История Аояги

В годы правления под девизом Буммэй (1469–1486) на службе у Хатакэямы Ёсимунэ, правителя Ното, состоял молодой самурай по имени Томотада. Родился он в провинции Этидзэн, но в раннем возрасте был взят во дворец даймё Ното, где и постиг под руководством самого князя воинское искусство. За время ученичества Томотада проявил способности к наукам и показал себя доблестным воином, снискав тем самым расположение господина. Нравом он был покладист, в общении любезен, лицом пригож, и другие самураи относились к нему с уважением и приязнью.

Когда было Томотаде около двадцати лет, его отправили с тайным поручением к Хосокаве Масамото, великому даймё Киото и родственнику Хатакэямы Ёсимунэ. Путь в Киото лежал через провинцию Этидзэн, так что молодой самурай испросил разрешения задержаться там, чтобы проведать вдовствующую матушку. Разумеется, ему не отказали.

Из Ното он выехал, когда зима уже разгулялась, все вокруг замело снегом, и, хотя конь под Томотадой был выносливый, продвигался он медленно. Дорога петляла по горной местности, где селения попадались совсем редко. На второй день утомительного путешествия один безотрадный час сменял другой, и под вечер Томотаде стало ясно, что до ближайшего приюта он доберется лишь глубокой ночью. Молодой самурай забеспокоился, и на то была серьезная причина: надвигалась снежная буря, ледяной ветер уже хозяйничал в окрестностях, а изможденный конь начинал спотыкаться. И вдруг приунывший было Томотада заметил впереди соломенную крышу хижины на вершине поросшего ивами холма. С трудом заставив обессилевшего скакуна подняться по склону, Томотада громко постучал в тяжелые ставни, защищавшие жилище от ветра. На стук выглянула старуха и при виде красивого юноши тотчас запричитала:

– Ох, жалость-то какая, молодой господин путешествует один-одинешенек в такое ненастье! Входите же скорее, милости просим!

Спешившись, Томотада отвел коня в сарай на заднем дворе и заторопился в дом. Там у очага, в котором потрескивала бамбуковая щепа, грелись старик и девушка. Путника почтительно пригласили сесть поближе к огню, а старуха со стариком тем временем принялись разогревать рисовое вино и готовить ужин для гостя, вежливо расспрашивая его о путешествии. Девушка почти сразу молча удалилась за ширму, но Томотада успел с удивлением заметить, что, несмотря на грязную, ветхую одежду и длинные спутанные волосы, она дивно хороша собой. Интересно, что такая красавица делает в бедняцкой хижине, затерянной в глуши?..

– Добрый господин, – между тем обратился к Томотаде старик, – до ближайшей деревни путь неблизок, а снег все валит, да и ветер крепчает, дорогу уж совсем засыпало. Скакать верхом нынче ночью – дело опасное. А потому, хоть наша лачуга и недостойна вашего присутствия, оставайтесь-ка у нас ночевать. Роскоши мы вам не обеспечим, зато будете в целости и сохранности. И о лошадке вашей мы позаботимся.

Томотада с благодарностью принял предложение, втайне порадовавшись возможности получше рассмотреть девушку.

Еда, приготовленная стариками, оказалась простой, но обильной, и хозяйская дочка вернулась из-за ширмы, чтобы подать гостю подогретое вино. Она переоделась и теперь сидела перед Томотадой в незамысловатом, но чистеньком домотканом кимоно, а буйные длинные волосы были тщательно расчесаны. Когда девушка наклонилась поближе наполнить чарку, молодой самурай замер от восхищения: юная крестьянка была прекраснее всех женщин, коих ему доводилось встречать, и двигалась она с несравненным изяществом. Но старики вдруг принялись за нее извиняться:

– Умоляем вашу милость простить Аояги за невежество и непочтительность! Что поделать, наша дочка выросла здесь, в горах на отшибе, и совсем не знает, как нужно прислуживать благородным господам…

Томотада немедленно возразил – дескать, он безмерно рад, что ему прислуживает столь очаровательная особа. При этом юноша глаз не мог отвести от Аояги, хоть и видел, что пристальное внимание ее смущает. Еда и вино меж тем оставались нетронутыми.

