ГЛАВА 22

Демид брел по лесу и думал. Что ему еще оставалось делать – только думать, бесконечно пережевывать в голове все то, что произошло с ним в последние недели. Не с кем ему было посоветоваться. Бестелесный собеседник его почему-то заткнулся. В последний раз подал голос, когда искали Леку, помог найти ее. И исчез, спрятался куда-то в маленькую комнатку на нижних этажах подсознания. Может быть, отдыхал после работы, поганец этакий, пока Демид тут, в реальном мире, выбивался из последних сил. А может быть, решил наказать Демида за чрезмерную строптивость и дать ему больше самостоятельности. Действуй, мол, Дема. Авось, выживешь.

Демид тащил на своем горбу Леку – как Робин Гуд некогда таскал на плечах убитую косулю. Лека, конечно, не была убитой, только и живой ее можно было назвать с натяжкой. Жизнь каким-то образом еще держалась в ее исхудавшем, прозрачном, едва дышащем теле, но признаков души не обнаруживалось. Может быть, душа Леки и вправду покинула человеческое тело и вернулась домой – туда, в березовую рощу? Может быть то, что Демид третий день тащил на своих плечах, уже валясь с ног от усталости, было отработанным продуктом – коматозным дистрофичным туловищем девушки (бывшей девушки, бывшей Леки, бывшей сумасшедшей кошки, которую Демид так любил, и не мог перестать любить даже сейчас), и не было смысла тащить это тело на себе, и рисковать своей жизнью – оказывается, чрезвычайно важной для всего человечества (черт бы побрал дешевую патетику!), и, может быть, стоило поставить точку и перекрыть краники, пережать трубки, все еще заставляющие покинутое душой тело вдыхать кислород, и биться сердцем, и, пускай слабо, шевелить веками? Положить ее здесь, в лесу, на пригорке, скрестить ее руки на груди, поцеловать в последний раз в мертвенно холодные губы, поплакать (а Демид, конечно, заплакал бы, хотя не помнил, когда плакал в последний раз. Вот Лека – верно, любила пожурчать слезками), и похоронить ее здесь, в лесу, в который она так мечтала вернуться, и превратить в русалку, в живого покойника?

– Нет! – Демид сам удивился, услышав свой сдавленный хриплый голос. – Нет!

Он шел к Знающему, а, значит, надежда у него еще была. Проблема была лишь в одном: Демид не знал, где искать этого Знающего. Понятия не имел. Он просто брел третий день подряд по глухомани неизвестно куда. Он вымотался полностью. Каждый шаг отдавался стреляющей болью во всем теле, по растрескавшимся губам текла кровь, в крови были и стертые ноги. Еды было более чем достаточно, но Демид не хотел есть. Когда он ел в последний раз? Вчера, наверное. Единственное, что он сейчас ощущал – это тяжесть. Тысячепудовую тяжесть мертвого тела, навалившуюся на плечи и шею. Дема отдал бы сейчас все на свете, только бы не тащить это неизвестно куда.

И все равно он шел, окровавленный шаг за окровавленным шагом, и не мог ни остановиться, ни скинуть Леку с плеч. Странно это, правда? Странно не то, что он не мог остановиться. Странно то, что он так плохо себя чувствовал. Он ведь был невероятно выносливым, человек Демид. Он сам не знал пределов терпеливости своего тела. Только удивлялся порой: господи, неужели я еще жив? Что для него было прогуляться три денечка по лесу, с девчонкой за спиной, которая и весила-то теперь, наверное, всего килограммов сорок? Пикник на свежем воздухе. С остановочками, со скатерочкой на травке, бутербродики с ветчиной, шашлычок, пятьдесят грамм для поднятия духа, чириканье пташек, журчание ручейков, здоровый сон на свежем воздухе… Пустяк…

Он шел, не останавливаясь, уже целые сутки и чувствовал, что разваливается на куски. Что-то гнало его вперед, не давая передышки. Что-то заставляло его спешить. Кто-то пас его, подстегивал его хлыстом, не давая свернуть с дороги. Это было неприятно, но давало ему надежду. Надежду на то, что тот, кто пасет его, знает, что делает.

