Игорь Рутберг встретил их копающимся в двигателе небольшого экскаватора. Спрыгнул с гусеницы:

– Ванга? Привет, – произнёс удивлённо. – Какими судьбами?

– Здравствуй, Игорь, – сказала она. И замолчала.

– Сухов представился.

– Я знаю, кто вы, – улыбнулся Игорь Рутберг. – Поэтому я и назвал её Вангой. Чем обязан?

«Соломинки, соломинки, – у Ванги застучало сердце. – Их всё меньше… Тогда ты тоже встретил меня, беззаботно тренькая на гитаре. Объясняй. Объясняй немедленно! Я так хочу, чтобы это был не ты».

– Где твоя сестра? – услышала Ванга собственные слова.

– Какая из двух? – спросил он, совершенно не удивившись. – И зачем это они тебе понадобились?

Ванга задышала чаще и поняла, что, на самом деле, это ей сейчас надо держать себя в руках.

– Ну, не потому что нас интересуют ваши семейные тайны, – спокойно сказал Сухов.

– Да нет никаких тайн, – Игорь Рутберг пожал плечами. – Так в чём дело?

– Протасова, Елена Павловна, работает…

– Я знаю, кем она работает, – прервал Сухова Игорь Рутберг. – И у кого. Она так решила. Это наказуемо?

– Игорь, ты знаешь, о чём мы говорим, – сказала Ванга.

– Да, я слежу за окружающим миром, – согласился тот. – Писатель Форель – любопытный персонаж. И все эти убийства вокруг него… От меня что-то нужно?

Но Сухов не дал Ванге больше говорить:

– Нам известно, что ваша вторая сестра находится сейчас здесь, – сообщил он. – Ольга Павловна Орлова.

– Верно, – подтвердил Игорь Рутберг. – Вот её машина… Их дом подвергся ночью нападению, и она приехала ко мне. Вас это удивляет?

– Мы хотели бы с ней поговорить.

– Я дал ей успокоительное, и сейчас она спит. Вообще-то, она приехала в шоке. Ладно, давайте, выкладывайте, что вы там себе нафантазировали, а то у меня дел по горло.

И опять Сухов не дал Ванге говорить:

– Сами копаетесь в экскаваторе?

– Люблю возиться с железками, – усмешка. – Это ведь тоже не наказуемо. Сухов, мне известно, что у вас похитили дочь, и я вам очень сочувствую, но давайте не ходить вокруг да около.

Пространство вокруг них наэлектризовалось. Но Сухов продолжал говорить спокойно, и Ванга поняла, что он делает. Нашла коса на камень. Игорь непробиваем, у них на него ничего нет, и он знает это. И может их выставить в любую минуту. Здесь Ванга, и он пока оказывает им любезность. Но коса нашла на камень. И Сухов будет так же говорить, отрабатывая прямо сейчас по ходу дела свою версию, и ждать, кто первым из них ошибётся и совершит прокол.

– Сегодня ночью, – Сухов вздохнул, – как раз в момент нападения на дом Орловых, мне пришли от Форели два любопытных сообщения. Не хотите ознакомиться?

– Нет.

– Я могу прочитать, но лучше посмотрите сами – возможно, там что-то личное. А возможно – больше.

– Ладно, хоть вы и тратите моё время впустую…

Игорь Рутберг посмотрел. Телефон Сухова находился в руках владельца:

– Полагаю, «Крёз» – это синоним слова «олигарх», а «клининг-менеджер» – уборщица. Как вы это прокомментируете? – спросил Сухов.

– Что именно? Форму изложения эксцентричного писателя?

– Суть.

– Почему моя сестра у него работает? – Игорь Рутберг рассмеялся. – Хочет.

– Суть не в этом, – усмехнулся Сухов. – Посмотрите второе сообщение.

– Такой же бред.

– Конечно, имя матери не может быть отчеством. Здесь я вынужден согласиться.

Что-то услышала Ванга в голосе Сухова. Какую-то холодную решимость, когда все сомнения уже позади. Он не уйдёт отсюда без дочери. Или без… Только б он не наделал глупостей! Но Сухов уже убеждён; он что-то поймал, какую-то эмоцию, пока только её, и он будет давить, капля за каплей, ком за комом, пока это не вызовет лавину. Все домыслы сложились в картину, капли, комья, кусочки, склеенные этой эмоцией, но ему нужны не доказательства, не только они, он больше не верит в правосудие, ему нужна его дочь. И он уже отсюда не уйдёт.

