ГЛАВА 15
Следующий день начался перекличкой и шмоном. После переклички увели Коляна и Федосеича, так они больше и не вернулись. Может быть, и вправду выпустили на волю за отсутствием состава преступления, а может быть, предъявили обвинение и перевели в СИЗО, чтобы оное преступление расследовать. В ИВС люди меняются быстро.
Сразу после завтрака в камеру впихнули сразу троих.
– А, Шалан! Здорово! – Митяй уже хлопал по плечу одного из новоприбывших – парня лет двадцати пяти, низкорослого, чернявого и крепкого, с татуировками на руках. – Год ведь не виделись, а? Как там Папа Боря поживает?
– В больнице Папа Боря, – сказал Шалан, близоруко щурясь, и дергая при каждом слове головой. – Излияние у него. В мозг. А как на больницу он пошел, сразу разборки пошли. Кутырь на нашу команду наезжает. Беспорядок пошел. У нас пятерых замели. И меня вот, как видишь. Плох Папа Боря. Крыша у него съехала, говорят. Как дальше будем, не знаю.
Они удалились на нижнюю шконку и продолжили разговор там. Говорили тихо. Дема не знал, о чем шел разговор, но судя по деланно-равнодушным скользящим взглядам, которые бросала на него эта парочка, речь шла о нем, о Динамите паскудном.
Демид знал, что в открытую затеять драку эти двое не смогут. Шум будет, вертухаи прибегут, вломят всем дубинками по почкам, а потом кинут в бетонный ящик для перевоспитания. Но чувствовал себя Демид очень неуютно. Плохо он знал здешние порядки, и бежать ему было некуда.
– Эй! – забарабанил Демид в дверь. – Поговорить надо!
– Чего тебе? – В окошке появилась усатая раскормленная физиономия.
– Почему меня к следователю не вызывают? Мне должны обвинение предъявить!
– Ничего тебе не должны. – Охранник смотрел на Демида равнодушно. – Какой день сидишь?
– Второй.
– Еще восемь дней у тебя в запасе. – Охранник повернулся, собираясь уходить.
– Эй! Эй! Подождите! Я хочу немедленно дать показания! Я требую, чтобы меня отвели к моему следователю! И адвокат… адвокат мне нужен.
– Фамилия как?
– Коробов.
– Щас. – Охранник зашагал по коридору и скрылся в комнатке по правую стороны. Звонил по телефону минут пять, орал что-то в трубку. Потом вышел, неся в руке лист бумаги и ручку.
– На тебе адвоката. – Сунул Демиду листок. – Пиши, все что влезет. Потом мне отдашь. Я передам, куда надо.
И лязгнул замком. Демид ошарашенно стоял с дурацким листком и чувствовал, что вся камера глазеет на него. Скомкал листок, запустил им в парашу.
– Козлы!
– Динамит! – подал голос Митяй. – Ты что-то резвый не по делу стал. Ты, Динамит, без нужды не гавкай, а то закукарекаешь!
Вокруг Митяя сидело уже трое таких же отморозков. Ухмылялись паскудно. Радовались в предвкушении похабного развлечения. Четверо против одного в тесной камере – куда Динамит денется, сучонок фараонов? Изобьют, как пить дать.
– Митяй, я что-то не понял. – Демид пренебрежительно усмехнулся. – Ты что, крутого из себя корчишь? А вы, братки, что ему в рот смотрите? Он же сявка, лох лапшевый. Пойдет потом малява, что на шестерку шестерите, что людям скажете?
– От кого пойдет-то, от тебя что ли? – Митяй сидел, смолил самокруткой. – Да кто тебя слушать-то будет? Ты, едрить в корень, долго не протянешь. Как на тюрьму пойдешь, разом под шконкой окажешься, в петушатнике. Если жив останешься.
Только теперь Демид начал понимать, что за новый запах появился в камере. Курили гашиш. Сладковатый дымок ни с чем не спутаешь.
"Они, сдурели что ли? Среди бела дня траву жабают! Дымище же по всему коридору пойдет. Вертухаи набегут как мухи на мед".
– Митяй, знаешь, кто ты? Ты дурак. Ни хрена ни в чем не разобрался, а уже в драку лезешь. Обкурился что ли? Братишку твоего не я убил. И не закладывал я никогда никого, не мое это дело. Ни мусорам, ни блатным не подпевал я никогда. У меня своя песня. Понял?
