Глава IX

Аркадий задумчиво смотрел на выложенную каменными плитками пешеходную аллею, расположенную чуть в стороне от движущейся дороги.

В щели между плитками пробивались трава и мелкие желтые цветы – здесь редко ходили люди, большинство предпочитало пользоваться «живой» дорогой…

Теперь Светильников знал о своем друге Любиме все. Эмма рассказала о его тайной мечте директору ХС после того, как ее мужа не стало, и Аркадий прослушал тот разговор. Точнее, разговор произошел на следующий день. Сразу после случившегося Маевская не могла произнести ни слова. Она не рыдала и не кричала, как в тот день, когда Любим ушел от нее, – она просто сидела перед монитором, показывавшим теперь развалины взорванного дома, и молча смотрела на них. Не отрывая взгляда, не произнося ни слова. Смотрела, пока в диспетчерский кабинет не ворвались помощник Любима и один из медиков, пока ее силой не оттащили от стола и не повели в медпункт, пытаясь по дороге добиться от нее хоть слова, хоть какой-то реакции. Когда она очнулась от оцепенения и заговорила, Светильников не знал. Он не стал следить за тем, что происходило с ней дальше, когда ее вывели из кабинета, он тоже сидел, уставившись неподвижным взглядом на свой монитор, и тоже не мог оторваться от застывшего на нем изображения.

Но ему никто не мог помочь прийти в себя – никто не знал, чем он занимается и что он вообще сегодня пришел на работу, – так что, в конце концов, Аркадий сам отодвинулся от компьютера, после чего встал и подошел к окну. Там среди деревьев мелькали сотрудники института – у большинства недавно закончилась рабочая смена…

Раздавшийся внезапно телефонный звонок заставил Светильникова подпрыгнуть на месте – но зато и окончательно вернул его в реальность. Аркадий поспешно поднес мобильник к уху:

– Да, слушаю…

– Арк, это Тала, – раздался в трубке жизнерадостный женский голос. – Давно с тобой не виделись, может, зайдешь к нам в гости?

Все-таки люди в XXV веке не любили надолго оставлять человека одного. Желание ни с кем не общаться уважали, но за одиночкой незаметно приглядывали.

– Зайду, с удовольствием, – отозвался Аркадий, стараясь, чтобы его голос звучал спокойно и чтобы Галина не догадалась, в каком он состоянии. – Когда можно?

– Да хоть сегодня! – предложила женщина. – Вечером, после восьми – сможешь?

Светильников бросил быстрый взгляд на часы – начало шестого – и одним прыжком вернулся к компьютеру.

– Смогу, – согласился он. – Может, чуть опоздаю, не страшно?

– Не страшно, конечно! Мы подождем.

Закончив разговор, Аркадий склонился над клавиатурой, набирая на ней новые параметры просмотра прошлого. У него еще оставалось время, чтобы попытаться узнать, что же все-таки привело Любима в ту квартиру в блокадном Ленинграде, что заставило его в очередной раз отступить от правил. Почему он так рвался спасти жившего там старика.

Ответы на все вопросы он услышал через несколько минут. Хотя и они прояснили далеко не все.

– …Любим всегда считал, что спасать из прошлого надо абсолютно всех, кто умер не своей смертью, – объясняла Эмма сидевшим перед ней директору и двум следователям. – Вы знаете, Николай Владимирович, – посмотрела она на своего начальника, – он добился, чтобы мы забирали в наше время не только младенцев, но и старших детей… а потом подростков… а потом молодых взрослых… – Она глубоко вздохнула и с явным усилием продолжила: – Он доказал, что даже не очень молодые люди могут нормально адаптироваться в нашем времени. Вы их знаете. – Снова быстрый взгляд на директора. – Знаете, что все они прижились… Но вот совсем старых вы все-таки забирать не разрешали.

– Не разрешали и подробно объясняли почему, – директор вновь посмотрел на следователей. – Пожилым людям сложнее привыкнуть к любым новшествам – очевидно же. И все наши психологи сходятся на том, что к жизни в абсолютно другой эпохе старики не приспособятся и просто-напросто сойдут с ума. О чем мы много раз говорили, в том числе с Маевским.

– Но на практике этого никто никогда не проверял, – перебила его Эмма. – А Любим считал…

– А Любим хотел поставить эксперимент на живых людях, что, естественно, недопустимо, – оборвал ее начальник, по-прежнему глядя не на нее, а на полицейских.