– Вернее, неточно выразился, – голос Сухова звучит уже несколько нудновато. – Редко кто берёт имя матери своим отчеством. Ведь так, Игорь Марленович? Точнее, Игорь Павлович. Ведь отца вашего звали Павел Протасов. Имя, известное в советских академических кругах.

– Смотрю, вы неплохо покопались в моей биографии, – Ванга услышала в голосе Игоря Рутберга то ли насмешку, то ли угрозу. – Но тоже не за семью печатями. Всё было сделано официально. Так в чём проблема?

– Отчество, – словно впервые услышав это слово, произнёс Сухов. – Верно? Ведь Марлен Рутберг была вашей матерью. Так появился Игорь Марленович Рутберг?

Игорь вздохнул. И Ванга вдруг увидела, что Сухов может оказаться прав. Но мужчина, которого она так хотела бросить, уже решил отшутиться:

– Что в имени тебе моём…

– Не только фамилию Протасов, но и отчество, – Сухов всё не унимался. – Имя матери, которая, возможно, убила собственного мужа. А может, это был сын, защищая мать? Или кого-то из сестёр? А, Игорь Марленович, как?

– Убирайтесь, – процедил Игорь Рутберг.

– А покопался не я. Нет, – признался Сухов. – Для этого был нужен более эксцентричный ум, как вы выразились. Покопался Форель. И про Мадам свою тоже всё понял эксцентричный Форель. Что вы ему ввели? Чтоб писатель не смог выразить элементарные вещи?

– Вон.

– Что происходит, Игорь?! – сказала Ванга.

– Вон, оба! И без ордера больше не являйтесь. Если сможете достать.

– Ольга Орлова ведь приехала сюда не за помощью, да? Она тоже догадалась, верно?

– Если найдётся прокурор, который вам его выпишет.

– Я полагаю, её жизни угрожает опасность. И вот ещё вопрос: на чём вы прокололись – случайные совпадения или перестали видеть края?!

– У вас будут очень большие проблемы, Сухов. Сам напросился. А теперь убирайтесь отсюда.

– Младшая сестра, которая очень давно, совсем девчонкой порвала со своей семьёй. Это произошло в тот год, когда умерла Марлен Рутберг?

– Пошёл ты, сука…

Ванга увидела, что через лицо Игоря как будто прошло пятно темноты, видоизменив, почти трансформировав его в лицо незнакомца.

«Эмоция, – подумала Ванга. – Какая-то чудовищная, но всё ещё эмоция. И это всё ещё можешь быть не ты».

А Сухов увидел кое-что другое. И понял, что не ошибся. И провоцировать хозяина дома больше не имеет смысла. В тот момент, когда им указали на дверь, он успел это увидеть. Нижний подвальный этаж, окошко. Глухое окно, до которого ещё надо было дотянуться. И тому, кто сейчас сумел сделать это, понадобилось неимоверное количество сил. И лицо его было искажено такой же неимоверной мукой, как на пробковой панели, где Эдвард Мунк поведал миру о том моменте, когда зарождающийся вопль становится криком, выброшенным в ультимативную пустоту. Но там, за этой гранью, по ту сторону боли и отчаяния, которых Сухову было уже не спутать, и могла родиться надежда. В доме находится кто-то ещё, о ком хозяину не известно. И Сухов вцепился клещами в эту надежду, вспомнив странные слова Ванги про «Доместос» и странное имя Дюба. И Игорь Рутберг мгновенно понял это, увидел в отсвете Суховских глаз. Он успел прореагировать, сделал шаг назад, когда Сухов надвинулся на него и сказал:

– Где моя дочь, ублюдок?

(Тебе придётся сделать так, чтобы здесь стало темно, – он указал ей на сердце. – А потом придётся научиться там видеть.)

Оставалось ещё две ступеньки, но почему-то руки теперь не слушались. Жар… Два дня или больше. Наверное, если б у него было заражение крови, он бы уже умер. И Дюба помочился на открытые раны, но они всё равно загноились. Лестница начала расплываться перед глазами, а сердце пыталось выскочить из груди.

«Только не отключайся», – сказал сам себе Дюба.

