ГЛАВА 30
Что больше всего раздражало Антонова – то, что его пасли. Вели за ним наблюдение. И даже не то раздражало, что пасли, это-то, уж было само собой разумеющимся, с учетом сложившейся ситуации, а то, как это делалось.
Коряво делалось. Порою Валерию хотелось резко развернуться, пойти навстречу "топтуну", который уныло шлепал за ним вот уже километр по пустынной улице. Предложить ему, прячущему глаза парню, сигаретку. Покурить вдвоем. Сказать: "Слушай, сынок. Ты это, иди домой. Чего зря время теряешь? Сегодня ничего интересного не будет. Когда соберусь вокзал взрывать, я тебя позову". Но вот как раз этого-то делать и нельзя было. То, что за Антоновым следили глупо и назойливо, говорило только об одном: они еще не знали, что он действительно до сих пор был связан с Демидом Коробовым. И ему нужно было играть в эту игру. Хорошо играть. Показывать, что он, мол, знает, что его пасут, но ничего против этого не имеет, потому что скрывать ему, собственно говоря, нечего. И, главное – уходя от "наружки", делать так, чтобы никто не догадался, что он скрылся специально. Это должно выглядеть, как нечаянная потеря "хвоста".
Такая откровенная лажа была противна. Но Антонов был профессионалом. В жизни ему приходилось заниматься не только военной медициной и посмертной экспертизой. Жизнь научила его многому. Профессионал Антонов привык работать тщательно. И сейчас он вел себя аккуратно, даже щепетильно, рассчитывая каждый шаг.
Коробов, конечно, профессионалом не был. Дема Коробов вообще вел себя нагло, глупо и необдуманно. Взбаламутил весь город, разъезжая на машине по городу со своим корешем, вором-рецидивистом Шагаровым. Нашел тоже, кого взять в приятели! Другой бы на его месте давно уже засыпался. Но Деме везло. Отчаянно как-то везло, супротив всех законов жизни и логики. Словно кто-то сверху за шиворот постоянно выдергивал его из кучи-малы озверевших, мутузящих друг друга, стреляющих друг в друга людей. И именно это противоестественное везение озадачивало Антонова. Сверху у Демида был даже не ангел-хранитель. Кто-то выше ангела.
Антонов очень надеялся, что сегодня Коробов не пришлепает на встречу собственной персоной. Демид вполне мог отчебучить такое. Ну да, конечно, почему бы и нет, если у тебя заступники там, в ангельском охранном агентстве? Вот у Антонова таких связей на небесах не было. Ему вообще не светило попасть на небеса – он был атеистом. И везучим назвать себя никак не мог – все, чего добивался он в своей жизни, давалось ему потом и кровью.
Да нет, не был он тупым. Просто судьба у него была такая тугая – черная, твердая и потертая, как старая автомобильная покрышка.
Сегодня Антонов отработал мастерски. От хвоста отцепился грамотно, непринужденно, так, что даже специалист по "наружке" не смог бы утверждать, что это было сделано нарочно. Мало ли кто не смог влезть в битком набитый автобус? И теперь Антонов сидел в пельменной и ел. Время подходило к шести часам вечера. Валерий всегда появлялся в условленном месте заранее – не помешает оглядеться. Он обмакивал пельменину в сметану, отправлял в рот и медленно жевал. Неплохо, совсем неплохо… Антонов любил пельмени. Хотя, конечно, это и близко не стояло с теми пельменями, которые готовила его жена. Бывшая…
Антонов вздохнул.
– У вас свободно, можно присесть?
Девочка с подносом. Тоненькая, бледная как привидение, без малейшего следа летнего загара. Короткие темные волосы. Внешность не совсем русская – то ли чувашка, то ли марийка. Но красивая, ничего не скажешь. В каждом ухе – по три маленьких серебряных колечка. Это модно сейчас так. Ладно, хоть губу себе не проколола, или нос. Моды нынче – как у папуасов.
– Садитесь, – сказал Антонов.
