В последние дни отец Стефан пребывал в ежедневной задумчивости. Даже во время службы паузы делал. Да и как не останавливать себя, если молиться надо, а не механически возглашения и просьбы к Богу проговаривать? И настраивал себя на молитвенный лад, и головой тряс, чтобы от навязчивых мыслей освободиться, но все едино — как ни старался, иное в голову проникало и от главной священнической обязанности — службу Божию с умом править — отвлекало. Когда же батюшка понял, что и исповедовать уже толком не в состоянии, он просто испугался. Нельзя не испугаться, если тебе о грехах своих рассказывают, совета пастырского ожидают, а ты лишь, как робот бездушный, выслушиваешь, да общие, обыденные фразы изрекаешь.

Благо духовник рядом. Собрался вечером, таратайку свою завел и поехал в то село, где знаток всех священнических тайн и искушений проживал и служил, о горе своем рассказывать.

Духовник был дома, городил будку для старого и чем-то на него похожего Барсика. Неловко сравнивать умудренного опытом седовласого старца с дворнягой, но то, что все священники это сходство находили, подтверждало: если в любви к окружающим тебя пребываешь, то окружающие твои свойства и черты воспринимают.

Знаток, носитель и разрешитель всех окрестных поповских грехов и житейских бед вкупе с соблазнами приезду отца Стефана не удивился и сразу с ним в храм направился.

— Ты, отче, без предисловий, с главной страницы начинай, — приказал духовник.

— Так это главное мне уже вторую неделю спать не дает, — тут же ответствовал отец Стефан и продолжил: — Я уже и служить толком не могу.

— И что же за зверь такой тебя мучает?

— Понимаете, отче, — начал свой рассказ отец Стефан, — пожертвовали мне православные из соседней российской области деньги. По нашим меркам сельским, сумму очень приличную, для прихода, можно сказать, сказочную. Собрались мы после службы почти всем приходом, чтобы решить, как их правильно использовать да за любвеобильных жертвователей молиться. Долго рассуждали, судили, рядили и всё согласия не находили. Да и как найти, если на приходе дыра на дыре после войны этой нежданной. Купол снарядом насквозь пробит, ограда вся как решето от пуль и осколков, а в караулке вообще крыша сгорела. Стараемся, конечно, поправить, но по временам нынешним и безденежью сплошному на годы ремонт затянется. И тут деньги эти нежданные…

— И не договорились? — спросил, улыбнувшись, духовник.

— Да нет, батюшка, — продолжил отец Стефан, — к решению пришли. Как раз когда спорили, металл или доски покупать, бабулька из соседнего с церковью дома с просьбой пришла. Плачет. Говорит, что в аптеку лекарство от давления привезли, но если она его купит, то и на хлеб не останется. Пенсий уже ведь который месяц не платят. Тут и все остальные загомонили, загалдели, что скоро по домам не то что анальгина, простого йода не останется.

Духовник даже остановился после этих слов священника. Остановился, перекрестился, за руку отца Стефана взял:

— Видишь, отче, как Сам Бог вам решение подсказал?

— Что подсказал? — не понял батюшка. — На лекарства деньги потратить или как? И где я их возьму?

— Да там и возьми, откуда тебе денег дали.

— В России, что ли?

— В ней, в ней, — утвердительно указал духовник.

— А граница, отче? Ведь не пропускают медикаменты! Там воз документов оформлять надобно. У меня всё пожертвование на эти согласования, печати и формы таможенные уйдет! — не унимался отец Стефан.

Духовник же сменил милость на строгость:

— А молитва твоя на что? Или не веришь, что Бог помочь может? И, кстати, мне от ревматизма мазь привезешь, утром разогнуться не могу, так и топаю до храма буквой «зю».

В сомнениях возвращался на приход батюшка. Да и как не тревожиться? И в мирные времена на таможнях вечно проблемы возникали, а теперь, когда с одной стороны в камуфляже да с автоматами, а с другой — строгости документальные и осмотр доскональный, тем паче задумаешься.

