37. «Турецкий перец»

Не задалось у него воскресенье. А ведь можно было выспаться, поваляться в постели. Потом встать, лениво почесывая живот, позавтракать, уютно помедитировать на снегопад за окном. Вызвонить кого-нибудь из знакомых и выбраться попить пива. Или даже взять ночную смену в «Императорских каретах» – машин на улицах мало, крутишь баранку, слушаешь «Эрмитаж» или треплешься с клиентами. Точно лучше, чем пытаться остановить кровотечение и предотвратить пневмоторакс, накладывая на рану воздухонепроницаемую повязку из шарфа и полиэтиленового пакета из-под фазеровских конфет «Турецкий перец», обнаружившихся в кармане у финки. И все это – в лесу, посреди зимней версии Всемирного потопа.

Повязка на ране держалась плохо. Липкий от крови полиэтилен норовил съехать. Угрю приходилось придерживать его пальцами, пока, вставив ветку, он туго скручивал концы шерстяного шарфа над раной.

Выпущенная Сталинградой пуля угодила прямо в лоб вытатуированной под сердцем Драгана женщины. Кто это, интересно?

Драган всхрипнул от боли, когда Угорь сделал последний оборот веткой, затягивая шарф так, что, кажется, еще чуть-чуть – и сломаются ребра. Держащая раненого за руку финка вздрогнула, будто боль передалась ей. Ничего, если стонет, значит жив. Угорь встретился взглядом с девушкой. Перепуганная какая-то… В попытке приободрить ее, он отрывисто произнес:

– Имя? Звание? Где расположена твоя часть? Если хочешь жить, приведи нас к ракетной установке!

Та вытаращилась, пытаясь понять, что он ей сказал. Помотала головой:

– Ай донт андестент. (Я не понимаю.)

Угорь опустил взгляд вниз. Наружное кровотечение, кажется, прекратилось. Знать бы еще, что там внутри… Перехватывая ветку руками, Угорь опустил задранный свитер Драгана. Взяв снова вздрогнувшую финку за ладонь, показал, как надо держать ветку через свитер, чтобы вновь не потекла кровь. С усилием приподнял торс Драгана. Удерживая его в полусидячем положении, привалил к плечу девушки.

Что делать теперь? Мобильник не берет, да если бы и брал, то что? Куда бы он вызвал скорую? Можно, конечно, оставить финку с Драганом, а самому утрехать по дороге, почищенной снегоуборочником. Куда-нибудь она да выведет. К людям. Там уже можно будет просить о помощи. А то, что за это время Драган либо зажмурится от потери крови, либо замерзнет вместе с этой финской туристкой (как она здесь очутилась?), уже не его проблемы. Простите, он сделал все, что смог.

Угорь взглянул на лицо своего работодателя. Бледность постепенно уходила с него, уступая место землистому оттенку. Неизвестно, хорошо это или плохо. Опыта ветеринара маловато в такой ситуации. Характер дыхания, кажется, не изменился. Финка, на лице которой замерзали размазанные слезы и сопли, посмотрела на него с надеждой и что-то произнесла по-фински, потом продублировала по-английски. Угорь все равно не понял и помотал головой. Подумал о том, что Страна Басков и беззаботные месяцы в Бильбао далеки от него как никогда. Денег, которые обещала ему Сталинграда, он не получит, потому что та не нашла, что искала. Он видел, как она уходила с пустыми руками. И Драган теперь не жилец, так что плакали денежки, обещанные за его экологический стартап.

– Фак! – произнес Угорь и тут же поймал обеспокоенный взгляд девушки.

– Вот? (Что?)

Угорь помотал головой, отгоняя свои мысли.

И зуб опять разнылся.

Вряд ли у него получится…

Но попытаться-то стоит.

Он же перестанет уважать себя, если не сделает попытку спасти свои планы. А для этого надо вытащить к людям дойную корову, что лежит перед ним. Чем черт не шутит? Попытаться стоит. Ну а если получится? Если все-таки получится?.. Драган отвалит неслабый бонус за свое спасение. И тогда…

Рассыпанные вокруг него лакричные конфеты «Турецкий перец» чернели как глаза снежных бесов, ухмыляющихся его затее. «Ну-ну. Давай, что еще придумаешь?»