– Добрый господин, – забеспокоилась старуха, – мы надеемся, вы все же отведаете нашей скромной пищи. Угощение, конечно, не ахти какое, но вы, должно быть, озябли на ледяном ветру, а это поможет вам согреться.

Томотада, чтобы угодить старикам, через силу поел немного и пригубил вино, однако все его мысли были заняты Аояги, зардевшейся от смущения. Он заговорил с девушкой и обнаружил, что ее речи не менее прекрасны, чем облик. Если она действительно выросла в горах, ее родители, вероятно, когда-то занимали высокое положение в обществе, ибо манера вести беседу выдавала в ней барышню благородного происхождения. Неожиданно для себя Томотада, вдохновленный сладким томлением в сердце, сложил пятистишие, в котором таился вопрос к девушке:

 

Тадзунэцуру,

Хана ка тотэ косо,

Хи-о курасэ,

Акэну-ни отору

Аканэ сасуран?

 

«Торопился проведать родных, но в дороге цветком невольно залюбовался. Далеко еще до утра. Отчего же мерещится мне робкий отблеск алой зари?»

Не задумавшись ни на мгновение, Аояги ответила, и тоже пятистишием:

 

Идзуру хи-но

Хономэки иро-о

Вага содэ-ни

Цуцумаба асу мо

Кимия томаран.

 

«Если я рукавом закрою стыдливый румянец рассвета, тогда поутру, может статься, господин меня не покинет».

Томотада тотчас понял, что Аояги готова принять его ухаживания. Он немало подивился тому, как искусно она выразила свои чувства в стихах, и еще больше обрадовался оттого, что в них заключалось согласие. Теперь он не сомневался, что в целом мире не найти ему невесты прекраснее и умнее, чем сидящая перед ним простая крестьянская девушка. А если такая сыщется – как завоевать ее сердце? «Не упусти удачу, посланную тебе богами!» – заполошно прокричал внутренний голос. Короче говоря, молодой самурай был околдован. Околдован настолько, что сей же час, без предисловий, попросил стариков отдать дочь ему в жены, после чего назвал свое имя, клан и ранг при дворе князя Ното.

Мать и отец Аояги, ошеломленные услышанным, бросились кланяться юному господину, наперебой восклицая от изумления. Однако старик быстро опомнился и после недолгого колебания заговорил:

– Ваша милость, вы уже занимаете высокое положение и, судя по всему, добьетесь в жизни еще большего. Честь, каковую вы намерены нам оказать, слишком уж велика, и благодарность нашу не измерить и не выразить словами. Однако же извольте заметить: дочка наша – крестьянка низкородная, не обучена она ни грамоте, ни приличным манерам. Как же ей, замарашке этакой, быть женой благородного самурая? Немыслимое дело!.. Но коли уж она приглянулась вашей милости и вы готовы терпеть ее неотесанность и величайшее невежество, мы будем счастливы отдать ее вам в услужение. Впредь обращайтесь с нашей Аояги как вам заблагорассудится.

К утру снежная буря улеглась, на востоке взошло солнце, не стесненное облаками. И хотя Аояги рукавом кимоно скрыла от глаз влюбленного самурая «стыдливый румянец рассвета», задерживаться здесь дольше он не имел права. Но и ничто не могло принудить его расстаться с девушкой. А потому, когда все было готово, чтобы продолжить путешествие, Томотада снова обратился к ее родителям:

– Боюсь показаться неблагодарным, если потребую больше того, что уже от вас получил, однако же дерзну еще раз попросить руки вашей дочери. Покинуть ее сейчас – выше моих сил, и, если она согласится сопровождать меня, я с вашего позволения заберу ее с собой. Коли не откажете мне в просьбе, обязуюсь почитать вас как родных отца и мать… А пока примите это в знак моей признательности за ваше гостеприимство.

