Глава 11
Немыслимый Винни
“I cannot forecast to you the action of Russia. It is a riddle, wrapped in a mystery, inside an enigma; but perhaps there is a key. That key is Russian national interest.”
«Я не могу предсказать действия России. Это загадка, завернутая в тайну и помещенная внутри головоломки, но, возможно, есть ключ. Этот ключ – русский национальный интерес».
Winston Churchill / Уинстон Черчилль
Пришла теплая летняя лондонская суббота. И Евгений со Стивом договорились вместе отправиться после обеда в Кливден.
Уард позвонил за час до предполагавшегося отъезда и неожиданно заявил:
– Юджин, я задержусь. У меня вызов. Отказаться не могу. Мой давний пациент. Понимаешь?
– Отчего же не понять? Поехали к нему вместе, – предложил Евгений, – чтобы мне тебя здесь не ждать.
Днем раньше Иванов отдал свою машину на профилактику в автосервис, и Стив, зная об этом, ещё накануне предложил ему поехать в Кливден на его «Ягуаре».
– Хорошо, – сказал он, – я заеду за тобой через четверть часа.
Вскоре Иванов уже сидел рядом с Уардом в беззаветно любимом англичанином белом кабриолете марки «Ягуар». Эту машину Стив почти что боготворил. Следил за ней и ухаживал, как за любимой женщиной. Автомобили были ещё одной страстью англичанина. Белоснежный красавец-кабриолет, словно на крыльях, нёсся по опустевшим улицам выходного Лондона.
Евгений Иванов
Стивен Уард и его «Ягуар»
– Куда едем? – спросил Иванов у Уарда, вынимая из кармана пачку американских сигарет «Уинстон», которые он предпочитал всем другим.
– К нему и едем, – ухмыльнулся в ответ Стивен, щёлкнув пальцем по пачке сигарет.
Не догадаться, о ком шла речь, было невозможно.
– Вот это да! – воскликнул Иванов. – Неужели к самому сэру Уинстону едем?
Стив лишь многозначительно кивнул в ответ головой.
– Старик у меня в пациентах уже лет пять или шесть, – пояснил он. – Бедняга спиной мается. Да и вообще он здорово сдал: плохо видит, плохо слышит, с трудом ходит… Немудрено после двух инсультов да в 85 лет. Вот я к нему и наезжаю по вызовам время от времени. Как сегодня.
Сэр Уинстон Черчилль – неувядаемая легенда, одна из ключевых фигур мировой истории. Почти полвека он определял политику Великобритании. И по праву значится в числе наиболее выдающихся англичан. Прежде чем продолжить рассказ, позволю себе уделить внимание этой удивительной фигуре.
Он появился на свет в 1874 году, за два месяца до срока. Леди Черчилль перетанцевала тогда на балу в родовом замке герцогов Мальборо и едва успела добежать до гардеробной комнаты. Малыш оказался рыжим и голосистым. Его назвали Уинстоном, а по-домашнему – Винни.
В клане Мальборо за несколько столетий смешались разные судьбы. Были среди них норманнские воины из стана Вильгельма Завоевателя. Были морские грабители из числа пиратов сэра Френсиса Дрейка. Были даже родственники президента США Рузвельта. Уинстону предстояло стать первым премьер-министром Великобритании в роду герцогов Мальборо.
Учился Винни в Харроу – элитной лондонской школе с 300-летней историей. Здесь (как и положено по британской системе воспитания) пороли не только его, будущего руководителя страны, но и многих других «неучей» вроде лорда Байрона.
Потом в его жизни было военное училище Сандхёрст. И служба в армии. Сначала на Кубе, где он на всю жизнь пристрастился к курению сигар. Потом военные кампании в Индии и Южной Африке, где он попал в плен к бурам и должен был быть расстрелян. Но бежал.
