ГЛАВА 25
Демид шел впереди, Лека не отставала, хотя было довольно трудно не отставать в завалах мусора. Трущобы – вот какое название больше всего подходило для этого места. И ведь было это в самом центре города.
Когда-то, сто лет назад, здесь была слобода, в которой жили самые что ни на есть зажиточные купцы и мещане. Ярмарка была рядом – огромная, всероссийская, с товарами со всего мира. А потом пришли большевики и навели порядок. Не стало ни ярмарки, ни купцов, ни мещан, ни товаров. Остались только трудящиеся.
А теперь здесь жили в основном представители популяции со странным названием "лица кавказской национальности". А также лица среднеазиатской, восточноазиатской и других непонятных национальностей. Потому что рядом был центральный рынок – самый большой в городе, и все эти лица торговали там всем, чем только можно было торговать, а зачастую и тем, чем торговать было совсем нельзя. А двухэтажные домишки, такие аккуратные и ухоженные всего лишь сто лет назад – что же они? Они разваливались помаленьку, сбрасывали с себя древнюю кожу заплесневелой штукатурки, скрипели и оседали стропилами, балками, досками и прочими деревянными внутренностями. Никому не было до них дела. Они предназначались под снос, да только никто не собирался их ни сносить, ни ремонтировать. Так и жили они, как приговоренные к высшей мере наказания, год за годом в ожидании – то ли расстреляют, то ли помилуют.
– Плохое место, – сказала Лека, с отвращением разглядывая свою кроссовку, вымазанную чем-то подозрительно коричневым. – Даже не то плохо, что народ здесь живет необтесанный. Плохо то, что на ментов здесь нарваться – раз плюнуть. До ментовки районной – два квартала. Угораздило нас…
– Нормально! – бодро произнес Дема. – Чего это ты на милицию взъелась? Очень у нас даже хорошая милиция, порядок бережет. Вспомни двух орлов в вагоне – любо-дорого посмотреть! К нам отнеслись со всем вниманием. Не милицию нам надо с тобой бояться. Уж с ними-то мы как-нибудь разберемся.
Бодрость в его голосе была фальшивой, вот оно что.
Они вышли на другую улицу – более широкую, более освещенную. Здесь даже находились люди – разгружали фургон, таскали коробки с бананами, апельсинами, ананасами и прочими дарами леса. На Демида с Лекой косились любопытно, но никто с вопросами не приставал.
Они уже почти добрались до конца улицы, когда из-за угла вышли двое в серой форменной одежде, с дубинками на поясах. Вышли и замерли остолбенело. Вытаращились на наших беглецов. А чего таращиться-то? Никогда опасных преступников не видели, что ли?
Дема сделал шаг назад и оба мента одновременно, как близнецы, потянули руки к поясу. Что менты делали дальше, Дема с Лекой не видели. Потому что секунду спустя они уже летели назад, к спасительной темноте.
Коробки с бананами оказались на их пути, Демид сделал замечательный прыжок, на зависть любому бегуну с барьерами, и оказался по ту сторону картонной баррикады. Лека тоже не осрамилась. А вот милиционеры не прыгнули. Может быть, посчитали ниже своего достоинства скакать через какие-то там неотечественные коробки. А может, физподготовкой мало занимались. И пока блюстители порядка с начальственным ревом расталкивали и пинали несчастную картонную тару, беглецы нырнули в первую же подворотню и затаились.
Слышно было, как патрульный орет в рацию: "Максимов! Тут они! Оба! Восьмой дом! Давай машину быстрее!" Подворотня выходила в глухой двор, воняющий бог знает чем, и заваленный черт знает чем. Удрать отсюда не было никакой возможности.
Дема побежал вдоль дверей, пытаясь открыть их. Третья дверь, в самой глубине двора-колодца, неожиданно поддалась. Демид напрягся, дернул изо всех сил. Старый замок не выдержал, треснул, вылетел из гнезда и дверь распахнулась, едва не въехав Леке по лбу.
– Не пристрелят нас тут? – Лека тяжело дышала над ухом.