– Пидор ты! – сказал Угорь ближнему бесу, а потом потянулся и окровавленной рукой выковырял из снега бесовский глаз.

Сунул в рот и задвигал челюстью, морщась от мерзкого вкуса. Лишенный глаза бес взвыл и плюнул в лицо Угрю снегом. Тот обрадованно засмеялся, натянул балаклаву и встал на ноги.

– Я сейчас, – кивнул он тревожно смотревшей на него финке.

Развернулся и рванул к ДОТу за брошенной саперной лопаткой.

38. Сидя на вершине снегопада

Как закончившихся детских каникул, было по-детски жалко ускользающего, буквально вытекающего сквозь пальцы состояния. Качавшие его всю эту бесконечную ночь амфетаминовые волны затихали, надвигался мертвый штиль отходняка. И это при том, что снаружи, за скафандром тела, бушевала пурга.

Затрахал этот летящий в лицо снег. И ветер…

Хорошо, что у них были капюшоны, иначе вымерзли бы без шапок. Всех троих облепило снежной мукой, как живую начинку сорвавшейся с катушек метели. И Жекины подмокшие «гриндерсы» явно не по погоде. Хотя все это только цветочки.

Нетрудно представить, что с ним будет после такого наркотрипа. Непонятно лишь, во что он превратится: в баклажан или в кабачок? И как это произойдет? Наверное, прямо на ходу возьмет и опустится в середину сугроба, как на грядку, мечтая, чтобы его полили из выгоревшей на солнце лейки… И нечем продлить приход. Последние остатки спидов, выбитые Настей у него прямо из рук, разметало ветром. И нечем сняться. Никаких седативных. Ни пузырька корвалола. Вообще ничего… Жека вспомнил амстердамские кофешопы и всю эту продаваемую в них шмаль. Вот бы сейчас хоть пару тяжек…

По-настоящему его беспокоил даже не подкрадывающийся овощной анабиоз, а вновь нарисовавшийся внутри него черт, нашептывающий вполне разумные вещи. Что скоро придется трезво оценивать реальность и обрушившееся цунами новых обстоятельств вроде Настиного возвращения. Что ему говорить девушке? Как смотреть в глаза? И, главное, что при этом испытывать? Он не понимал.

Куда их занесло?

Жека поднял взгляд от засыпанной колеи, по которой сегодня кто-то проезжал. Не снимая капюшона, покрутил головой. Понял, что окружающий пейзаж не изменился. Все те же потерявшие под снегопадом свой цвет заброшенные дома с заколоченными окнами, покосившиеся, как пьяные, навалившиеся на соседские заборы, похожие на раковых больных после химиотерапии голые уродливые деревья, столбы-виселицы с оборванными проводами. И ветер чем-то визжит, словно циркулярная пила.

Самой жути нагоняло то, что в трупе этого поселка кто-то еще умудрялся жить. Какие-то жуткие снеговики, какие-то тропинки, мятая, будто по ней долго молотили кувалдой, спутниковая тарелка «Триколор», еле уловимый запах дыма. Где-то что-то готовят? И всхлипнет старушка в избушке на курьих ножках и сварит всмятку себе яйцо…

Вернуться бы в город, где весь этот шум и визуальное загрязнение, создаваемое рекламными щитами и плакатами. Зайти в первый же попавшийся подъезд и там прижаться к батарее. Предел мечтаний – горячий душ. Стоять под ласковыми струями воды, чувствовать, как они нежно стекают по шее, плечам и спине. А потом насухо вытереться свежим махровым полотенцем, делая все медленно-медленно. Он даже остановился от таких мыслей.

– Жека! Чего замер? – обернулась к нему Настя. Разглядев что-то на его лице, она подошла, взяла за холодную ладонь и озабоченно спросила, наклонившись к его капюшону: – Плохо, да?

Он пожал плечами:

– Помнишь книжку про Урфина Джюса? Когда у него закончился волшебный порошок для оживления деревянных солдат? Там последний взвод солдат, которым порошка не хватило, полтора часа кондыбал по столярке до дверей на улицу. Я сейчас как те дуболомы… Не вовремя ты решила объявить войну наркотикам, Настя… Порошка бы мне сейчас волшебного хапнуть…

– Хватит, всю ночь убахивался… Тим сказал, недалеко осталось. Скоро дойдем.

