутся сами. Может, так бы и случилось, если б гидеониты и военное крыло Союза племен продолжали действовать разрозненно. Но, по счастью, к тому времени, как прочная конопляная веревка переломила шейные позвонки Соррифосина Эпеса, переговоры с Айзеком Такертокером закончились к обоюдному удовлетворению. А люди Такертокера – это не просто вооруженные отряды. Это армия. Пусть значительно меньшая, чем правительственная, но опытная. Хорошо обученная и полная решимости. И коалиция реформистов обнародовала свою программу, черновик которой Скарборо передал дипломатам. Отмена рабства, открытие страны, равенство представителей всех рас перед законом, свободная торговля… Они с Ноксом немало потрудились над формулировками, которые должны были привлечь под их знамена большую часть населения и представить Галаад в глазах всего света цивилизованной страной. Если правительство не примет требований реформистов – долой такое правительство. Для этого все подготовлено. Нокс, правда, полагал, что, если

Мэйсон и его старые чучела согласятся с требованиями коалиции и уйдут в отставку и удастся обойтись без войны, – так будет лучше. Но Скарборо в это не верил. И Такертокер, недавний противник, был с ним согласен. Они оба знали: дело прочно, когда скрепляется кровью.

И они оказались правы. Совет Содружества отверг требования коалиции. Что ж, прекрасно. По-любому получалось, что коалиция предлагала разрешить дело миром, а правительство выбрало войну. Нужно было ковать железо, пока горячо, народ полон энтузиазма, а Мэйсон и Пибоди еще не осознали, с каким противником столкнулись. По всему Галааду прозвучал клич «К оружию!», и события понеслись с такой скоростью, что наблюдатель едва успевал за ними следить, а следить было мало, мало даже участвовать, надо было возглавить. Сложность была не только в том, что коалиции противостояла правительственная армия, а помощь иностранных держав еще не подоспела – и неизвестно, кому они её окажут, эту помощь. Сложность была в том, что равновесие сил в коалиции могло разрушиться в любой момент. В принципе, за Такертокером не больше людей, чем за Скарборо. Возможно, даже меньше – ведь в Союзе племен решающим является голос Нокса, а тот стоит на умеренных позициях. Но люди Такертокера имеют опыт масштабных боевых действий в поле, гидеониты последние годы в основном боролись в городах. Кроме того, для международного сообщества принципиальным остается вопрос об отмене рабства. Старый Айзек противился этому до последнего, но, согласившись, был вправе приказать плантаторам, служившим у него или просто от него зависевшим, отпустить своих рабов, точнее, объявить их свободными арендаторами. И приказал.

У Скарборо такой власти не было. Он не мог приказать, мог лишь убедить. Кроме того, ему нужно было превратить в армию разрозненные отряды своих сторонников. И если собственно братья-гидеониты поднаторели в обращении с оружием и знали, что такое дисциплина, то большинство добровольцев, готовых скинуть ненавистный режим, представляли собою толпу энтузиастов, распевающих: «Тело преподобного лежит в земле сырой, но дух его ведет нас в бой». Однако значение слова «приказ» они понимали очень смутно, а из оружия были знакомы в лучшем случае с дедовскими мушкетами. И Скарборо писал воззвания, выступал на митингах, убеждал, заманивал, запугивал – одним словом, организовывал. Казалось, он умудряется быть сразу в нескольких местах и не спит сутками.

Жалеть себя было нельзя. Такой шанс выпадал раз в столетие, а может, и того реже. Соратники поражались, насколько Скарборо способен был находить новые ресурсы – денежные, оружейные, человеческие.

За всем этим – и главным образом, за человеческим ресурсом – Скарборо и поехал в Филадельфию. До того, как на политическую арену вышли гидеониты, этот город считался гнездилищем главных противников правящего режима – квакеров, каковыми Филадельфия основана и была. После того, как генеральный судья Джобсон ушел в отставку, о квакерах несколько подзабыли – но вот они не забыли прежних преследований, тем более что некоторые из злейших их врагов еще сидели в правительстве. На это Скарборо и рассчитывал. Коалиция провозгласила, что в случае прихода к власти квакеры будут уравнены в правах с последователями господствующего учения и вольны исповедовать свою веру и, как следствие, получат материальную поддержку. Но, по мнению Скарборо, при необходимости формирования армии, помощи деньгами и продовольствием было недостаточно.

Квакеры же, люди весьма дисциплинированные и вдобавок противники рабства, были столь же убежденными противниками военных действий и не желали принимать в них участия. И требовалось все красноречие Скарборо. Весь его авторитет единственного ныне лидера гидеонитов, чтоб внушить этим суровым непротивленцам мысль о том, что, действуя против порочного и отжившего правительства, они не нарушают заповедей Господних. По счастью, Скарборо был достаточно искушен в Святом Писании и мог оперировать теми же понятиями, что и квакеры, причем с большей быстротой и уверенностью. Но, ей-богу, сколько это отнимало сил! Больше даже, чем убеждение многих противников рабства, что сражаться в одной армии с чернокожими – не значит унизить и опорочить себя.

