Смертельная тайна

В давние времена на земле провинции Тамба жил богатый купец Инамурая Гэнскэ, и подрастала у него дочь по имени О-Соно. Девочка была хорошенькая и очень сообразительная, потому отец, решив, что от наставниц из уездного захолустья толку ждать не приходится, отправил дочь под опекой доверенных помощников в Киото, чтобы там она получила образование, достойное столичных барышень. Выучившись, О-Соно вышла замуж за друга семьи, купца по фамилии Нагарая, и счастливо прожила с ним три года, родив за это время мальчика. Но на четвертом году брака О-Соно заболела и умерла.

Вечером после похорон маленький сын сказал домочадцам, что мамочка вернулась и сейчас находится в своей комнате наверху, что она улыбнулась ему, но не произнесла ни слова, поэтому он испугался и убежал. Несколько членов семьи, поднявшись в бывшую спаленку О-Соно, замерли от страха: в свете маленького фонарика перед домашним алтарем они увидели покойную хозяйку дома. Она стояла напротив тансу – комода со множеством ящиков, – где остались ее украшения и одежда. Голова и плечи О-Соно были четко различимы в скудном свете, а ниже фигура словно растворялась в воздухе, она казалась размытым отражением или полупрозрачной тенью на воде. Все в ужасе бросились прочь из спаленки, а добравшись до гостиной, устроили совет. Мать мужа О-Соно сказала:

– Мы, женщины, нежно привязываемся к своим вещам, и О-Соно очень любила драгоценности и наряды, подаренные супругом. Быть может, она вернулась еще раз взглянуть на них? Духи многих усопших так поступают – возвращаются, пока родные не отнесут их вещи монахам. Если мы отдадим одежду и украшения О-Соно в храм, ее дух, возможно, наконец успокоится.

Все согласились, что это нужно сделать как можно скорее. Наутро ящики тансу были освобождены, а вещи О-Соно отправлены в храм. Но той же ночью она снова появилась в спаленке наверху, и следующей ночью опять стояла напротив тансу, и так повторялось каждую ночь, пока в доме не воцарился невыносимый страх.

Тогда мать овдовевшего купца отправилась в храм, рассказала настоятелю о том, что у них происходит, и попросила помощи. Пожилой настоятель, известный под именем Дайгэн Осё, был последователем учения дзен и весьма образованным человеком.

– Должно быть, в тансу или рядом с ним находится нечто не дающее ей покоя, – предположил он.

– Но мы всё достали из ящиков, – сказала старая женщина, – в тансу уже ничего нет…

– Что ж, тогда я приду сегодня в ваш дом, проведу в комнате покойной всю ночь и посмотрю, что она будет делать, – решил Дайгэн Осё. – Предупредите домочадцев и слуг, чтобы никто не входил туда во время моего ночного бдения, если я не позову.

После заката настоятель явился в дом купца, поднялся в спаленку О-Соно и остался там в одиночестве читать сутры. До наступления часа Крысы ничего не происходило. Затем вдруг перед тансу нарисовалась фигура О-Соно. Лицо ее было печально, а тоскливый взгляд устремлен на ящики комода.

Настоятель произнес предписанную в таких случаях мантру и окликнул женщину, назвав ее каймё.

– Я пришел сюда помочь вам, – сказал он. – Вероятно, в тансу лежит то, что не дает покоя вашему духу. Вы позволите мне найти это для вас?

Настоятелю почудилось, что легким наклоном головы тень выразила согласие, поэтому он встал и открыл верхний ящик. Тот оказался пуст. Во втором, третьем, четвертом ящиках тоже ничего не было. Дайгэн Осё тщательно изучил пространство между ними и за ними, осмотрел стенки и дно комода, но так ничего и не нашел. Между тем призрак О-Соно по-прежнему оставался на месте, печально взирая на тансу.

«Что же ей нужно?» – подумал настоятель. Тут ему в голову пришло, что какой-нибудь документ может быть спрятан под бумагой, которой выстланы ящики. Он достал бумагу из первого – ничего. Достал из второго и третьего – тот же результат. Но под бумагой в самом нижнем ящике обнаружилось письмо.

– Вы печалитесь из-за этого? – спросил Дайгэн Осё. – Письмо не дает вам покоя?

Призрак повернулся к нему, взгляд тусклых глаз впился в конверт.

– Хотите, я его сожгу? – предложил настоятель.

Призрак склонился перед ним.

– Стало быть, обещаю: нынче же утром это послание сгорит дотла в храме. И никто, кроме меня, не узнает, что в нем написано.