Однако его подчиненная сдаваться не собиралась.

– Мы все здесь только тем и занимаемся, что ставим эксперименты на людях! – повысила она голос. – Каждый раз, когда мы забираем из прошлого человека в сознательном возрасте, мы ставим на нем эксперимент. Мы рискуем, что он может сойти с ума, что ему может быть плохо у нас, что он может не прижиться и чувствовать себя несчастным. Но мы все равно берем людей с собой, потому что считаем более важным спасать жизни. И Любим думал так. Думал, что ради спасения пожилого человека тоже можно рискнуть…

Ее голос дрогнул, она всхлипнула и потянулась к лежащему на столе скомканному мокрому платку.

– И все-таки ответьте, Эмма Рубеновна, – заговорил один из следователей, – вы знали, что ваш муж собирается забрать из двадцатого века того старика… как там его звали? Леонида Юрьева…

– Да, знала, – вытерев выступившие на глазах слезы, Маевская посмотрела ему в глаза. – Это наш общий план, мы вместе его разрабатывали. И он бы сработал, мы все рассчитали… Если бы дверь не заклинило в последний момент…

Она опустила голову и снова прижала к глазам платок.

– А скажите, почему вы выбрали именно того старика? – подал голос второй следователь. – Он предок кого-то из вас?

Его коллега неодобрительно покачал головой – он явно считал такие подробности не имеющими никакого значения для дела. Эмма же опустила платок и опять посмотрела прямо в глаза всем троим своим собеседникам по очереди.

– Нет, – проговорила она тихо. – Он не имел к нам никакого отношения. Это просто хороший человек. Один из тех многих пожилых людей, кого мы собирались спасти. Тот, с кого нам удобнее всего было начать.

Последние слова Маевской так и звучали в ушах бредущего по аллее Аркадия. «Просто хороший человек»… Очень в духе Любима. Хотя, наверное, Эмма все-таки сообщила полиции не все. Наверняка они с мужем выбрали именно того старого блокадника, потому что он оказался очень психологически устойчивой личностью. Наверняка он мог с большой вероятностью адаптироваться в XXIII веке, после чего Маевские смогли бы уже легально забирать из прошлого других стариков, доказав на его примере, что спасать из прошлого можно людей любого возраста.

«Может быть, Эмма расскажет все позже, – подумал Светильников и тут же поправился. – Вернее, уже рассказала, ведь с тех пор прошло больше двухсот лет…» Хроноспасатель вздохнул и внезапно понял, что постоянные уточнения, приходящие ему на ум, когда он думает о своих бывших современниках, на самом деле вовсе не нужны. Да, их с Эммой разделяло двести четырнадцать лет, но он в любой момент мог снова запустить программу просмотра прошлого и снова увидеть ее – живую, выходящую из кабинета своего начальника, едущую домой, сидящую в суде, ухаживающую за могилой Любима. Она продолжала жить своей жизнью – просто проходила эта жизнь в другом времени.

Но ведь и Любим тоже был еще жив в 1942 году, за несколько секунд до того, как в дом, где он находился, попала бомба, внезапно понял Аркадий. Точно так же, как он мог наблюдать за Эммой, он мог снова включить просмотр последних минут жизни ее супруга.

Светильников остановился посреди аллеи. Ветер шелестел листьями деревьев над его головой, где-то вдалеке щебетали птицы, позади него послышались веселые громкие голоса каких-то людей, тоже, видимо, решивших пройтись пешком, но хроноспасатель не слышал и не видел ничего вокруг. Мир XXV века вокруг него не существовал – как и мир XIII, и XX. Существовала только одна мысль, заполнившая собой все: такая простая, но почему-то раньше никогда не приходившая ему в голову. Мысль о том, что он может не только увидеть последние секунды жизни своего друга, но и переместиться в одну из этих последних секунд.

Прогуливавшаяся по аллее парочка с удивлением проводила взглядом шедшего впереди мужчину – тот сначала замер на месте, как вкопанный, а потом вдруг встряхнул головой и бросился на газон, в сторону «живой» дороги. Пробежав между деревьями и продравшись сквозь росшие за ними кусты, он запрыгнул на медленно ползущее полотно крайней дороги, торопливо пересек его, вскочил на соседнюю, более быстро движущуюся ленту и, тяжело дыша, помчался по ней, не обращая внимания на ехавших на ней и тоже с удивлением посматривавших на него людей.