Продиктовав своему помощнику Закери Пэйну текст воззвания, которое требовалось к завтрашнему дню распространить по всему округу, Скарборо почувствовал, что выдохся и ему требуется хотя бы несколько часов сна. Он был неприхотлив, и для отдыха не требовалось добираться до постели. Остановился он в гостинице, но за все время, проведенное в Филадельфии, не имел времени туда зайти. Получалось так, что фактически штабом коалиции стала контора мукомольного заведения одного из городских старшин, Джетро Беннинга, ярого противника нынешнего режима.

Беннинг, как и подобает набожному квакеру, не признавал рабства, но он был также деловым человеком, а дело требовало расширения. И Беннинг стал первым в Филадельфии – и одним из немногих в Галааде, – кто воспользовался открывшимися перспективами заморской торговли и установил у себя паровой котел, чем вызвал яростные нападки не только правительства, но и сограждан. Сограждане, впрочем, скоро приумолкли: паровая мельница быстро себя окупила и позволила Беннингу, снизив цены, распространить сферу продаж заметно против прежней. Филадельфия находилась в более выгодном положении, чем Нью-Бетлехем, будучи одновременно портом морским и речным, и только то обстоятельство, что это был квакерский город, помешало ей стать столицей. И то во время войны с французами велись разговоры о переносе столицы в Филадельфию. Беннинг подумывал о модернизации производства, но это было бы сочтено полнейшим пренебрежением заветами отцов-основателей.

И тут – преграды могут быть сметены, а в случае войны Беннинг способен стать поставщиком провизии для коалиции. Конечно же, он поддержал Скарборо.

И покуда работа на мукомольне шла своим чередом, а мешки с мукой отгружали заказчикам, либо на собственные склады Беннинга, Скарборо мирно почивал в кресле. Шум ему нисколько не мешал. Напротив, убаюкивал. А вот когда в дверь постучали и часовой рявкнул: «Брат Эзра! К тебе какой-то чудак, говорит, что доктор!» – Скарборо пробудился моментально.

– Какой еще доктор?

– Вот я и говорю – пристрелить собаку моавитянскую! – После гибели Сеттла и казни Эпеса соратники охраняли своего вождя ревностно. – Вдруг засланный?

И за этим бодрым предложением – незнакомый голос, на беглом английском, но с явственным акцентом:

– Господин Скарборо, мне посоветовал найти вас господин Ханпейта.

Наконец-то. Хоть кто-то из иностранцев дал о себе знать.

– Впустить.

– А у него сумка… А он открывать не дает… А вдруг там машинка адская?

При всем том, что техника в Галааде находилась в плачевном состоянии, патриотическая деятельность потребовала от гидеонитов наладить производство самодельных взрывчатых устройств. Так что часовой знал, о чем говорил.

Скарборо выбрался из кресла – суставы смачно хрустнули – и открыл дверь сам.

Если б он не общался ранее с японцами из консульства, то принял бы пришельца за индейца в приличном черном костюме, штиблетах и в мягкой шляпе, – тем более что некоторые советники Союза племен именно так и одевались. Перед Скарборо стоял человек, уже давно миновавший юношеские лета, но еще молодой, с правильными чертами лица, узкими глазами под густыми бровями, тонким носом и крупным насмешливым ртом. В руках он и вправду держал увесистую сумку.

– Если вы от мистера Ханпейты, то добро пожаловать. Вы из консульства?

– Нет, с корабля.

– Какого корабля?

– «Мария Каннон». – Название заставило бы поморщиться менее выдержанного человека, чем Скарборо. – Утром мы встали на рейде: здешние власти теперь разрешают иностранным кораблям входить в порт.

Вот тут Скарборо чуть не хлопнул себя по лбу. Именно под его влиянием городские власти Филадельфии отложили запрет на заход иностранных кораблей во все порты Галаада, кроме Хеврона. Но он был так загружен делами в последние дни, что забыл об этом.

– Что ж, проходите, побеседуем. – При посетителе не было оружия, глаз на это у Скарборо был наметан.

Часовой с неодобрительным видом пропустил японца, который, прежде чем занять место на стуле напротив Скарборо, представился:

– Я – Вада Дзюнъитиро. Можно проще – доктор Вада.

– Доктор чего? – Скарборо был достаточно начитан, чтоб знать об ученых степенях у иностранцев.

– Медицины, разумеется.

– Врач? – Скарборо удивился. – В таком случае что вы здесь делаете?

– Господин Скарборо, «Мария Каннон» – военный корабль. Мы прибыли с мирными намерениями, но ваши люди относятся к нам с подозрением – и их можно понять. Если бы на встречу отправился кто-то из офицеров военного флота, это могли бы неправильно истолковать. Поэтому я попросил Эномото-тайса отправить меня. Мое звание равно офицерскому, так что ваше достоинство соблюдено.