– Понял… – процедил сквозь зубы Митяй и медленно поднялся на ноги. – Эй ты, чухло, – обратился он к Пашке. – Ну-ка иди сюда.
– Чего я? – заныл Пашка. – Митяй, ты это… Я ни при чем.
– Сюда. Стой тут. Рожей, рожей ко мне повернись.
Митяй коротко въехал мужичку в солнечное сплетение, тот свалился крючком и заелозил по полу, беззвучно хватая ртом воздух.
– Вот видишь, Динамит, зверь ты такой, что ты с человеком невинным сделал? – Толстые губы Митяя разъехались в счастливой улыбке. – Ага, ты еще и морду ему разбил! – Он пинул Пашку ботинком прямо в лицо – еще, и еще раз. – Нет, люди, смотрите, как он его уделал! Кровища так и хлыщет! Нет, ты смотри, как рожу-то он ему раскровянил!
– Кончай! – Демид не выдержал, схватил Митяя за плечо, дернул к себе. Не хотелось ему драться, но не рассчитал силы в гневе. Рукав Митяя с треском оторвался и остался у Демида в руке, а сам Митяй пролетел через всю камеру и врезался спиной в нары, свалив кого-то с верхней шконки. На секунду зависла в камере жуткая тишина. А потом опомнились, очухались соратники Митяя и бросились на Демида все втроем, с ревом. "Мочи козла паскудного!" Что такое камера? Ящик каменный, где и повернуться-то негде толком. Свои здесь законы драки. Демид был скор, как всегда. Как всегда, не думал он, что делает – руки думали за него, берегли своего хозяина. Да не уберегли. Плохо слушались его руки после вчерашнего побоища. Один бандит получил уже ладонью в лоб – гуманный удар, не убивает он человека и не оставляет следов, только темно становится в глазах, и желание драться пропадает – на неделю, а то и на две, пока не пройдет сотрясение мозга. И второй сам нарвался, попалась его нерасторопная рука в клешни Демида, и тут же завернулась за спину с хрустом, и совершил обладатель руки акробатический этюд, подъем-переворот с приземлением на спину – не слишком изящный, ну, так с первого-то раза у кого получается красиво? А вот третий пропал куда-то на мгновение. И тут же нашелся. Получил Дема удар сзади, – такой, что взорвался весь мир. Ладонями по ушам Дему припечатали – да так, что кровь из ушей потекла. Хитрый прием, зековский. Но Демид силен был, не сразу в аут отправился. Оглянуться еще успел, приседая. Увидел своего обидчика, запомнил.
И тут же получил в нос – открытой пятерней снизу. Удар разорвал лицо Демида, он вознесся к небу и медленно полетел вверх, к потолку, к жирной желтой лампочке. Все равно он остался победителем – не вниз направился, под шконку, в "петушатник". Место его было наверху – поближе к небу синему свободному, к Космосу, а там и до Бога рукой подать…
***
Сколько он провалялся так, в отключке? Минуту, может быть. А может и больше. Потому что, когда он открыл глаза, в камере фараонов уже было больше, чем зеков. А скорее всего, двоилось у Демида в глазах, потому что не может влезть в такую маленькую камеру такое несусветное количество народа. Все заключенные лежали на полу мордами в пыли. А вертухаи перешагивали через них как черные голенастые аисты и добивали дубинками всех, кто еще шевелился.
– Начальник, подожди! Подожди, начальник. – Голос Митяя. Живой еще, стало быть. – Ты за что всех-то? Сперва Коробов взбесился, набросился, чумовой, чуть не полкамеры переломал, теперь вы добавляете. Этак и сдохнуть недолго.
– Кто – этот? – Самый огромный, мордастый, рукастый, ногастый, задастый, дубинистый раздвоенный вертухай встал над Митяем, расставил над ним четыре свои ноги, скрестил четыре руки на груди. – Кто начал?