Но сознание не желало слушаться. Он обещал девочке их вытащить, да вот, в последний момент сплоховал. Сейчас, только чуть передохнуть и ползти дальше. Сзади:

звук приближается, или показалось? Дюба ухватился за верхнюю ступеньку, попытался подтянуться, и тут же что-то вцепилось ему в ноги,

стало тащить обратно, повиснув гирями, вызывая нестерпимую боль. Он положил голову на деревянную ступеньку лестницы, чуток передохнуть, и дальше, вот он, верхний порожек, совсем близко. Правда, чёрные точки перед глазами кружатся мухами… Дюба сделал ещё одну попытку подтянуться, и тогда это что-то словно вгрызлось ему в спину, ухватив горло в тиски, и принялось душить. А лестница под ним дрогнула, поплыла, и он провалился сквозь неё, вниз, в темноту, увлекая за собой того, кто сейчас со злобным хохотом душил его. Карлика. Здесь, внизу, истинный хозяин и страж зиндана. Дюба видит лестницу, по которой только что полз, она совсем другая, погружена в сумрак, лишь снежинки пепла кружатся в воздухе.

«Здесь, внизу, у нас всё другое. Оставайся, будем играть вместе. И тогда тебе не будет больно».

Только их тут двое, карликов с лицами ангелов, такими, какими он видел их в медальоне.

– Я не могу, – говорит Дюба. – И вам бы пора уже уйти. Не могу, я обещал, мне надо наверх.

Они начинают хохотать:

– Попробуй!

Дюба нащупывает под собой гладкую поверхность лестницы, она становится твёрже, за неё уже можно ухватиться, сейчас, сейчас…

– Попробуй! Только тогда не хнычь от боли. Сам виноват! Тогда мы поиграем с тобой по-другому.

Дюба делает попытку подтянуться, доска лестницы вроде бы только что стала твёрже под его пальцами, только она пытается куда-то перевернуться, и Дюба может просто сползти, слететь с неё, а карлики начинают вгрызаться в его открытые раны, в его горло, где теперь боль разливается расплавленным железом. И это конец. Они не выпустят его отсюда. Дюба без сил, он просто лежит. Наверное, они правы – он не сможет, он сплоховал, и лучше ему остаться здесь, где покой и где не будет больно. Не так и плохо, и, может, ему ещё понравится играть с ними – здесь, внизу, много всего интересного, и даже где-то папаха с костылями, которые должны были забрать жизнь командира, да оставили его без ног.

– Вставай, поднимайся, хотя бы насколько сможешь, – говорит себе Дюба, а может, это его розовый слон, как тогда, в госпитале, когда он вытащил его из зловонной трясины, тьмы. – Поднимайся, надо выбраться отсюда, ты обещал.

Конечно, это его розовый слон. Не пыльная доска лестницы под пальцами, а хобот старого друга, который вытянет его отсюда, потому что Дюба обещал. И хоть карлики-ангелы будут бесноваться и грызть его, и, возможно, он умрёт от боли, но сейчас он поползёт вверх. Пока хватит сил…

Дюба открыл глаза. Розовый слон, старый верный друг, растаял в воздухе, но ему вдруг стало значительно легче. Одежда насквозь пропиталась потом, но сознание не плыло больше.

– Ты не криворотыйкрючконос! – услышал он. Эта женщина снова была здесь, стояла и, склонив набок голову, сонно смотрела на него.

– Нет, – сказал Дюба. И вспомнил про молоток за поясом брюк.

– Ты его прихвостень, – догадалась она. – Тогда ты мне не нужен.

– Не нужен, – согласился Дюба.

– Я разберусь с ним, и тогда ты тоже уйдёшь, прихвостень.

Она развернулась и, качнувшись, направилась прочь, даже не затворив за собой дверь.

Дюба посмотрел ей вслед и прислушался. Видимо, он пробыл в отключке совсем недолго. Разговор командира и того, кто прибыл с Вангой, всё ещё продолжался. Дюба увидел идущую вдоль стены вертикальную трубу и понял, что успеет. Как бы ему ни было сейчас больно, он поднимется к окошку и разобьёт стекло молотком.

– Я обещал, – прошептал Дюба.

…Ванга знала, что Сухов обладал превосходной реакцией. И был очень неплохим стрелком. В служебном тире у них это даже превратилось во что-то типа игры: тот, кто хоть раз не положит пулю в яблочко, вечером платит за пиво. Иногда проставлялся Сухов, но чаще Ванга. Сегодня ей пришлось убедиться, что Игорь Рутберг не уступает Сухову в скорости реакции, а, пожалуй, и превосходит его.

