Форель бил свою боксёрскую грушу. Колотил нещадно, нанося удар за ударом. Она была ему верным другом, и иногда он обнимал её. Вдыхал запах, разглядывал фактуру, которую знал наизусть. И снова бил. Хоть окна оставались открытыми, даже зимой в мороз – форточка, и по дому гулял свежий весенний воздух, вся его майка насквозь пропиталась потом. Прямой удар, боковой, открылся, закрылся, быстрая серия ударов – груша была верным другом, умела забирать излишки агрессии. Когда работа не шла. Или случались проблемы похуже. Например, в такой день, как сегодня. Великий Урод разбудил его ночью и нашептал главу «Полёт Супергероя», лучшее, что было написано им о Телефонисте, но похоже, он сделал это не просто так. И тут же исчез, как только он перестал записывать. Великое свихнувшееся божество исчезло, ничего не прояснив, оставив, как всегда, разбираться со всем самостоятельно.

Ольге нужна помощь. Она в порядке, но ей нужна помощь, а он колотит тут грушу. И пишет роман, который уж лучше бы он оставил в покое, который, может быть, и не стоило начинать, хотя думать так – это тоже понемножечку сходить с ума. Заражаться ядовитыми миазмами чьего-то больного мозга, для которого его книга служит тем ещё питательным бульоном. Сколько там надо калорий определённого свойства, чтобы окончательно свихнуться?

Простак и Умник дали понять, что не против, чтобы он выкладывал фрагменты неоконченной рукописи в сеть. После «прямого эфира» уже настойчиво потребовали, чтоб он «бросил эту кость в горло Телефонисту».

– Вы же никогда не поддаётесь шантажу и не идёте на уступки террористов? – изумился он.

– А мы и не идём, – Простак поморщился. – Это вы выложите. Ваш текст, вы вправе распорядиться им по собственному усмотрению.

Простак даже уже не скрывал, что в паре с Умником он главный. Тем более, кто главный, на его взгляд, во взаимоотношениях с писателем. Который, в любом случае, виноват, если не прямо, то косвенно, хотя бы потому что не чувствует ответственности за джинна, которого выпустил из бутылки. Как будто Форель, как безумный генетик, создавал в пробирочке набор хромосом по выведению доблестного племени серийных убийц.

– А что, именно, где-то там, – обескуражил его Простак. – Вы же писатель, и умеете глубоко смотреть на вещи.

Удар, ещё удар; груша отвечает приятным диссонансом, серия ударов, а Ольге нужна помощь.

– Послушайте, Микола Васильевич, – Простак быстро слизнул насмешку со своего лица, – думаете, я не понимаю, для чего ему понадобился ваш текст в сети? Да лучше вас! Но мне необходим этот рычаг, ресурс для манёвра. Время. Мы не позволим ему запугивать и терроризировать целый город. Время, я уже близко. Надо бросить ему эту подачку, когда он… В конце концов, это лишь искусство переговоров. Его время заканчивается, я знаю, где искать, и когда он выползет в следующий раз, я уже буду там.

– Аминь, – сказал Форель.

– Опять за старое? – насмешливо возмутился Умник.

– Вы кормите его честолюбие, и без того в конец отъехавшее.

– Пусть, – отмахнулся Простак. – Считаете, что мы пляшем под его дудку? Отлично! Пусть. Если это позволит предотвратить хоть одно преступление… Подумайте об этом. И ещё вот о чём: иногда правильно спланированные акции в состоянии усыпить излишнюю бдительность. Он сделает ошибку, я знаю это и буду там.

Он подумал и сказал:

– Ничего вы не знаете. И похожи сейчас на заклинателей змей, – и тут же пожалел об этом. Две пары глаз, колючих, хоть и холодно-отстранённых, смотрели на него; плескавшаяся в них угроза была почти незаметна: он для них – просто пыль, с которой общаются лишь в силу возложенных функций. Он вдруг подумал, что Великий Урод пришёл бы от этих глаз в восторг: ещё одна форма хищников или сумасшедших, а потом решил, что стоит держать себя в руках, и пообещал: – Хорошо, я подумаю.