Конечно, он узнал ее. Прохорова Елена. Видел пару раз фотографии в газетах. Тоже, небось, какой-нибудь ангел к ней приставлен, если шляется так свободно по городу. Дети малые…
– Ты не тут должна сидеть, – произнес он, вытирая салфеточкой сметану с усов. – Вон там, за тем столиком у окна ты должна сидеть. В компании двух господ в шляпах.
– Почему? – Девушка подняла на него большие зеленые глаза и сердце Антонова захолонуло от жалости. Боль была в этих глазах. Доченька бедная… Угораздило тебя попасть в такую бучу…
– "Семнадцать мгновений весны", – сказал Антонов. – Штирлиц со своей женой там встречался. В ресторане. Не смотрела такое кино?
– Нет. Не помню. – Девушка пыталась жевать пельменину, но видно было, что есть ей совсем не хочется. – Давайте я вам адрес скажу и уйду. По-моему, за мной кто-то шел. Мне уходить нужно скорее.
– Плохо, – Антонов наморщил лоб. – Адрес ты мне скажи. И иди. И не бойся ничего, я прослежу, чтобы все было в порядке.
– Не надо. Я сама справлюсь. Нельзя, чтобы про вас узнали…
– Это моя забота. Лена. С тобой все в порядке? Ты выглядишь очень больной.
– Мне плохо, – сказала Лека. – Мне все время плохо.
– Может быть, тебе врач нужен?
– Тут уже ничего не сделаешь, – сказала Лека.
И улыбнулась через силу.
***
Совещание большой тройки происходило на кухне. А Лека? А что Лека? Она опять спала. Она предпочитала проводить сейчас большую часть жизни во сне. По крайней мере, это было лучше ее трехдневного безумного висения на березе.
– Здесь – все наши основные силы, – сказал Демид. – Лека, увы, не боец. Она не в форме.
– Лека – боец? – Антонов удивленно приподнял брови. – Да с ней совсем дела плохи.
– Раньше она была классным бойцом, – сказал Демид. – Не намного хуже, чем Кикимора. Она ведь родственница Кикиморе, оказывается. Это давало ей уникальные физические возможности. Но все кончилось. Кончилась Лека, ненадолго ее хватило. Домой она хочет.
– Домой?
– Кикимора, рассказывай, – скомандовал Демид.
И Кикимора рассказал все, что знал, и листочек даже свой ксероксный показал для достоверности. И Антонов смолил сигаретой, и изумленно качал головой, и все же поверил. А потом говорил Демид, и то, что говорил он, было настолько невероятно, что история Кикиморы казалась по сравнению с этим простой детской сказкой. Но Антонов поверил и этому, потому что какой смысл было врать Демиду? Совершенно никакого. А главное, объяснить все то, что происходило в течение последних месяцев, можно было только такой теорией – похожей на бред сумасшедшего и все равно правдоподобной.
Антонов рисовал на бумажке схему – кружочки, соединенные стрелочками. Так ему легче было понять, не запутаться к чертовой матери. В кружочках были написаны слова: "Карх", "Демон-червь", "Фоминых" и другие. И когда схема его была закончена, он стукнул карандашом по столу.
– Так, – произнес он. – Все более или менее ясно. Ясно, кто виноват. Следствие на предварительном этапе закончено. Что будем делать?
– Пора выносить приговор, – сказал Демид. – Нас здесь трое – вполне достаточно для "особой тройки". И я, на правах главного судьи, объявляю свой вердикт. Карха, он же Король Крыс – убить. Карлика, он же Демон-червь – убить. Они нелюди, и человеческие законы на них не распространяются. Фоминых, она же Волчица – человек. Ее надо отдать в руки правосудия, свалить на нее ответственность за все происходящее. Должен же кто-нибудь отвечать за это дерьмо? В моих интересах, чтобы на следствии по ее делу не было никакой мистики. Никакого "Конца Человеков", никаких демонов и кимверов, никаких бессмертных и "Приливов". Только создание авторитарной сатанинской секты, человеческие жертвы, убийства с особой жестокостью, грабеж, служебный подлог – все то, что она пытается повесить на меня. А я… Я должен остаться чистым перед законом. Это возможно?