В последние четыре часа лес из смешанного превратился в еловый. Хуже и придумать было нельзя. Тот, кто продирался хоть раз через густой ельник, которого никогда не касался человеческий топор, знает, что это такое. Здесь нет свободного, проходимого места, пусть даже и заросшего высокой травой. Здесь заняты все этажи. Ветви с маленькими злыми иглами тянутся над самой землей, норовят сбить тебя с ног, вцепиться мертвыми сучками в голень, въехать в пах. Трудно здесь выжить молоденьким елкам – мало им света в мрачной чащобе, украли весь свет гигантские лесные исполины, что живут не один век. А потому половина невысоких елок мертвы – вытянулись метра на два-три, да не выдюжили, так и остались стоять высохшими растопыренными остовами, ждать, пока не подточит гниль корни их и не примет к себе сыра земля. А те елки-ельчата, что живы еще, передрались меж собой – сцепились ветками намертво, стволами перекрестились, перекрутились – никого чужого не пустят, хоть зверя, хоть человека.

Как шел Демид через эту чащу – и сам уж не помнил. Не смотрел он на часы, только новые кровавые царапины на лице и руках появлялись. Думал Демид. О себе думал. Кто он такой – человек Демид, какова роль его? Игрушка в чужих сильных руках? Кто он – кукла, пусть сильная, но все же вынужденная быть проводником чужой воли? Робот, запрограммированный на выполнение последовательности, расписанной Фатумом по пунктам, и не имеющий права отступить от него ни на шаг?

Демид усмехнулся – может быть, в первый раз за последние дни. Демид не мог быть игрушкой. Он мог быть только игроком. Игроком самостоятельным, иногда сильным, иногда пугающе слабым, иногда играющим против правил. Необходимо признать, что у него не было тактики – иногда он не понимал, что творит, и полагался больше на интуицию, чем на разум. Но, может быть, в том и состояла его тактика – единственная и неповторимая, хитрая и непредсказуемая? В том, чтобы не иметь никакой тактики.

Единственное существо (если Его можно было назвать существом), право которого на контроль над собой Демид мог признать – это Бог. Бог был для Демида абстракцией. Демид не хотел молиться никому, да и не умел этого. Тем не менее Бог (или Создатель, Демид называл его так, для него это слово было более осязаемым, чем просто "Бог"), наверное, существовал. Демид не раз был свидетелем случаев, которые ничем, кроме как божественным вмешательством, объяснить было нельзя. Бог – нечто более высокое, более всеобъемлющее, чем просто Дух, каким бы великим Дух не был. Бог – не всеобщий командир, контролирующий каждый шаг своих любимых и нелюбимых созданий. Скорее, наблюдатель. Первотолчок, запустивший в действие все, что существует в этой и других вселенных. Может быть, сам до конца не знающий, что из всего этого получится. И порою вмешивающийся в ход событий, если они слишком уж выбиваются из генерального плана и грозят взорвать установившийся порядок к чертовой матери.

Демид шел и думал. Вспоминал.

Что говорила Лека, когда явилась к нему в последнем видении? "Найди Знающего. Он живет там, где ели думают, как люди…" Вот они, ели. Сплошные елки, черт их дери, не продраться!

Дема готов был поклясться, что ели действительно думают. Увы, мысли у них были исключительно злобные. Не нравился им чужак, не хотели они пускать его в свой дом. Может быть, это тоже был древний магический лес, как и березовая священная роща? А значит, был здесь и свой Хозяин. Кто он? Тот самый таинственный Знающий?

Демид споткнулся-таки о корень, невидимый под листьями, не удержался и полетел кубарем вниз, не держали его больше ноги. Лека свалилась на землю, распласталась безвольно. Так и лежали они рядом, два человека – полуживой и полумертвый. Демид перебирал ногами, разгребал кроссовками бурую опавшую хвою, пытался встать, но не мог. Не было у него больше сил.

Он дотянулся до рюкзака, вытащил фляжку с водой. Сделал глоток и жидкость ободрала болью его пересохшее горло. А потом положил рюкзак под голову и заснул.

ты пришел , – сказал голос в его голове.

Но Демид уже не слышал его.

Демид открыл глаза и обнаружил, что находится не в лесу. Место, где лежал он сейчас на глиняном полу, можно было назвать землянкой. Ниша в земле, потолок из грубо отесанных бревен, между которыми свешивались пучки старого мха. Никакой мебели. Убогое сие помещение освещал фитилек, плавающий в чашке с жиром, стоящей прямо на полу. А в углу лежала циновка, и на ней, скрестив ноги по-китайски и положив руки на колени, неподвижно сидел человек – очень старый.

Белая борода его свешивалась почти до пола. Длинные седые волосы были завязаны в странную прическу – два хвоста длиной по полметра с обеих сторон. Лицо человека было темным, почти черным. Может быть, именно слабое освещение делало его похожим на старого негра? В противоположность темной коже глаза его были светло-голубыми, почти бесцветными. Тело старика облекал буро-зеленый халат с узорами, вышитыми серебром. Странные знаки – не китайские, не европейские, не африканские, ни даже ацтекские. Какие-то нечеловеческие.