Опять-таки, не столько от самого Ханпейты, сколько от Нокса, который больше с ним общался, Скарборо слышал, что японцы большое внимание уделяют соблюдения внешнего декорума. В этом они тоже напоминали индейцев. Но в вежливой речи японского врача чудилось Скарборо двойное дно, эдакое «мы играем по установленным правилам, но мы знаем, каковы обстоятельства на самом деле». И это Скарборо нисколько не смущало.

– Ваш английский очень хорош, доктор. – Он тоже умел быть учтив.

– Благодарю. Мой наставник в академии прежде преподавал в Оксфорде. И, служа во флоте, я приобрел некоторую практику. – Доктор вежливо улыбнулся. – Надеюсь, я не перепугал местных жителей, выясняя, как вас найти, господин Скарборо. Это заняло определенное время.

Местные – господь с ними. От них много ждать не приходится. Но дорогие соратники тоже хороши. Не сообщили, что в порту стоит иностранное судно и человек оттуда ищет Скарборо… Подраспустились парни, надо с этим что-то делать. И вообще, они уже отдали дань условностям.

– Доктор Вада, я охотно предложил бы вам чаю или чего-нибудь покрепче, но понимаю, что вы пришли не для того, чтобы выпить со мной.

– Верно. – Доктор чуть склоняет голову. – Вы, вероятно, хотите знать, каков ответ на декларацию, переданную вами Ханпейте-сан.

– Именно.

– Консул с нашей помощью переслал этот документ нашему правительству. И, уверяю вас, в нужных инстанциях он получен. Но вы должны понять: прежде, чем правительство Присолнечной предпримет какие-то конкретные действия, пройдет определенное время. Пока что нам приказано крейсировать у берегов, наблюдать и докладывать о происходящем. И мы уже имели удовольствие сообщить правительству, что ваши намерения освободить рабов и положить конец розни между различными религиозными и национальными группировками не были пустыми обещаниями. То, что я нахожусь здесь, свидетельствует, что Галаад также решил открыть порты для иностранцев.

– И это все, что вы имеете мне сказать? Право, уж лучше бы мы с вами просто выпили.

– Я прекрасно понимаю вас, господин Скарборо. Отправляя свои послания странам Евро-Азиатского альянса, вы надеялись, что они окажут материальную поддержку коалиции – если не военной и финансовой помощью, то хотя бы поставками оружия. Мои слова вас разочаровали. Однако, прежде чем помощь начнет поступать, коалиция должна добиться некоторых успехов. Не думаю, что представители Англии и России скажут – или сказали вам нечто иное.

– То есть мы будем драться, а вы наблюдать? И потом поддержите ту сторону, которая выиграет?

– Таков один из ведущих принципов мировой политики, Скарборо-сан. Но к нему все не сводится. То, что я скажу далее, – прошу запомнить это – не является официальной точкой зрения нашего правительства. Это частное мнение капитана нашего корабля, господина Ханпейты, который вам симпатизирует, и отчасти мое.

Скарборо насторожился.

– Почему, по-вашему, Японская империя должна поддержать коалицию?

«Так, это мы уже проходили с Ольхиным. Надеюсь, в этот раз будет проще».

– Это очевидно. Нынешнее правительство вот-вот рухнет. Если мы не возьмем власть, то сюда войдет ДеРюйтерштаадт. Вам выгоднее иметь дело с самостоятельным и открытым Галаадом, чем с очередной провинцией Голландской конфедерации.

– А вас не пугает, что с тем же успехом войска можем высадить и мы?

Скарборо пожал плечами.

– Высадить войска и даже подчинить себе страну – мало. Надо суметь закрепиться. Ни у вас, ни у русских нет на Североамериканском континенте такой прочной базы, как у голландцев. Кроме того, существует вопрос веры. Если вы хоть что-то поняли про нашу страну, то должны знать: галаадиты – религиозная нация. Голландцы – практически наши единоверцы. Вы и русские – язычники. У голландцев есть шанс подчинить нас. Если это попытаетесь сделать вы, это обернется такой кровью, что победа встанет хуже поражения. Если ваша империя столь прагматична, как вы только что расписали, то колонизировать нас невыгодно.

– Мне нравится ход ваших мыслей, господин Скарборо. Вижу, Ханпейта-сан в вас не ошибся. Да, мы не можем передать вам тяжелое вооружение и не располагаем таким количеством нового стрелкового оружия, которое вам необходимо. Однако у нас есть кое-что другое. Территория Галаада весьма обширна, силы коалиции покамест разрознены, и сообщение между ними затруднено…

– К чему вы клоните, доктор?

– К тому, что в современной войне многое решает налаженная и быстрая связь, позволяющая координировать действия. Вас не удивило, что мы успели передать ваше послание в Эдо и получить ответ?

– Я знаю, что такое телеграф. Хотя мне трудно представить, как можно протянуть кабель через океан.