– Возможно, – деловито сказал Антонов. – Не думайте, что я тут лежал и лапу сосал. История, сами понимаете, у нас очень интересная получается. Эта сука Фоминых очень хитрая. Она работает тонко, хотя порою и на грани. Но ей уже заинтересовались. Большие люди заинтересовались. Очень серьезные люди. И в нее уже запустили когти – с моей помощью, конечно. Эти люди очень не любят, когда позорят родную милицию, и когда их так нагло водят за нос. В общем, все можно сделать.
– Тогда нам надо поспешить, – заявил Демид. – Нужно успеть разобраться со всей этой гоп-компанией, пока на хвост им не сели блюстители закона. Конечно, организация их будет разгромлена, но боюсь я, сердцем чувствую, что основная троица – червяк, карх и Волчица успеют сбежать. Ищи их потом.
– А как их найти? – спросил Валерий.
– Сейчас искать их не надоть, – встрял Кикимора. – Они сами нас ищут. Нам только наружу выйти, на видное место встать, и прибегут они всей кодлой, во всей своей красе.
– Стало быть, пора настала? Кулачный бой, трое на трое. Я, как самый слабый, беру на себя Волчицу…
– Нет, нет… – Демид отрицательно мотнул головой. – Ты здесь не воин, Валера. Ты в городе должен сидеть, тылы наши прикрывать. Там, на месте разборки, ты все равно ничего не добавишь. Там не простая драка будет. Совсем не простая.
– Не понимаю я ничего в вашем колдовстве и мистике, – устало произнес Антонов. – Не моя сфера…
– Не так уж все и сложно, – сказал Демид. – В нашем случае сильнее будет тот, у кого выявится превосходство магии и ума. С магией у нас слабовато. Есть, конечно, кое-что в заначке… Но артефакты, которые изготовляет Демон-червь, показывают его высокий уровень в этом деле. Я еще не видел Червя в глаза, а пальца уже лишился из-за его чертова кольца. – Дема продемонстрировал обрубок пальца. – И золото они собирают. Это не просто так. Из него будут сделаны другие артефакты, силу и предназначение я не могу предугадать.
– Значится, нам только ум остается, – пр оскрипел Кикимора. – Дема, ты у нас самый умный. Есть у тебя мысля какая-нито в загашнике? Козырь какой-нибудь скрытый?
– Увы. – Демид развел руками. – Нового – ничего. Творческий кризис…
– У меня есть идея, – сказал Антонов. – Демид, ты говорил, что они пытались вырастить пять новых кархов в твоей лаборатории. Почему бы тебе что-нибудь подобное не попробовать? Ты же дока по этой части!
– Не выйдет, – уныло произнес Демид. – Во первых, линия моя уничтожена начисто – я сам ее расхреначил. Во вторых, это ведь еще не кархи были, только тела для кархов – собаки-мутанты с собачьими же душами. А настоящую силу карху может дать только душа демона. Очевидно, наши враги владеют этой магической технологией – так сказать, "пересадкой души". Вывод очевиден. Первое: я не успеваю создать подходящее тело. Второе: если бы я даже вырастил тело, я не знаю, где взять для него душу и как переместить ее в эту телесную оболочку. Это все.
– Возьми мою душу, – сказал Кикимора. – Мою. Она подойдет.
Прозвучало это не то что патетически, но довольно-таки жутко.
– Я не бог и не дьявол, чтобы брать твою душу, – мрачно проворчал Демид. – Не по адресу обратился, Федя. Может быть, есть более толковые предложения?
– Я устал, – Кикимора и впрямь выглядел сейчас невероятно усталым и старым. – Я уже начинаю разваливаться. Мне домой хочется, как и Леке. Ты не бог, Дема, оно конечно. Да только ты кимвер. К тому же – последний из первых людей. Ты много можешь чего такого, о чем и сам не подозреваешь. Чую я, что ты – моя последняя возможность домой вернуться. Ведь если, не дай бог, убьют тебя – что ж мне, так и бегать в этом уродском человечьем туловище? Вместе с остальными людями конец человеков принимать? Нет, не пойдет так! Сделай мне новое тело, Дема. Ты смогешь.