– Вы, может, и дойдете…

Жека посмотрел в спину шкета, из-за которого они оказались здесь. Тот продолжал шагать, не оборачиваясь на спутников. Не заметил, что они отстали? Или опять решил свинтить, как там, в лесу, возле недостроенных таунхаусов и финского ДОТа?

Жека вспомнил, какой ошалелый и напуганный вид был у пацана, когда, почти насильно таща за собой Настю, он догнал его и гаркнул:

– Куда это ты намылился, а?

Тим обернулся, но ответил не сразу. Замигал глазами не то от удивления, не то оттого, что там, у ДОТа, раздавались хлопки выстрелов, похожие в пурге на взрывы петард. Потом произнес, глядя чуть в сторону:

– Нет там денег, которые все ищут…

– Почему так думаешь?

Тим посмотрел на Жеку и упрямо сказал:

– Знаю – и все. И еще знаю, где они на самом деле.

– Где? – вырвалось у Насти.

– Не здесь, – ответил мальчик. – Я покажу. Идем?

– Тут, кажется, надо уже бежать, – сказал Жека.

Выстрелы смолкли. Или их заглушил шум двигателя оранжевого снегоуборочника, прущего прямо на них?

Инстинктивно они отпрянули с дороги, но «Урал» ушел чуть в сторону, а потом остановился в пяти метрах от троицы. Водительская дверь открылась, и Дворянчиков, высунувшись из кабины, призывно замахал им рукой.

– Едем с ним? – спросил Тим у Жеки и Насти. – Нам как раз в Роуску!

– Чего стоим тогда? Давайте!

Они подбежали к машине. Тим первым забрался в кабину снегоуборочника. Жека помог девушке вскарабкаться по ступенькам и залез последним.

– Что за стрельба, браток? Прямо как на фронте! – поприветствовал его репликой Фокса из «Места встречи» Дворянчиков в кабине, сразу ставшей тесной. – Уносим ноги? – и, не дожидаясь ответа, он вдавил педаль газа.

Взревел рассерженный движок «Урала». Машина дернулась, и пассажиры, не успев устроиться в кабине, повалились друг на друга. Жеке прилетело от Насти локтем прямо в ухо.

– Ой! Извини! Я не специально!

Не заметив никакого раскаяния в ее словах, Жека поерзал, прижался к двери машины. Так будет, пожалуй, безопаснее. Настя кое-как вклинилась между ним и Тимом, устроившимся у самого рычага переключения скоростей.

– В тесноте, да не в обиде, – глянув на них, прокомментировал ситуацию Дворянчиков.

Он лихо вращал руль «Урала», поднимавшего столбы потревоженного снега навстречу тому снегу, что сыпался с прохудившегося неба. Держась одной рукой за скобу перед собой, Тим нагнулся вперед и посмотрел на Жеку.

– А кто заметил, что я к лесу пошел? – спросил мальчик.

Жека удивился вопросу. Какая ему разница? Пожав плечами, он сказал.

– Я заметил. У меня сейчас вроде как все чувства обострены. Прямо слышу, как трава собирается в мае расти. А тут еще, – он ткнул пальцем за окно, – зеркало заднего вида.

– Ты ведь от нас сбежать хотел? – проницательно поинтересовалась Настя.

Тим, которому стало стыдно, смутился и отвернулся.

– Не парься, ты не один тут такой, кто решил деньги прижучить, – сказал Жека и скривился, довольно болезненно получив от девушки все тем же локтем под ребра.

– А кто еще? – мальчик посмотрел на Настю.

– На твоем месте я бы заткнулась и помалкивала бы в тряпочку, – произнесла девушка, глядя через лобовое стекло на снегопад сверху и снежные буруны с боков.

Сказано это было Жеке, но замолчали все четверо, включая Дворянчикова. Только один «ураловский» мотор не прекращал злобно взрыкивать, волоча машину с людьми сквозь лес.

* * *

Дворянчиков высадил их в поселке, прямо посреди улицы, где они проезжали около часа назад.