Сомневайся не сомневайся, а ехать придется. Духовник благословил, никуда не денешься.

Через день пересекал отец Стефан «священные рубежи» непризнанной республики и границу сопредельного государства Российского. Грустно пересекал. Во-первых, в очереди пришлось долго простоять, а во‐вторых, когда документ на провоз транспортного средства заполнял, увидел на российской таможне стенд, а на стенде — грозный перечень того, что вывозить категорически запрещено. Предпоследним пунктом, после оружия, антиквариата, наркотиков и прочих грозных «нельзя», значилось: «медикаменты».

Успокаивал себя настоятель ностальгическими воспоминаниями, как во времена не столь давние пропустили же целых два ящика кагора, хотя не больше двух литров в правилах таможенных оговорено было, и многое иное, для прихода необходимое, провозилось большими партиями, хотя и не положено было…

Понимали служивые, что дело не торговое, а богоугодное, да и практически у каждого стража рубежей священных, что там, что здесь, крестики под формой присутствовали.

Но сейчас, когда с одной стороны еще громыхает и бои не столь давно прямо по границе прошли, строгости не просто усилились, они преумножились.

Уныние — дело нехорошее, по христианским понятиям грешное, но и после пересечения границы, направляясь по непривычно ровной асфальтированной трассе в областной центр сопредельного государства, отец Стефан в сплошных унылых раздумьях пребывал. Не выходил из головы запрещающий перечень таможенный.

«Куплю, и отберут, да еще и накажут», — только так и думалось. Чтобы хоть как-то отвлечься от тоскливых мыслей, батюшка решил магнитофон послушать, где у него рассуждения Паисия Святогорца записаны были. Может, старец приснопоминаемый, подвижник времен наших чего подскажет?

Не зря включил. Тут же и услышал: «Благий Бог примет во внимание и особенности нашей эпохи, и условия, в которых нам приходится жить, и спросит с нас в соответствии с этим. И если мы предпримем хотя бы малый подвиг, то увенчаемся больше, чем христиане древней эпохи».

Повеселел батюшка от наставлений подвижнических. Как не возрадуешься, если на «малый подвиг» направляешься?

Подъезжая в нескончаемой колонне машин к городу, отец Стефан, конечно, своих гордых мыслей устыдился, да и новая проблема определилась: где эти медикаменты закупить, если через каждый квартал сплошные вывески аптек в глаза бросаются? Слава Богу, троллейбус подсказал, который батюшка обогнать решил. На боку машины зеленым по желтому было выведено: «Лекарства для вас. Дешевая аптека». Пришлось притормозить, чтобы адреса под крупными буквами рекламы прочесть. Один из адресов рядышком оказался. Именно туда священник и покатил.

Через час жигуленок отца Стефана напоминал торговую повозку времен перестроечных челночников. Медицинско-фармацевтический характер груза был мгновенно определяем не только по наличию коробок с лекарствами на заднем сиденье и в багажнике, но и по вполне ощутимым запахам валерьянки, корвалола и прочих лечебных ингредиентов.

Сердобольные работницы аптеки, узнав, откуда прибыл священник, не только сбросили цену, но еще и добавили свое пожертвование больным прихожанам. Батюшкино «Спаси Господи» хоть и было многократным и сердечно-искренним, все же звучало печально. Да и как не печалиться, если каждая упаковка лекарств вызывала в воображении отца Стефана не видение вылеченного духовного чада, а строгое лицо таможенника вкупе с пограничником? Предпоследний пункт таможенных правил покоя не давал и превращался в грозное, громадное, непреодолимое препятствие из колючего слова «запрещено».

Перекрестился батюшка, иконку на стекле лобовом поправил, крест на подряснике рукавом протер, дабы сверкал позолотой, молитву прочел и поехал. К границе.