Удар, ещё удар. Прямой эфир, Простак и Умник, Сухов и его дочь Ксения, количество лайков и перепостов, а Ольге нужна помощь. Его помощь.

Он прекратил мутузить грушу. Сухов – профессионал, и сможет обеспечить охрану собственного ребёнка. И потом вряд ли ему нужна сама Ксения, – во всех его сюжетах нет и намёка на педофилию, – так, скорее, по словам Простака, рычаг для манипуляций. По крайней мере, так было, когда он готовил свой чудовищный прямой эфир. Но Сухова и Вангу снимают с дела. И это может быть по-настоящему опасным. Он в ярости, он решает, когда заканчивать игру и кому и когда позволительно покинуть стол, за которым идёт партия. И тогда рычаг может очень пригодиться.

Да, в другом смысле его Ксения не интересует. Но проблема в том, что он не оставляет живых свидетелей, и его никто никогда не видел.

Есть ещё одна проблема: Простак и Умник так и не решили до конца насчёт его самого, и все их сообщения и угрозы имеют двойное дно.

Он закончил тренировку, снял майку и направился в душ. Звонок от Ванги пришёл на его телефон, когда он собирался открыть воду.

Чуть ранее самой Ванге поступил звонок с незнакомого номера. И хоть у них с Петриком не висела под потолком боксёрская груша, она бы сейчас весьма пригодилась. Ванга ответила. И сразу всё поняла. Слегка удивившись ловкости своего абонента. Ну вот и маячок SOS сработал. Это была Ольга Орлова. Говорила с телефона охранника, у неё было не больше минуты.

– Не надо ничего объяснять, – попросила Ванга. – Давайте сразу к делу.

Но всё же Ольге удалось удивить её ещё раз:

– Помните то полосатое платье, «Валентино», в котором вы были на выставке? – спросила она.

– Конечно, – ответила Ванга. Выслушала Ольгу. Подумала: «А что? Может и сработать. Должно сработать». И дальше уже говорила сама. Только в конце разговора, на излёте отведённой им минуты Ольга позволила себе небольшую шутку, предупредив, что возможен проверочный звонок.

Умным женщинам часто приходится скрывать наличие мозгов. В основном, это стратегия, реже – тактика, но лишь в крайне редких случаях это превращается в подобную клоунаду.

– Хорошо, попробую изобразить из себя рублёвскую блондинку с накачанными губами, – пообещала Ванга.

Ольга не обиделась. Они с Вангой поняли друг друга.

– Как раз мой портрет, – печально усмехнулась она. – Только губы свои.

Ванга отключила связь. Снова вспомнила об этом ощущении надвигающейся катастрофы, испытанном тогда в гостях у Форели. И ещё подумала, что в его книгах подобная клоунада тоже частенько вторгается в область вопросов жизни и смерти.

– Нормальный у неё такой домашний арест, – осклабился новенький. – Вчера Ольга Павловна у нас покрасилась, сегодня снова спа-салон.

– Она не под домашним арестом, – холодно заметил крепкий молчаливый молодой человек, который в своё время не удостоил Гризли даже взглядом. – И уж точно не «у нас».

– Чего ты завёлся? – тут же стушевался новенький. – Я просто так сказал, к тому, что блондинкой ей лучше шло.

Собственно, совсем уж новеньким он не был. Работал у Орловых уже больше года, и они звали его так, скорее, по привычке.