– Где моя дочь, ублюдок? – сказал Сухов, делая шаг вперёд. Служебный макаров уже извлечён из кобуры. Ванга тут же потянулась за своим оружием. И увидела это. Ствол с глушителем образовался в руках Игоря Рутберга внезапно, словно это был какой-то фокус на шоу иллюзионистов. Только что в короткий миг все эфемерные соломинки окончательно порвались. Игорь держал ствол обеими руками, направив его ровно в лицо Сухова. И был совершенно спокоен. Как будто так управляться с оружием было для него привычным делом. Ванга, справившись с изумлением, взяла Игоря Рутберга под прицел. Показалось, что мгновения, пока они так втроём стояли, тянутся бесконечно. Лишь холодок, и капельки пота на лбу, о которых никто не знает. Наконец Игорь чуть пошевелился:

– Патовая ситуация, – заметил он. – Точнее, цугцванг. Ну, и что будем делать?!

Холодок… Он практически повторил слова Форели. Ванга шмыгнула носом и тоже пошевелилась.

– Игорь, ты… – изумление, оказывается, всё-таки не покинуло её: она видела его каким угодно, мужчину, которого собиралась бросить, но Игорь и оружие всё же не укладывались в голове, как и многое другое сегодня не укладывалось в голове и сердце; и Ванга, лишь указав стволом на очевидную вещь, произнесла: – Глушитель?

– Спокойно, дорогая. Сейчас лучше всем поспокойней.

– Ты многого не знаешь о нём, – ровно произнёс Сухов. – Спецподразделение. Секретное. Бывший офицер.

– Неплохо, следак Сухов, знаешь свою работу, – похвалил Игорь Рутберг, усмехнулся и подмигнул им. – Не бывает бывших.

– Ты – бывший, – холодно, но без угрозы сказал Сухов.

– Кэтрин, дорогая моя, ты станешь в меня стрелять?

– Если понадобится, – сказала Ванга.

– А я нет! Даже если понадобится, вот в чём между нами разница. Там, в доме, Дюба, да?

Ванга быстро кивнула.

– Вот куда он пропал, – понял Игорь Рутберг. – Дюба, тёзка… Он исчез с камер наблюдения, когда шёл к реке. Теперь ясно, – вздохнул. – Я скажу вам, что будет: возможно, Ванга ещё и успеет меня зацепить, хотя вряд ли, но для тебя, следак Сухов, при всём уважении, – без шансов. Я буду быстрее. Подумай об этом и о дочери, которую пришёл забирать.

На мгновение дыхание Сухова застыло, и указательный палец чуть теснее прижался к спусковому крючку.

– Тс-с-с, следи за пальчиками, – насмешливо напомнил ему Игорь Рутберг. – Очень-очень спокойно.

– Где девочка? – быстро произнесла Ванга.

– Здесь. С ней всё в порядке, – немедленно отозвался Игорь Рутберг, не сводя взгляда с Сухова; кивнул, вроде как даже с одобрением, Ванге. – Не сделайте её сейчас сиротой.

Сухов помедлил. Он видел, с какой скоростью в руках Рутберга появился ствол. Даже если Сухов успеет открыть огонь первым, ему не избежать ответного выстрела.

«Ксюха», – подумал он. И спросил:

– Что ты предлагаешь?

– Сделку с дьяволом, – снова усмехнулся Игорь Рутберг. Сухов видел, как в его глазах пляшут огоньки.

Ванга увидела кое-что другое. Не только то, как все камеры видеонаблюдения развернулись и смотрят на них. Ещё кое-что. Сумела различить за распахнутыми настежь дверьми в прохладной темноте дома.

Женщина, прозванная с лёгкой руки писателя Форели «Мадам», стояла над постелью своей спящей сестры и задумчиво изучала её разбитое лицо.

– Криворотыйкрючконос, – пробормотала она.

Брат не пожалел на разноцветного ангела её лекарства, и теперь она крепко спит. Мадам повела носом – какая уродина! Эта спящая принцесса насквозь пропитана тьмой, притащила с собой своего прихвостня, и из-за неё теперь всё разрушится. Уродина, такая же мерзкая давалка, как и эта ноющая похотливая сучка! Все давалки одинаковы. Но теперь она найдёт на них управу, и брат больше не остановит её. Давно надо было! Тогда она послушала брата, но теперь ей придётся защитить и его. Потому что криворотыйкрючконос здесь, в доме, весь дом стал им, и он привёл с собой прихвостней, которые угрожают во дворе брату.