– Вы правы. У нашего передатчика иной принцип действия, беспроводной. И вот здесь, – доктор водрузил свою ношу на стол, – не бомба, как опасался ваш бдительный страж, а упрощенный вариант вашего передатчика. Всего их три: один у господина Ханпейты, другой мой товарищ повез господину Ноксу…

– Рисковый человек ваш товарищ. Нокс на индейской территории, и найти его будет затруднительно.

– Вы правы, но Рёма-сан не из тех, кого это может остановить. И да, он, как и я, человек не военный. Однако мы отвлеклись. Прежде, чем я вас покину, я должен объяснить принцип действия аппарата. Признаюсь, я был обрадован, услышав, что вы остановились здесь, поскольку для обеспечения работы передатчика нужна энергия паровой машины. Иначе он представляет собой бесполезный набор деталей. Я покажу вам, как производить подключение. Насколько известно, в распоряжении Союза племен есть паровые суда, поэтому они также смогут обеспечить работу передатчика. Таким образом, вы сможете быть на связи и между собой, и с нами. К сожалению, вам не подходят наши коды, но мы разработали для вас другой, на основе английского языка.

Скарборо улыбался – на сей раз открыто, не для того, чтоб выказать учтивость. Он прикидывал открывающиеся возможности.

– Доктор, если все это правда, то вы сделали гораздо больше, чем передав нам дюжину пулеметов или партию скорострельных винтовок. Идемте на мельницу, и я выслушаю ваши наставления. А потом мы все-таки выпьем. Если ваша вера этого не запрещает, как квакерам.

– Нисколько. – Вада уже знал, что иностранные моряки считали японцев не слишком устойчивыми к крепким напиткам. Но пугать кукурузным виски человека, привыкшего для профилактики от тропической лихорадки употреблять медицинский спирт? – Но прежде, чем мы усядемся за стол, займемся передатчиком. И, господин Скарборо, какие бы технические новинки ни несли корабли с Востока, главное зависит от вас.

– С Востока? – Галаад занимал собою восточную часть континента, обращенную к Атлантике, и Скарборо странно было это слышать. – И ваши, и русские корабли пришли с Запада.

Вада вежливо отвечал:

– Корабли с Запада непременно окажутся кораблями с Востока, поскольку, как любит говорить мой друг, Земля имеет форму шара.

Из письма Эзры Скарборо Илаю Ноксу

(отправлено с курьером)

…ты, вероятно, уже встретился с японским агентом Сакамото, а если нет, то скоро встретишься. Передатчики, коими любезно снабдили нас японцы, – чрезвычайно полезная вещь и, надеюсь, помогут в нашем общем деле. Однако я не стал бы обольщаться насчет бескорыстия японцев, равно как и любых других иностранных союзников. В первую очередь они преследуют собственную выгоду. Технически они пока намного превосходят нас и не преминут этим воспользоваться. Предполагаю – нет, я просто уверен, что у них есть какой-то неизвестный нам способ перехватывать и читать сообщения, каковыми мы будем обмениваться.

Они считают себя умнее всех, но и мы не так просты. Предлагаю не пользоваться кодом, который они нам предложили. Английский язык японцы изучили в достаточной мере, но вот с языком чероки вряд ли знакомы…

Из письма государственного секретаря

ДеРюйтерштаадта Корнелиса Халдингена

к Питеру ван Зюйтену, консулу в Хевроне

…первоначальный план высадки с моря, с Вертоградом Марфы в качестве базы для десанта, господин президент счел нецелесообразным, так как поступила информация о том, что японцы ведут наблюдение за этим регионом, и если не в состоянии будут помешать, то информацию предоставить враждебной стороне вполне способны. Экспедиционный корпус сосредоточен на южной границе. Ваша задача – обеспечить легитимность ее перехода. По данным нашей разведки, гидеониты и армия Союза племен готовятся взять Нью-Бетлехем в кольцо, одновременно с востока и с запада. Нет лучшего повода для Совета Содружества выступить с призывом о помощи к братскому государству. Если Мэйсон не дорожит своей должностью и тем более жизнью, его всегда найдется кем заменить…

Мофрут Мэйсон молится перед началом чрезвычайного совещания. Молится истово. Что бы о нем ни говорили ненавистники, он – искренне верующий человек. И всегда желал своей стране только добра. Был бы хорошим генеральным судьей – в иное время. Время это подошло к концу, Мэйсон это понимает, но ничего не может сделать. Все его усилия оттянуть взрыв приводят к обратному результату.

Может быть, действительно лучше было бы полностью закрыть страну, как требовало население? Нет, это было невозможно.

Может быть, лучше было не мешать Эпесу и Сеттлу поднять мятеж, обратив негодование народа не на правительство, а на чужестранцев? Нет, это залило бы страну кровью.

И он сделал все, чтобы предотвратить это, но кровь прольется все равно.

– У нас нет иного выхода, – говорят советники. Большинство из них – люди немолодые, некоторые заседали в совете еще при Джобсоне, преподобный Деливеренс вообще пересидел трех генеральных судей. И они тоже ничего не понимают.