– Шатенкой тоже ничего, – отметил крепкий молодой человек. С чего он, правда, завёлся? Это просто трёп, трёп ни о чём, чтобы скоротать время, и уж явно не попытка совать свой нос в чужие дела. Новенький ему, скорее, нравился – нормальный, спокойный мужик, в работе комфортный. И он миролюбиво добавил: – Женщины, поди их разбери…

– Это точно, – согласился новенький. Вряд ли он испытывал какие-то специальные чувства в отношении Ольги Павловны или Кирилла Сергеевича – парень был ровный, соблюдал нужную дистанцию. И это верно. В их работе единственно приемлемый вариант. А то могут быть проколы. Но оба насмотрелись и натерпелись от рублёвских жён, Ольга Павловна была другая. Даже в мыслях крепкий молодой человек называл её полным именем, Ольгой – редко. Когда думал о ситуации, в которую она вляпалась, и… когда случайно «забывал» свой телефон. Уже два раза его подводила память. Проколы, никуда от них не деться.

Машину велено было готовить на двенадцать, как раз успеют сгонять туда-сюда мимо пробок, и то, что вокруг полно спа-салонов, а Ольга Павловна предпочитает ездить в Москву, так это и вправду – женщины. На самом деле, крепкий молодой человек знал, почему он завёлся.

Происходящее нравилось ему всё меньше. К примеру, он запросто мог свозить Ольгу Павловну в город один, новенький тут вовсе не нужен. И хотя про «прямой эфир» он, как и все, тоже знал, вряд ли Ольге (как же она вляпалась в центр всего этого?!) что-то всерьёз угрожает. Тут вопрос не безопасности, а доверия скорее. Старый трюк: хозяин разводит и сталкивает людей, чтоб следили друг за другом, оно и верно – троим сговориться гораздо сложнее, чем двоим. Только немножко обидно от всего этого: крепкий молчаливый молодой человек давно с семьёй Орловых, и за всё это время ни разу не выказал какой-либо неблагонадёжности. Личные симпатии-антипатии тут ни при чём: правила определены, и они неизменны. Лишь только раз, когда «забыл» свой телефон впервые, он, глядя на Ольгу, позволил себе подумать: «Интересно, неужели она сможет уйти от Орлова?» Такие браки, как любое жёсткое деловое соглашение, не распадаются по вине слабой половины. Но… Ольга изменилась, невзирая на, чего уж там, домашний арест, а может, и благодаря ему. Орлов, посадив её под замок, только ухудшил, ослабил свою позицию, создав эту искусственную разлуку.

Однажды, очень давно, по его мнению, в глубокой юности, крепкий молодой человек испытывал нечто подобное. И тогда тоже улыбался без причины. Невзирая на арест и тягостную атмосферу в доме, Ольга изменилась, у неё был расцветший вид, и все эти спа-процедуры ни при чём; наверное, чуточку похудела, но цвет лица, улыбка. А главное – глаза… Такого не спутать – у неё был вид влюблённой женщины. И крепкий молодой человек помнил, что это такое; может быть, только поэтому он уже два раза забывал свой мобильный и обещал себе больше такого не делать. А может, ещё потому что ему немного нравилась Ольга Павловна. Конечно, вовсе не так, чтобы позволять себе какие-то мысли или возмущаться интрижкой с Форелью… нравилась, но как-то по-другому. Но Кирилла Сергеевича он тоже понимал: за ним положение и жёсткий житейский опыт, а от всяких чувств можно ждать чего угодно, любых неровных оплошностей. Возможно, это мудрость – временно ограничить Ольгину свободу, пока у неё этот шальной ветер в голове, на котором иногда люди умеют летать. Но ветер уляжется, и цвет лица пройдёт, как всё проходит, а главное в жизни – стабильность и положение – останутся.