Через полчаса запыхавшийся Аркадий уже подбегал к дому Анатолия и Галины. Отдохнуть он позволил себе только в лифте, плюхнувшись в углу на пол и просидев там всю дорогу на двадцать седьмой этаж. Современный лифт двигался медленно, и Светильников успел немного отдышаться, но открывшая ему дверь Гала при виде его прилипших ко лбу мокрых волос все же укоризненно покачала головой:

– Ты что, опоздать боялся? Зачем бежал, мы бы тебя подождали!

– Да нет, я просто сам очень спешил… с вами поговорить, – отозвался гость. – С тобой и Толом…

Вышедший в прихожую следом за женой Анатолий нахмурился, но затем понимающе кивнул:

– Проходи, садись за стол. Мы обо всем поговорим, но сперва успокойся.

Аркадий виновато улыбнулся и зашагал следом за хозяевами дома в столовую, где они втроем всегда так приятно проводили время. Есть ему от волнения не хотелось, но, решив не обижать своих друзей, он попробовал один из лежащих в подогреваемой тарелке румяных коричневатых шариков, даже отдаленно не похожих ни на какую известную ему еду. Вкус у них, впрочем, оказался очень даже приятным, одновременно напоминающим и жареное мясо, и вареную картошку.

– Как тебе, вкусно? – поинтересовался у гостя Тол. – Рецепт начала двадцать четвертого века. Попался мне на глаза во время последнего нырка, и мы с Талой решили попробовать приготовить…

Галина, давно заметившая, что гость не в том состоянии, чтобы вести светскую беседу, негромко кашлянула:

– Дорогой, Арк хотел с нами о чем-то поговорить…

– Да, конечно, – Анатолий вопросительно взглянул на своего друга.

– Ммм… – Светильников замялся. Ему не терпелось поговорить с единственными близкими людьми, но он не ожидал от них такой прямоты. Он собирался постепенно подвести разговор к нужной ему теме, сделать так, чтобы кто-то из них первым коснулся ее, но теперь ему пришлось в спешном порядке менять свои планы.

С другой стороны, может, и не стоило в таком вопросе юлить и хитрить?

– Тол, – торопливо заговорил Аркадий, – ты работаешь хроноспасателем столько же, сколько и я… ну, примерно. Если считать мою работу в двадцать третьем веке, разумеется… И… прости, что напоминаю, но ты говорил, что тебе приходилось терять на работе друзей…

– Да, – медленно кивнул Верновцев, мгновенно посерьезнев. – Приходилось. Одного близкого друга и двоих коллег.

Теперь он смотрел на гостя с нетерпением, пытаясь угадать, куда тот клонит. Галина тоже посмотрела на Светильникова выжидающим взглядом, и ему показалось, что она, в отличие от своего мужа, уже догадалась, о чем он хочет поговорить.

– Тол, ты никогда не думал о том, что можно еще раз нырнуть в прошлое и попробовать их вытащить? – выпалил Аркадий. – Что можно успеть спасти их в оставшиеся секунды? – Его друзья молчали, и он заговорил еще быстрее, торопясь высказать все свои соображения и боясь, что ему возразят и объяснят, почему он ошибается. – В мое время, когда не было такой точности наведения, это вряд ли сработало бы, но сейчас-то вы… то есть мы можем появиться в прошлом на секунду или две, на полсекунды! И координаты можно выверить очень точно, так, чтобы оказаться вплотную с человеком, но не пересечься с ним в одном пространстве. Так почему нельзя появиться на одну секунду рядом с тем, кто погиб в прошлом, – ведь секунды достаточно, чтобы крепко его схватить! Почему никто ни разу так не сделал?

Светильников замолчал, не спуская глаз со своих собеседников, а они, быстро переглянувшись, снова перевели взгляд на него и почти одновременно вздохнули.

– Арк, а почему ты думаешь, что никто так не делал? – мягко поинтересовался Анатолий. – Тем более, я ведь говорил тебе, что первыми взрослыми людьми, кого мы стали забирать из прошлого, когда научились заменять их тела куклами, стали именно наши коллеги.

– Да, ты говорил, но я думал… думал, что ты имел в виду коллег, живших в прошлом. Таких, как я… – растерянно пробормотал Аркадий.

– Не только, – покачал головой Верновцев. – Самыми первыми мы, естественно, попытались вернуть своих. Тех, кого знали лично, с кем вместе работали. И часть из них нам удалось спасти. Но не всех.