– А я предупреждала, предупреждала же, – с сонной отстранённостью пробормотала Мадам. – Предупреждала…

Она защитит брата так же, как и всю жизнь защищала эту похотливую сучку, она сделает это для него. И дом тогда подпалила не наша, как думали некоторые, ноющая мамаша, у которой там вроде бы с горя крыша поехала, вроде как-то так… Бедняжка, брат любил её. Но теперь она защитит всех!

– Криворотыйкрючконос, – мадам коснулась разбитой припухшей Ольгиной губы, в её изучающем взгляде мелькнуло что-то новое, какой-то дремучий интерес.

Защитит! Только она сделает это не здесь. А на глазах брата. Чтоб он увидел, как она старается для него.

Мадам стащила за ноги Ольгу с кровати. Ударившись с глухим стуком об пол головой, та застонала, но не проснулась. Уродина даже ничего не почувствует, но надо торопиться. Больше не заботясь о том, что она, возможно, сломает спящей Ольге шею, Мадам потянула её волоком по лестнице вниз.

Она сделает это для него. На глазах брата Мадам задушит криворотокгокрючконоса.

– Игорь, – произнесла Ванга.

– Тс-с, тихо, спокойно, и все останутся живы. Вы сейчас сможете отсюда уйти и забрать девочку. Или примерить на себя медальки, что поймали Телефониста. Только вряд ли вы их получите. Ну как?

Сухов молчал.

– Ну как, что ты выберешь? – настойчиво поинтересовался Игорь Рутберг, но теперь он обращался только к Сухову. – Счастливую жизнь дочери или служебный долг?! Хотя, – усмехнулся, – ты ведь здесь не из-за мусорского долга, верно?

Сухов вдруг почувствовал, каким тяжёлым стало оружие в его руках и какое оно холодное.

– И ничего не было? – произнёс Сухов. Теперь в его глазах плавал этот масляный огонёк.

– Я понимаю, жить с этим будет трудно. Но ведь жить, – резонно заметил Игорь Рутберг. – Вас отстранили от дела, герои… Девочка даже не поймёт, где находилась. Всё остальное – детали. И много-много счастливых лет впереди.

И тогда Сухов удивил его – он улыбнулся:

– Да я не об этом. Ты-то куда денешься?!

Игорь Рутберг оценил такое ведение дел, кивнул:

– Ты лучше о себе подумай! А я о себе позабочусь. Но для этого надо положить оружие. Ну, как, Сухов?

– Игорь, но ведь ты был со мной! – не выдержала Ванга. – В тот вечер, когда…

– Две свечи? – теперь он с улыбкой кивнул Вангиной реплике, однако не сводя взгляда с Сухова. – Интернет вещей, дорогая моя, я не раз тебе говорил. Я видел, что ты ужинаешь напротив, твой телефон подсказал, и включил свет. Только меня не было в нашем гнёздышке на Фрунзенской. Элементарно, Ватсон, прости, что передразниваю: ты собиралась меня бросить, я знал, что не прибежишь сразу, по первому зову. И пришёл туда за несколько минут до тебя. По первому нет, но всё равно прибежишь – такова твоя природа. Ещё я видел, как ты стояла на мосту, пудрила мозг какому-то парню – романтическое свидание… Возможно, стихи. И всё не решалась, что выбрать. Но в итоге-то прибежала всё равно ко мне. Природа… И я не осуждаю тебя за это. Видишь, следак Сухов, ты тоже многого о ней не знаешь.

– Мерзавец, – глухо и жёстко выдавила Ванга. Её лицо покраснело, как от пощёчины. Но она не стала смотреть на Сухова. И снова покосилась в темноту дома.

– Не осуждаю никого из вас. Так вам ли осуждать меня? Все те женщины пошли со мной сами. И умерли в момент наслаждения, получив то, чего хотели. Не утверждаю, что прямо осчастливил их, не как в книжках Форели, но где-то похоже. Ну, Сухов, чего решил?

– Заманчиво, – произнёс Сухов.

Периферийное зрение: Ванга видит что-то. Сухов не знает, что именно, ему достаточно скосить взгляд, и Рутберг тут же этим воспользуется, а следующей будет Ванга. Рутберг врёт, в неё он тоже будет стрелять, теперь уже будет. Но она что-то видит. Дюба? Кто-то ещё?! Пространство становится ещё более наэлектризованным. И Сухов не ошибся.