Всё так. Только… Ольга была другая. Возможно, нет, возможно, да, а возможно, общие лекала не совсем годятся. И происходящее крепкому молодому человеку не нравилось, пусть сама на свои грабли… Он не знал, насколько далеко готова зайти Ольга. Знал другое: она уже могла бы сбежать, хватка Орлова ослабла, и поводок довольно длинный. Но у Кирилла Сергеевича сейчас проблемы, и она здесь. Невзирая на кучу своих проблем и на то, что Орлов действительно посадил её под замок, она всё ещё пытается уважать его. Кирилл Сергеевич убеждён, что его терапия работает, и Ольга одумается, только дело совсем в другом. Поэтому крепкий молчаливый молодой человек вчера во второй раз «забыл» свой мобильный телефон. И получил в награду её взгляд, совсем короткий, но полный такой благодарности, что теперь наверняка решил больше такого не делать. И, вспомнив о телефоне, он сразу же проверил его. Ольга звонила не Форели, как в прошлый раз, на какой-то незнакомый номер. Чуть погодя он всё же перенабрал – ответила какая-то беззаботная болтушка, и крепкий молодой человек подуспокоился.

Ольга вышла из дома. В красивом полосатом платье, и новый цвет волос сразу заиграл по-другому. Она, действительно, слишком уж похорошела. Этот ветер, на котором все когда-то пытались летать, очень опасен. Ольга Павловна может наломать дров. Смотреть надо в оба.

Пора было ехать.

Стилист Эдуард был другом Петрика. Ванга пыталась не думать о возможных коннотациях слова «друг», но когда жеманный Эдуард представил ей свою девушку, она пришла в замешательство. «Пройдоха», – лукаво отзывался о нём Петрик, и Ванга решила не разбираться в вероятных запутонностях их взаимоотношений. В любом случае, он был первоклассным мастером, и когда Ванга озвучила ему свою просьбу, Эдуард пришёл в восторг.

– Как романтично, – заявил он, а потом, не удержавшись от жеманности, добавил: – Шалунишки вы, однако.

– Ольга Павловна, как вы понимаете, дальше лобби нас не пропустят, – сказал новенький, когда они подъезжали к салону «Cote d’Azur». – Но это должно быть открытое пространство. Простите, это не наше требование.

– Не волнуйтесь, – холодно отозвалась Ольга. – Я буду у вас как на ладони. И вы, Алёша, не волнуйтесь.

Крепкий молодой человек чуть подобрался, не подав виду. Он сидел на переднем кресле рядом с водителем. Ольга Павловна всегда звала его Алексеем, хоть и оставалась на «вы», и часто просила, чтобы и он обращался к ней только по имени. Но крепкий молчаливый молодой человек так и не решился переступить этот барьер. Сегодня она впервые назвала его «Алёшей». Он уже жалел, что позволил себя втянуть во всё это.

Но Ольга Павловна сдержала свое слово. Салон оказался не одним из многочисленных безликих лофтов и без излишней фешенебельности; всё было со вкусом и даже как-то по-домашнему. А главное, стеклянные перегородки лишь только намечали границы организации пространства, при желании всё помещение прекрасно просматривалось. Конечно, определённые процедуры требовали закрытых комнат, зашторенных весёлыми цветастыми занавесями, но, как справедливо заметил новенький, «человек может, в конце концов, захотеть в туалет». Никто от них не требовал, чтобы они сопровождали Ольгу Павловну до туалета. Никто даже не требовал пристального внимания; Ольга должна была оставаться в поле зрения и в безопасности с единственной оговоркой – никаких телефонов.

Ольгу Павловну встретил какой-то педик, представился Эдуардом, пожурил, что такие прекрасные волосы не стоило сильно подрезать, и увёл её за собой. Крепкому молодому человеку, Алексею, и новенькому было предложено подождать в удобных креслах, кофе, воду и печенье без ограничений. Крепкий молодой человек не понимал, что его смущает: ну, цветущий вид, ну, глаза блестят сегодня как-то по-особенному… На случай любой нештатной ситуации они оба прекрасно подготовлены, но…

– Нервничаешь? – вдруг спросил новенький.

– Нет, – удивился крепкий молодой человек. – С чего мне нервничать?!

– Она сегодня какая-то сама не своя.

– Нормальная.

– Ну и хорошо.