Генерал Пибоди не присоединяется к их хору. Он только что отчитался: армия Союза племен под командованием Айзека Такертокера выдвинулась от гор Гелвуйских и заняла все города на западе долины Сарона. Племена ранее выигрывали сражения, но проигрывали войны, потому что им недоставало единого командования. Теперь оно у них есть. Кто мог знать, что Нокс и Такертокер, кровные враги, придут к согласию? Кто мог знать, что индейцы и гидеониты, враги политические, составят коалицию?

И теперь советники – не все, но большинство – требуют призвать голландцев на святую землю Галаада, а командующий молчит.

– Как вы не понимаете, – устало говорит Мэйсон. – Если сюда войдет ДеРюйтерштаадт, это будет концом Галаада как независимого государства. Мы превратимся в марионеток, пляшущих под дудку ДеРюйтерштаадта.

– Это единственная возможность сохранить Галаад как государство, – говорит советник Браун. – Если не призовем помощь, то придут заморские филистимляне, которые уничтожат все, что наши отцы и деды создавали столетиями. Все богатства Галаада, все, что приносят его плодородные поля, будет разграблено. Они начнут расхищать сокровища наших недр…

– Как будто голландцы этого не сделают, – роняет Мэйсон. – Как будто вам неизвестно, что они провели разведку антрацитовых залежей у северной границы…

– Голландцы, по крайней мере, сохранят нашу веру и наш уклад… О Господи всемилостивый, кто мог бы предсказать, что язычников призовут именно гидеониты, которые и нас обличали за распущенность! Воистину фарисеи, гробы повапленные!

– А вот не надо было Эпеса вешать, не надо было народ возмущать казнию пастыря! – пробуждается преподобный Деливеренс, который на суде громче всех ратовал за казнь своего противника на духовном поприще.

– Камминс сказал бы – мы слишком мало их вешали, – разжимает губы Пибоди.

– Кстати, почему Камминс не прибыл в Нью-Бетлехем? – спрашивает Мэйсон. – Я хотел бы видеть его здесь.

– Он не имеет такой возможности. Его бригада выступила на север, чтобы перерезать путь ополчению, которое там собрал Скарборо. Большинство из гидеонитов нового призыва вообще оружия в руках не держали, Камминс легко с ними справится, а затем присоединится ко мне.

До того Пибоди выражал намерение с основными правительственными силами выступить против Такертокера. Мэйсону этот план представлялся разумным, но советники его мнения не разделяли.

– Ставлю вопрос на голосование. – Он вынужден это сказать. И если все советники проголосуют за то, чтоб обратиться за помощью к ДеРюйтерштаадту, генеральный судья возражать не будет.

Но судьба смеется над ним. Голоса разделяются поровну, и Мэйсон не может сказать: «За меня решили другие». Его принуждают решать, и он решается.

– Я против.

Голос генерального судьи – определяющий.

Советники, голосовавшие «за», возмущены и не скрывают этого. Они кричат, что мятежники наступают с двух сторон, что правительственная армия не справится, а даже если справится, потери будут огромны, но Мэйсон уже готов идти дальше.

– У них есть ополчение, говорите? У нас тоже будет ополчение. И я знаю, из кого мы его создадим.

Он не решился бы, не будь у него запасного плана. Конечно же, у него есть план.

От консула Ханпейты Такеши —

капитану Эномото Такеаки,

с пометками «спешно» и «важно»

10 октября генеральный судья Мэйсон подписал декрет об отмене рабства, что является частичным принятием требований реформистов. Представители реформистов никак не ответили на это. В тот же день советники Браун, Пъюрфой и некоторые другие заявили, что, пойдя на поводу у мятежников, генеральный судья предал интересы Галаада, и покинули здание Совета. По моим данным, поступающим как из Нью-Бетлехема, так и из среды реформистов, эта группировка, называющая себя единственным истинным правительством Галаада, обратилась за помощью к Голландской конфедерации. На следующий день судья Мэйсон выступил с воззванием к новым свободным гражданам Галаада, призывая формировать ополчение для защиты столицы от «кровожадных краснокожих». Мои источник сообщает, что это вызвало определенное недовольство среди горожан, причины этого выясняются. Раскол в правительстве и волнения в городе на данный момент исключительно благоприятны для реформистов. Но исход дела нельзя считать решенным. Бригада Камминса движется в северном направлении. Кроме того, даже если реформистам удастся занять столицу, им придется иметь дело с голландцами…

Джон Камминс не имел в своем распоряжении современных средств связи, зато у него были выносливые и верные гонцы. Поэтому письмо Мофрута Мэйсона генерал получил прежде, чем столкнулся с выступившим из Филадельфии ополчением Скарборо. А прочтя, сложил письмо, убрал его за отворот мундира и вышел из палатки, и несколько минут смотрел на небо, пронзительно-синее, какое бывает только ранней осенью. Затем приказал собрать своих офицеров.

Им он кратко сообщил:

– Господа, сворачиваем лагерь. Мы выступаем в сторону северной границы. Нас ждет противник более серьезный, чем филадельфийские лавочники.

