Свой личный приступ паники Сухов пережил через пятнадцать минут после показа Ванге старого компьютера своей жены, сразу вслед за неожиданным ночным звонком Форели.

Прошедший день оказался полной катастрофой: прямой эфир, который они не сумели ни предотвратить, ни остановить, исчезновение Пифа, непонятная попытка бегства Григорьева, особенно учитывая мутную историю их возможных взаимоотношений с Ольгой, новые смутные подозрения и новые вопросы, которые плодили всё больше вопросов, а главное – отстранение от дела. Всё рушилось в какую-то беспомощную ватную пустоту, ещё чуть-чуть, и руки опустятся сами, и останется только бессильное дурное ощущение, в котором – словно Форель оказался прав – все начнут подозревать всех.

– Хорошо, что ты здесь, – заметил Сухов, когда они обсуждали сложившуюся ситуацию, – а то бы напился в одиночестве.

Он что-то автоматически чиркал ручкой в своём блокноте для записей и хмурился.

– Да-а, выпить бы не помешало, – согласилась Ванга, задумчиво потёрла переносицу, посмотрела на ночь за окнами. – Ну, от кого-то же ты сбегал, Аркаша? Что о тебе знает Ольга? А-а? Где мы проглядели, Сухов? Кто-то водит за нос Форель, кто-то считает, что Форель водит за нос нас… Чего мы не видим?

– Ольга или Орлов, твой инвалид Дюба, эта его уборщица Мадам, Григорьев, странная выходка Пифа, – перечислил Сухов и устало добавил: – Я не знаю, чего мы не видим.

Ванга отвернулась от окна, посмотрела на спящий теперь монитор Intel Extreme, лучшую модель 2008 года; поймала себя на том, как быстро ей перестало казаться невероятным и даже чудовищным сообщение Сухова о компьютере своей жены, и от этого ощущение опустошающей неопределённости только усилилось. Словно они всё больше угождали в засасывающую воронку Тёмной зоны, барахтались в ней, как слепые беспомощные котята. А ещё у неё кое-что было с собой, в сумочке, написанное от руки на оборотной стороне фото с картиной Форели, и она всё ещё не решалась показать это Сухову. Но придётся, невзирая на неприятное чувство, что тогда уж кто-то, наблюдающий за ними из этой самой Тёмной зоны, возьмётся за них всерьёз.

– Ванга, Простак и Умник не правы, – проговорил Сухов. Он всё так же что-то чертил ручкой в блокноте. – Они готовы заявиться к Форели с ордером и обрушить на него всех собак, но они неправы.

Она помолчала.

– Я знаю… – усмехнулась. – Теперь и ты их так зовёшь?

– Это не зависть к более успешным соперникам, – в голосе Сухова настойчивые нотки, но она его и так слышит. – Иногда действия напролом полезны. Очень даже эффективны. Но сейчас это может навредить, – и уверенно добавил. – Навредит!

Она кивнула.

– Это не преступление, понимаешь? – настаивал Сухов. – Хуже. Это ошибка.

Ванга кисло улыбнулась. Он сейчас цитировал её собственные слова. А она кого цитировала? Талейрана? Потом она поняла, что пора, и открыла сумочку. И тогда зазвонил её телефон. Ванга перевела удивлённый взгляд с экрана на тарелку с часами на белой стене – какая-то гречески-морская тема – и на Сухова:

– Это Форель.

Сухов бросил на неё быстрый взгляд:

– Ответь, конечно, – и наконец смог позволить себе чуть более расслабленную улыбку. – Ещё один Тот, Кто Звонит Тебе по Ночам.

Поднялся, закурил. Слушал и смотрел на Вангу. Даже сквозь телефон было слышно, что всегда весёлый, даже порой раздражающе беззаботный голос Форели сейчас напряжён. Он здорово напуган. И собственной книгой в том числе. Сухов вспомнил его слова, что теперь у них совсем нет времени, и снова подумал, что Простак и Умник не правы. И что их ошибка может дорого стоить. Снова уселся, вытянул ноги, и теперь уже левой рукой взялся за шариковую ручку, смотрел на Вангу и рисовал какие-то каракули в блокноте.

– Я… тоже предположила, что это год, – голос Ванги упал, она как-то странно посмотрела на Сухова и отвернулась. – Боюсь, что вы правы…

«Ну что там ещё? – подумал он. – Какие ещё приятные новости в этот чёрный день-катастрофу?»

– Похоже, мы прикупили акции частной дурки, да, Ванга? – попытался пошутить Сухов. – А она оказалась активно действующим предприятием.

Он только попытался её чуть развеселить или успокоить, учитывая их недавний разговор про бумаги жены. Или чуть успокоить её и себя. Только этот день-катастрофа не собирался принимать подобных подачек.

