– Вы не понимаете: это очень важно для него, – говорил Форель. – Простите, я не знаю, как это звучит по науке, но обладание – очень важный аспект его психологической картины. Символика и обладание – можно сказать, системообразующие векторы его психофизики, личности Телефониста.

– Вы сейчас цитируете свои книги? – улыбнулась Ванга.

– Да. Но и он цитирует мои книги. Хотим мы того или нет.

– Хорошо, – кивнул Сухов. – Сейчас мы поговорим об обладании, хотя ваша мысль, тот, опять же ваше словечко, аспект, который вы рассматриваете, кажется мне абсолютно ненормальным.

– А он и есть абсолютно ненормальный, – сказал Форель.

– Это ваше слово… семья… какая-то чудовищная дикость.

– Это просто термин. Для удобства. Семья в кавычках. Да, я взял его из своей книги, признаю, только потому что не нашёл более подходящей кальки.

– Хорошо. Но прежде – символика. Вы полагаете, что с этой цифрой он не просто дурит и издевается? Что под неё подведён какой-то базис?

– И да, и нет, – сказал Форель. – Конечно, дурит; цифра немыслимая, похоже на глумление… Но ещё раз: символика важна для него, необходима. Можно сказать, что он в этой системе координат, как в клетке, и по-другому действовать не способен. Конечно, способен, когда он – тот, другой, холодный, очень логичный, прекрасный актёр и манипулятор; думаю, он очень умён. Но Телефонисту эта клетка необходима, это и делает его… особенным. В этом соль его… активности, его игры, и, как говорит Ванга, его кайфа. И таким он нравится себе больше. Нет этого, и нет этой напряжённой остроты и, следовательно, удовлетворения от содеянного. И опять-таки, Ванга права, никакого раздвоения личности! Его болезнь в чём угодно, но не в этом. Он полностью осознаёт свои действия. Как… необходимую составляющую его личности. Он – хищник, такова его природа, и копаться в ней – то же самое, что копаться, уж простите, в природе вампира. Мамы, папы, детские травмы – это всё не про него. Хищник, пожирающий чужую энергию. Хищник, напавший на нас. И его ничего не изменит, все психушки мира, и ничего не остановит, кроме… – усмехнулся, – осинового кола.

– А как же психологические мотивы? – улыбнулся Сухов, но скорее, напору, с каким говорил писатель.

– Они – да. Они для него важны. Только они позволят расшифровать, а если повезёт, предугадать его действия. Но не природа… Там ловить нечего. Коровка ест травку, а тигр её мясо. И когда вы пойдёте охотиться на тигра, вы будете думать, как он себя поведёт, где затаится, в какой момент предпочтёт напасть; его действия, поступки, модель поведения, но не почему он съел бедную коровку. Иначе, Сухов, он съест вас.

– Ещё один бихевиорист, – Ванга указала пальцем на Форель, а потом очень мягко, даже нежно улыбнулась.

«Опять эта улыбка, – подумал Сухов. – То она его подозревает и готова распять, то, вон, почти без ума, прямо-таки расплылась вся… Господи, ты так и не научил меня понимать женщин. А мне сейчас как никогда надо научиться понимать».

Они сидели втроём в том самом кафе, где когда-то после бильярда они с Вангой затеяли драку с толстыми байкерами. Форель был очень напуган после сегодняшних событий, звонил несколько раз, – но Сухову и Ванге самим сегодня хватило по полной, – и с благодарностью откликнулся на предложение о поздней встрече.

– А Простак и Умник опять копают под меня, – удручённо заявил Форель.

– Простак и Умник? – Сухов вскинул брови. – А-а… ясно.

– Так я их прозвал, – пояснил писатель.

– Неудивительно, – усмехнулась Ванга. Уточнила: – Что копают.

Сухов поморщился:

– Ну хорошо, символика… та цифра – сто девяносто тысяч… чего-то там…

– Сто девяносто тысяч четыреста три, – сказала Ванга.