– Пристрелят, – оптимистично пообещал Демид и первым нырнул внутрь.
Пахло здесь так, что обгаженный двор казался по сравнению с этим парфюмерным магазином. Сперва Лека решила, что это склад, или, в крайнем случае, старый чулан – столько здесь было всякого неописуемо пыльного барахла, сундуков, покрытых паутиной, полуистлевших тряпок, висящих, лежащих и даже сидящих и стоящих, догнивающих свой век в обществе рыночных крыс. Однако, и здесь кто-то обитал. Ворох одежд в середине клетушки зашевелился, и оттуда появилась голова
(Короля Крыс? Демиду на мгновение показалось, что он узнал запах гниющей плоти, сопутствующий гнусной твари)
голова старухи – жирной, древней, черной и носатой настолько, насколько вообще дозволяет человеческая природа. Если бы нос этой мегеры был горбатее и длиннее еще хотя бы на сантиметр, ее уже можно было бы классифицировать как представителя нового человеческого вида – что-то типа "Homo nasalis" или "Антропоидус шнобелис".
"Хармандаргы!" – заорала старуха. Хотя возможно, это было слово "Варкантарашхындары!" или "Арбиндарбакылджан!", Лека точно не помнила. Бабка завопила что-то не по-нашему, и можно было ручаться, что это был не английский. Но ее услышали, и даже поняли, судя по тому, что где-то наверху захлопали двери и началась беготня и вопли на том же самом непонятном языке. А потом ступени лестницы, спускавшейся в эту самую комнатушку, заскрипели, и по ним скатился человек лет сорока. Слушай, тэбэ гаварю, читатэл, этат челавэк бил такой гарачий, что кров в жила кыпэл! Человек был подобающим образом черен волосом, выражение лица имел невеселое, перекошенное, к тому же левый глаз его был заклеен неопрятным куском пожелтевшего лейкопластыря и сразу было видно, что ничего под этим пластырем нет – никакого глаза. А в руке этот абрек держал нож – такой огромный, что им можно было зарезать средних размеров слона.
Он был очень проворен. Демид не успел моргнуть глазом, как одноглазый оказался перед ним и выставил нож перед собой, уперев его Демиду чуть ли не в солнечное сплетение. Однако, что-то еще сдерживало их обоих: одноглазого – от того, чтобы попытаться зарезать Демида, а Дему – от того, чтобы разозлиться, вырубить одноглазого и прекратить разом неприятные посягательства на свое драгоценное здоровье.
– Кучер тэбя паслал, да? – просипел человек, повернув голову так, чтобы лучше видеть Демида единственным своим глазом. – Чтобы убит мэня, да? Чтобы всэх тут убит, жэнчин этих всэх, да? Дэтэй убит? Я гаварыл Кучеру, слушай, Кучер-джан, ты руски чэлавэк, хрыстианин должэн быт, нэлзя женчин убиват из-за дэньги. Зачем ты пришел этат дом? Я гаварил, дэнги вэрну, да? Шакал ты паршивый, кировь сучия! Зарэжу!!!
– Зарэж, – сказал Демид.
Одноглазый всхлипнул и коротко, без замаха, ударил ножом. Нож вошел бы Демиду в живот, если бы это не был Демид. Но это был он, он самый, и попасть в него ножом было труднее, чем камнем в открытое окно движущегося поезда. Нож чиркнул по одежде, даже оставил дыру в штормовке, но Демид успел. Скользнул в сторону, ударил одноглазого сбоку в ухо. Одноглазый еще стоял, шатался, еще пытался удержать нож, но пальцы уже плохо слушались его.
– Дай сюда! – Демид выдернул нож из руки оглушенного противника, и тот все же свалился, выведенный из равновесия незначительным толчком. – Эй ты, одноглазый Джо, пойдем со мной. – Демид наклонился над поверженным, попытался приподнять его за шиворот, но тот лишь слабо дрыгал ногами, его остекленевший взгляд не давал надежды на то, что он сумеет самостоятельно встать в течение ближайших часов. Старуха в ужасе зарылась обратно в свои тряпки, прикинулась сундуком, старая шкодница.