Призрак улыбнулся и исчез.

Уже светало, когда Дайгэн Осё спустился в гостиную, где его в нетерпении дожидалось купеческое семейство.

– Можете не волноваться, – сообщил он. – Дух усопшей впредь не появится.

И О-Соно действительно больше ни разу не появилась в доме.

Письмо сгорело. Это было признание в любви, полученное О-Соно во времена ее учебы в Киото. Но о содержании послания знал только настоятель буддийского храма, и эта тайна умерла вместе с ним.

Юки-онна

В деревеньке, затерянной в провинции Мусаси, жили-были два дровосека – Мосаку и Минокити. В те времена, когда произошла эта история, Мосаку уже достиг преклонных лет, а Минокити, его ученику и помощнику, едва исполнилось восемнадцать. Каждый день они вдвоем ходили в лес за несколько ри от деревни. По пути туда нужно было пересечь на лодке широкую реку. Многие поколения местных жителей строили мост на месте переправы, но река, выходя из берегов в половодье, всякий раз его сносила, и люди отказались от борьбы со стихией.

Однажды студеным вечером Мосаку и Минокити возвращались домой. Надвигалась снежная буря, а лодочника на переправе они не застали – куда-то отлучился, бросив посудину на другом берегу. О том, чтобы пересечь реку вплавь, не могло быть и речи, так что дровосекам пришлось устроиться на ночлег в хижине лодочника – впрочем, в такое ненастье они были бы рады любому убежищу. Очага в хижине не обнаружилось, да и места, чтобы развести огонь, не хватало – это была лачужка на две циновки, без окон и с одной дверью. Мосаку и Минокити задвинули засов и улеглись спать, укрывшись дождевыми накидками из соломы. Им даже показалось, что в хижине не так уж холодно, и появилась надежда, что буран скоро утихнет.

Старик Мосаку почти сразу заснул, а мальчик по имени Минокити долго лежал, вглядываясь в темноту и слушая яростный вой ветра-великана, бросавшего в ветхие стены огромные пригоршни снега. Совсем рядом глухо рокотала река, и ветхая лачуга скрипела на все лады, как джонка на бурных волнах. Метель все не унималась, с каждым мгновением воздух становился холоднее, так что Минокити под соломенной накидкой начал трясти озноб. Но в конце концов и ему удалось заснуть, несмотря на стужу.

Проснулся он от ощущения, будто в него бросили горсть снега. Открыв глаза, Минокити увидел, что дверь распахнута и в проем струится белесый снежный свет (юки-акари), а в лачуге находится женщина в снежно-белых одеждах, она склонилась над Мосаку и дышит ему в лицо белым клубящимся паром. В этот самый миг женщина подняла голову и метнулась к Минокити. Мальчик хотел закричать, но не смог выдавить ни звука. Белая женщина склонялась над ним все ниже и ниже, ее лицо стремительно приближалось к его лицу. Минокити подумал, что незнакомка прекрасна, но ее глаза вселяли в него ужас. Несколько мгновений она пристально смотрела на него, а потом улыбнулась и прошептала: «Я собиралась поступить с тобой, как с тем стариком, но пожалела – ты такой молоденький и пригожий, Минокити, я не причиню тебе зла. Но если ты кому-нибудь расскажешь – пусть даже родной матушке – о том, что видел нынче ночью, я о том узнаю и убью тебя. Помни мои слова!»

Женщина выпрямилась и исчезла за дверью. Только тут Минокити снова обрел способность двигаться, вскочил и выглянул из лачуги. Но женщины нигде не было, лишь кружил в безумной пляске снежный ветер, который тотчас принялся рваться в хижину. Мальчик, захлопнув дверь, на всякий случай завалил ее изнутри поленьями. Он решил для себя, что дверь растворилась из-за порыва ветра, поскольку иначе как сновидением все случившееся признать не мог. Он попытался убедить себя, что в дремотном мороке принял клубившийся в дверном проеме снег за женскую фигуру, но уверенности в этом не чувствовал. Тогда он окликнул Мосаку и перепугался, когда старик не ответил. Минокити, вытянув руку, коснулся в темноте его лица – оно оказалось холодным как лед. Мосаку был мертв и уже остыл.