– Ну да, – Сухов кивнул, посмотрел на Форель. – Что она может для него значить? Есть какие-нибудь мысли?

– Не знаю, – тот пожал плечами. – И не для него, для кого-то из нас скорее… Старый номер телефона, банковский счёт, сумма неотданного долга, почтовый индекс, чья-то зарплата… что-то простое. И адресное.

– Ну, у меня не такая зарплата, – с облегчением вздохнул Сухов.

– Я даже посмотрел, сколько стоили наши с Ольгой поездки, – кисло признался Форель. – Не совпадает. Хотя Ольга для него тоже, безусловно, теперь часть «семьи»; видите, я и её поставил под удар.

– Ладно, хорошо, – Сухов снова поморщился. – Давайте теперь к этому вашему… термину. Уточните всё-таки.

– Ну, и тут я не знаю наверняка, – признался Форель. – Могу только сказать, как у меня в книгах. Но это, некоторым образом, сборный, сконструированный образ по тому, что описано в специальной литературе по серийникам.

– А супергерой? Изменённое состояние сознания? Ступени восхождения к… сверхчеловеку – это уже ваше? – поинтересовалась Ванга.

– Нет, это всё тоже встречалось. В разных количествах и пропорциях.

– И неужели с психиатрической точки зрения описывалось как «норма»?

– Это не ко мне, – улыбнулся Форель. – Я не знаю, что такое «норма». Да и с психиатрами нынче непросто.

– Пусть с вопросом, насколько он психопат, всё же доктора разбираются, – предложил им Сухов.

– Ну да, – кивнул Форель. – Совершенно дееспособный психопат. Вне какой-либо гуманистической парадигмы. В том смысле, что полная дегуманизация: для него люди – лишь функции или даже отражения его самого.

– Человек-желудок, человек-вагина, – Ванга бросила на него прямой, чуть насмешливый взгляд.

– Как ни странно, именно так. Поэтому – обладание. В том числе, и в крайней форме тоже. Они все с ним, кого он убил. Как бы… шаги, ступени к супергерою, он возносит их с собой.

– А куда? – вдруг отвлёкся от раздумий Сухов. – Это может быть физически объективизировано? Или только внутри его больного ума? Простите, кто о чём, а лысый о расчёске: искать можно?

– У меня в романе есть такое место… Он называет его…

– Счастье? – улыбнулась Ванга.

– О, запомнили, – Форель ей покивал. – Он, конечно, абсолютно свихнулся, и в своих предсмертных видениях, перед тем, как взлететь, пробив лёд, супергероем, он уверен, что чуть ли не облагодетельствовал всех, кого убил. Испытывает к ним что-то типа чудовищной формы нежности, такая жуткая любовь обладания. Опасный аспект любви, гипертрофированно доведённый до своей противоположности.

– Но это всё же книжный персонаж, – указал Сухов.

– Ну да, немножко увлёкся. Простите, – согласился Форель. – Просто пытаюсь нащупать…

– Обладание… – Сухов щёлкнул языком. – И вы утверждаете, что он… и нас втянул в этот круг?

– Предполагаю только, – сказал Форель. – Да, обладание. Но у каждого и нас своя функция. Вы – игра, соперничество, опасная игра-борьба, ребусы. «Поймай меня, если сможешь». Я – книги, возможно, то, что смог думать, как он, представил, как работает его, конечно, больной хищный ум; отсюда интерес, сюжеты… Тоже игра, в конечном итоге. В каком-то извращённом смысле, он нас даже уважает, поэтому и снизошёл до общения с нами. Как уважают противника, которого при необходимости убьют, не задумываясь.

– Поэтому, как вы выразились, «семья»? Ведь ваш термин? – отметила Ванга. – Мы части его этой бредовой «семьи»?