От него не ждали пояснений. Все служившие под началом Камминса знали – тот не объясняет своих действий, просто отдает приказы. Вопросов ему задавать не следовало. Да и не было никаких вопросов. Все знали, что там, на севере.

ДеРюйтерштаадт.

И у них было достаточно воинского опыта, чтобы знать: противник очень серьезный. В том, что касается вооружения, снабжения и транспорта, Галаад они, безусловно, превосходят.

Можно было сожалеть, что в Содружестве нет богомерзких железных дорог, где составы движутся силой пара и угля, загрязняя чистое небо. Зато у армии Галаада было нечто иное. Рядом с границей ДеРюйтерштаадта голландцы железных дорог не прокладывали. Это не имело никакого практического смысла. И теперь их солдатам придется двигаться своим ходом, перевозить пушки, наводить переправы. А в этом им с людьми Камминса никогда не сравниться. Все его подчиненные, от рядовых и до старших офицеров, признавали, что служить у Камминса – тяжкое бремя, даже тогда, когда боевые действия не ведутся. Он изматывал своих людей чудовищными марш-бросками, почти не оставляя им времени на отдых, и бывало, что иные умирали на марше от изнеможения. Но те, кто выживал, приобретали исключительную выносливость, а скорость, которую могли развить подчиненные Камминсу батальоны, изумляла. Большинство в бригаде Камминса составляла пехота, но мобильность ее была столь велика, что иные остряки окрестили ее «пешей кавалерией». И генерал знал: если он сумеет использовать это преимущество, то численный перевес не даст противнику того превосходства, на которое он рассчитывает.

Мэйсон сообщил данные разведки о направлении, в котором движется голландский корпус, но этих сведений было недостаточно. Что ж, разведка имелась и у Камминса – не лазутчики, что действовали в городах и приносили ему вести о действиях Сеттла, но рейнджеры, отлично зарекомендовавшие себя в войнах с индейцами и в значительной мере из индейцев и состоявшие. Он приказал разведчикам отправляться в путь, пока артиллерия и пехота разворачиваются. Но прежде чем бригада выступила, генерал нашел время обратиться к солдатам с речью. Это перед офицерами он был предельно краток. Как бы ни берег Камминс своих солдат, потери среди рядового состава неминуемы – в бою ли, на марше. И солдаты имели право знать, за что умирают.

Полученный им приказ опровергал все предварительные расчеты Камминса: а именно, как можно быстрее разгромить ополчение гидеонитов и сконцентрировать все силы на защите столицы. Пибоди считал, что подпускать противника к Нью-Бетлехему нельзя ни в коем случае и следует выдвинуться навстречу ему, в долину Сарона, которую теперь многие, особенно в среде реформистов, стали именовать старым название – Шенандоа.

Теперь разрешение конфликта откладывалось. И все же Камминс считал нужным подчиниться приказу генерального судьи. Не только потому, что был лояльным правительству офицером. Если бы он счел, что приказ Мэйсона противоречит интересам Галаада, он бы этим приказом пренебрег. Но война с мятежниками – это внутреннее дело галаадитов, и только им его решать.

Так называемая иностранная помощь – иное название вторжения, только слепец не видит этого, а кто мечтает о такой помощи – слепые вожди слепых. Предотвращение оккупации – первоочередная задача, и об этом он должен сказать.

– Солдаты! Я не призываю вас совершить невозможное. Все в ваших силах. Ваши деды сокрушили Навуходоносора, носившего английскую корону. Ваши отцы дали отпор Валтасару, именовавшему себя Бонапартом. И я верю, что вы опрокинете филистимские полки, облаченные в голландские мундиры. Отстоим независимость Галаада! И как на рассвете утра, при восходе солнца на безоблачном небе, от сияния после дождя вырастает трава из земли – не так ли дом мой у Бога? А нечестивцы будут как выброшенное терние, которое не берут рукою, но кто коснется его, вооружается железом или деревом копья, и огнем сожигают его на месте!

От Эзры Скарборо – Илаю Ноксу, отправлено

с помощью передатчика (оригинал на чероки)

Срочно, очень важно – бригада Камминса выступила против голландского корпуса. Наши силы идут на соединение с вами. Аллилуйя!

От Илая Нокса – Эзре Скарборо

Старый Айзек ждет вас в долине Шенандоа. Не тратьте время на штурм и осаду Нью-Бетлехема. Важно объединить силы. По моим сведениям, Мэйсон пытается формировать ополчение из бывших рабов. Используй это, как сочтешь нужным. Такертокер считает, что это неважно, важно, что Камминса не будет в Шенандоа.

Галаад – страна обширная. И на американском континенте лежит южнее ДеРюйтерштаадта. То, что галаадитам кажется суровым северным климатом, у голландцев вызывает насмешки. И солдаты бригадного генерала Адриана де Йонге у походных костров, конечно, вдоволь посмеялись над тем, что президент отправляет их провести зиму на юге. Но шутки шутками, а осень вступила в свои права уже и здесь. Леса в пограничье окрасили листья в нестерпимо яркие багряные и желтые цвета, небо затягивали тучи, а шутки у костров не сильно согревали.