– Я обратно, на трассу, – сказал он. – А вам, если к Лодочникам, то это туда, – дед кивнул в сторону зажатого бесцветными домами глухонемого зимнего пространства.

– Знаю, – произнес Тим.

– Так, может, домчите нас? – спросил Жека у водителя. – Дел на десять минут.

Дворянчиков покачал головой.

– Не могу, паря. Пора и поработать. Да тут не так, чтобы далеко идти. Снег только. Но вы держитесь колеи, проще будет. Ее рыбаки, что на базу приезжают, накатали. Сейчас занесло, конечно, но все равно – не по целине топать…

Когда они выбрались из кабины «Урала», тот с обиженным рычанием обдал их запахом солярки и покатился прочь, через пару минут исчезнув из вида, растворившись в пурге. Они остались одни на самой вершине снегопада – в месте, где плотность косо летящего снега била, наверное, все мировые рекорды. Удрученный этим обстоятельством и предстоящей дорогой, Жека полез в карман джинсов за допингом, но всего два решительных движения Насти, развернувшей его лицом к себе и ударившей по рукам, лишили его шансов добраться до…

А куда они хотели добраться?

Тим прямо на ходу, перекрикивая ветер и отплевываясь от снега, пытался им что-то объяснить, и Настя вроде бы слушала, но вот Жека сразу утратил нить повествования. Ему было все равно. Потом он отстал и просто брел сквозь нескончаемый снежный белый шум. Вспомнилось, как они с Анникки намыливались в Финляндии поехать на ферму хаски, чтобы покататься на собачьих упряжках. Так и не собрались. Вот бы сейчас… Но нет, никаких веселых гонок на заливисто лающих псах не предвидится. Только утомительный процесс поочередного выдергивания ног из сугробов с одной лишь целью – поставить их в сугроб на шаг дальше.

Его швырнуло в жар, потом в холод. Внутри происходили какие-то необратимые трансформации, казалось, меняющие саму природу его тела. Такая сингулярность в одно жало. А вдруг окажется, что это – решение всех проблем? Он возвратится в город сверхчеловеком, которому будет все равно, где остался Лукас и что испытывает к нему Настя. Главное, чтобы это «все равно» было не потому, что у него отмерз член и его ампутировали из-за начавшейся гангрены. Как же холодно…

И когда же кончится этот поселок? Когда завершится их ледяной поход?

– Ну ты как? – повернувшись к нему, спросила Настя. – Живой?

У Жеки не оставалось даже сил ответить.

– Их называют здесь Лодочниками. Вон их ковчег, – Настя обернулась и протянула руку в сторону расплывающегося у горизонта темного пятна. – Тим сказал, это там. Совсем немного осталось.

– Не дойду, – обреченно сказал Жека, чувствуя, как неприятно колотится какая-то невидимая жилка в левом бедре. – И чайник сказал утюгу: «Я больше идти не могу», – и задрал голову к небу, словно хотел завыть.

Снег почти не таял на его лице.

– Давайте я вас здесь подожду. Пересижу в сарае каком-нибудь…

Настя покачала головой и окликнула мальчика, снова ушедшего вперед:

– Тим! Тим!..

Они о чем-то коротко переговорили. Жека смотрел на них будто сквозь веки. Тим помотал головой, потом махнул рукой, указывая вперед. Девушка кивнула. Тим что-то сказал ей и вновь двинулся по снегу. Настя подошла обратно к Жеке.

– Говорит, мы почти прошли поселок, а сразу за ним будет кафе для отдыхающих с турбазы. Передохнем там. Выпьем кофе, отогреемся…

– Кофе… Да… Сразу две большие кружки… С молоком… Только принеси мне их сюда… С места больше не сдвинусь…

– Жека, надо идти, – твердо сказала девушка. – Не сможешь идти, поползешь у меня, как Мересьев, даже не сомневайся, – и взяла его за безжизненно висящую вдоль тела руку.

Потянула за собой. Сделав первый шаг следом за Настей, он чуть не завалился лицом прямо в казавшийся таким желанным сугроб. Настя поймала его, сильно тряхнув за руку. Как показалось Жеке, чуть не выдернула ему плечо из сустава. А может, жаль, что не выдернула? Тогда его бы оставили в покое, бросили болтаться в лимбе отходняка.

