16. Кессонка

На покоцанной, будто ее долго и упорно ковыряли тупым ножом, двери висела медная буква «С». Если бы Жека не знал, ни в жизнь не догадался бы, что эта «С» означает «Caballero», «кавалер» по-кастильски. Матроскин, уже бывавший в «Martian Time-Slip», рассказал им с Анникки и Гришей, что дверь здешнего туалета якобы привезена из Испании, из уборной для посетителей королевской ложи закрывшегося еще во времена Франко мадридского театра. Наверное, добавил Матроскин от себя, по замыслу хозяев открывающий эту дверь должен ощущать благоговение, схожее с тем, какое он бы испытывал, лакая коньяк, поднятый с затонувшего наполеоновского фрегата. «Как бы не так, – подумал Жека, входя в туалет. – Какое там благоговение, когда приспичило?»

Во всяком случае, ничего такого он сейчас не почувствовал. Или все благоговение заглушила резко возникшая боль, прострелившая тело, кажется, до самого костного мозга. Будто нервы намотали на раскаленный стальной прут. Каждое движение стало невыносимым. Жека с усилием потянул на себя испанскую дверь, чувствуя, как боль добралась до живота и принялась драть его грязными нестрижеными когтями. Его прошиб ледяной пот, в ушах зашумело, а к горлу подступила тошнота. Стало трудно дышать. Жека вспомнил, как дед Стас рассказал о своем знакомом, долгое время работавшем в кессонах, закладывая под водой фундаменты мостов. Тот называл кессоны – рабочие камеры, устроенные в воде или водонасыщенных грунтах путем нагнетания давления, – холодными железными гробами. Приятель деда, оттрубивший в этих казематах полтора десятка лет, заработал «заломай» – кессонную болезнь, симптомы которой, вызванные эмболией пузырьков азота, были схожи с панической атакой, обрушившейся сейчас на Жеку. Словно увидев Стальных Симпатий, он резко, без ступенчатой декомпрессии, покинул кессон, в котором хоть как-то пытался устроить себе нормальную человеческую жизнь, и вновь очутился в среде опасного для жизни криминала.

На подгибающихся ногах Жека буквально заполз в пустой туалет. Тошнота и паранойя скрутили его желудок, заставив в ближайшей кабинке склониться над не так чтобы очень уж чистым унитазом. Краем уха он услышал, как открылась и закрылась дверь. Кто-то вошел в туалет. «Одна из этих Симпатий? Заметили?» – подумал Жека и изверг из себя эту мысль с новой струей рвоты.

– Джексон, кочка брусничная! – резкий, как из громкоговорителя, голос. – Брекфаст делаешь? Совсем сноровку потерял? Вроде и выпили немного… А финке такой муж не нужен. Они же там бухают…

Святые Угодники, понял Жека, держась за стену кабинки.

– Гриша, иди на хер со своими советами, – он вытер рот куском дешевой туалетной бумаги и вышел из кабинки. – Помощь нужна.

– Помощь? Да легче легкого! А что делать-то? Волосы тебе вроде бы держать не надо, – посмотрел на него зависший над писсуаром Святые Угодники.

– Ты закончи сначала свое… Там, у входа, стоят две такие, увидишь – поймешь… Мне мимо них пройти надо. Чтобы не заметили.

– Не заметили? – переспросил Гриша. – Что, бывшие крали какие-то? Сразу обе? – он ухмыльнулся. – Ну, Джексон, ты мастак. Прямо Индиана Джонс. Или как там звали этого старинного спеца по бабцам? Дон Жуан?.. Не хочешь их с Анькой знакомить, типа?

Жека прислонился спиной к стене, чувствуя слабость, занявшую место боли, которая исчезла так же внезапно, как и появилась.

– Гриша, достал со своими версиями, – сказал он. – Лучше думай, что можно сделать?

– А чего тут думать, Джексон? – Святые Угодники развернулся и застегнул брюки. – Все придумано до нас.

– В смысле?

– Знаешь, какое у меня главное правило для создания новых шрифтов?

– Блин, Гриша, только не грузи своей работой, – поморщившись, попросил Жека. – Нашел время.