Четвертой его войной стала Первая мировая. Ее он начал как морской министр, но подал в отставку и отправился на фронт командовать гренадерами. После демобилизации Черчилль стал одним из лидеров консервативной партии. Занимал один за другим целую череду министерских постов: военного министра и министра авиации, министра финансов и внутренних дел, министра по делам Содружества…
Свою пятую и самую главную войну – Вторую мировую – он встретил на посту премьер-министра Великобритании. И привел Англию к Победе.
Перед войной у него дома появился попугай «Чарли». Черчилль выучил его ругаться, матеря фюрера. Говорят, «Чарли» до сих пор жив. Ему почти 110 лет. Он обитает в оранжерее в графстве Сюррей. И по-прежнему смущает посетителей, ругаясь голосом Черчилля: «Гитлер! …твою мать!»
Проиграв выборы в год великой Победы над фашизмом, Черчилль ушел в тень на долгих 6 лет. Но в 51-м после победы тори на выборах снова возглавил правительство страны. Это было его последнее четырехлетие на Даунинг-стрит, 10. В 1955 году он ушел в отставку. Здоровье не позволяло ему работать так, как хотелось. Но он все так же курил и пил, как всегда. «Пять-шесть сигар в день, три-четыре стакана виски и никакой физкультуры!» – с этим лозунгом он прожил всю свою сознательную жизнь.
Последние 10 лет он проводил либо в своей лондонской квартире, либо в загородном имении или на любимой французской Ривьере, где отдыхал на яхте «Кристина» греческого миллиардера Аристотеля Онассиса. И постоянно наведывался в казино. Рулетку Черчилль обожал. Зато ее ненавидела его супруга Клемми.
Винни женился поздно – в 33 года. Он и его жена Клементина были абсолютно разными людьми. Может быть, именно поэтому они счастливо прожили друг с другом всю жизнь. Клемми была единственным человеком, который мог совладать с буйным характером Черчилля. Плодом их любви стали дети. Первой в 1909 году родилась Диана, через 2 года – Рандольф, затем – Сара и Мэриголд.
Иванов встретился с Черчиллем за четыре года до его смерти. В 1962-м в своем любимом «Казино де Пари» сэр Уинстон упал и сломал бедро. Лежа на больничной койке, он написал сценарий собственных похорон. «Я хочу, чтобы меня хоронили как простого солдата», – заявил он в своем завещании.
В начале 1965 года Черчилль простудился и слег. 24 января все газеты мира сообщили о его смерти. Завещание премьера было исполнено. Его похоронили как солдата, великого солдата. С королевскими почестями…
– Мне, наверно, лучше будет подождать тебя в машине, – сказал Евгений Михайлович, когда «Ягуар» Уарда остановился у трехэтажного краснокирпичного особняка Черчиллей на Гайд-парк Плейс.
Иванов обязан был это предложить хотя бы потому, что вовсе не желал показаться бесцеремонным. Но в душе его в тот момент соперничали друг с другом два желания. С одной стороны, ему ужасно хотелось попасть в гости. С другой – он не мог ставить Стива в неловкое положение, прося взять его с собой в дом для знакомства с сэром Уинстоном Черчиллем.
– Какого черта! – самоуверенно заявил Стивен Уард, почувствовав нерешительность Иванова. – Пошли вместе. В доме меня и подождёшь.
– Ну, в таком случае не грех прихватить с собой и бутылочку универсального лекарства для твоего больного, – оживился на радостях Евгений Михайлович и достал из своей дорожной сумки припасённую на вечер бутылку старого армянского коньяка. – Мне кто-то рассказывал, что Черчилль, попробовав его у Сталина, стал неравнодушен к этому напитку.
– Никогда не забуду, как я первый раз оказался в этом доме, – заметил Иванову Стивен Уард, когда друзья вошли в просторную прихожую дома на Гайд-парк Плейс. – Лакей, некий мистер Гринстрит, проводил меня тогда в спальню сэра Уинстона. А тот… о ужас! Встретил меня без штанов, сидя на кровати и потягивая сигару. Он поднялся мне навстречу, выставляя напоказ все свои достоинства, и заявил: «Даже не пытайтесь убедить меня бросить курить. Леди Черчилль наверняка просила вас об этом. Это бесполезно. Я никогда не расстанусь с сигарами. Разве что только после смерти».