К рассвету буран утих. Лодочник, вернувшийся в свою хижину с первыми лучами солнца, нашел в ней мальчишку, лежащего без сознания рядом с окоченевшим трупом старика. Заботами лодочника Минокити быстро пришел в себя, но потом еще долго болел: никак не мог оправиться от последствий той ужасной морозной ночи. К тому же его до обморока перепугала смерть старого Мосаку. Однако о явлении женщины в белом он никому ничего не сказал. Поправившись в конце концов, Минокити вернулся к своему ремеслу дровосека – теперь он один уходил по утрам в лес, а затемно возвращался с вязанкой дров и потом вместе с матерью продавал их на рынке.

Через год, шагая домой зимним вечером, Минокити нагнал девушку, которая шла той же дорогой. Девушка была тоненькая, стройная и очень хорошенькая, а на приветствие Минокити она ответила нежным, как у певчей птицы, голоском. Дальше они пошли вместе. Девушка рассказала о себе, что ее зовут О-Юки, недавно ее родители умерли, и теперь она направляется в Эдо, к дальним родственникам, которые могут пристроить ее куда-нибудь прислугой. Минокити между тем все больше поддавался ее чарам: чем дольше он смотрел на девушку, тем красивее она ему казалась. Осторожно спросив, нет ли у нее нареченного жениха, в ответ он услышал смех – О-Юки сказала, что она свободна, и в свою очередь спросила, не женат ли он и не сговорились ли родители о его будущей свадьбе. Минокити сообщил, что живет с овдовевшей матерью и, поскольку он еще слишком молод, речь о том, чтобы взять в дом «достойную невестку», пока не заходила. Обменявшись такими признаниями, они долгое время шагали молча, но, как гласит народная мудрость, ки-га арэха, мэ мо кути ходо-ни моно-о ю – «любовь говорит глазами красноречивее, чем устами». К тому времени, когда впереди показалась деревня, оба были очарованы друг другом, и Минокити предложил О-Юки погостить у них с матушкой. Немного поколебавшись, но в конце концов поборов смущение, девушка согласилась.

Мать Минокити тепло приняла гостью и подала ужин. Ей так понравилось скромное поведение девушки, что она предложила ей отложить путешествие в Эдо. И в результате конечно же О-Юки до Эдо так и не добралась – она осталась в доме в качестве «достойной невестки».

Невесткой О-Юки и правда оказалась достойной. Через пять лет последними словами матушки Минокити перед смертью была похвала жене сына. О-Юки родила ему десять детей – хорошеньких девочек и мальчиков с белоснежной кожей.

Деревенские считали ее сказочным созданием, неведомо как очутившимся в их краях. Крестьянки стареют рано от тягот жизни, но О-Юки, даже десять раз став матерью, казалась столь же юной и свежей, как в тот день, когда она впервые появилась в деревне.

Однажды вечером, уложив весь выводок спать, О-Юки села шить при свете бумажного фонарика. Минокити долго любовался ею и наконец сказал:

– Гляжу, как ты склоняешь голову над шитьем в этом белесом свете, и вспоминается мне одна странная история, приключившаяся со мной, когда я был восемнадцатилетним юнцом. Тогда мне довелось увидеть женщину, столь же прекрасную, как ты, и у нее была такая же белоснежная кожа. И правда, вы с ней удивительно похожи…

Не поднимая глаз, О-Юки попросила:

– Расскажи о ней. Где вы встретились?

И Минокити рассказал о страшной зимней ночи в хижине лодочника, и о белой женщине, которая, склонившись над ним, улыбалась и шептала чудны́е слова, и о тихой смерти старика Мосаку.

– Не знаю, грезил я тогда или бодрствовал, – вздохнул он, – но в ту ночь в первый и в последний раз я видел женщину, равную тебе по красоте. Но она конечно же не принадлежала к миру людей и напугала меня до полусмерти… ужасно напугала… но у нее была такая белоснежная кожа!.. До сих пор не могу понять, видел я тогда сон, или же мне на самом деле явилась юки-онна – «снежная женщина»…

Тут О-Юки отложила шитье, встала, склонилась над сидевшим рядом мужем и закричала ему в лицо:

– Это была я, я, я!!! И ты слышал мое обещание убить тебя, если обмолвишься о той ночи хоть словом! Но ради наших деток, спящих в соседней комнате, я сохраню тебе жизнь. Только учти: теперь тебе придется заботиться о них изо всех сил, потому что, если кто-нибудь из малышей мне на тебя пожалуется, я поступлю с тобой так, как ты того заслуживаешь!

Ее голос становился все тише и тише, как удаляющийся вой ветра. О-Юки начала таять в воздухе, превращаясь в белоснежное искрящееся облачко тумана. Потом облачко потянулось к потолочным балкам и ускользнуло в дыру дымохода…

Больше ее никто не видел.