В храме по вечерам тихо. Горит лишь одна лампадка у распятия, а в левом углу, где стоит поминальный стол, как всегда скребется церковная мышь, которую отец Федор, после долгих попыток ее извести, признал приходской тварью и приказал «не чипать».

Так было всегда.

Последние четыре года батюшка каждый вечер объезжал на своей инвалидной коляске храм, прикладывался к иконам, наизусть вычитывая молитвы на сон грядущий. Дело в том, что он — почетный настоятель прихода, а службу правит и церковным хозяйством занимается уже молодой священник, воспитанник отца Федора.

Годы служения у почетного настоятеля непростые были, многое пришлось за веру и верность претерпеть. На здоровье сказались времена, когда священника за человека не считали, издевались, преследовали. Правая рука отца Федора и сегодня былую силу и крепость помнит, а вот левая вкупе с ногой отказали.

Горевал священник изначально, что литургию служить полноценно не может, да прихожане успокоили нескончаемой чередой к исповеди и за советом.

Все шло к завершению жизненного пути у отца Федора благополучно, размеренно и знакомо, да вот беда — война нагрянула. Устроил лукавый пляску в крае шахтерском, да не просто искушениями жизненными, а снарядами, бомбами, ракетами, блокпостами и рьяным озлоблением друг на друга.

Никогда даже в мыслях батюшка не допускал, что возможно такое горе, а оно пришло. Сокрушался поначалу: «Как же так, в войну родился и помирать в войну придется?» — а затем смирился, понял, что и этот крест понести надобно. Не искал отец Федор виноватых, молился лишь об умиротворении, да чтобы Бог вразумил и тех, и этих.

Даже когда снаряды над храмом курсировать начали, когда сыпались оконные стекла соседних хат, когда минометная мина взорвалась в церковном дворе, ранив сторожа, и в большом селе остались только сидящие по подвалам старики и старухи, священник о мире Бога просил да о погибших молитвы возносил.

Вот и сегодня до обеда грохотало недалече, со стороны большой автотрассы. Потом стихло. Батюшка даже приободрился немного, но вскоре понял, что не к добру эта тишина, когда с улицы ни звука. Даже собаки голоса не подавали, и храмовая дверь за полдня так ни разу и не скрипнула.

«Господи, вот так к концу дней своих и узнаешь, что такое зловещая тишина и давящая пустота», — подумал отец Федор, перекрестился да и поехал к себе в келью, которая рядом с храмом в бывшей сторожке располагалась.

Не удалось священнику добраться до своего маленького домика. Гость помешал. Да еще какой! Таких на приходе отродясь не бывало.

Прямо у церковных ворот, прогрохотав гусеницами и подняв облако пыли, остановился военный бронетранспортер с двумя белыми полосками на броне.

«Украинская армия», — произнес про себя отец Федор, развернул коляску и покатил навстречу вылезавшему из военной «черепахи» офицеру. В том, что это именно офицер, батюшка не сомневался, хотя на новых формах рассмотреть звездочки на погонах издали невозможно. Властность и начальственность сразу видны, да и немалые годы армейские себя выдают и манерой, и взглядом. Даже говорить ничего не надобно…

— И зачем же ты, воин, прикатил к храму на этой бесовской телеге? — начал с вопроса отец Федор и продолжил: — Свечку поставить или молебен отслужить? Так в храм с оружием никак нельзя.

Офицер подошел к коляске священника и по-военному представился:

— Подполковник Сидорчук.

А затем сложил руки лодочкой и, пригнув голову, добавил:

— Благословите, батюшка.

Отец Федор, сменив суровый взгляд на более ему присущий, осенил подполковника крестным знамением, но вопросы задавать продолжил:

— Так чего на ночь глядя прикатил? Какая нужда?

— Так просьба у меня, батюшка, — смиренно ответил офицер, — очень серьезная просьба. Помощь ваша необходима.

— Тогда пошли в келью, — предложил священник. — Или в храме поговорим?

— В храме тяжко будет об этом говорить, пойдемте к вам, — сказал подполковник.

— В келью так в келью. И чайку попьем, к разговору он всегда надобен.

Пока отец Федор готовил чай, подполковник рассказывал:

— Я, отче, командую батальоном, причем батальоном срочников. Пацаны одни, по восемнадцать-девятнадцать годков каждому. Не хочу сказать, что не обучены солдатики, но опыт боевой у них на нуле, да и жизни они еще не видели. Нам же приказано к границе выходить, а на пути три села, где ваши «сепары» стоят и, насколько мне известно, пропускать нас не собираются.

— Ты мне вот что скажи, — прервал офицера священник, — зачем вы вообще сюда пришли? Кто вас звал?

— У меня приказ, отче, я военный человек, присягу принимал и приказ должен выполнять.

— А если тот, кто приказы отдает, не в своем уме? — не унимался священник. — Если им лукавый правит? Это надо же — свои своих убивать пришли!

— Батюшка, — взмолился офицер, — давайте хоть с вами не будем политиков обсуждать! Тут иное, сегодняшнее и страшное намечается. Помогите! Политики уже натворили, ребят спасать надо. Ведь ваши сорокалетние мужики перещелкают их, как курчат. Они ведь местные. Каждый кустик знают и все овражки им знакомы, да и мотивация…

— Это так, — подумав, согласился священник. — И чем же я помочь могу? Молитвой? Так молитвой приказ сатанинский вряд ли остановлю, тем паче исполнители уже начали его исполнять.

Подполковник встал из-за стола, повернулся к иконам, перекрестился и, глядя в глаза отцу Федору, попросил:

— Отче, Христа ради съездите сегодня к командиру местных военных, поговорите с ними. Пусть мое предложение обсудят.

— Какое предложение? — не понял священник.

— Вот карта, я здесь все обозначил. Мы повоюем пару дней, но в разные стороны, а потом… Я найду способ увести батальон из этого района. Это уже мои проблемы.

Отец Федор долго молчал. Размышлял, насколько искренен его нынешний посетитель, но сердце подсказывало: честный человек пред ним. И все же…

— Пойдем-ка, служивый, в храм. Помолимся и решим, — подвел итог разговору священник.

После молитвы позвонил батюшка своему молодому преемнику, и поехали они в соседнее село к командиру местного ополчения…

* * *

Два дня грохотало в полях, балках и посадках. Военные лупили во всю мощь по юго-востоку, а «сепары» — по северо-западу. Кроме расплодившихся этим военным летом зайцев, фазанов и кабанов, никто не пострадал.

А подполковник слово сдержал. Увел своих молоденьких солдат на третий день…