Многое бы он отдал сейчас, чтобы подлечиться какой-нибудь быстрой темой. Всего разок. Чтобы добраться до города. И больше он в жизни не притронется к этому дерьму…

Да куда же Настя его тащит?..

* * *

Стоя на огороженном перилами крыльце кафе «Пляжное», он подумал, что все-таки сумел пройти самый долгий путь в своей жизни. По Насте, кстати, видно, что она тоже находится не в лучшей своей форме: под глазами залегли круги, обожженная ветром и влажная от растаявшего снега кожа туго обтягивала скулы. Но глаза у нее все равно как разлетающаяся шрапнель…

– Устала? – спросил Жека и тронул Настю за руку.

– Не без этого. Кофе уж точно не повредит. Надеюсь, у них есть что-то получше растворимого «нескафе».

Жека промолчал, разглядывая громадную, даже отсюда черную, словно ее хотели сжечь, но не смогли, лодку.

– Какая же она вблизи? – произнесла вслух его мысль Настя.

– Авианосец какой-то они тут выстругали, а не ковчег, – с трудом, как после анестезии у стоматолога, ворочая языком, произнес Жека. – И пилить до него еще…

– Лучше представь, сколько времени они на нем по морям, по волнам плавать собираются. Сразу легче станет. Если подумаешь, что вообще творится в голове у этих людей…

– Они нормальные, – вмешался в их разговор Тим. – Просто их обманывают…

– Мне все равно, – пожала плечами Настя. – Хоть фокусы им там пусть показывают… Так что, кофе-брейк?

Она потянула на себя дверь, и все трое по очереди зашли в «Пляжное».

Это надо же, рассеянно подумал Жека. Оказывается, весь его мозг, вся нервная система скукожилась до единственной клетки только для того, чтобы в этот одинокий нейрон ржавой иглой воткнулась казавшаяся прокуренной мелодия «Младший лейтенант, мальчик молодой, все хотят потанцевать с тобой…». Не глядя по сторонам, он прошел прямиком к стойке, за которой восседал пожилой мужик, по виду – подлинный Ной с настоящего ветхозаветного ковчега. Может, он тут экскурсовод или аниматор?

«Ной» пил чай с лимоном, но тянуло от него перегаром. Он внимательно посмотрел, как Жека устраивается через один стул справа от него, но ничего не сказал, отвернулся.

– Три кофе, пожалуйста, – попросила у бармена Настя, чуть прижимаясь к плечу опустившегося на стойку локтями Жеки.

– Сахар? Сливки? – встав к ним задом, к кофемашине передом, поинтересовался бармен.

– Ага, – сказал Жека.

– Что «ага»? – не оборачиваясь, спросил бармен.

Жека почувствовал, что сил на долгие объяснения у него нет. Его сил уже не хватит ни на что. Только сидеть за этой деревянной стойкой в дурацком кафе, слушать сменившего «Младшего лейтенанта» «Красавчик-обманщик» «Стрелок» (он уже и забыл, что такие когда-то были) и видеть в барном зеркале свои мутные глаза, похожие на растворяющиеся таблетки шипучего аспирина, на которые наклеили вырезанные из черной изоленты кружки блестящих, расширенных во всю радужку зрачков.

Одну за другой бармен выставил на стойку три чашки дымящегося кофе. Добавил к ним сахарницу и несколько упаковок порционных сливок.

– Спасибо, – сказала Настя и позвала мальчика, присевшего за свободный столик. – Тим, помоги.

Они забрали кофе и сливки. Жеке осталась сахарница. Она показалась ему неподъемной, словно сделанной из свинца. В дрожащих руках дотащив ее до столика, Жека как подкошенный рухнул на стул. Опустил глаза на стоящий перед ним кофе. Увидел, как стремительно приближается чашка к его лицу, и только в последний момент успел увернуться, задев ее рукой. Опрокинув стул, попытался вскочить. Горячий кофе полился ему на штаны. И только тогда он понял, что, пока сидел и тупил над чашкой, кто-то сильно, но очень-очень неумело отоварил его по затылку.

Этим кем-то оказалась… Где-то он ее видел, подумал Жека. Через секунду вместе со скорее смешной, чем болезненной попыткой удара в скулу в женском исполнении, на него обрушилось понимание того, кто эта сердитая, но красивая девушка.