– В аут пошел, – констатировал Демид.
– Что с ним? – Лека перепугалась.
– Ничего страшного. Сотрясение мозга. Поблюет пару дней. Неудачно вышло. Он хоть по-русски говорить умел…
С улицы уже доносился ор милиции через матюгальники: предлагали выйти с поднятыми руками и сдаться. Дема с Лекой помчались по лестнице, что немедленно вызвало приступ паники среди обитателей второго этажа – они разбежались по комнатам как тараканы. Демид дернул за ручку первой попавшейся двери. Дверь держали с той стороны, но запора не было, и после мощного рывка дверь распахнулась, выдернув за собой маленькую худую женщину в черной кофте, длинной черной юбке и черном платке, надвинутом на глаза. Женщина сделала быстрое движение, пытаясь улизнуть, но Демид схватил ее за руку.
– Я тебе ничего плохого не сделаю! – Демид спешил, снизу уже ломились в дверь. – Поняла?
Женщина кивнула головой.
– По-русски понимаешь?
Женщина отрицательно замотала головой, залопотала что-то на своем, съежилась вся от страха. Вот подарок судьбы-то – жить в чужой стране, бояться каждого шороха, и все равно не уезжать на родину, потому что родина еще страшнее. Сколько жило их тут таких, как она – в этом доме, этом квартале, в этом городе? Никто не мог их сосчитать, потому что официально их не существовало.
– Эх, горемыка… – вздохнул Демид. Пошел быстрым шагом по темной комнате, распинывая ногами все, что лежало на полу. На полу лежали в основном люди. Ютились на матрасах, накрытые все теми же тряпками – дети, бабы. Отодвигались торопливо в сторону, давая дорогу опасному чужаку. Лека двигалась следом.
– Вот то, что надо, – произнес Демид. – Балкон!
В этом двухэтажном доме был балкончик. Неизвестно, когда на него в последний раз выходили. Балконная дверь была заколочена огромными ржавыми гвоздями. В последние годы на балконе обитало только небольшое деревце, самовольно выросшее из пола. Дема рванул дверь за ручку – без малейшего результата. Тогда он схватил кожаную куртку, висевшую на крючке рядом, обмотал ей руку и шарахнул по стеклу. Звон, осколки. Демид выломал острые края стекол, торчавшие из рамы и высунул голову наружу.
– Ментов пока не видно, – сказал он. – Бегом, Лека!
И полез на балкон. Осторожно спустил ноги на пол, напоминавший решето. Помог вылезти Леке.
– Высоко, черт возьми. – Дема озирался деловито. – Сейчас что-нибудь придумаем.
Он подошел к перилам и тронул их нежно, проверяя на прочность. Перила словно только и ждали этого толчка – немедленно полетели вниз, с треском обрушились на землю. Дема чертыхнулся, едва успел схватиться за стену, чтобы не улететь с балкона.
– Давай! – он лег животом на пол. – Ползи сюда, я тебя спущу.
– А ты?
– Спрыгну как-нибудь.
Лека проползла мимо Демида, извиваясь на досках, как раздавленная гадюка. Добралась до края балкона – неровного, гнилого, с торчащими зубами-гвоздями.
– И чего?
– Спускайся. Не бойся, я подстрахую.
Лека боялась. Она вдруг почувствовала, что ее мочевой пузырь переполнился, подпер к самому желудку. И высота вроде была не очень большая – метра три с половиной, но почему-то очень не хотелось прыгать туда, на ломаные доски перил внизу, в ожидании того, что остальные части балкона рухнут на голову.
– Давай! – Демид бесцеремонно спихнул Леку с балкона, и, не успела она заорать от страха, как закачалась в воздухе, Демид держал ее, вытянутые руки их сплелись. Дема медленно сползал с края площадки – зацепиться ему было не за что.
– Отпусти руки! – зашипел Демид. – Быстрее! Я сейчас свалюсь!