– Я же русским языком сказал тебе, что не успею вырастить новое тело! Ты хоть представляешь, сколько для этого времени нужно? Как минимум год. И денег до черта! Линию создать, клон подходящий инкубировать, да еще девяносто процентов мутировавших зародышей в мусор отсеять…
– А мне и не надо живого тела. Ты сам знаешь – меня и мертвое устроит. Я оживлю его сам – своим присутствием. Сделай мне какое-нибудь тело пожутчее. Сшей его из тех кусков, которые тебе понравятся. Такое, чтоб Король Крыс рядом с ним недомерком показался! Вот и будет тебе скрытый козырь.
– А перенос твоей души? Это как я сделаю?
– Знаю я, как это делается. Нету тута никакой технологии. Я ж говорил тебе, – заклинание есть. И я его знаю.
– Блин… – Демид обхватил голову руками, взъерошил волосы. – Башку с вами сломаешь, со всякой лесной нечистью. И не знаю прямо, что теперь делать. Боюсь я, что изувечу тебя по неопытности. И ты зазря пропадешь, и я без поддержки останусь.
– Когти вот такие, – показал Кикимора что-то совсем невообразимое. – Челюстя как у тигры. Шесть лап. Двести килов весу. Хвост ядовитый с колючками. И крылья. Крылья не забудь!
– Заткнись, демон-соблазнитель! – гаркнул Дема. – Крылья ему еще надо! Чтоб двести килов по воздуху тащить? Пропеллер вертолетный тебе тогда на спине нужен будет. И пару ракет "воздух-земля". Нет, не нравятся мне такие штучки, не буду я ничего такого делать. Такой журавль в небе у нас получится, что только в госпиталь его. Или сразу в могилу…
– Попробуй, Демид. – Антонов говорил медленно, взвешивал каждое слово. – Вместе попробуем. Я ведь, как-никак, хирург. Лабораторию самую хорошую тебе обеспечу. Никто нас там не тронет. И материал… Сам понимаешь, исходный материал самый лучший должен быть. Мы аккуратненько все сделаем. Сосуды все сошьем, нервные стволы, целостность кишечника обеспечим. Крылья? Крылья не обещаю, но подумать можно. Разве тебе не интересно?
– Не интересно, – нервно произнес Демид.
– Врешь! Я же помню, как ты на дохлого Короля Крыс смотрел, от зависти облизывался. Ты хотел получить эту технологию, хотел сделать своего Короля Крыс! А теперь ты сделаешь кое-что получше. Король Крыс будет в заднице. В глубокой жопе!
– Не уверен, – Дема мотнул головой. – Не уверен.
– Согласен он, – вякнул Кикимора. – По глазам вижу!
– А ты-то чего радуешься, оглоед? – огрызнулся Дема. – Можно подумать, что ты карха уже завалил! Сварганим тебе какое-нибудь дефектное тулово, будешь пять лап из шести приволакивать, дышать ушами и писать в постель. Тогда нечего на меня все валить будет.
– Я тебе расписку дам, – сказал Кикимора. – Что претензиев не имею. Можешь даже больничный лист на меня не заводить.
***
"Лучшая лаборатория" оказалась моргом – холодным, вонючим. Свободным лишь на выходные. За два дня им надо было управиться полностью. И оборудования никакого не было. Шили даже не кетгутом – обычным хирургическим шелком. Оставалось только надеяться, что Кикимора сумеет справиться с новым телом, что новый организм его, управляемый душою лесного демона, сумеет адаптировать десятки метров шовного материала и не развалиться при этом на кусочки.
Кусочков было много. Образ будущего существа нарисовали предварительно на бумаге, споря при этом до хрипоты. Кикимора вел себя безобразно: торговался, как баба на базаре, выклянчивая себе рога, и хобот, и ядовитое жало, и жабры, и непробиваемую алмазную чешую. Дема называл его кретином, орал, что для такого безмозглого идиота, как Кикимора, самое подходящее тело – чучело шакала без головы. Но в конечном счете стали работать с тем, что удалось достать. Наводку дал Демид. В университете, на биофаке, имелось немало не до конца препарированных запчастей разных животных, замоченных в ваннах с формалином. Антонов съездил и конфисковал нужное их количество именем какого-то таинственного закона. И теперь в морге дышать нечем было от формалинового, разъедающего все и вся запаха.