Когда он видел ее в первый раз, она до подбородка была замотана в шарф, а на ее лице засохли крохотные точки брызг дорожной грязи. И у нее была все та же прическа… Девчушка из угнанного им «биммера».

Мысли в его голове плыли медленно, и у платиновой блондинки легко получалось опережать их. Снова отхватив от нее звонкую и обидную оплеуху, Жека дернул головой, а в следующий миг ему показалось, что на него напрыгнула разъяренная кошка. Ее когти впились ему в шею, до крови разодрали щеку. Искривленный в злобе рот прошипел Жеке в лицо:

– Ты знаешь, что стало с этой машиной?

Еще бы он не знал. Жека вспомнил, как еще вчера вечером болтался прикованный к поручням трамвая.

– Я сейчас разорву тебя тут…

Могла и разорвать, если ее глаза не лгали. А он даже никаких денег за эту тачку не получил. Жека запаниковал, попытался оттолкнуть злую блондинку от себя, но вместо этого неуклюже завалился на пол сам.

– Это же не я расстрелял твой дурацкий кабриолет, – в отчаянии произнес он.

– Не ты? – блондинка прижала Жеку коленом к полу и безуспешно попыталась схватить его за короткие волосы. – Не ты? Ну а кто тогда? Откуда ты тогда знаешь, что его расстреляли?

Хорошо, что пока не додумалась бить в пах.

Настя, схватив блондинку за плечи, попробовала оттащить ее от усохшего, как сорванный цветок, Жеки, пытающегося защитить лицо.

– Отвали от него! – крикнула она.

Жека, аморфно вытянувшись на полу, подумал, что сейчас ему перепадет зрелище женской драки.

– Эй, вы там! Прекращайте! – громко сказал из-за стойки бармен.

Да не лезь ты, подумал Жека.

– Кто? – яростно крикнула удерживаемая Настей блондинка. – Кто тогда изуродовал машину?

Жека удивленно захлопал глазами и попытался приподняться на локте.

– Кто? – переспросил он. – А вот… – и рукой показал на появившуюся в дверях кафе Сталинграду.

* * *

Теперь их уже двое – тех, кому в зале этого захолустного рыбацкого кафе он торчит по автомобилю. «Бэху» – взбешенной блондинке. «Ягуар», который отжали у него казахские джедаи, – Сталинграде. Как она вообще здесь оказалась? Трындец…

Но, кажется, Сталинграде неинтересно, что там с «ягуаром». Она подходит к их столику, мельком смотрит на Жеку, на блондинку, которую сзади за плечи держит Настя, и говорит, обращаясь к Тиму:

– Так что с этими деньгами? Где они? И чтобы ты ничего не придумывал – я ведь знаю, что их спрятал твой брат. Мы вычислили его. Я специально приехала в Выборг, но не застала его живым. Вы его как раз хоронили. Решила понаблюдать за тобой на случай, если тебе что-то известно. Выдернула тебя в Питер, чтобы ты был на виду. И – да, ты знаешь, где тайник…

Мальчишка за столом, по которому растекся пролитый кофе, исподлобья смотрит на Сталинграду. Он бледен как смерть. Его губы вздрагивают и кривятся, словно он вот-вот заплачет или выругается.

– Рассказывай, – приказывает Сталинграда, одетая, против своего обыкновения, не в кожаную куртку, а в горнолыжную парку.

Тим смотрит на нее как загипнотизированный. Открывает рот, но сказать ничего не успевает, потому что подает голос блондинка.

– А что там за тема с машиной? – спрашивает она, стоя на одном колене в паре метров от лежащего на полу Жеки.

Настя больше не удерживает ее за плечи. И она одна из всех смотрит на Жеку.

– С какой машиной? – непонимающе поворачивает голову к блондинке Сталинграда.

– Кабриолет в трамвайном парке. Это ты расстреляла его?

Сталинграда молчит, потом решает не продолжать беседу и снова смотрит на Тима.

– Ты охренела? – спрашивает у ее профиля блондинка.