Сказав так, юноша положил перед хозяином лачуги кошель, полный золотых монет. Но старик, множество раз поклонившись, осторожно отодвинул подарок:

– Добрый господин, золото нам без надобности, а вам оно может еще пригодиться на долгом пути по здешним студеным землям. Нам тут нечего покупать, да и столько деньжищ двум старикам на себя никогда не потратить, даже если вдруг захочется… А что до нашей дочки, мы и так уже отдали ее вам в услужение, потому спрашивать у нас дозволение на то, чтоб ее увезти, нет нужды. К тому же она успела заявить нам, что мечтает, дескать, сопровождать молодого господина повсюду и оставаться при нем служанкой до тех пор, пока он будет терпеть ее присутствие. Мы со старухой только рады будем, если вы изволите взять Аояги с собой. В этой глуши мы даже чистой одеждой бедняжку обеспечить не можем, не то что приданым. Да и в годах мы оба, того и гляди, оставим дочку сиротой. Так что, забрав ее, вы всем нам окажете благодеяние.

Напрасно Томотада уговаривал стариков принять кошель с монетами – те отказывались наотрез, и в конце концов он убедился, что деньги им не нужны. Еще юноша понял, что родители искренне хотят доверить ему заботу о дочери, поскольку беспокоятся о ее судьбе. Так он принял окончательное решение увезти Аояги. Посадив девушку на своего коня, Томотада тепло попрощался со стариками и снова выразил им искреннюю благодарность.

– Ваша милость, – запротестовал старик, – это мы должны вас благодарить, а не вы нас! Мы знаем, что вы будете добры к Аояги, и можем не опасаться за ее безопасность.

Дальше в японском оригинале следует необъяснимый провал в повествовании, который по неизвестным причинам так и останется невосполненным. В тексте ничего не говорится ни о матери Томотады, ни о дальнейшей жизни родителей Аояги, ни о даймё провинции Ното. Можно предположить, что автор, утомленный рассказом, решил поскорее подвести историю к ее неожиданной развязке, презрев подробности. Я не могу восстановить события, о которых он умалчивает, равно как и исправить ошибки в композиции текста. Однако осмелюсь добавить некоторые пояснения, поскольку без них развитие сюжета покажется нелогичным… Итак, судя по всему, Томотада опрометчиво привез Аояги прямиком в Киото, чем и навлек на себя неприятности. Где пара поселилась впоследствии, нам неведомо.

…В те времена самураю не дозволялось жениться без одобрения его господина, а Томотада не мог получить согласие Хатакэямы Ёсимунэ, пока не выполнит его поручение в Киото. При таких обстоятельствах у него были все основания опасаться, что красота Аояги привлечет нежелательное внимание – ведь в таком случае кто-нибудь просто похитит девушку, а он, не будучи законным мужем, не сумеет ее вернуть. Поэтому в Киото молодой самурай старался держать возлюбленную подальше от любопытных глаз. Однако случилось так, что слуга князя Хосокавы ненароком увидел Аояги, проведал о ее связи с Томотадой и доложил обо всем своему повелителю. Молодой князь – большой ценитель женской красоты – тотчас повелел доставить девушку в замок. Приказ выполнили без промедления и без особых церемоний.

Томотада был безутешен еще и оттого, что прекрасно понимал: он не в силах что-либо сделать. Юный самурай был всего лишь скромным посланником на службе у даймё из дальней провинции и в ту пору находился во власти другого, более могущественного князя, чьи желания надлежало выполнять беспрекословно. Кроме того, Томотада знал, что виной всему стала его же собственная глупость: вступив в тайную связь с женщиной, он нарушил кодекс чести воинского сословия. Оставалась одна отчаянная надежда: вдруг Аояги удастся ускользнуть из княжеского замка и сбежать с ним? После долгих раздумий молодой самурай решился послать ей весточку. Разумеется, это было очень опасно: любое послание, переданное для Аояги, могло оказаться в руках Хосокавы, а любовная переписка с наложницами князя считалась серьезным преступлением. И все же Томотада пошел на риск. Он сочинил послание в форме китайского четверостишия и попытался отправить его Аояги.

В четверостишии насчитывалось всего двадцать восемь иероглифов, но с их помощью юноша сумел передать всю глубину своей страсти и боль утраты:

 

Коси о-сон годзин-о о;

Рёкудзу намида-о тарэтэ ракин-о хитатару;

Комон хитотаби иритэ фукаки кото уми-но готоси;

Корэ ёри сёрокорэ родзин.