Форель мог сюда заявиться, это публичное место. Насчёт этого Орлов дал чёткие указания, ещё когда возили Ольгу Павловну краситься. Указания довольно жёсткие. Но с этим проблем не будет. Ольга Павловна – объект охраны. Только он не заявился, кишка оказалась тонка. Видать, сам напуган всем происходящим, забился в своём углу, а она была готова из-за него сжечь все мосты.

– Лёха, он всего лишь писатель, – опять ни с того ни с сего заявил новенький. – Героизьм не про него. Так, книжечки…

– Ты чего-то сегодня больно разговорчив, – крепкий молодой человек одарил его тяжёлым взглядом. Телепат хренов, у меня, что, на лице написано, о чём я думаю?

Через какое-то время Ольга Павловна в сопровождении педика скрылась за одной из цветастых шторок. На её лице был толстый слой маски матового отлива, грязь мёртвого моря ли ещё какая-то хрень – крепкий молодой человек слегка поёрзал в кресле. Потом педик появился из-за шторки один. Новенький кашлянул.

– Сиди, всё нормально, – сказал ему Алексей.

Видимо, действительно всё было нормально: через несколько минут появилась сама Ольга Павловна, прошла в своё кресло. Крепкий молодой человек чуть подался вперёд: он видел её со спины – полосатое платье, волосы убраны под шапочку, свою сумку поставила рядом. Сумок у Ольги Павловны было много, эта не относилась к числу любимых. Ещё минут через пятнадцать у кого-то в зале зазвонил телефон. Ольга Павловна не шевелилась. Крепкий молодой человек опять подался вперёд, не вполне ясно было, откуда шёл звук.

– Это из её сумки, – сказал новенький. В голосе тревога, недоумение.

Алексей мысленно попросил его заткнуться. Он и так всё видел. И слышал. Ольге передали телефон? Почему она тогда не выключила сигналы? Что собственно происходит?

– Дорогуша, либо ответь, либо отключи звук, – попросил Ольгу Павловну педик.

«Дорогуша? Он назвал её дорогушей?!»

– Что за цирк? – уже нервно произнёс новенький и попытался подняться.

– Сиди, – спокойно остановил его Алексей. – И сам не устраивай цирка. Разберёмся.

Ольга Павловна что-то ответила, показала педику накрашенные ногти. Потом педик открыл её сумку, извлёк телефон, посмотрел, кто звонит. Ольга Павловна тряхнула головой в полиэтиленовой шапочке, и педик убрал телефон обратно. В её сумку.

– Спокойно, – произнёс Алексей. Надо было принимать срочное решение. Телефон. Как ни в чём не бывало, появляется и снова исчезает в её сумке. Алексей не был так уж посвящён в тонкости женских штучек, но сделать за эти пятнадцать минут новый маникюр… Происходило что-то не то. Не то, что они видят.

– Лёха, говно какое-то, – тихо шепнул этот телепат, которого они всё ещё звали новеньким. Алексей не отвечал. И сумку, и телефон у неё можно будет забрать. Позже, в машине, Орлов им дал карт-бланш на подобные неожиданности. Как и на жёсткие действия в отношении Форели. Только происходит что-то ещё, что-то хуже. Возможно, прямо сейчас.

А потом телефон зазвонил снова. Педик извлёк его, показал Ольге Павловне, так кивнула, посмотрела на свои ногти и взяла трубку.

– Что, мать твою… – прохрипел новенький.

– Сиди, – всё же сказал Алексей. Но новенький его не послушал, вскочил и двинулся в зал за стеклянные перегородки.

«Ольга, ты сошла с ума? – подумал крепкий молодой человек, так же поднимаясь на ноги. – Зачем так-то?»