– Вон, – Митяй со стоном повернулся на бок, ткнул пальцем в Демида. – Этот шизак обдолбанный. Запугал тут всех, на уши поставил. Он же ненормальный, этот Динамит. Это все знают. Так он еще и курит какую-то дурь. Всю камеру уже провонял своей наркотой, дышать нечем. Говорили мы ему: "Кончай траву смолить, крыша съедет!" Ну а он разве кого слушает? Беспредельщик! Пашку бедного затравил, издевался над ним по-нечеловечески. Мы молчали пока, связываться боялись с таким зверем. Он ведь сколько людей поубивал, этот Динамит! Это все знают. А сегодня, видать, курнул лишку, и с катушек съехал. Пашку искровянил до невозможности. А когда мы заступаться начали, на всех кидаться начал. Ты убери его начальник, по-человечески просим. Ему в дурке место. Он нам всем ночью глотки попишет. Ненормальный он, маньяк.
– Этот, значит? – Надзиратель наклонился к Демиду, сцапал его за шиворот, приподнял без труда. Болтался Демид в воздухе, с ручками-ножками деревянными, непослушными, как Буратино в лапах Карабаса-Барабаса. – Не, смотри, как глаза у него плывут. Правда, обкуренный. Андрюх, шконку его проверь.
– Есть! – Вертухай Андрюха вытащил что-то из под деминого матраса. Пакетик из газеты. Развернул. В пакетике лежали коричневые катышки, похожие на сухие мышиные какашки. Глаза вертухая поползли на лоб, он смачно проглотил слюну.
– Нет, ты смотри! Даже не анашка! Это гашиш натуральный! Во зеки живут! А еще жалуются!
– Дай сюда! – Главный вертухай цапнул пакетик и спрятал в карман. – Всем лежать! Разберемся! А этого, – он разжал пальцы и Демид безвольным мешком рухнул на пол, – к Вахитову. Он у нас сейчас кайф поймает!
Последнее, что увидел Демид – торжествующие глаза Митяя.
***
Отмолотили Дему изрядно. Постарались ребята-надзиратели на славу. И в бетонном "отстойнике" Демид настоялся – в узком ящике с корявыми, впивающимися в локти стенами, где ни сесть, ни лечь. И упасть невозможно только потому, что плотно зажат ты между такими же подонками, которых набито в душегубку, как сельдей в бочку. Демид уже потерял ощущение реальности. Он отделился духом от своего избитого тела, потому что не было сейчас в изувеченном, истерзанном теле ничего, кроме боли и усталости. Не было в этом теле ничего привлекательного. От смерти, конечно, отстояло тело еще очень далеко, но нормальной жизнью это тоже нельзя было назвать.
А потом дверь отворилась, выволокли Дему и сотоварищей его по несчастью на свет небожий, люминесцентный, прогнали по коридору, выпинули на улицу и запихнули в воронок-уазик. Утрамбовали в клетку – сколько человек, Демид уж и не знал. Напротив клетки на сиденье вольготно развалились двое конвойных с автоматами. Вздумайся кому-нибудь из них сейчас стрельнуть, и пуля прошила бы сразу двоих, а то и троих. Тесно было в клетке.
Однако скоро "воронок" остановился. Выгрузили почти всех, дальше повезли только двоих – Демида и мужичка средних лет с отчаянно трясущимися руками. Мужичок смотрел на свои руки, вытанцовывающие на коленях, с привычной тоской непохмелившегося алкоголика.
– Эк трясет, – сказал он. – Скоко ж я пил? Недели три будет. Женьку рубанул. Топором. Жалко Женьку. А может, выживет? Ему привышно, ему не в первый раз. Он сам виноват, Женька. Он у меня 0,7 первача скрал. Это как же такое прощать-то?
– Куда нас? – губы Демида спеклись кровавой коркой и едва шевелились.
– В дурдом. Не знаешь, что ли? На еспертизу.
– Не разговаривать! – Конвойный напротив скривился, выплюнул окурок. – Слышь, мужики, водки надо?
– Надоть! – демин сосед оживился. – Ты это, сынок, возьми чекушку, а то душа умирает. Возьми, Христа ради!
– Бабки на стол!
– Нету! Нету денег. Ты в долг, сынок! Я верну, чес-слово…
– Ну, народ нынче наглый пошел… – Конвойный качнул насмешливо головой. – Без денег – водки им подавай! В дурке тебя похмелят – мало не покажется.