Он опустил глаза. Без сомнения, его упомянутый чуть раньше близкий друг оказался в числе тех, с кем хроноспасателям не повезло. Светильников открыл рот, собираясь задать следующий вопрос, но его опередила Тала:

– Понимаешь, Арк, бывает так, что погибшего в прошлом человека не удается спасти, как ни старайся, – объяснила она. – Ведь и в твоей практике наверняка такое случалось. Так бывает и с теми, кто изначально жил в прошлом, и с хроноисследователями, попавшими туда из настоящего. Иногда спасатели не успевают забрать человека еще живым, как бы тщательно все ни рассчитали. Или человек умирает в момент переброски в будущее.

Аркадий опустил глаза в тарелку. Случаи, когда его коллегам еще в его первой жизни не удавалось спасти кого-то из прошлого, действительно бывали, хотя и очень редко. Он лишь слышал о нескольких таких ситуациях – у них с Любимом и Эммой подопечные не умирали.

– Тех, кто умер в момент перемещения, действительно уже не спасти… – задумчиво произнес Светильников. – Но если человека не успели вытащить из прошлого, разве нельзя явиться туда еще на секунду раньше и заменить его манекеном? Или, может быть, можно повторить попытку позже, через какое-то время, когда медицина разовьется еще лучше и…

Сидящая напротив него хозяйка дома покачала головой:

– Арк, такие мысли приходят в голову каждому хроноспасателю, рано или поздно. Многие исследователи уже думали, реально ли так сделать, просчитывали разные варианты. И повторно вытащить некоторых людей мы тоже уже пытались…

– И?.. – уставился ей в глаза гость.

– Безуспешно, – вздохнула женщина, глядя на него сочувственным взглядом. – Если кого-то – хроноспасателя или просто жителя прошлой эпохи – не удается спасти при первой попытке, значит, спасти нельзя. Значит, по каким-то причинам, неизвестным нам, ему нужно умереть.

Светильников продолжал смотреть на Галу, не зная, что ответить. Тол протянул руку и взял его за плечо:

– Арк, я тебя очень хорошо понимаю. Сам через это прошел. Мы, хроноисследователи, привыкли, что можем почти все – меняем судьбы людей, дарим им новую жизнь… Чем дальше, тем больше мы можем, и тем труднее нам признать, что мы все-таки не всесильны. Но это так. В жизнь некоторых мы вмешаться не можем, как бы нам ни хотелось. Иначе здесь, за столом, с нами сидел бы сейчас еще один человек.

– Есть теория, что часть людей нельзя вытащить из прошлого только в данный момент, но это станет возможно в будущем, когда мы еще больше усовершенствуем копии тел, – добавила Галина. – Вроде как причина в том, что если бы мы спасли кого-то сейчас, его современники смогли бы обнаружить подмену. И есть какой-то закон природы, не позволяющий такому случиться, пока копии для замены не сделаются совсем неотличимыми от настоящих тел.

Аркадий молча кивнул, переваривая услышанное. То, что сообщили ему Анатолий с женой, давало ответ на все вопросы, пришедшие ему в голову по дороге сюда. Больше говорить как будто бы не о чем…

Но все-таки у Светильникова оставался еще один, самый важный для него вопрос.

– Мой друг, Любим Маевский… – начал он. – Он погиб в пятьдесят два года и… – неожиданно Аркадия охватил страх перед тем, что он мог услышать, и он снова замолчал, не решаясь закончить фразу.

Верновцев сделал это за него.

– Да, Арк, – проговорил он тихо, и его лицо приняло виноватое выражение. – Мы пробовали вытащить и его тоже. После того, как вытащили тебя. У нас… у меня не получилось.

Гала накрыла его лежавшую на столе руку своей и с подозрением посмотрела на гостя, готовая защищать мужа, если тот начнет обвинять его. Но у Аркадия и в мыслях не было, что Тол, пытаясь спасти Любима, сделал что-то не так или недостаточно старался. Он не сомневался, что тот сделал все, что мог, и даже больше.

– Спасибо, – посмотрел Светильников на Анатолия. – Спасибо тебе за все.

«И за то, что ты пытался его вытащить, и за то, что сейчас рассказал мне все, не стал ничего скрывать», – он не произнес эту фразу вслух, но Верновцевы поняли его без слов.