– Слышь, Дем, а они работать-то будут? – Кикимора ткнул пальцем в неопределенной формы части чьего-то нечеловеческого тела, отмокавшие в большом тазу.
– Должны, – прогундосил Демид через респиратор. – Отмочим хорошенько. Формалин будет вытеснен водой. Это самые свежие органы, какие только удалось достать. Не красть же нам живого медведя из зоопарка?
– А че? – Кикимора оживился. – Может, украдем?
– Иди, кради, я не против. В дело пойдет. Только обязательно живого сюда приведи. Объясни мишке косолапому, что для хорошего дела он надобен. И быстренько. Часа через три уже все готово будет.
– Что? Уже через три часа? И одному мне идти?
– А как же? Ты у нас один тут без дела болтаешься.
– Да… – Кикимора задумался, поскреб в затылке. – Ладно, без медведя обойдемся. А крылья?
– Отвянь.
– Ты обещал!
– Отвянь!
– Вот так вот! – Кикимора поднял руки к небесам. – Друзья, называются! Жмоты! Человек ради них на смерть, можно сказать, идет, а им пары клешней ядовитых жалко! Не, в натуре, с кем я связался? Дем, ну хочешь, я тебе бабки заплачу за эти крылья? По пять тыщ баксов за крыло. Только ты мне четыре крыла сделаешь.
– Мы тебя всего крыльями увешаем, – произнес Демид, уставившись на Кикимору круглыми от бешенства глазами. – И на член тебе титановые подкрылки поставим. А насчет денег, кстати, ты вовремя вспомнил. Деньги тебе больше не понадобятся, брат. Ты адресочек черкни, где их найти. У тебя, наверное, много бабок скопилось за жизнь твою праведную. Теперича они на святое дело пойдут. Деньги всегда нужны.
Кикимора нахохлился и молча отполз в угол. А Демид снова уткнулся в то, что они с Антоновым старательно сшивали на столе уже второй день.
***
– Все, готово!
Они стояли вокруг стола, и сами не верили в то, что им удалось создать такое. И в то, что такое может ожить, тоже не верилось.
– Кикимора, теперь твоя очередь, – сказал Демид. – Пора переселяться. Как ты будешь это делать?
– Заклинание прочту. Счас прямо. Ах ты, елки-моталки… – Кикимора съежился. – Страшно-то так! Вдруг не получится? И помолиться-то некому. Нелеригиозный я. Перекреститься, может?
– Не стоит, ты же нечистая сила. Сгоришь еще, чего доброго.
– Ладно, поехали…
Кикимора махнул рукой и начал бормотать странные, нечеловеческие слова. Демид и Антонов стояли, переминались с ноги на ногу. Чувствовали они себя тоже не лучшим образом. Все было как-то не так. Слишком поспешно. Не торжественно и жутко.
– Ты осциллограф подключил? – тихо спросил Демид. – ЭКГ в порядке?
– Все подключено. – Антонов загодя увешал сварганенное тело датчиками и проводами, должными показать появление жизни в новом организме. – Ты не волнуйся, Дем. Дефибриллятор у нас есть. Если что – шарахнем в сердце, оживет как миленький.
– Все, – сказал Кикимора сиплым голосом. – Все, ребятки, пора. Теперя пустячок остался – убить меня надоть.
– Как – убить?
– А так! Обнакновенно. Убить и сердце осиновым колом проткнуть. А то тело сие мою душу не отпустит.
– Кто ж тебя убивать должен? – напряженно спросил Демид.
– Как кто? – удивился Кикимора. – Ты.
– Я не могу. Людей убивать не могу.
– Ах да, – Кикимора махнул рукой. – Ты же кимвер, человеков убивать права не имеешь. Да только какая разница? Я ведь не человек! Я – дух болотный.
– Для меня ты – человек.
– Тогда ты, Валера. Сделай доброе дело. Пушка у тебя ведь есть? Пальни в голову. Только так, чтоб быстро, чтоб не больно было.
– Что ж ты не сказал, братишка, что тебя убивать придется? – Антонов стоял бледный, еле шевелил губами. – Что ты раньше молчал? Мы бы всего этого дела не затеяли. Неужто мы можем своего стрелять? Как жить-то после этого будем?