А дальше случилось нечто ещё более диковинное, точнее, дикое. Алексей только успел миновать первую стеклянную перегородку. Новенький был уже у кресла Ольги Павловны и решил выхватить у неё телефон. Но та с неожиданной ловкостью переложила его в другую руку и вытянула её вверх – телефон оказался в зоне недосягаемости. Новенький попытался дотянуться, но кресло мешало, и он поймал воздух; выглядело всё довольно неуклюже. Нелепо, комично, только от всего этого брала жуть. А потом Алексей услышал голос Ольги Павловны, обращённый к новенькому:

– Козёл! Ещё раз дотронешься до меня, я сломаю тебе челюсть.

Только это была не Ольга Павловна. И Алексей всё понял. И то, что новенький сейчас совершает ошибку, тоже. Тот резко развернул к себе кресло и зачем-то попытался взять за плечи сидящую в нём женщину.

– Да ты кто такая?! – завопил он.

«Болван ты, новенький, – успел подумать Алексей. – Тебя только что развели, как лоха».

Нельзя терять контроль и слепо следовать за событиями – можешь сплясать по чужим нотам. С какой-то пугающей грацией сидящая в кресле женщина уклонилась от рук новенького. Молниеносный удар коленом в пах, и крепкий мужчина согнут пополам, и такой же молниеносный выпад правой рукой в челюсть. Новенький оказался на полу, даже не сумев разогнуться. Алексей успел поморщиться и посочувствовать товарищу.

– Козёл, сказала же…

Холодные глаза, красивые, но не разноцветные. Не Ольга Павловна.

«Охренеть, она вырубила его за секунду!» – мелькнула диким образом уважительная мысль. Но Алексей уже всё понял. И бросился за цветастую штору, где скрылась Ольга. А вышла эта женщина. В таком же полосатом платье и с таким же цветом волос, выбившихся из-под шапочки, только глаза её не были разноцветными.

– Ну, привет, – он смотрел на неё, словно не виделись вечность.

– Вот видишь, – Ольга чуть пугливо дотронулась до своих волос. – Шатенка…

– Я люблю тебя, – сказал Форель. – Бежим прямо сейчас.

Ей нужно было очень много успеть сказать. Но больше всего хотелось кинуться прямо к нему и целоваться; вообще-то ей хотелось переспать с ним сразу, прямо здесь, едва она оказалась за дверцей во внутренней стенке зашторенной кабинки. Но Ольга чуть иронично отстранилась, ну всё ж, если инопланетянка, и сказала:

– Любовные признания, сделанные в экстремальных ситуациях не засчитываются. Сам написал.

Но его не интересовали их привычные шуточки. Он взял её за плечи и притянул к себе. Его дыхание было горячим.

– Я соскучилась, – произнесла Ольга.

Но только где-то в середине долгого поцелуя она поняла, насколько это «соскучилась» было сильным. А потом она прижалась к нему, почувствовала его, хотела пошутить: «О-о, ты там тоже соскучился!», но не успела, на мгновение ослабла, снова прижалась, закатив свои разноцветные глаза, и поняла, что хочет его сейчас больше, чем за все эти полтора года.

– Бежим сейчас, – повторил он. – И выходи за меня.

– Глупый, – она всё ещё целовала его. – Не сейчас. Уже скоро.

– Что?!

– Алёша, мой охранник. Он убьёт его.

– Ну и пусть.

– Нет! Он ни при чём, он телефон свой…

– Да. Ладно, но…

– Орлов его убьёт. Ты не знаешь, что он за человек. Скоро уже… Ты принёс, что я просила?

– Конечно. Плевать на твоего Орлова…

– А теперь слушай, – перебила она.

…Алексей подёргал ручку, дверь оказалась запертой. За спиной всё ещё хрипел новенький. А потом шторка приподнялась. Алексей снова потянулся к ручке, но дверь сама открылась, и Ольга вышла из-за неё. Быстро затворила за собой дверь. Посмотрела прямо в глаза крепкому молодому человеку спокойно и уверенно; она не извинялась и ни о чём не сожалела.

– Ольга Павловна, – в голосе крепкого молодого человека всё же горечь и укоризна. – Что же вы творите?! Я ведь…

– Именно поэтому я всё ещё здесь, Алёша, – сказала Ольга.