Вопреки своему образу жизни, а также отсутствию какого-нибудь мало-мальски законченного образования, Гриша Святые Угодники работал дизайнером по шрифтам. Зарабатывал на жизнь в занимающейся неймингом небольшой «фирмешке» («Два с половиной компьютера, полтора стула, полкулера и пять начальников», – рассказывал про нее Святые Угодники), раз за разом изобретая требующиеся заказчикам шрифты, легко сопрягая египетский стиль с модерном. Никто, включая его самого, не знал, откуда он их берет. Точно не из головы, потому что даже на работе Гришина голова была занята чем угодно, кроме работы. Наверное, он тащил свои шрифты прямиком из космоса.

– Так вот, – Святые Угодники ткнул пальцем в сторону Жеки. – Главное правило – всегда смотри по сторонам. Все кругом обвешано баннерами, рекламой, объявлениями и табличками: «Не ходите по газонам! Убьет!» На каждой – свой шрифт. Можно много интересного подметить. Даже на рукописных объявлениях встречаются такие закорюки, до которых сам никогда не додумаешься…

– Гриха, давай покороче…

– Если идешь от лифта, в коридоре электрощит висит. На нем еще написано: «ЩУ-3–1». Рубленый такой шрифт, а что означает это «ЩУ», хрен его знает. Думаю, если рубильник в нем повернуть, можно свет на всем этаже выключить. И ты в темноте по-быстроляну смоешься от своих бывших клав… Вот тебе покороче!

– Щиток ведь, наверное, закрыт. Чем откроешь?

Гриша хмыкнул с видом бывалого медвежатника.

– Разберемся со щитком.

– А этот как же? – Жека кивнул на дверь, из-за которой доносился вгоняющий в тоску эмбиент. – Он ведь не на гуслях играет. Сорвешь выступление?

– Да знаешь, что-то не нравится мне такой музон. Потом, когда свет включат, продолжат. Если компьютер не сгорит, хы-ы… Так чего, гасим?

Жека помедлил с ответом, потом произнес:

– Ладно. Только выведи сначала Анникки оттуда.

– Аньку?

– Да. Скажи, чтобы ждала внизу на улице. Я буду через пять минут, ну или через сколько ты там электричество вырубишь.

– Зевс-громовержец, Джексон! Как я ей скажу? Я ж по-английски знаю только «Гутен морген!».

– Матроса попроси. И дай немного времени. Надо позвонить.

Испанская дверь в туалет открылась, Жека от неожиданности вздрогнул, но вошел молодой парень в футболке, на которой красовался язык с обложки пластинки «Rolling Stones». Пластинка была древней, старше парня лет на двадцать, что навело Жеку на мысль о том, что вряд ли он на самом деле слушает стариков «роллингов». Просто прикупил в магазине футболку с понравившимся принтом.

«Языкастый» притормозил на входе, разглядывая их со Святыми Угодниками. В его взгляде читалось беспокойство. Что делают, стоя друг напротив друга, эти двое парней? Выясняют отношения? Не отоварили бы и его случайно.

Святые Угодники взглянул на вошедшего и посторонился.

– Проходи. Не ссы, аминь кокосовый… А, ну да. Ты ж за этим сюда и пришел… Джексон, обратный отсчет пошел, – посмотрел он на приятеля и проскользнул к двери мимо все еще робеющего «языкастого».

Тот, в свою очередь разминувшись в узком помещении с Жекой, заскочил в кабинку.

Жека глянул в свой паленый айфон. Половина двенадцатого. Поздновато для звонков, но делать нечего. Может, еще не спит.

Она не спала, но свое неудовольствие внеурочным звонком высказала без обиняков.

– Да, извините, я понимаю, просто тут такая ситуация… Мне домой нельзя… Теть-Оль, можно я в вашей комнате переночую? Одну ночь, а то я свою… То есть деда Стаса комнату сдаю, ну вы знаете… А в квартире своей… Не могу сегодня в квартире, в общем… Да, один. Ну почти… Подруга со мной… Аккуратная! Очень аккуратная!.. Нет, мы осторожно. Диван ломать не будем… Ага, ключи у Евдокии Дементьевны… Спасибо большое, теть-Оль. Буду должен… Понял. Спокойной ночи…

Дав отбой, Жека запустил приложение «Taxify», чтобы вызвать к «Марсианам» одну из «императорских карет». Получив сообщение, что «мерседес» с номером «к 364 нк» подъедет через семь минут, убрал айфон в карман, подождал пару минут, толкнул дверь и, все еще испытывая слабость после панической атаки, оказался в зале с людьми, как мухи в паутине барахтающимися в липком эмбиенте.