– А-а!!! – Кикимора злобно рванул на себе рубаху, обнажая впалую грудь, всю расписанную блатными татуировками. – Бляха-муха! Нежные какие попались! Смертное убойство они причинять не могут! Говны! Братья еще называются!
Это были его последние слова. Он схватил скальпель, лежащий на подносе, и воткнул его себе в шею, прямо в сонную артерию. Демид и Антонов стояли и остолбенело смотрели, как Федор Шагаров вспарывает себе горло. Кикимора свалился на колени и посмотрел на них мутным, ускользающим взглядом. Из перерезанной глотки его хлынула кровь. Он упал на спину, дернулся в последней конвульсии и затих.
– Осиновый кол есть? – шепотом спросил Антонов.
– Есть. Кикимора его из ручки от швабры сделал. Я и не подумал, зачем. Мог бы догадаться.
– Давай.
Антонов опустился рядом с трупом Кикиморы, встал коленями прямо в лужу крови. Взял Кикимору за плечи и нежно, аккуратно перевернул его на спину.
– Прости, брат, – сказал он. – Прости, что так получилось.
Лицо Кикиморы застыло в недоуменном, почти детском выражении. Широко открытые глаза его неподвижно смотрели в потолок.
Антонов взял заостренную деревянную палку и приставил ее напротив сердца Кикиморы, направил прямо в глаз Сталина, вытатуированного на груди. Он нажал на палку и пробуравил сердце бедного бывшего Кикиморы.
Тело, прослужившее двум своим хозяевам, бродившее по грешной земле двести пятьдесят четыре года, выплеснуло душу с фонтаном крови. И умерло окончательно.
– Кардиограмма! – прорычал Антонов. – Есть что-нибудь в новом теле? Сердцебиение?
– Нет! Ровная линия!
– Энцефалограмма?
– Ни черта! Полный труп.
Антонов оставил бесполезный труп Шагарова и бросился к тому телу, что должно было принять в себя душу и ожить, но пока не подавало ни малейших признаков жизни. Обливаясь потом, Антонов защелкал переключателями на портативном дефибрилляторе, схватил два круглых электрода, прижал их к груди того, что лежало сейчас на столе.
– Врубай!
Шарахнуло так, что все длинное уродливое туловище дернулось, взмахнуло четырьмя своими когтистыми лапами и двумя почти человеческими руками. И снова замерло.
– Линия ровная. Сердце стоит!
– Врубай!
Еще один удар током. Еще, и еще один… Запах паленой шерсти, вонь формалина.
– Бесполезно. Он не дышит.
– Я заинтубирую его! – Антонов распахнул зубастую пасть, принадлежавшую некогда леопарду, и начал лихорадочно заталкивать в трахею никелированную трубку. – Включай ИВЛ!
Демид запустил аппарат искусственной вентиляции легких и смесь, насыщенная кислородом, с шипением начала наполнять гориллью грудную клетку созданного ими монстра. Грудь существа мерно раздувалась и опадала. Только это было жизнью не больше, чем накачивание сдувшейся автомобильной камеры.
Сердце существа и не думало биться. И мозг его был не живее, чем ком серой слизи на задворках бычьей бойни.
– Мы убили его, – прохрипел Антонов. – Господи Боже! Чувствовал ведь, что так получится…
– Ни черта ты не чувствовал, – Демид мрачно переводил взгляд с мертвого тела на полу на мертвое тело на столе. – Ты был уверен в успехе.
– Я идиот! Кретин безмозглый! И ты – идиот, если согласился на это! Как мы могли поверить, что идиотское, слепленное кое-как тело, с формалином вместо крови, заработает? Как?!
Антонов стукнул по колену кулаком, перемазанным в крови.
– Мы не убивали его, – сказал Демид. – Он сам захотел этого. Он сам убил себя, и никто его уже не смог бы остановить.
– Ему надоело жить человеком? Или он испугался перед развязкой? Дезертировал?
– Он думал, что получится, – произнес Демид. – Он вовсе не собирался умирать окончательно. Я не знаю, чья в этом вина – его или наша. Но только его нам обвинить не в чем.