Шторка за спиной Алексея распахнулась – две женщины в одинаковых платьях. С одинаковыми сумочками и с одинаковым цветом волос, только у Ольги Павловны смыта маска с лица. Сумочки. Всё же они не совсем одинаковые; похожи, но цвет, оттенок немного другой. Алексей автоматически потянулся к сумке Ольги Павловны, она была не её, той женщины, что стоит сейчас у него за спиной, и подобные подмены…

– Нет! – сказала Ольга и отвела руку с сумкой.

– Ольга Павловна, они отличаются… цвет, – и Алексей указал глазами за своё плечо, где педик помогал новенькому подняться на ноги.

– Нет, Алёша, он не знает моих сумок и ничего не заметит, – возразила Ольга. – Ты знаешь, а он нет.

– Ольга Павловна, я не вправе допустить… – Алексей всё же вновь попытался забрать у неё сумку.

– Нет! – голос Ольги был твёрд. – Я ухожу от Орлова, как только всё закончится. А ты, Алёша, сможешь остаться хорошим человеком.

– Послушайте, Алексей, посмотрите-ка сюда, – Ванга быстро показала ему удостоверение. – Не подставляйтесь под статью. Вы сейчас уйдёте. И все всё забудут.

Ванга посторонилась, предлагая Алексею выйти в общий зал. Потом чуть подалась к нему и негромко сказала:

– Хотите хороший совет? Когда в вашем присутствии обещают кому-то переломать ноги, тем более – женщине, меняйте работу.

Обратно ехали молча.

На прощание Ванга что-то сказала новенькому. Негромко. Тот смотрел на неё волком, она повторила с нажимом, и новенький, нехотя, кивнул.

«Надо бы объясниться, – подумала Ольга. – Мальчики с уязвлённым эго способны на глупости».

Но новенький заговорил сам:

– И как теперь будет? – он вёл машину ровно, и Ольга сочла это хорошим знаком. По крайней мере, приемлемым знаком.

– О чём вы? – спросила она.

Новенький дёрнул щекой.

«Спокойней, спокойней, дружище», – подумал Алексей.

– Мне придётся доложить об инциденте, – предупредил новенький.

– О каком инциденте? – поинтересовалась Ольга.

Новенький задышал чуть менее ровно, взялся за ручку переключения скоростей.

«Та-ак, ты мне тут ещё машину останови», – Алексей повернул голову и спокойно смотрел на него.

– Я всё видел, – объявил новенький.

– Что именно? – Ольга нахмурилась. – Как я закончила процедуру и вышла, а вы за это время устроили потасовку с незнакомой женщиной?

– Я… думал, что это вы! – выпалил новенький.

– Ничего себе! – возмутилась Ольга. – Тогда ответьте мне на два вопроса: вы намерены кидаться на всех женщин в полосатых платьях? И если нет, вы собирались избить меня? Вообще-то, это за гранью.

– Причём тут?!

«Дурак ты, – усмехнулся про себя Алексей и откинулся к подголовнику сиденья. – Как ребёнок. Ещё слюной тут захлебнись».

– Нет, конечно, – признал новенький. – Просто…

– Вот и хорошо, – миролюбиво произнесла Ольга. – Ничего не было. Я сделала процедуру, и мы едем домой. Отлично прокатились! Если все так считают, тогда я не стану рассказывать Кириллу Сергеевичу о вашем странном поведении. Ну как, идёт?

Новенький молчал. Алексей повернулся к нему:

– Конечно, Ольга Павловна, – сказал он. – Всё в порядке. А недоразумения иногда случаются. И спасибо вам за понимание.

Новенький выдохнул, ему стало полегче. Через какое-то время ему вообще станет нормально.

«Ну что ж, привыкай. – Алексей снова откинулся на подголовник, и ухмылку на его губах было не заметить. – Иногда даже хорошие женщины вынуждены быть стервами».