Он занял диспозицию с самого края малоподвижной толпы зрителей. Так, чтобы было несложно в темноте добраться до выхода и чтобы не увидели Стальные Симпатии. Повертев головой, он не заметил ни Анникки, ни Матроскина и счел это хорошим знаком.

Тут погас свет, неожиданно даже для Жеки. Одновременно со светом выключилась и музыка.

Полная тишина и кромешная темнота длились несколько коротких мгновений. Потом кто-то что-то громко произнес, кто-то засмеялся. Загорелись экраны смартфонов.

– А я темноты боюсь! – глупо заорал кто-то у Жеки над ухом.

Что ответили шутнику, выскочивший в коридор Жека не услышал. Выставив перед собой руки, пошел, как ему показалось, в сторону лифта. Оставалось рассчитывать, что он не заблудится в здешних коридорах.

* * *

Он медленно поднимался из глубин своего, будто вылинявшего состояния и думал, что все развалилось окончательно.

Сел, откинувшись на локти, поморгал, привыкая к полумраку номера. Девушка спала рядом, разметавшись почти поперек постели. Ее темные растрепанные волосы выделялись на фоне белой наволочки, а само тело – те фрагменты, что не были укрыты одеялом, – напротив, растворялось в сумраке.

Другой край кровати, справа от Насти, оказался пустым. Жека прикрыл глаза, подумал, что было бы здорово, если бы вся ночная акробатика втроем оказалась сном…

В стороне от кровати кто-то пошевелился и с ожесточением почесался. Жека закрыл глаза, услышал, как с хрустальным звоном бьются его надежды, и открыл глаза снова.

Увидел Лукаса. Тот сидел в кресле в углу номера. На коленях он держал взятый с собой из Амстердама ноутбук и время от времени щелкал тачпадом. Голубоватый свет от монитора падал ему на лицо и на поросшую неприятного вида кустистыми волосами впалую грудь, будто накладывал мертвецкого оттенка грим. Глаза датчанина шарили по экрану. От ноута, перекручиваясь, шел провод воткнутых в уши наушников. А сам Лукас был голым. И Жека точно не хотел знать, что там секунду назад чесал у себя этот тип.

Полежать бы, приласкать, как свернувшегося кота, свое овощное после спидов состояние. Но нет никаких сил находиться тут, в пропахшем сексом номере.

Жека встал. Лукас оторвался от монитора, выдернул из уха один микрофон наушника и бросил:

– Хэй.

Говорил он тихо, боясь разбудить Настю.

– Хот найт, изнт ит? (Жаркая ночка, да?) – сказал он, заулыбался и посмотрел на Жеку таким взглядом, что тому, и без того не привыкшему размахивать гениталиями перед другими мужиками, срочно захотелось надеть трусы. Только где их найдешь в этой темноте?

– Иф ви тук хе зэт кьюбен виз аз (надо было ту кубинку еще с собой прихватить), – проговорил датчанин, наблюдая, как Жека, наклонившись, лихорадочно и без всякого успеха шарит рукой по полу в поисках трусов. – Имэджин, вот ит вуд би? (Представляешь, что было бы?)

«Хер бы у тебя не отсох от натуги? – подумал Жека, натягивая свои наконец обнаруженные боксеры. – Отвалился бы и пошел гулять, как нос майора Ковалева».

Что же это было вчера такое?

В ванной комнате он ополоснул лицо водой, пытаясь смыть наркотическое похмелье. Вытерся трехцветным, стилизованным под флаг Нидерландов полотенцем. Подумал, что почистит зубы и побреется потом, когда будет не стыдно смотреть в глаза своему отражению в зеркале. Вышел из ванной примерно так же, как этой ночью вышла из нее Настя, все еще спавшая без задних ног. Потянулся в шкаф за курткой.

– Вэр аю гоин? (Ты куда?) – спросил Лукас.

Жека, не оборачиваясь, пожал плечами:

– Джаст тэйк э уок. Ту гет сам фреш эйр. (Скоро вернусь. Пройдусь, подышу воздухом.)

Проверил кошелек, паспорт. Услышал:

– Ай кэнт гоу виз ю нау, мэн. Хиа’з олмост ту хандрид еуроз эт стейк, ай вонт ту трай ту гет… Тэйк кофи фор ми вэн ю гоу бэк. (Не могу с тобой сейчас пойти, чел. Тут в банке почти две сотни евро, надо попробовать взять… Кофе прихвати на обратном пути.)

Жека взглянул на спящую Настю. Свет из ванной комнаты, отражаясь от большого настенного зеркала, падал ей на подбородок и руку.