– Очень приблизительный термин, – Форель постучал подушечками пальцев по краю стола. – Да, в этом смысле мы для него важны. И это может стать опасным для наших близких. Они тоже часть «семьи», но функции, которые можно переставлять как угодно. Ольга очень удобна, чтобы манипулировать мной. Ксения, уж простите, Сухов, – прямой и самый короткий путь к вам. Пока конструкция прежняя, и функции определены – всё нормально. Но стоит чему-то измениться… Я вовсе вас не пугаю, но мы все на грани. Поэтому так опасно, что вас отстранили. Я бы очень хотел ошибаться, но…

– Договаривайте, – сказал Сухов. Его взгляд сделался каким-то тёмным.

– Если б вас отстранили в самом начале – нет проблем! Он нашёл бы себе другую «семью» для своих ядовитых игр.

– Обладание, «семья» никуда не делись, но статус-кво нарушен. Вы это имеете в виду? – спросила Ванга.

Форель кивнул:

– Привычные функции изменились. И как он захочет там дальше применить своё право на обладание… Условно говоря, если я вдруг перестану писать то, что попадает ему в унисон, он, так же всё ещё считая частью «семьи», спокойно перережет мне горло. Просто реализует, употребит функцию по-другому. Понимаете, о чём я?

– Мы в безопасности, пока пляшем под его дудку? Что-то вроде этого, – сказала Ванга.

Форель покивал:

– Пока играем отведённые нам роли. Ему с нами интересно. Поэтому, Сухов, он и говорил, что разочарован, когда вы чего-то не догоняли… Понимаете? И лишить его этого…

Сухов мрачно слушал, но, видимо, жестикуляция или слегка наивный напор Форели его смягчили. Он посмотрел ему в глаза, усмехнулся:

– Как вы всё подвели – мотивы поступков… Не будь я всё же уверен, что вы не Телефонист, то прямо хоть сейчас же…

– В каталажку, – вздохнул Форель. – Опять в неё, родимую.

Теперь оба смотрели с улыбкой друг на друга. Ванга опять подумала, что эти двое вот-вот могут стать друзьями. Если бы не то, что сейчас кромешной тьмой стояло между ними. Функции в чьём-то больном мозгу, части чудовищной «семьи», и если хоть на миг покачнётся хрупкий баланс, эта тьма не пощадит никого. И каждый из них может стать причиной трагичных бед другого. Поэтому из этой дружбы, скорее всего, ничего не выйдет.

– Но это, конечно, я вам сейчас описал психопортрет своего персонажа, – сказал Форель. – И не уверен, насколько он совпадает с тем, кого вы ищете.

Потом он чуть помялся и спросил уже не таким твёрдым голосом:

– Но вы мне обещали… Я всё понимаю про тайны следствия… Видите, Сухов, я много всего понимаю, хоть сразу в каталажку. Но с опережением… Эти «Две свечи»… Всё равно не укладывается в голове.

Сухов с Вангой переглянулись:

– Ну, это только версия, – предостерёг Сухов. – Но в общем, чего уж там… Похоже, всё немного более рационально, и сумасшедший дом пока не грозит. А вот откуда утечка, выяснить теперь придётся.

– Простите? – не понял Форель.

– У нас есть предположение, – начала Ванга. – Ну вот, смотрите сами…

Она открыла свою сумочку и выложила на стол три отпечатанных на принтере фотографии.

Форель хмыкнул:

– Это ж моя, с позволения сказать, картина.

– Именно, – подтвердила Ванга. – А это фото места преступления, того, что «Две свечи».

– К сожалению, – произнёс Форель.

– А третья – фото из квартиры Кривошеева, где… резиновая женщина.

– Та, что появилась прежде… моего текста.

– И вот, по её мнению, не было никакого «прежде», – сказал Сухов. – И похоже, она права.

Форель захлопал глазами. И облизал губу, совсем как собственный персонаж.

– Смотрите, – попросила Ванга. – Вот если положить фотографии в другом порядке, ну вот, смотрите, между какими больше сходства?

– Я не понимаю… – Форель казался слегка озадаченным.

– На это мы и попались, это и стало камнем преткновения. Глядите: ваша картина, верно, свечи и гильотина только обозначены, как всё сработает, ещё не ясно.