Лека, зажмурив глаза, разжала пальцы и полетела вниз. Приземлилась на ноги, но не удержалась и покатилась по земле, раздирая куртку в клочья. Тут же сверху свалились доски, Демид и прочий строительный мусор. Дема летел вниз головой, но в воздухе успел перевернуться и шлепнулся на корточки, как лягушка. Шуму наделали хоть отбавляй.
– Уф-ф… – Демид обалдело крутил головой. – Угробишь ты меня когда-нибудь, чертовка. Ничего по-человечески сделать не можешь…
Тираду его прервал мент, как чертик из табакерки вылетевший из разбитого окна на балкон. Балкон молодцевато крякнул, взвизгнул и радостно обрушился. Милиционер остался жив, он копошился под досками, стонал матерно, но у Демида и Леки не было времени оказывать ему помощь. Они уже бежали.
Вслед им пальнули пару раз, и Демиду это очень не понравилось. Знал он, что не применяет наша милиция оружие просто так. Нужно очень разозлить милицию, чтобы она начала стрелять из табельных пистолетов.
Их загоняли как волков. Охота подходила к концу. Они бежали, неслись, поджав хвосты, по коридору, помеченному красными тряпками. Загонщики улюлюкали со всех сторон, еще не вышли из азарта погони, но их дело было сделано. Теперь наступила очередь охотников. Их было много – людей с ружьями – и можно было только гадать, кто первый из них влепит пулю в затравленного, оскалившегося в последний раз зверя – шарахнет пулей в бок, не боясь испортить шкуру – потеха, так потеха…
Можно было избежать пули. Лечь на землю, носом в грязь, положить руки за голову, и ждать, когда к тебе подбегут. Терпеливо ждать, когда тебе отвесят должное количество пинков и наденут "строгие" наручники и кинут в машину. Но в конце все равно была пуля. И менты тут были ни при чем, Демид даже не держал на них зла. Они просто делали свою работу.
Последняя пуля – это была уже не их работа. А Демид хотел взглянуть в глаза той твари, которая рыла ему могилу. Он еще не рассчитался с нею.
Он бежал. Бежал очень быстро. Может быть, его и не догнали бы те, сзади. Тем более, что он был сейчас в своем лесу, называемым Нижнем Новгородом – лесу, изученном до последнего дерева, до последнего кустика. Но на волков нынче охотятся на машинах, и стреляют в них из автоматов. И, когда Демид с Лекой вылетели на центральную улицу, завизжали тормоза и черная Волга остановилась перед ними, как вкопанная, перерезав выход.
Дверца распахнулась. И оттуда выскочили молодцы в камуфляже с АКМ, подствольными гранатометами, финками, шампурами и мангалами, с собаками, ягуарами, БТРами, пулеметом "Максим", шашками наголо, секретная бригада по борьбе с террористами SAS-22 из Великобритании и разведывательная группа "Sayeret Mat'Kal" из Израиля, и три жандарма в черных масках из французской "GIGN", и члены партии ЛДПР, и секретный аннигилятор на трех велосипедных колесиках…
Никто оттуда не выскочил. Дверца распахнулась, и шофер, невидимый в темноте, спросил старым скрипучим голосом:
– Подвезти, ребята?
Демид схватил Леку за шкирку и кинул ее в машину как баскетбольный мяч. И сам прыгнул рыбкой на заднее сиденье. Вовремя, иначе словил бы пулю в спину. Шофер с криком "Эх, бля!!!" вдавил педаль газа в пол, из сопел реактивного двигателя вылетела струя раскаленной плазмы и они стартовали с первой космической скоростью.
Демид лежал на сиденье, хватал воздух ртом, как рыба, выброшенная на берег, пытался что-то соображать, но получалось у него плохо. Что сказать этому шоферу? Это ведь не пацан за рулем маминого "Ниссана". Вежливо попросить его уступить место за рулем? Посулить кучу денег? Объяснять, что они – борцы за спасение человечества?