А потом Ванга сделала то, чего он от неё не ожидал, и Сухов не знал, как к этому относиться. Возможно, опять это её «ж-ж-ж».

– Мы с вами были не до конца искренни, – негромко и доверительно заявила она Форели. – Конечно, внешне она в порядке, но… Словом, мне удалось уличить момент: Ольга нуждается в помощи. Она дала мне это понять. Ну, конечно, конечно… Послушайте, ладно, сейчас уже ночь… Давайте-ка. Утро вечера мудренее. Давайте завтра встретимся и обдумаем ситуацию. Да-да, я вас поняла и услышала… Он здесь, – снова посмотрела на Сухова. – Мы всё ещё беседуем… Денёк тот ещё выдался. Спасибо вам за звонок.

Она отключила связь. Взяла телефон в ладонь, поднесла её к щеке, глядя на Сухова.

– Ну и что всё это было? – спросил он. И тут же добавил: – Я про Ольгу и помощь. Ещё бы про осу ему рассказала.

– А как ты думаешь? – спросила Ванга.

Сухов посмотрел на неё с улыбкой:

– Хочешь, чтобы он поработал тараном? Спровоцировать его на действия, чтобы мы могли вмешаться?

– Послушай, во всей этой истории тогда на выставке… есть явно что-то, что Ольга могла бы сообщить только ему. Форели. Ну или прежде всего ему.

– Ванга, – Сухов покачал головой, его левая рука продолжала что-то писать в блокноте. – К Орлову, как и к твоему Рутбергу, просто так не подъехать…

– Думаешь, я этого не знаю? Придумаем что-нибудь.

– Эй, Глупость, – всё ещё улыбался, но глаза были печальны. – Форель же не грибной человек.

– Нет, конечно. Говорю же, придумаем. – Помолчала, решилась. – Сухов, он ещё кое-что сказал…

Но Сухов пробормотал:

– Сто девяносто тысяч четыреста три… – и захлопал глазами. Боковым зрением обнаружил, что Ванга как-то странно пошевелилась, будто внутренне напряглась. Успел поймать себя на том, что при всей непонятке, в том числе и в разговоре с Форелью, всё ещё продолжает думать об этом чудовищном прямом эфире. И написанная им сейчас автоматически цифра – это количество лайков и перепостов. А потом Сухов почувствовал, что у него холодеет спина. Он смотрел на цифру перед собой. Число, записанное в собственном блокноте. На слух оно воспринималось совсем не так. Совсем иначе. И каждая из шести цифр сгущалась всё больше на глазах, грозя прожечь бумагу. Только чтобы увидеть, это надо было написать.

190403

Ведь правда странная, лукавая цифирь. Ведь правда бы хотелось, чтобы всё это оказалось простым совпадением. В горле стало пересыхать, и надо было немедленно взять под контроль опасно участившееся сердцебиение.

Сухов проставил точки. Моргнул, беспомощно посмотрел на Вангу. Вроде бы точки в произвольном порядке. Ведь такое может быть? Так же возможно обойтись без точек вообще. Но Сухов проставил.

19.04.03

И понял, что всё. Все его страхи только что настигли его, вползли в эту комнату и не умещались, грозя порушить стены.

– Ванга, – очень тихо произнёс Сухов.

Она смотрела прямо на него. Что в её глазах – отчаяние, сочувствие, сопереживание, что?! Ему всего этого не надо.

– Увидел? – она осторожно, почти незаметно кивнула. – Я тоже увидела только после того, как написала.

И она показала ему оборотную сторону фото с картиной Форели. Та же цифра, и точки на тех же местах: 19.04.03

– Её дата рождения, – подтвердила Ванга. Чуть приблизилась к нему, всё так же держа картонку в руках, дотрагиваться до него не стала. – Я ей сразу же позвонила.

Сухов почувствовал, как вся сила словно вышла из него. Ванга молчала. А он тут же заставил этот перепуганный, панически-писклявый голос внутри него заткнуться.

Его дочь, Ксения Сухова, родилась 19 апреля 2003 года, и совсем недавно ей справили пятнадцатилетие. Хороший был вечер, весёлый, тепло от него…

– Он тоже сейчас звонил поэтому, Форель, – тихо сообщила Ванга. – Догадался, что год, и спрашивал про число… И опять про то, что времени теперь нет.

У Сухова дёрнулась щека. Он вдруг подумал, что знает, почему Григорьев решил сбежать с женой и дочерью. Но и этой мысли он тут же велел заткнуться.

Немыслимая, заведомо невыполнимая цифра, количество лайков и перепостов… Мерзкий писклявый голосок внутри замолк. Только сразу же гораздо более свирепый зверь, хищно клацая челюстями, стал грызть его сердце. Паника умеет менять свои личины.