– Я тогда и сам ничего не знал, – сказал Форель. – Это был лишь образ…

– В том-то и дело! – Ванга с лихостью напёрсточника перекрутила и положила всё по-другому: рядом две фотографии и третью, с места реального преступления, отодвинула в сторону. – Для того, чтобы устроить инсталляцию с резиновой женщиной вовсе не обязательно было дожидаться вашей рукописи. Хватило и картины. Понимаете?

– Постойте… Но… Вы имеете в виду…

– Ну? Увидели?!

– Я… но… Звонки вам, и всё другое?

– Всё в точности повторяло стилистику прежних преступлений.

Форель несколько ошалевшим взглядом смотрел на фотографии.

– Правда, – хрипло произнёс он. – Между этими двумя сходства больше.

– Увидели, – Ванга кивнула. – Ясно, в чём была наша ошибка? Мы оказались в плену своих собственных рассуждений. Потому что события следовали одно за другим очень быстро. Такую вот ловушку подбросило сознание. Но стоило это увидеть, с картиной вашей, и вся чертовщина улетучивается.

– Чёрт, – сказал Форель, недоверчиво усмехнулся и повторил гораздо громче: – Чёрт!

– Мы сочли, что резиновая женщина была предупреждением Телефониста. Его игрой, предтечей будущего реального убийства, а это оказались не связанные вещи. Два разных преступления, не связанных друг с другом.

– Но ведь тогда… – Форель напоминал сбитого с толку ребёнка.

Ванга опять улыбнулась писателю:

– Если б вы знали, сколько мы сломали об это копий. Нам известно наверняка, кто принёс резиновую куклу, но на момент первого убийства у него железное алиби. Нам казалось, что мы в конец запутались, а потом…

– Разное авторство? – Форель вскинул на неё испытующий взгляд.

– Как вы сказали? Именно это! – одобрила Ванга.

– Быстро схватываете, – расщедрился на похвалу Сухов. – У нас ещё один игрок. Скорее всего, вообще не имеющий отношения к остальным преступным деяниям.

– Чёрт, – снова пробормотал Форель.

– Мы называем его Пифом, – добавила Ванга. – Но это неважно.

– Но… зачем? – Форель всё ещё с искренним недоумением смотрел на них.

– Этого мы пока не знаем. Пиф исчез. Что им двигало – хулиганство, или был какой-то другой мотив… Но это он следил за Ольгой и её помощницей Гризли. Только интересовала его именно ваша картина. Чтобы устроить это всё в квартире Кривошеева. Не знаю, что его на это толкнуло, что стоит за этой несколько геростратовой выходкой, но… выясним, конечно.

– Ванга, – Форель прямо-таки просиял. – Но это же значит…

– Как минимум, повторяю, это значит, что нет никакой мистики, – улыбнулась она. – И никакой оживший персонаж не выпрыгивал из вашей книги! Равно как и из вашей головы.

– Ещё это значит ложку дёгтя, – сказал Сухов. – Вам придётся освежить и проверить круг ваших контактов, от кого могла быть утечка. Это и приведёт к Телефонисту.

– Но ведь тогда… всё по-другому, – пробормотал Форель.

– Понимаете, как всё упрощает второе авторство? – прервал его Сухов. – И насколько жёстче от отсутствия всякой путаницы и чертовщины?! Никаких гипнотизёров, компьютерных роботов и дронов за окнами. Всё предельно рационально. Выводы как ультиматум: только те, кто хотя бы потенциально могли видеть рукопись, являются причиной утечки. Они и есть связь с Телефонистом.

– И понимаете, почему, по вашим словам, у Простака и Умника вы снова под подозрением? – добавила Ванга. – Они-то про все наши сложности с умозаключениями вообще не знают; для них убийца копирует книги писателя, и один из подозреваемых – сам писатель.

– Но ведь в таком способе рассуждений дефект, – чуть ли не воскликнул Форель и опять постучал пальцами по столу. – Так они ничего не найдут.