Демид лежал и смотрел на затылок водителя, прикрытый сверху кожаной кепочкой. В одном ухе водителя болталась здоровенная сережка в виде латунной пятиконечной звезды, размером с половину деминой ладони. Второе ухо наполовину отсутствовало. Не был похож этот водитель на перепуганного обывателя.
И уж, конечно, не нуждался он в замене. Вел свою тачку так, что непонятно было, каким образом она не взлетает. Петлял по улицам со скрежетом и дымком из-под колес, поворачивал на такой скорости, что машина вставала на два колеса, и насвистывал себе под нос что-то вроде "Hair of the dog".
– Друг… – Демид мучительно соображал, где он уже видел эту экзотическую личность, – Слушай, друг, ты классно водишь тачку. Я еще такого не видел…
– Увидишь, братишка. – Водила заложил такой вираж, что они едва не проехались по стене дома. – Такое ща увидишь, мало не покажется.
И тут Демида наконец-то прошибло. Голос старика и внешность панка. Редкое сочетание, незабываемое.
– Кикимора, ты?
– Я, – Кикимора обернулся, выкрутив шею назад под немыслимым углом, как сова. Ухмыльнулся безобразной своей улыбкой. – Ты рад, братишка? Хоть теперь-то рад?
– Рад, – буркнул Демид. – Куда везешь нас? На жертвенный алтарь?
– Ну ты даешь! – Кикимора заржал. – Я тебя, птенчик мой божий, не куда везу, а откуда . От мусоров тебя спасаю. И не думай, что спас уже. Потому как менты нынче очень резвые. И злые на тебя до невозможности. И думаю я, что увидишь ты их фараонские тачки сегодня еще не раз. Вот, кстати…
Сине-белая Волга с мигающим "попугаем" на крыше вылетела наперерез, встала наискосок на дороге. "Ха-ба!!!" – затрубил, как мамонт, Кикимора, тормознул в сантиметре от неминуемого столкновения, дернул рычаг, врубил заднюю, выехал на тротуар, раздавив в лепешку урну. Двери милицейской Волги уже начали открываться, уже показался оттуда короткий черный ствол, но Кикимора прыгнул машиной с бордюра, шлепнулся днищем об асфальт, взревел движком, выпустив дымовую завесу.
На этот раз преследователь у них оказался посерьезнее. Мастер. Сидел у них на хвосте, не отрывался. Они чесали по шоссе, скорость добиралась до заветных двух сотен. И это как раз было то самое, о чем Дема не сказал парнишке в Ниссане – Волга с хорошим двигателем. Советский сарай с виду, и зверь внутри.
У Кикиморы тоже была Волга. И Демид не сомневался, что под капотом у нее тоже стояло что-то импортное. Урчало это как-то не по-нашему – ровно, без натуги, и спидометр уже зашкаливало.
– У тебя движок "роверовский"? – спросил он.
– Он самый. – Кикимора ткнул пальцем в кнопку магнитолы и пространство заполнилось невыносимым звуком – словно сотня бульдозеров соревновались в гонках на трассе "Формулы-1". Кажется, такая музыка назвалась "Хард-кор". Демид терпеть такое не мог на дух, но сейчас терпел. Странным образом адские сковородки гитар, терзаемых в предсмертных конвульсиях, гармонировали с этой дикой, безумной гонкой. Демон вел машину, и, наверное, мчалась она прямой дорогой в преисподнюю. Но Демид развалился на заднем сиденье, идиотски улыбался и наслаждался жизнью.
Вот оно – маленькое счастье. Вручить свою судьбу кому-то другому и на хоть на минуту забыть обо всем. Хоть минуту не думать о том, как выжить.
Потому что если он не выживет сейчас, в этом не будет его вины. Ему будет чем оправдаться – на том свете.
Лека странно молчала – может быть, просто спала. Хотя, что в этом странного? Наверное, в любом экспрессе, мчащемся в ад, наполненном стонами и воплями ужаса, есть пассажир, мирно свернувшийся на верхней полке и посапывающий носом. Ему просто все до фени. Он хочет спать.
– Держись! – завопил Кикимора, переревывая динамики. – Сейчас самый слалом начнется!!! У тебя как с желудком?!