О сэре Уинстоне в России, да и в других странах, наверное, существуют самые различные, порой противоречивые суждения. Но что бы где ни говорили о выдающемся английском политическом деятеле, – а легенды о нём будут жить в веках, – для миллионов русских и, в частности, для Иванова он всегда был великим премьером, в союзе с которым в годы тяжелейшей войны Советский Союз одолел гитлеровскую Германию. Равно как и опасным противником, автором идеи железного занавеса.
Кроме того, для советского военного разведчика не остались незамеченными и те эпизоды карьеры великого премьера, о которых было мало известно непосвящённым. Иванов знал, например, что именно сэр Уинстон был родоначальником военно-морской авиации в мире. В начале XX века, сразу после первого полета аэроплана 17 декабря 1903 года, Черчилль обратился к родоначальникам авиации братьям Уилберту и Орвиллу Райт с предложением начать разработку и создание авианосного флота. Так с его легкой руки уже в Первую мировую войну Великобритания и США опробовали в деле свои первые авианосцы.
Для советской разведки не было секретом и то, что именно сэр Уинстон стал движущей силой создания атомной бомбы. После знаменитого меморандума двух учёных Бирмингемского университета Рудольфа Пайерлса и Отто Фиша в марте 1940 года о возможном создании «супербомбы» Черчилль настоял на учреждении специального так называемого Комитета Мод. По личному поручению Черчилля специалисты комитета должны были изучить возможность создания атомной бомбы. Через год на поставленный сэром Уинстоном вопрос учёные дали положительный ответ. И британский премьер убедил Президента США Франклина Делано Рузвельта взяться за это дело. Так на свет появился проект Манхэттен, а через четыре года и первая атомная бомба.
Да, сэр Уинстон был противником той системы, которую представлял и отстаивал Иванов. Но это был достойный и сильный идеологический противник. Одна его крылатая фраза постоянно была на слуху. Он как-то сказал о России, что это «загадка, завернутая в тайну».
Действительно, имея дело с непредсказуемой, противоречивой и коварной внешней политикой Иосифа Сталина, нетрудно было и о России начать судить как о «загадке в квадрате». Только никакой особой таинственности в ней нет – ни в стране, ни в народе. Загадку же задали всему миру те, кто решил в 17-м году переворотом в Петрограде построить на земле воплощение своей книжной мечты. Этот проект не мог не пугать и не отталкивать своей жестокостью.
Черчилль всем своим существом противился большевистскому насилию, не понимая долготерпения и всепрощения русских. В этом, видимо, для него и заключалась загадка необъяснимого русского характера.
– Кто это с тобой, Стив? – услышали гости голос хозяина дома. – Извинись за меня, я не одет. И проходи в спальню. Мне опять поясница покоя не дает. Попробуй мне чем-нибудь помочь. У меня приглашение на вечер, и такое, что отказать никак нельзя. А я едва двигаюсь, да и то со скрипом.
Уард велел Иванову остаться в гостиной, а сам отправился обслуживать захворавшего хозяина дома.
Евгений остался один. Кто-то из прислуги заглянул на минуту в комнату и, выяснив, что именно гость хотел бы выпить, принёс виски с содовой. Иванов с любопытством разглядывал гостиную. Ряды старых книг на полках, массивные картины, антикварная мебель. На столике с краю – раскрытая коробка кубинских сигар в алюминиевых пеналах. Шотландский виски и армянский коньяк в баре. Значит, правильно рассказывали: старик действительно любит этот дар Араратской долины.