Впрочем, боевой дух и рядового состава, и командования был высок. Повсеместно проклинаемая, на сей раз техническая отсталость Галаада должна была принести ощутимую пользу. Государственный секретарь сообщил: в Нью-Бетлехеме разброд и шатание, и даже если правительство не готово встретить спасителей с распростертыми объятиями, отвести войска далеко от столицы они не рискнут. Единственный, кто мог бы доставить неприятности – Камминс, этот религиозный психопат, словно выпавший из эпохи гёзов и неизвестно что делающий в веке железных дорог, телеграфа и вычислительных машин. Правда, ничего из вышеперечисленного в Галааде не водилось. Поэтому, даже если Камминс, по данным разведки находящийся близ Филадельфии, он и его бригада – три тысячи кавалеристов, около семи тысяч пехотинцев, четыре десятка морально устаревших пушек, – выступит, это не изменит ситуации. Они физически не успеют преградить путь корпусу де Йонге. Не псалмы надо было петь, а железные дороги строить, господа пуритане!

Однако де Йонге тоже не вчера родился и понимал, что любые планы гладко выглядят только на бумаге, а жизнь любит подстраивать всяческие неожиданности. По замыслу верховного командования, переброска сил должна была состояться в обстановке полной секретности. Но очень трудно соблюсти секретность, имея под началом корпус из 17 тысяч штыков и артиллерию с конной обслугой. Превосходство в живой и огневой силе – это прекрасно при любом раскладе, но в данном случае делает секретность весьма условной. И все же де Йонге сделал ставку на фактор неожиданности.

Граница проходила по реке, которую в ДеРюйтерштаадте называли Зюйд-Амстель, а в Галааде – Делавар. Ближайшим крупным городом в Галааде по отношению к ней была как раз Филадельфия. Разумеется, де Йонге выслал разведчиков, чтоб узнать о перемещениях потенциального противника. Однако те сообщали: продвижения Камминса в направлении Зюйд-Амстеля не замечено, хотя войска он от Филадельфии отвел. Предположительно, поступил приказ оборонять Нью-Бетлехем. Поэтому первоочередной задачей было форсировать Зюйд-Амстель, при том, что погода ощутимо испортилась. То и дело шли дожди, что грозило замедлить скорость продвижения корпуса, не говоря уж о сопутствующих болезнях, снижающих боеспособность солдат. Останавливаться ни в коем случае было нельзя, пока они не займут подходящую базу. Кроме разгула стихии, помешать ничего не должно: с одной стороны – горы, с другой – малопроходимые леса.

Снова зарядил дождь, и наведение понтонов заняло весь день – тяжелая, изматывающая, но необходимая работа. Переправились к наступлению ночи. К этому времени дождь прекратился, но также стало ясно, что дальнейшее продвижение бессмысленно, артиллерия увязнет. И генерал де Йонге приказал становиться лагерем.

А затем с отрогов Аппалачей на них обрушились мгла, Камминс и ужас.

Генерал Процветай Трудом Пибоди не стал дожидаться исхода столкновения Камминса с голландцами. Это означало бы дать врагу сомкнуть кольцо вокруг столицы. Он настоял на том, чтоб выступить навстречу Такертокеру, в долину Сарона. Правительственные силы намного превосходят числом армию старого Айзека, но если позволить индейцам объединиться с ополчением гидеонитов, то численное превосходство будет сведено на нет. И он сумел убедить Мэйсона направить армию в долину Сарона. Доводы, которые приводил командующий генеральному судье, были вполне обоснованны, но, по правде говоря, не все к ним сводилось, вернее, не сводилось совсем. Пибоди никогда не признался бы в этом, но уже более десяти лет он жил с чувством вины за все несчастья, обрушившиеся на Галаад после прихода белых кораблей. Именно он доставил весть о них в Нью-Бетлехем. Будь это кто-то иной, события наверняка бы не изменились, однако Процветаю Пибоди не пришлось бы каждый день, каждый час жить с воспоминаниями о том, как ад последовал за ним в Нью-Бетлехем.

И теперь, когда столица замерла в страхе, ожидая нашествия дикарей, и распри терзают Совет, как было в Иерусалиме перед падением храма, он мечтал избавиться от давнего груза – а также избавить столицу от нависшей угрозы.