Над таможней, на каждом из пятнадцати высоких металлических столбов горело по пять-шесть прожекторов. Отец Стефан за два часа их уже несколько раз пересчитал. А что еще было делать? На штрафплощадке книжку не почитаешь; буковки из-за мыслей в слова не складываются. Не до чтения при тревожной неизвестности. Даже подумалось «зря духовника послушался». Данное смущение батюшка все же быстренько отогнал и решил усиленно и непрестанно молиться. Благо для этого пособий не требуется. Да вот беда приключилась, о которой и в молитвах говорится «ум мой о лукавствии мира сего подвижеся», — мысли мирские одолевали. Не шла молитва…

И немудрено, если в голове только молодой таможенник, который, увидев дюжину заполненных медикаментами коробок, полностью занявших заднее сиденье жигуленка, тут же потребовал декларацию, а ее не было и быть не могло. На все объяснения отца Стефана следовало лишь стандартное: «Без разрешительных документов провоз запрещен!»

Растерялся батюшка, замельтешил, даже возмущаться начал, но, слава Богу, сумел себя остановить. Остановить-то остановил, а что делать, не знал, не понимал и не представлял.

— Скажите, — обратился отец Стефан к непреклонному стражу российских рубежей, — а могу я с вашим начальством поговорить? Где оно находится?

— Можете, но идти к нему не надо, оно сейчас само сюда придет.

И действительно, спустя несколько минут к машине контрабандиста в священном сане подошел более представительный по годам и по званию таможенник. Заглянул в машину и в багажник. Покачал головой. Сказал глубокомысленное «м-да», а затем обратился к священнику:

— Куда везете?

— На приход, — начал объяснять отец Стефан. — Пенсий у стариков нет, зарплаты тоже задерживают. Болеют люди. Вот земляки ваши православные помогли.

Таможенный начальник еще раз сказал: «м-да». Покачался с ноги на ногу, зачем-то постучал по колесу священнической колесницы ботинком и задал новый вопрос:

— А счет из аптеки есть с полным перечнем лекарств?

— Конечно, конечно, есть, — затараторил батюшка. — Сейчас, сейчас покажу.

Начальник внимательно рассмотрел бумаги с печатью, еще немного на ногах покачался и сказал в третий раз: «м-да». Затем добавил:

— На штрафплошадку машину. А вас, — главный таможенник обратился к священнику, — мы скоро позовем.

Это «скоро» длилось уже больше двух часов. Прожектора над таможней постепенно меркли. Рассвет, хмурый, как и отец Стефан, начался строго по положенному ему графику. От неопределенности и усталости батюшку все сильнее клонило ко сну, но поспать не дали. Молодой таможенник, который изначально границу перекрыл, в стекло ветровое постучал:

— Святой отец, вам нужно на второй этаж подняться, там кабинет начальника. Вас ждут.

Перекрестился священник, сказал свое любимое: «Пусть будет, как будет, а будет так, как Бог даст» — и пошел в главный кабинет силовой структуры за приговором.

В кабинете главного таможенника за столом сидели двое. Представительные, в форме, но тоже невыспавшиеся. Кроме бумаг и чая, перед ними на столе стояла приличного размера картонная коробка.

Разговор начался со стандартного: «м-да». После паузы последовало продолжение:

— Значит, так, отец-батюшка, больше так поступать не рекомендую и очень настоятельно советую, прежде чем к нам заезжать с таким грузом, все надлежащим образом оформлять. — Затем, обращаясь к напарнику, начальник с улыбкой посетовал: — Не, ты представляешь, я в полпятого утра в окружную звонил из-за этого нарушителя…

Напарник сочувственно покачал головой, а глава таможни, удовлетворенно взглянув на отца Стефана, завершил свою мысль:

— …которое разрешило вам, отец-батюшка, провезти медикаменты.

Отец Стефан вспомнил ворону крыловскую, у которой «от радости в зобу дыханье сперло», — он ничего не мог произнести.

— А вот это, — продолжил главный таможенник, указывая на стоящий пред ним коробок, — наши ребята из таможни и пограничники для детей ваших приходских передают. Вы там держитесь.

— Спаси Господи! — только и смог вымолвить священник.

И заплакал.