– Это знаки народа тхие , – тихо сказал человек. – Нет уже такого народа. Он давно вымер. Вымер за две тысячи лет до того, как родился младенец Иисус.

– А халат как сохранился? – вопрос Демида прозвучал по-идиотски, но это в самом деле интересовало его сейчас.

– Старая магия, – ответил человек. – Человек не владеет ей ныне, да и зачем? К чему создавать халат, который проживет десять тысяч лет, если теперешняя одежда выйдет из моды уже через год?

– Ты – Лесной? – Демид приподнялся на локтях, изумленно вытаращил глаза. – Ты – хозяин этого леса?

– Нет, я не принадлежу к лесным духам. Я тот, к кому ты стремился, Демид. Я позвал тебя, и ты пришел. Мне захотелось увидеть тебя, кимвер. Я видел многих кимверов. Хочу увидеть кимвера в последний раз. С кимверами всегда было интересно беседовать.

Демид попытался встать на ноги, но низкий потолок не позволил, и ему пришлось сесть.

– Что ты за человек? – спросил он.

– Я не человек, – сказал старик.

– Кто же ты?

– Я – Бьехо.

– Viejo? "Старый"? Это по-испански?

– Может быть. Да, пожалуй, так. Так звал меня дон Хорхе де Касона, советник графа Мигеля Карраса Аспеликуэты. Он был благородным, просвещенным человеком. Мне нравилось это слово – Viejo. К тому же, оно напоминает мое настоящее имя.

– А каково твое настоящее имя?

– Забыл… – Старик улыбнулся и хитро прищурил глаза. – Или почти забыл. Зачем тебе мое имя, кимвер? Ты же знаешь: настоящее Имя в чужих устах – опасная игрушка. Только вы, люди, так легкомысленно разбрасываетесь своими именами, сообщаете их каждому встречному.

– Стало быть, ты совсем не человек? – спросил Демид.

– Совсем. – Старик кивнул головой. – Человеком назвать меня никак нельзя. Правда, сейчас я принял человеческий облик. Это нетрудно. Людям почему-то нравится, когда я являюсь к ним в образе старика. Если я появляюсь в своем естественном виде, то… Мягко скажем, реакция их меня не устраивает.

– Кто же ты – Дух?

– Нет, совсем не Дух. Я – реальное существо. Более, чем реальное.

– Не дух, не лесовик, не человек… Может быть, существует еще какая-нибудь разновидность разумных существ, которую я не знаю?

– Существовала, – произнес Бьехо голосом тихим, мягким, шелестящим, как шорох осенний листвы. – Нас было много, очень много. И мы считали себя хозяевами Земли. Мы думали, что вечно будем хозяевами Земли – так же, как люди думают сейчас.

– Вы были бессмертными?

– Нет, конечно. Мы умирали. Умирали и рождались, как все на Земле. А потом просто ушли. Все ушли. Перестали существовать.

– Куда ушли?

– Не знаю. – Старик вздохнул. – Мои сородичи ушли – так велел Создатель. А потом пришли люди, начался Цикл людей.

– А ты?

– А я остался.

– Значит, ты, один из этих, из Прежних? – Демид впился глазами в старика, пытаясь разглядеть через человеческую оболочку его истинную сущность.

– Да, я последний из них..

– Почему ты не ушел с ними? Почему не умер?

– Не знаю, – безмерная усталость появилась в голосе Бьехо. – Я просто не могу умереть. Хочу, но не могу. Наверное, таково мое Ка – зачем-то жить и не умирать.

– Ка?

– Ка. Предназначение.

– Почему мы встретились?

– Ка. Так предписано. Значит, тебе нужно помочь – так велит Небо.

– Ты уже помогал кому-то?

– Да, да. – Старик слабо шевельнул рукой. – Иногда я помогаю. Помогаю, когда мне велят. Хотя я не хочу никому помогать. Не хочу ничего. Хочу умереть.

– Ты, наверное, многое знаешь про людей? Ты был свидетелем истории всего человечества.

– Знаю… Знаю так много, и так мало. Не хочу ничего знать про людей, я устал от них. Но я – пленник, ученый раб. И делаю то, что мне велят. Таково мое Ка.

– Слушай, Бьехо… – Дема просто-таки сгорал от любопытства. – А эти, Прежние, они ведь были разумной расой? Какие-нибудь следы они после себя оставили?