14 октября армия выдвинулась в долину, что лежала между Южными и Северными горами Гелвуйскими и двумя крупными реками – Сарон и Потомак. Здесь не было больших укрепленных городов, здешние поселения скорее служили перевалочными центрами для торговцев скотом и рабами. Но долина Сарона воистину была одной из житниц страны, едва ли не четверть галаадского урожая пшеницы и кукурузы собиралось здесь, и здесь же в изобилии разводили крупный рогатый скот. Воистину, это была тучная страна, текущая молоком и медом. На момент выступления Пибоди из столицы армия Союза племен контролировала южную часть долины и города Батшеба-Крик и Абрахамс-Ферри. По подсчетам командования, общая численность армии Союза племен не превышала пяти тысяч человек, это было почти вчетверо меньше правительственных сил (дивизия Пибоди и вспомогательные полки Коулза и Тачстоуна). К тому же командование рассчитывало, что плантаторы и фермеры долины не поддержат армию краснокожих, объявивших вдобавок об освобождении рабов. По замыслу Пибоди, необходимо было вытеснить краснокожих с хребта Массанутен и занять там главенствующую высоту. Это заперло бы индейцев в котле и вдобавок перекрыло бы путь северному ополчению, ибо дорога из филадельфийского округа к столице проходила именно там. Эту задачу Пибоди оставил для себя, направив полковников Тачстоуна и Коулза на освобождение захваченных городов – Такертокер не мог там закрепиться просто из-за отсутствия укреплений.

Пибоди возглавлял наступление передовых кавалерийских частей, и они продвинулись, почти не встречая сопротивления, за исключением мелких перестрелок и характерных для мятежников стычек в формате «бей-беги». Но в предгорьях пришлось снизить темп наступления, вдобавок кавалерия сильно оторвалась от артиллерийских частей. Но генерал Пибоди был полон решимости. Он помнил: кто владеет горой, тот владеет долиной, а владеющий долиной в конечном счете владеет Галаадом. Эта решимость длилась до тех пор, пока правительственные части, пытавшиеся занять горный массив, не попали под шквальный огонь – как ружейный, так и артиллерийский.

В растерянности Пибоди пытался понять, почему старый Айзек отказался от своей привычной тактики. Но Пибоди ошибался. Это был не Такертокер.

Северное ополчение, состоявшее из гидеонитов и квакеров, пройдя ускоренным маршем, заняло высоту. Хотя их артиллерия во многих отношениях уступала правительственной, занятая позиция давала преимущество. Отряды Союза племен здесь тоже были – не главная армия Такертокера, но направленные Ноксом на поддержку Скарборо отряды алгонкинов и мохаве. Когда залпы северян внесли смятение в ряды противника, индейцы покинули ущелья, где выжидали до тех пор, и бросились в атаку.

И все же Пибоди мог контратаковать. Численное превосходство все еще оставалось за ним. Но Пибоди медлил, глядя на знамя, поднятое мятежниками. Оно в точности копировало знамя правительства: крест в углу полотнища и бьющая из его основания молния кары Господней. Но цвета его были изменены. Само знамя было белым, но квадрат в левом углу – алым как кровь, и белый же крест был вписан в него, а молния, бьющая из него, – красной.

Пибоди смотрел на это знамя, вспоминая белые корабли в заливе, и сердце его сжимала железная длань.

В одном Пибоди определенно не ошибся. Такертокер не смог бы закрепиться в городах. Он и не стал этого делать, а атаковал колонну Коулза на марше, уничтожив ее почти полностью. Тачстоун, отрезанный от основных сил, сложил оружие.

Бои в долине продолжались примерно неделю. Когда деморализованные правительственные войска, почти лишенные руководства, оставили долину, исход кампании был ясен. Потери правительственных сил настолько превышали потери реформистов, что авторы позднейших учебников по военной истории не могли прийти к выводу, кто из очевидцев и участников преувеличивает или преуменьшает цифры. Позже говорили, что значительной частью этих потерь армия Пибоди была обязана северянам: люди Скарборо, хоть во многом и неопытные, отлично понимали дух дисциплины, а индейцы слишком увлеклись разграблением брошенных обозов. Но, возможно, такие слухи распускали политические противники Такертокера, равно как и сведения о том, что Айзек назначает награду за скальпы противников, и неважно, с живых сняты скальпы или с мертвых.

Мофрут Мэйсон был полностью сломлен. С таким трудом сформированные им отряды из новых чернокожих граждан так и не вступили в бой. Когда к Нью-Бетлехему подошла объединенная армия реформистов – их более не называли мятежниками – и потребовала капитуляции, Мэйсон сдал город без боя и сложил с себя полномочия главы правительства, выставив лишь одно условие – сохранность жизни и имущества мирных граждан.

Когда Джон Камминс, совершивший до того изнурительный обходной маневр, разгромил голландский корпус и вытеснил его за Делавар, он узнал, что ему некуда возвращаться.

Всем верным и праведным.

В эти дни Господь даровал нашему оружию блистательную победу, позволив изгнать врагов с земли нашей. И в эти же дни Он посылает нам жестокое испытание. Галаад продан и предан, отдан на растерзание волкам и стервятникам.

Не будем осуждать тех, кто не имеет ни сил, ни мужества бороться, ибо судья им – Господь, Ему отмщение и воздаяние. Но я созываю под красное знамя наших отцов всех, кому дороги дом, мир и вера, дабы отстоять их ценою крови.

Джон Камминс,

командующий независимыми силами Галаада