– Они так не считают, – усмехнулась Ванга. – И мы не станем их разубеждать.

– Связь с Телефонистом, – задумчиво промямлил Форель.

– Да, – Сухов кивнул. – Это кто-то, кого вы знаете или часто видите. Потому что периодичность, ясно, да? Это не случайный и разовый взлом вашей квартиры и вашего компьютера. И одновременно во всем этом связь какая-то сложная, многоступенчатая, и пока мы её не видим.

– Вы, Сухов, теперь подозреваете Ольгу, да? – кисло улыбнулся Форель.

– Почему? Я этого не говорил. Но моя обязанность – рассмотреть все варианты.

– А Ольга подозревала меня, – ещё более кисло произнёс Форель. – Понимаете, чего он добился? Никто никому не верит. Все подозревают всех. Я вот могу вас начать, Сухов.

– Ну, это вряд ли! – крякнув, ввернул тот. – Должно же в этом мире оставаться хоть что-то стабильное.

Форель всё-таки улыбнулся. А Ванга посмотрела на них обоих и сказала:

– Вполне вероятно…

– Что ещё? – сказал Сухов.

– Да вот эти подозрительные следы на снегу.

– Что следы? – сказал Форель.

– Я вот тут подумала, что той ночью в вашем горном домике вполне всё-таки мог кто-то быть.

– Почему ты не стал говорить, что Ольга нуждается в помощи? – спросила Ванга.

– Потому что с него станется устроить разборку с Орловым, – сказал Сухов. – А он мужик жёсткий, ты видела.

– Да козёл он, – сказала Ванга.

– Ну… тебя спроси, так и я домашний бородатый…

– Ты – другое дело! – с улыбкой отрезала она.

Сухов хмыкнул.

– Ну, еще потому что не до конца уверен, что с Ольгой так уж всё чисто.

– Всё ещё считаешь, что Ольга могла тогда имитировать ночной визит в горный домик?

– Ну, откуда-то сюжет Аквариума должен взяться, если он эту часть там написал?.. Да нет, думаю, ты права – кто-то той ночью действительно приходил к ним. Я бы на месте Форели уже, наверное, свихнулся.

– Он тебе нравится, да? – Ванга улыбнулась, но как-то не особо весело. В ответ Сухов лишь немного нахмурился.

– Я вот тоже так, – призналась она. – По какой-то похожей причине боюсь сближаться с людьми.

– Да ничего я не боюсь, – сказал Сухов. Потом, пробубнив «сто девяносто тысяч», он остановился, посмотрел на Вангу:

– Глупость, я должен кое-что тебе сказать.

– Я тоже, – откликнулась она и почему-то раскрыла свою сумочку.

Сухов посмотрел на неё с недоумением:

– Что, хочешь в любви признаться?

– В любви?! – теперь Ванга выглядела удивлённой. – Это само собой! – она захлопнула свою сумочку. – Так о чём речь?!

– Всё это очень странно. Даже невероятно. Давно собирался тебе рассказать.

– Что рассказать?

– Ну… откуда, например, моя машина, дорогие шмотки Ксении… Не бедствую, типа, видно же.

– Сухов, я тебя ни о чём не спрашиваю, – сказала Ванга.

– В том-то и дело! Ну согласись, вполне похоже, мусорок-то с липкими руками.

– Сухов, – она нахмурилась. – Ну, заработал – молодец.

Он усмехнулся:

– Заработал. И немало. Только не так, как ты бы могла подумать. Но лучше сама увидишь. Лучше показать. Странная история.

– Чего показать-увижу?

– Это у меня. Поехали ко мне домой. Это там.

– Сейчас?! – изумилась Ванга.

Он развёл руками:

– А когда? Раз уж заговорили… Ксения спит, хоть канонаду устраивай.

– Сухов, ты меня пугаешь.

– Меня это тоже пугает. Вернее, я не знаю, как к этому относиться.

– Да о чём речь-то?

– Поехали, всё увидишь сама. Это компьютер моей жены.