Жека думает о том, как здорово это похоже на бабскую разборку из-за мужика на ретродискотеке в «Папанине». Может, он все-таки увидит женские бои? Впрочем, силы у соперниц неравны. Жека вспоминает наполненное трупами депо и Шара с пробитым ножом черепом.

– Лучше не лезь, – предостерегает он блондинку. – Кто, ты думаешь, людей в том депо покромсал? Всех четверых?

Сука блондинка разглядывает Жеку как насекомое, прищуривается и говорит Сталинграде:

– Ты тут на какие-то деньги собралась подняться? Ущерб мне возместишь?

В глазах Стальной Симпатии Жека читает изумление. Еще бы, думает он. И удивляется сам, когда… Когда вроде бы сидевший за стойкой «Ной» оказывается рядом с их столиком и надетым на руку блестящим кастетом тяжело бьет Сталинграду в висок.

Та теряет равновесие и валится с ног. Разлетевшиеся брызги крови смешиваются с пролитым кофе.

* * *

По версии «Ноя», вдруг оказавшегося опером, все было просто.

Блондинку он попросил подогнать к входу в «Пляжное» «лифан», Жеку – помочь затолкать в салон «китайца» оглушенную и едва стоящую на ногах Стальную Симпатию. Кто бы самому ему помог удержаться в вертикальном положении, подумал Жека, но сил спорить у него не нашлось. Он просто молча побрел позади опера, который вывел Сталинграду на улицу.

Выяснилось, что пурга внезапно утихла. Тучи продолжали куда-то спешить над их головами, но снег в них закончился. Ветер убрался подальше, наверх, запрятался на небесные антресоли. На том берегу высыпали на снег засидевшиеся в коттеджах турбазы люди, похожие на… На людей на экологически чистом снегу, только что доставленном прямо из Скандинавии или даже с Северного полюса. Кто-то особо резвый и нетерпеливый, хлестко разрывая свежую тишину треском двигателя, спешил к кафе, насквозь пронзая бухту на ярко-красном снегоходе. Похмелиться, что ли, захотелось в «Пляжном»?

Инга завозилась с зажиганием «лифана», а Жека и придерживающий будто впадающую в летаргический сон Сталинграду «Ной» притормозили возле дверей кафе, наблюдая за приближающимся снегоходом.

Снегоход лихо выскочил на берег. Сбросив скорость, подрулил к кафе. Приткнув свою «ямаху» возле «субарика», водитель заглушил двигатель и снял защитные очки с синими стеклами. Повернув к ним обветренный сухарь нестарого лица, пристально изучил троицу и с кривой усмешкой поздравил копа:

– С уловом!

– Ага, – кивнул опер. – На живца брали, если что… Идем!.. – добавил он, увидев, как «китаец» с Ингой за рулем наконец тронулся с места.

Он потянул Сталинграду за руки, скованные наручниками у нее за спиной. Девушка как пьяная мотнула головой, словно не понимая, с какой ноги пойти, и стала падать в снег.

– Держи ее! – крикнул «Ной» Жеке, но того хватило лишь на несмелую ватную попытку ухватить Сталинграду за рукав.

Девушка неуклюже рухнула под ноги оперу. Шевелясь раздавленной гусеницей, перевернулась на бок. Подтянув колени к груди, скрючилась в позе эмбриона. С лица, наполовину залитого кровью, жутко моргнул глаз.

– Мужики! – подался вперед рыбак. – Я все понимаю, но что вы с девкой-то делаете?

– Стой, где стоишь, – бросил ему коп. – Не мешай работать органам, своим и внутренних дел. А спрашивать, что с ней делаем, будешь у тех, кого эта гадина загасила. Четверых вчера вечером угандошила.

– Четверых? – рыбак недоверчиво опустил взгляд на замершую в снеге Сталинграду. – Как-то не верится…

– Тебе фамилии их назвать, чтобы ты поверил? – опер потянулся к девушке. – Так я забыл, как их звали. Одного только помню, потому что сам из Вятки. Вяткин Иван Валерьевич… – опер выпрямился навстречу резко шагнувшему в его сторону рыбаку. – Я же говорю тебе, стой, где стоишь!

Рыбак будто не услышал его. Остановившись в полутора метрах от «Ноя», он переспросил:

– Как ты сказал? Вяткин Иван?..