 

«Следует неутомимо князь молодой за девой, чья красота затмевает сияние самоцветов. А дева слезы роняет, и вымокло платье от них. Но ничто не удержит облеченного властью – страсть, разгоревшись однажды, уже не уймется. Я же остался один, всеми покинутый. Брожу неприкаянный…»

Вечером того дня, когда послание было передано в замок, Томотаду вызвали в покои князя Хосокавы. Юноша тотчас заподозрил, что доверенный человек, согласившийся отнести весточку Аояги, предал его. Если даймё прочитал четверостишие, все пропало – избежать сурового наказания не удастся. «Он прикажет казнить меня, – подумал Томотада. – Но зачем мне жить без Аояги? Пока будут произносить смертный приговор, я, по крайней мере, могу попытаться убить Хосокаву». Засунув мечи за пояс, он поспешил в замок.

В тронном зале на возвышении восседал князь Хосокава в окружении самураев высокого ранга. Все были в парадных одеждах и головных уборах. При виде Томотады никто не издал ни звука. И пока он приближался к правителю Киото для церемониального поклона, это всеобщее молчание казалось ему зловещим и гнетущим, как затишье перед бурей. Но вдруг Хосокава поднялся, сошел с возвышения и, взяв юношу за руки, начал на память читать его четверостишие: «Коси о-сон годзин-о о…» И Томотада, подняв голову, увидел слезы восхищения в глазах молодого правителя.

– Раз уж вы с Аояги так любите друг друга, я возьму на себя труд одобрить ваш брак вместо моего любезного брата, даймё Ното. И да будет свадебный пир устроен сегодня же в моем замке! Гости уже прибыли и подарки припасены!

По знаку князя служители раздвинули перегородки, скрывавшие соседние покои, – Томотада увидел множество придворных сановников, собравшихся на пир, и Аояги в наряде невесты… Так возлюбленная вернулась к нему. Свадьба была веселой и роскошной, а князь и все его приближенные поднесли жениху и невесте богатые дары.

После свадьбы Томотада и Аояги прожили пять счастливых лет. Но однажды утром Аояги, болтая с мужем о домашних делах, вдруг громко вскрикнула от боли и страшно побледнела.

– Простите, что напугала вас, но боль была такой внезапной… – слабым голосом произнесла Аояги. – Мой господин, в этом мире вас привела ко мне кармическая сила, уже соединявшая нас в прошлых существованиях. И в будущих воплощениях она еще не раз свяжет наши судьбы узами счастья. Но сейчас, в этой жизни, мы с вами должны расстаться. Умоляю, прочтите скорее для меня «Нэмбуцу», ибо я умираю.

– Что ты такое выдумала?! – изумленно воскликнул самурай. – Тебе просто нездоровится, милая. Приляг отдохни – и все пройдет!

– Нет-нет, я умираю, это не выдумки, – печально сказала она. – Теперь уж, мой господин, нет нужды скрывать от вас правду. Так знайте же, что я не человек. Во мне живет дух ивы. Ивовое сердце стучит в моей груди, ивовый сок течет по венам. И кто-то в этот самый момент рубит мое дерево. Поэтому я умираю. И даже заплакать уже нет сил. Скорей, скорей, прошу вас, прочтите «Нэмбуцу»… скорей!.. ах!..

Издав еще один ужасный крик, Аояги отвернулась и попыталась закрыть свое прекрасное лицо рукавом. Но в это самое мгновение вся ее фигура обмякла и начала оседать, вернее, странным образом оплывать, опускаясь все ниже и ниже. Томотада бросился к жене, чтобы поддержать ее. Но уже некого было поддерживать. На циновках лежали только одежды сказочного существа и украшения, которые были у Аояги в волосах. Тело исчезло.

Томотада обрил голову, принял буддийский обет и стал странствующим монахом. Он обошел все провинции империи и в каждом храме на своем пути читал поминальные сутры о духе Аояги. Однажды дорога завела его в провинцию Этидзэн, и он вспомнил о родителях возлюбленной. Но, добравшись до уединенного холма, на котором когда-то стояла лачуга, ничего там не обнаружил. Не нашлось даже следов того, что здесь было человеческое жилище. Только три ивовых пня торчали из земли – кто-то срубил две старые ивы и одну молодую задолго до прихода монаха.

Рядом с тремя пнями Томотада поставил могильный камень, нанес на него священные сутры и совершил буддийские обряды в память о духах Аояги и ее родителей.