– Никаких. Ничего такого, что люди могли бы назвать следами разумной деятельности. У нас не было технической цивилизации.

– А археологические раскопки? Они могут дать что-нибудь?

– Вряд ли… Вы ищете черепки и монеты. Кому придет в голову, что трилобиты или папоротники могли быть разумными? Что алмазы – неспроста такие твердые? Или что листья деревьев могли бы быть не зелеными, а черными? У людей своя логика, Демид.

– Откуда же некоторые люди знают о существовании Прежних?

– От меня, – сказал Бьехо. – Я не делаю из этого секрета. Но вашей науке это не доступно, даже самой современной. Мы подчинялись совсем другим законам. Создания Бога бесконечно разнообразны. А поэтому, все, что бы я ни рассказывал людям в последние три-четыре тысячи лет, неизменно превращалось в сказки и легенды. Не пытайся найти следы Прежних, Демид. Ты только станешь создателем нового мифа.

– Понятно… – Дема почесал в затылке.

В самом деле, чего он привязался к этим вымершим Прежним? Дух естествоиспытателя в нем проснулся, вот что. Небось, уже об Нобелевке задумался, тщеславный кандидат наук. Подумать только, вот это научная сенсация, мать твою! Прежние, подумать только! А тут смерть на пятки наступает, Лека где-то в лесу лежит, умирает. Карх на свободе рыскает. Делом надо заниматься, делом!

– Король Крыс, – сказал он. – Кто такой Король Крыс? Откуда он взялся, черт бы его побрал?

– Король Крыс? – Брови старика удивленно поднялись. Я не знаю, кто это. Как он выглядит?

– Выглядит мерзко. – Демид скривился, вспомнив волколака. – Похож на большую собаку. Он невероятно силен. Морда плоская, уши круглые. Шерсть короткая, серо-розовая. Шпоры на ногах. И зубы… Зубов столько, что и крокодилу бы хватило. И золото очень любит.

– Это карх, – произнес Бьехо. – Карх.

– Я и сам знаю, что карх. Ты скажи мне, откуда эта напасть взялась? Почему она разумна? Почему мысли мои читать может?

– Кархи – порченые Лесные твари. Кархов создал Гоор-Гота. Были раньше такие лесные духи – бруксы. Их почти не осталось, люди почти истребили их, потому что у брукс была плохая привычка – подкрадываться стаей к заблудившемуся человеку и вырывать из его тела куски мяса, пока тот не истечет кровью. Бруксы были небольшими – величиной с крысу, черными, зубастыми и невероятно злобными. Они были страшнее даже, чем кикиморы… Знаешь, Демид, я не сторонник уничтожения любых существ, но в случае с бруксами люди были правы. Бруксы не были божьими тварями, они были отходами производства природы. Мерзкое отродье, они уничтожали все, что попадалось им на пути. И люди перебили брукс почти всех – еще в те старые времена, когда предки славян и германцев разговаривали на одном языке.

Но два десятка брукс остались в живых. Ты же знаешь – лесные твари почти бессмертны. Эти маленькие черные злюки не показывались на глаза человека, они ждали своего часа. И час их пришел.

Демон Тьмы по имени Гоор-Гота пришел к бруксам в болото. Он унес брукс с собой и дал им новые тела.

Я видел то, что сотворил Гоор-Гота. Ужасно… Кархи – так он назвал то, что получилось. Абаси Гоор-Гота был великим мастером переделки звериных тел. Он вложил злобные души брукс в тела мутантов, выращенных из собак самой свирепой породы. Кархов было пятнадцать, потому что пять брукс не выдержало трансформации. У них не было имен, они были просто кархами. И были вполне разумны, по человеческим понятиям. Они могли читать мысли и разговаривать. Пятнадцать кархов – целая армия…

– Что случилось с ними?

– Все они погибли. Пришли два кимвера и перебили их. Да что рассказывать? Ты должен знать это лучше меня. Одним из кимверов был ты.

Демид все же подпрыгнул на месте. Да, он слышал об этом – на проповеди. "Родился Последний Кимвер, и, когда стал он зрелым мужем, вошел дух мятежный Кергши в него, и силу обрел невиданную, какой никогда не обладал в земном своем существовании. Убиты тогда были и Гоор-Гота, и все кархи."

– Бьехо! Понимаешь, Бьехо, я ничего не помню об этом. Проблема у меня возникла – выпадение памяти.

– Я знаю.

– Второй кимвер… Как его звали?

– Алексей. В этом, последнем воплощении его звали Алексей Куваев.

– И как мы перебили кархов?

