В китайских мифах мы находим животных, которые общались на своём, животном, языке. Такими были птицы в их царстве. Это царство создал повелитель Запада Шаохао. Они общались не на человеческом, а птичьем языке, хотя они, как люди, занимались сложными государственными делами. Юань Кэ пишет:
«Как было интересно в этом птичьем царстве, когда птицы собирались у трона обсуждать государственные дела. Вокруг всё было пёстро от разноцветных порхающих птиц, всюду слышно было лишь сплошное разноголосое птичье щебетание» (Юань. С. 66).
У одной птички была особая должность: «Маленькая короткохвостая птичка с пятнистой, словно вышитой шейкой, которая без отдыха воркует весь день с утра до вечера, представляла доклады трону» (там же. С. 65).
Языком в мифах владеют не только боги и люди, но и животные. Некоторые животные понимали человеческий язык. К ним принадлежал, например, Цинци – сын владыки Запада Шаохао. Его внешность, как и у многих других мифических персонажей, была комбинированной: он был похож на тигра, но имел крылья. При этом он был способен понимать человеческий язык.
Понимал человеческий язык и конь из мифа о богине шелководства Цань-шэнь. Когда она была ещё земной девушкой, в неё влюбился конь. Этот конь понимал человеческую речь, но не умел говорить. Однажды отец девушки отправился в далёкий путь. Прошло много времени, а он всё не возвращался. Девушка сказала коню: «Конь, а конь, вот если бы ты мог привести домой отца, я бы обязательно вышла за тебя замуж» (Юань. С. 106).
Недолго думая, конь разыскал отца и привёз его домой. Он ждал, что девушка исполнит своё обещание. Узнав о нём, отец убил коня. Но произошло чудо: шкура убитого коня приросла к Цань-шэнь и она приобрела способность превращаться в шелковичного червя с лошадиной мордой, из которой вытекала тонкая шёлковая нить.
В мифе о пастухе Ню-лане и небесной ткачихе Чжи-нюй старый вол не только понимал человеческую речь, но и сам умел говорить по-человечьи. Ню-лан был очень беден. Он приложил много усилий, чтобы построить для себя домик на пустыре. Вол научил своего одинокого хозяина, как ему найти жену:
«Старый вол вдруг заговорил человечьим голосом и поведал своему хозяину, что ткачиха вместе с другими феями пойдет к Серебряной реке купаться, и велел в это время подкрасться и унести её одежду, сказав, что тогда он сможет сделать её своей женой» (Юань. С. 108).
Ню-лан так и сделал. Небесная ткачиха стала его женой. Молодожёны мечтали о семейном счастье, но этому счастью помешала Ванму – владычица Запада. Она была разгневана на Чжи-нюй за то, что она вышла замуж за человека, да ещё родила ему двух детей.
Ванму приказала Чжи-нюй вернуться в её небесный дворец. Ей ничего не оставалось, как подчиниться богине. Ню-лан был в отчаянии. Ему снова помог его вол. Он сказал:
– Ню-лан, Ню-лан! Я скоро умру. Сдери тогда с меня шкуру, накинь себе на плечи, и ты сможешь подняться в небесный дворец (там же. С. 109).
Ню-лан оказался на небе, но Ванму позволила ему встречаться с женой только один раз в год. А остальное время супруги могли видеть друг друга только издали: «Ню-лан с детьми так и живёт с тех пор на небе, и смотрят муж с женой друг на друга издали через Небесную Реку. Если уж совсем станет им грустно, то и у них есть выход – писать письма и передавать друг другу, обмениваясь новостями» (там же. С. 110).
Истоки китайской иероглифики возводят к восьми триграммам, с помощью которых Фуси обозначил небо, землю, воду, огонь, горы, гром, ветер и болота (Юань. С. 46). Но более совершенные иероглифы создал по приказу Хуан-ди четырёхглазый Цанцзе.
Характерная черта древнекитайской мифической картины мира – её вариативность. В её основе лежат мифы, которые изображают одни и те же события (например, творение мира) в разных вариантах.
Вариативность древнекитайских мифов объясняется спецификой мифотворчества: авторы мифов жили в разное время, на разных территориях и принадлежали к разным племенным союзам.
Из вариативности древнекитайских мифов вытекает их некоторая противоречивость. Один из её важнейших источников – сосуществование у древних китайцев религиозных представлений двух племенных объединений – иньцев и чжоусцев.
Чжоусцы покорили иньцев. В результате иньские мифы оказались в тени чжоуских. Чжоуский главный бог Хуан-ди, в частности, заслонил собой иньского главного бога Ди-цзюна.
Мифотворчество чжоусцев, вместе с тем, не перечеркнуло иньских мифов. Они стали сливаться с чжоускими мифами. Чжоуские и иньские мифы в конечном счёте легли в основу в достаточной мере единой древнекитайской мифической картины мира.
Мифическая картина мира древних китайцев восстанавливается в этой книге в соответствии с четырьмя этажами мироздания – физической природой, живой природой, психикой и культурой. Вместе они составляют мир в целом.
Среди множества космогонических мифов на первом месте у китайцев оказался миф о Паньгу – гигантском первочеловеке, из которого возник весь мир. Паньгу вышел из космического яйца, которое чудесным образом возникло из первобытного хаоса. Выбравшись из этого яйца, Паньгу вырос до фантастического размера. Из его тела чудесным образом возникло мироздание: его левый глаз стал солнцем, правый – луною, плоть – землей, кровь – реками, кожа и волосы на теле превратились в растения и т. д.
Возникший мир разделился на небо, землю и подземный мир.