В соседнем кабинете, куда Иванов осторожно заглянул, на столике у окна и на секретере лежали бумаги. Он подошёл к столу. На нём лежал целый ворох писем и материалов, которые, очевидно, направлялись сэру Уинстону для ознакомления, а возможно, и для консультации с ним. Здесь были справки по финансовым и экономическим вопросам, доклады по политическим проблемам, личная переписка…
Гость поймал себя на простой, но преступной мысли: эти бумаги могли бы представить для Центра немалый интерес, и никто не мешает украсть их. Здесь их такое множество, что отсутствие двух или трёх материалов вряд ли кто и заметит.
Особый интерес у него вызвало письмо одного из военных чинов, в котором излагались совершенно новые подходы к европейской политике НАТО. Речь шла о проработке концепции «передовых рубежей», в ту пору Иванову ещё мало известной.
Эта концепция предполагала оснащение бундесвера ядерным оружием наземного базирования. Такой шаг должен был, по всей видимости, сыграть роль сдерживающего фактора для потенциального агрессора, то есть для СССР. Подробной информации в письме не было. Но и та, что попалась Иванову на глаза, представляла определённый интерес. Он постарался запомнить все основные положения письма, чтобы суметь восстановить их позже в памяти.
– Ну, показывай мне своего русского, – раздался хриплый голос из глубины дома и скрип открывающейся двери.
Евгений быстро вернулся в гостиную. Знаменитый толстяк предстал перед ним во всей своей грузной красоте, отмеченной печатью восьми десятков лет насыщенной событиями жизни.
– Больной чувствует себя лучше, – не без гордости за содеянное заявил Стивен, – и я разрешаю ему рюмку бренди.
Иванов понял, что это было сигналом для него, и тут же отрекомендовал принесенную им в подарок бутылку армянского коньяка. После того как на Ялтинской конференции Сталин предложил Уинстону Черчиллю рюмочку армянского коньяка, британский премьер-министр оценил отменные вкусовые качества напитка и стал его поклонником.
Это был абсолютно новый тогда 50-градусный коньяк «Двин» 10-летней выдержки. Его еще не было в продаже. Первую партию отправили в Кремль. В серию «Двин» запустили лишь годом позже, после Победы. И Черчилль стал регулярно получать его от Сталина.
Вскоре, однако, коньяк премьеру разонравился. В своем письме Сталину Черчилль заметил с сожалением, что «Двин» потерял свой былой вкус. Он даже намекал на то, что хозяин Кремля, возможно, перестал уважать проигравшего выборы премьера. Стали разбираться. Выяснилось, что мастер, который готовил коньяк, на заводе больше не работает. Он был арестован и сослан в Сибирь. Сталин велел вернуть его на работу. Маркара Седракяна восстановили в прежней должности, вернули партбилет и даже позднее присвоили звание Героя социалистического труда. Мастер быстро вернул своему коньяку утраченный им было вкус. Черчилль оценил возвращенное качество напитка и, как поговаривают, регулярно выпивал ни много ни мало целую бутылку «Двина» в день.
Не берусь судить, что в этой истории правда, а что ложь, но, может быть, так оно и было…
Сэр Уинстон взглянул на этикетку принесенного Ивановым армянского коньяка и медленно выговорил:
– Ю-би-ле-ни.
– Возраст – 10 лет, крепость – 43 градуса, – пояснил Иванов. – Это первый коньяк мастера Седракяна, автора вашего любимого «Двина». Он его выпустил еще в 1937 году.
Хозяин дома одобрительно кивнул и велел разлить благородный напиток по бокалам. Гости выпили за здоровье сэра Уинстона, который тут же закурил свою «Гавану».
– Ваш коньяк действительно неплохой. Вы, русские, настоящие мастера поражать нас своими талантами. Но поймите меня и не обижайтесь, – заявил старик, затянувшись ароматной сигарой, – вы для нас варвары. Не в дурном смысле, а в подлинном: так в древнем мире все были варварами по отношению к грекам и римлянам. А мы их наследники. Англосаксы – представители классической культуры. Мы лучше других в мире выражаем два великих начала: ясность и чувство меры. У других народов, в том числе и у русского, они затуманились. Иначе вы не стали бы выкорчёвывать на своей земле свои же традиции. Поэтому в душе я и считаю вас варварами.