– Игорь! – закричала Ванга. – Она сейчас задушит Ольгу!

«О чём она?» – мелькнуло в голове у Игоря Рутберга.

Он по-прежнему держал голову Сухова под прицелом и сейчас с трудом подавлял желание облизать губы, как в книжке этого проницательного Форели.

Экскаватор, с которым он недавно возился. Лобовое стекло затемнено, и в нём, как в зеркале, отражается дом, вход в дом, где находятся две его сестры, и в этом тёмном зеркале сейчас что-то промелькнуло. Элен страшно, с грудным всхлипом, вскрикнула, и раздался грохот.

– Заманчиво, – снова начал говорить Сухов.

Дюба увидел это, когда собирался разбить молотком окно. Дверь на верхний уровень цокольного этажа оставалась открытой, и Дюба увидел женщину, которая раздробила его единственную ногу. Она притащила тело другой женщины, которую Дюба никогда не встречал прежде, вероятно, той самой сестры, Ольги, о которой они говорили, и склонилась над ней. Дюба понял, что она собирается сделать. И убедился, что Ольга, к счастью, не мертва, потому что, как только безумица сдавила её шею, у той задрожали ноги. Но она не сопротивлялась, видимо, была без сил или под действием снотворных. Дюба посмотрел в темноту зиндана, из которого выбрался, и на двух женщин, одна из которых собиралась задушить другую. Этот дом действительно полон чудовищ. Он пришёл сюда к тёзке за помощью, розовый слон привёл его, но вот как всё повернулось. Девочка, которую надо спасти, и беспомощная женщина; Ксения и Ольга, и молоток в его руках, безжалостно раздробивший его ногу. До женщин вверх вели несколько ступенек, но Дюба их прекрасно видел.

– Прости меня, – проговорил он. – Я знаю, что ты могла бы быть хорошей.

И швырнул молоток. Наверное, если б его рука была твёрже и сильнее, он убил бы Мадам наверняка. Но молоток коснулся её челюсти уже на излёте, и Дюба закрыл глаза.

Сухов видел, как Игорь Рутберг на мгновение скосил взгляд куда-то за его спину, среагировав на грохот, и как он увидел там что-то, возможно, то же, что и Ванга, потому что глаза его застыли. И этого мгновения Сухову хватило.

«Я ведь обещал, что убью тебя», – успел холодно подумать он.

– Заманчиво, – повторил Сухов. – Но не подходит.

И нажал на спусковой крючок. А потом ещё раз, не позволив Игорю Рутбергу совершить ответный выстрел. И услышал, как тихо застонала Ванга, и понял, что она, скорее всего, зажмурилась, когда обе его пули пробили грудь человека, которого всё это время они называли Телефонистом.

А потом она всё же подбежала к нему, склонилась и заговорила:

– Дыши, дыши, мы сейчас вызовем скорую. Дыши…

И Сухов понял, что до конца своих дней, сколько бы ему ни осталось, он будет помнить интонацию её голоса. И ту тайну, с которой любовь перетекает в ненависть, и всё равно до конца не забывая обратную дорогу, тайну, которая, так или иначе не даёт покоя каждому, и которую так до конца никому не удалось разгадать.

Сухов подошёл, присел рядом. Ему бы отправиться за дочерью, но вот он пока подошёл сюда. Игорь Рутберг что-то пытался сказать.

– Тихо, тихо, – остановила его Ванга. – Тс-с…

– Она… жива? – прохрипел Игорь Рутберг.

Сухов посмотрел на женщину, известную ему как Мадам; видимо, молоток нанёс ей серьёзное увечье, как минимум сломав челюсть, может быть, и другие, гораздо более опасные травмы, но сейчас ответить на этот вопрос он не мог.

Сухов сказал:

– Моя дочь?!

– В подвале, торопись, – на губах Игоря Рутберга уже выступила кровь. – Код – сто шестьдесят три. – Он поглядел на Вангу, попытался ей насмешливо подмигнуть и всё-таки повторил свой вопрос:

– Она жива?

– Кто? – странно спросил Сухов.

– Ольга, – ответил Игорь Рутберг.

– Жива, – Сухов кивнул. – С ней всё в порядке.

– Хорошо, – отозвался Игорь Рутберг. Кровь из его рта уже шла потоком. Но всё-таки он улыбнулся. А потом закрыл глаза. И перестал существовать.