Он спустился, в холле поприветствовал сменившегося за стойкой портье поднятой ладонью. Вышел на улицу, где из-за пасмурной, серой, непроглядной взвеси было влажно, морозно и совершенно неясно, какой час. Через дорогу напротив тускло, как маяк в тумане, светились витрина и вывеска ювелирной лавки «Blood Diamonds». Жека шагнул на тротуар и, только когда рядом остановилось такси, понял, что так и не опустил поднятую в холле для приветствия руку.

* * *

Такси «Императорские кареты» стояло, выбрасывая в холодный воздух дым из выхлопной трубы.

Название фирмы написали на дверях «мерседеса» такими витиеватыми, под рукописные, нечитаемыми буквами с кучей завитушек, что Жека даже не удивился, когда Гриша сказал, что этот шрифт придумал он.

– Игумен Пафнутий руку приложил, хы-ы… В черновиках у Пушкина увидел, ну, где он себя вечно корябал с бакенбардами своими…

– Остаетесь? – спросил Жека у Матроскина.

– Конечно, рано еще. Фью скоро подтянется. Так что весь кураж впереди.

Они обменялись рукопожатиями. Припаркованный в десяти метрах от них черный «ягуар» Стальных Симпатий, которые могли появиться с минуты на минуту, не располагал к долгим проводам. Жека протянул руку Святым Угодникам, тот энергично тряхнул ее, пока Матроскин галантно, чуть ли не с поцелуями ручек, прощался с Анникки.

Финка села на заднее сиденье такси, Жека устроился рядом.

– На Старо-Петергофский? – уточнил водитель.

Голос знакомый.

Жека пригляделся и в уютной полутьме салона рассмотрел одетого в униформу парня, который вчера бросался под колеса угнанной «бэхи», а сегодня расплачивался с ним за комнату.

– Что-то нас прямо друг к другу тянет, – пробормотал Жека. – Тебя и не узнать в таком прикиде…

– Ага, прямо военный летчик. Добрый вечер. Домой?

– Домой.

«Мерседес» медленно тронулся с места, Угорь повернул ручку магнитолы:

– Я джазку подброшу, по инструкции положено.

Заиграл «Эрмитаж». Не вслушиваясь в музыку, Жека смотрел в окно на плывшую мимо анимешного вида фигуристую девицу с мечом, намалеванную на боку грязно-белого внедорожника. Люди внутри тачки, украшенной аэрографией, были похожи на затаившихся хищников.

* * *

За окном мелькали стеклянные фасады небоскребов Сити. Они казались модницами, выгуливающими по улицам странных домашних питомцев в виде деревьев с выстриженными в одной вертикальной плоскости ветвями.

Жека так и не понял, почему из отеля поехал не к «Евромасту», чтобы броситься вниз головой со 185-метровой высоты, а на Роттердам Централ Стейшн. На вокзале он несколько минут втыкал перед расписанием. Уехать можно было куда угодно – в Париж, в Антверпен, в Брюгге, – чтобы там залечь на дно. Расплатившись в автомате заканчивающейся наличкой, он купил билет. Второй класс, пятнадцать евро. В привокзальной кафешке взял американо с молоком в картонном стакане, накрытом пластиковой крышкой, и вышел на платформу. Достал наушники. Отхлебнул, вспомнив умиротворенную улыбку молодой смуглокожей азиатки, индонезийки или бирманки, наливавшей кофе и принявшей у него мелочь.

Что он такого нашел в этой Насте?

А она тоже не понимает, чего хочет. Какие шестеренки вертятся внутри нее? Что они тут, на хер, натворили?

Хотел бы он родиться драконом. Не для того, чтобы заточить красавицу в высокую башню, а только чтобы сожрать ее и преспокойно завалиться спать на груде золота. Нет человека – нет проблемы. А сейчас Настя как пробка на автостраде, зовущейся его затраханской жизнью…

Стоит тут как герой стихов: «Пьешь кофе, думаешь про фак…» Или других? «Зайку бросила хозяйка…»

К перрону бесшумно подкатила электричка. Он кинул пустой стакан из-под кофе в урну и, пропустив немногочисленных пассажиров вперед, последним вошел в вагон. Поднялся на второй этаж и сел у окна в свободном купе.

Электричка тронулась. Жеку подташнивало. Пошли бы сейчас по вагону продавцы мороженого и всякой ерунды, хоть какое-то было бы развлечение.