– У тебя был серебряный меч Шанцин-цзянь. У твоего учителя – магическая цепь, Tinsnake of Walles. Очень сильные металлические артефакты. И, само собой, с вами был Кергши – он был в обоих ваших разумах одновременно, он бился с яростью, в то же время не теряя контроля над собой ни на секунду. Втроем вы представляли собой поистине могучую силу.

– И все же я одного не могу понять. Вдвоем, ну пусть втроем, против пятнадцати кархов – и покрошили их за час. А с одной жалкой зверюгой я уже второй месяц не могу справиться. Я же все-таки кимвер! Короля Крыс уже два раза убивали, а он жив! Возрождается, можно сказать, из трупа – я сам это видел. И паранормальные способности у него такие, что он уже не на лесную тварь, а на Великого Духа тянет. В городе создал сумасшедшую секту имени себя. Молятся там на великого Короля Крыс…

– Карх воскрес, – произнес Бьехо. – Гоор-Готе удалось сделать то, чем он мне некогда похвалялся. Он смог сделать одного из кархов бессмертным. И когда бессмертный карх восстал из праха, он вобрал в себя силу остальных брукс. Убить остальных кархов было не так уж и трудно. Но этого так просто не убьешь.

– Ты что, знаком был с Гоор-Готой? – Глаза Демида полезли из орбит.

– Да. Он приходил сюда, говорил со мной. Он просил меня помочь. Но я… Люди сказали бы, что я смеялся. Что он мог дать мне? Он говорил, что может помочь мне, что может прекратить мою жизнь. Я сказал ему, что переживу его надолго. Его земная жизнь заканчивалась. Гоор-Гота думал, что только начал свою земную жизнь, но печать уже отметила его лоб. Печать смерти. Я сказал Гоор-Готе, что смерть его придет от троих: от человека-медведя, от девушки из-за моря и от последнего бессмертного – от тебя, Демид. Гоор-Гота смеялся. Но я видел, что он испугался, потому что Бьехо не может врать, он говорит только правду – так он устроен. И вот Гоор-Готы больше нет – ты убил его, человек. А выродок его жив. Карх жив.

– Елки зеленые! – Демид стукнул себя кулаком по колену. – Как убить Короля Крыс, если он бессмертный? Как с ним справиться?

– Зачем с ним справляться? Оставь его в покое. Сейчас он боится тебя встократ больше, чем ты его. Он обжегся. Думаю, в ближайшие лет пятьдесят он не будет тебя трогать. Для него это – не срок. И для тебя, кстати, тоже. Только ты еще об этом не подозреваешь.

– Карха надо уничтожить. И чем быстрее, тем лучше. Он убивает людей.

– Ну и что? Сами люди убивают себя гораздо чаще.

– Кархи могут плодиться!

– Да? – Бьехо выглядел крайне удивленным. – Не может того быть! Они не могут это делать. Это может нарушить равновесие…

– Зато это могут делать люди. Я только недавно уничтожил пяток едва не родившихся уродцев. Наверное, где-то все-таки хранится генетический материал, оставленный Гоор-Готой. И какие-то люди воспользовались моей линией для гестации эмбрионов. Клоны… – Демид осекся. – Впрочем, о чем я говорю? Ты же не знаешь, что такое клон…

– Не знаю. – Демид обнаружил, что старик смотрит на него с восхищением. – Я не знаю, что такое клон. Но если ты, человек, сумел создать артефакт, где можно выращивать живых существ как в утробе, то ты великий маг! Давно человеческие маги не посещали меня!

– Никакой я не маг, – Демид раздраженно посмотрел на бородатую анахроничную личность, сидящую в углу – тоже еще, старик Хоттабыч нашелся. – Это дело техники. Научно-технический прогресс, понимаешь? И когда такие игрушки попадают в лапы нечистоплотных людей, они начинают творить безобразия, по сравнению с которыми жалкая магия…

– Сам ты анахронизм, – прервал его старикан. – Мне не так важно, каким способом ты создаешь тела тварей. Но если ты можешь сделать это, то я не понимаю, какая еще помощь тебе требуется? Помочь тебе в борьбе с кархом может такой же, как он.

– Что?

– Сделанный так же, как он.

– Что ты хочешь этим сказать?

Но Бьехо уже расплывался, растворялся в воздухе.

Нечестно это было! Демид только разговорился с Бьехо, только подобрался к главному, и вот пожалуйста – сеанс окончен. Демид рванулся вперед, к старику, забыв о низком потолке, и въехал лбом в бревно. В глазах его потемнело, и он свалился обратно, на глиняный пол.