– Валерьевич, – прищурившись, закончил за него опер. – Знакомый твой?

– Брат, – потерянно произнес рыбак. – То-то и думаю, что собрались на рыбалку, он обещал подъехать позже, а теперь трубку не берет…

Он посмотрел на Сталинграду.

– Худой? – услышал Жека голос платиновой блондинки, подогнавшей наконец «лифан», куда ей приказал «Ной», и теперь выбравшейся из него.

– Инга? – удивился рыбак. – Ты что тут делаешь?

Блондинка по имени Инга не успела ответить, потому что Сталинграда обеими ногами ударила опера в область паха. Тот дурно и протяжно взвыл, будто ему там что-то порвали, и завалился в снег. Рыбак шагнул к Сталинграде, но та, вдруг оказавшись на ногах, двинула его лбом в лицо. Непонятно каким образом среагировав, рыбак успел уклониться от удара, нацеленного сломать ему переносицу. Сзади кто-то открыл дверь, и Сталинграда со скованными за спиной руками бросилась мимо оторопевшего Жеки и вышедшей на улицу Насти внутрь кафе.

– За ней давай! – захрипел рыбаку откуда-то снизу подбитый опер.

Рыбак и без его приказов рванулся за Стальной Симпатией.

– А ты чего смотришь, упорыш? Нашел себе цирк с конями! Давай тоже туда! – пытаясь подняться на ноги и морщась при этом от боли, крикнул Жеке «Ной».

Тот пожал плечами и, не особо торопясь, направился к дверям кафе. Вроде бы выполняя приказ копа, а на самом деле – просто подальше от этого сердитого мужика. И так-то Жеке не зашибись, а тут еще такие главнокомандующие…

– Подожди, – сказала Жеке Настя и первая вошла в кафе.

– Они туда побежали, – показал за стойку Тим.

– Оставайся с ним, пока он опять не вздумал свинтить куда-нибудь, – сказал Жека девушке, а сам неспешно обошел барную стойку и толкнул дверь с табличкой «Для персонала».

Смолкло за закрывшейся дверью радио. Запах кухни. Посуда на полках. Широкий стол. Напуганная работница кухни, женщина лет сорока пяти, пыталась вжаться в угол. Посреди прохода лежал стул. Висел на стене листок с расписанием каких-то дежурств на стене, а на залитом кровью полу валялось несколько разбитых тарелок и тяжелая на вид разделочная доска. Над бледнеющим с каждой секундой рыбаком, из широкой раны между шеей и ключицей которого густо сочилась кровь, склонился бармен.

– Чем она вообще держала этот нож? – проговорил он, судорожно зажимая ладонью рану рыбака.

– Зубами схватила, – тихо ответил рыбак. – Как в кино…

– Ты молчи! – сказал бармен. – И так кровью сейчас истечешь…

– Я худею…

Жека обогнул двух людей, один из которых вот-вот должен был стать пользованной человеческой фурнитурой, и через черный вход вышел на улицу.

Там снова разогнался ветер и сыпался снег, словно пытаясь растворить, спрятать фигуру удаляющейся девушки. Помочь ей сбежать. Только вот помогает ли хоть сколько-то колючая кокосовая стружка, летящая в глаза человеку, бегущему со скованными за спиной руками?

Сталинграда, временами оступаясь и делая неловкие движения, направлялась через бухту к турбазе. Жека вспомнил, как сам бежал через снежную целину, и почти ощутил боль и напряжение в забитых мышцах Стальной Симпатии. Это добило его окончательно. Он опустился сначала на корточки, а потом, не удовлетворенный такой позицией, прямо в сугроб. На несколько коротких мгновений стало по-настоящему хорошо. Так бы и сидеть, только ноги некуда свесить…

Из дверей черного входа выбрался опер. Бешеным взглядом воткнулся в спину беглянки.

– Не уйдешь же! – прохрипел он.

Все вокруг словно дожидалось этих слов.

Сталинграда, оторвавшаяся метров на сто, вдруг споткнулась и упала в снег. Тут же поднялась, но почему-то не в свой полный рост. Или в полный, только он уменьшился. Будто кто-то тянул ее за ноги. А потом она резким рывком исчезла, оставив после себя черное на фоне снега пятно промоины.