Сэр Уинстон налил себе еще коньяку в уже осушенный бокал.
– У России тот же путь, – продолжал хозяин дома, – что и у Европы, или никакого пути. Любой британец вам подтвердит, что Лев Толстой, Фёдор Достоевский, Антон Чехов – величайшие писатели. Мы чувствуем в них, а значит, и в России, своих единомышленников. Трагедия в том, что революция столкнула Россию с её исторического пути. И превратила в нашего врага.
Старик поднёс к лицу фужер с коньяком, вдохнул аромат напитка, оценивая его букет, и продолжал, сделав глоток.
– Россия болеет дурной болезнью, и болезнь эта страшно заразительна. Я не смог вам помочь одолеть её. Но другим, я уверен, повезёт больше. И не сердитесь, господин Иванов, на меня за мою откровенность. На стариков грех сердиться.
Черчилль допил коньяк и затянулся сигарой. В русском госте тем временем начинали бушевать нешуточные страсти.
Легко сказать – не сердиться. Коммуниста Иванова заявление хозяина дома просто взбесило. Уард, знавший о горячности друга и, видимо, почувствовавший приближавшийся взрыв гнева, не стал испытывать судьбу и поспешил увести Женю из дома Черчилля. И слава богу, так как советский офицер был вполне готов доказать сэру Уинстону, что в определении варваров тот не преувеличивал.
По дороге в Кливден Иванов долго не мог успокоиться от нанесённого, как он полагал, ему и его народу оскорбления. Стив терпеливо слушал его гневные тирады и не перечил, дожидаясь момента, когда этот взбалмошный русский, его друг, наконец не успокоится.
Ждать пришлось до самого Кливдена.
Много позднее, вспоминая слова сэра Уинстона, Иванов признавал, что старик-то, по сути дела, был прав, называя русских варварами, а события 17-го года – национальной трагедией России. Тогда, в начале 60-х, этих взглядов он не разделял и разделять не мог. Долголетнее и настойчивое промывание мозгов полностью очистило его сознание от зачатков каких бы то ни было сомнений. Верный ленинец и преданный Родине офицер, Иванов был уверен в своей коммунистической правоте. Назидательная проповедь главного идеолога империализма сэра Уинстона Черчилля лишь укрепляла его в этой уверенности.
Успокоившись после услышанного и взяв себя в руки, он в тот вечер попытался сохранить в памяти текст прочитанного им письма с информацией о новой европейской стратегии НАТО. Антикоммунистические тирады старика Черчилля вскоре вовсе перестали его волновать…
Почти через шесть десятилетий после окончания Второй мировой был рассекречен самый «выдающийся» план Черчилля. Вплоть до нынешнего столетия документы по нему хранились за семью печатями. Теперь их рассекретили. Этот план срывает с отпрыска герцогского дома Мальборо маску добропорядочности.
В сорок пятом, сразу после взятия Берлина, британский премьер и его военное командование приступили к разработке тайной операции под кодовым названием «Немыслимое».
Этот план подразумевал нападение на советские войска в Европе. Атаку по всему европейскому фронту от Балтийского до Черного моря должны были начать вооруженные силы США, Великобритании, а также Германии и Польши.
Удар был запланирован на 1 июля 1945 года.
Затем дату перенесли. Западу было важно участие Красной армии в войне с Японией. Удар по СССР отложили, чтобы уже в декабре того же года утвердить новый план операции «Тоталити» – ядерного удара по 20 советским городам и промышленным центрам.
Так «представители классической культуры – англосаксы» собирались разобраться с нашей страной – «варварами», своими союзниками в войне.