– Порядок! – проорал Дема. – Пустой желудок! Блевать нечем!
И начался слалом.
Дорога здесь шла плавными кругами, поднимаясь в гору. Не было резких поворотов, но зад автомобиля на такой скорости отчаянно сносило. Сам Демид, при всем его мастерстве вождения, не раз шаркнул бы об сплошную металлическую полосу ограждения. А Кикимора? Черт его знает, как он вел. Люди так не ездят на машине.
Тот, на милицейской тачке, заметно отстал. Проскрежетал пару раз по металлу, высек сноп искр и поостерегся. Все-таки казенное имущество, по головке потом не погладят. Кикимора наконец-то добрался до верха горы, свернул направо, притормозил. Он все время глядел в заднее зеркало. У Демида складывалось впечатление, что Кикимора не хотел, чтобы от него отстали.
И точно – едва менты с ревом вскарабкались в гору, Кикимора удовлетворенно крякнул, устроился поудобнее и рванул дальше. Здесь начался небольшой поселок с деревянными, но добротными домами. Улица неуклонно сужалась, и в конце концов превратилась в узкий проезд, ограниченный с двух сторон бетонными высокими стенами. Кикимора пулей влетел в этот коридор. Дистанция между ним и преследующей машиной сократилась до десяти метров, скорость упала до шестидесяти, но и это казалось безумным в каменной серой ловушке.
Дема прекрасно понимал, почему сзади не стреляют. Случись что с передней машиной, и задняя Волга на такой скорости влетит в нее, войдет, как утюг. Опасно было стрелять сейчас.
Вдруг он увидел: дорогу пересекла черная траншея в полтора метра шириной. Нельзя ее было объехать. Две досочки были положены поперек этой черной дыры – слишком хлипкие, чтобы выдержать Волгу.
– Стой! – завопил Демид. – Стой, убьемся на хрен!
Кикимора и не думал тормозить. Он надавил на газ, чуть не встал на педаль, выжимая из мотора все, что возможно. Задняя машина уже тормозила, Демид увидел, как ее начало мотать из стороны в сторону. Те, кто ехал сзади, хотели жить. Кикимора жить не хотел, он пронесся по досочкам – миллиметр в миллиметр. Он перелетел бы через эту злосчастную яму, даже если бы этих дощечек не было. Он шлепнулся на другой берег, перелетел Рубикон, проскрежетав всем, чем можно было проскрежетать, и хохоча как дьявол. И помчался дальше, набирая скорость.
Доски переломились, и взлетели в воздух, выброшенные из-под задних колес. Волга, преследующая их, почти успела остановиться. Почти. Если бы она не сделала этого, осталось бы месиво – покореженный металл и обрывки человеческих тел. Но, видно, там и вправду был мастер. Волга затормозила на самом краю траншеи. Земля под ней начала осыпаться. Задние колеса отчаянно закрутились, пытаясь выехать, спасти машину, но было поздно. Машина медленно осела носом в яму, ткнулась бампером в дно и заглохла.
Последнее, что видел Демид – крышу и задницу злополучной Волги, торчащие из ямы и освещенные сполохами мигающих красных и синих огней.
Кикимора поехал спокойнее. И музыку свою идиотскую выключил. Вот только кепка с него свалилась. Волосы Кикиморы торчали дыбом, образуя что-то вроде двух коротких, расставленных в стороны рогов.
– Кто ты такой? – спросил Демид. – Ты не похож на человека, Кикимора.
– Кто я? – Демид не видел лица Кикиморы, но готов был поклясться, что тот ухмылялся своей острозубой блатной усмешечкой. – Бывают ангелы-хранители людям они дадены. Слыхал о таком, Дема?
– Слыхал…Так ты что, мой ангел, что ли?
– Не-а. – Кикимора засунул в рот самокрутку, прикурил, салон заполнился сладковатым дымом анаши. – Тебе, Дема, ангел не положен. Ты же знаешь, что кимверам дорога в рай закрыта. Я – твой черт-хранитель.
И захохотал довольно.