***
А в больнице ничего страшного не оказалось. Больница как больница. Неспроста Колян вспоминал психэкспертизу добрым словом. Волокли, конечно, Дему самым грубым способом – два охранника под руки, да еще и матерились, потому что сам он идти не мог. Или притворялся, что не мог – кто его поймет, придурка такого? Наконец появился врач – молоденький, года три после института, но с бородкой, в толстенных безобразных очках и даже при галстуке. Вел себя врач степенно, смотрел свысока, говорил медленно и наставительно. И сразу было видно, что прячет он таким образом свою неуверенность и любопытство – что это за птицу к нему привели, и, конечно, некоторый страх – а вдруг этот псих-заключенный набросится?
Психа-заключенного держали за конечности так, что и пошевелиться он не мог. Руки за спинку стула завели, наручниками сковали. Дышали тяжело в уши два бугая – то ли охранники, то ли санитары. Черт их поймет – что-то квадратное. На что уж Демид терпелив, а и то возмутился.
– Ну вы, братки, уж совсем обалдели, – сказал он. – Что вы меня тут скрутили, как Чикатилу какую? У меня, между прочим, рука поломатая, я, можно сказать, инвалид труда. К тому же, на людей я кидаюсь только после стакана дихлофоса. Вы меня потише щупайте, мордовороты советские, а то я в ООН жаловаться буду. Это я запросто. У меня там, в ООНе, дядя работает начальником. Бутрос Гали, может слышали?
Мордовороты почему-то стиснули Дему еще крепче, непонятливые оказались. А доктор потихоньку отодвинулся на два шага назад вместе со стулом.
– За что сидите? – спросил он.
– За дело сижу, – сказал Демид. – Засланец я. Полный засланец. Заслали меня, значится, с Марсу, чтобы условия готовить для высадки инопланетного десанта. Атмосферу испортить, геополитику выправить в нужную сторону, полярные шапки растопить. Ну, и, понятно, народу поубивать побольше. Особенно стариков, детей и членов правительства. Так что я и не человек вовсе, доктор. Хочешь, щупальца покажу? Они у меня вот тута растут, на животе.
– Так-так… – Доктор глядел озадаченно. – Если вы пытаетесь симулировать психически больного, то очень неудачно. Это совсем по-другому должно выглядеть.
– Знаю я, как это должно выглядеть. Я, между прочим, кандидат биологических наук, и книг умных прочитал больше, чем вы видели за всю свою жизнь. И если бы я хотел симулировать сумасшествие, я бы сделал это профессионально и даже виртуозно. Но мне вовсе не хочется симулировать. Я просто наслаждаюсь. Наслаждаюсь тем, что наконец-то я просто сижу на стуле, и ничего не делаю, и никто не бьет меня сапогами по ребрам, и вижу перед собой не дебильную физиономию, а лицо нормального человека, с признаками интеллекта в глазах.
– Комплименты мне отвешиваете? – Щеки доктора слегка порозовели. – И что же, позвольте спросить, такой добродетельный и ученый человек, как вы, Демид Петрович, делает в тюрьме?
– Жизнь – такая штука, – сказал Дема. – Еще вчера ты бродил по аллеям и читал стихи Тютчева. А сегодня тебя хватают, бьют по почкам и пихают в камеру, набитую неандертальцами. Кто может гарантировать, что завтра такое не случится с вами? У нас – никто. Самое трудное – доказать, что ты не верблюд. Если оправдываешься, значит виноват. Потому я не хочу оправдываться, господин доктор. На справедливость человеческую у меня нет основания полагаться. Я полагаюсь только на провидение. Fatum.
– Вот тут написано, – доктор глянул сквозь очки на сопроводительную бумагу, – что, находясь в наркотическом опьянении, вы впали в буйное состояние и жестоко избили своих однокамерников…
– Ага, изобьешь их. Четверо жлобов против одного инвалида. Что я вас учить буду, доктор? Вам нужно проводить экспертизу – вот и проводите. Анализ у меня возьмите на наличие в крови наркотических веществ. А насчет моей вменяемости – сами решайте. Вам виднее.
– Да, да, да… – Доктор нервно забарабанил пальцами по столу. – Да. Я вам напишу. Вот: психически здоров, вменяем. Признаков наркотического опьянения на момент наблюдения не отмечается. И анализ, конечно, сделаем. Демид Петрович, вам, может быть…
"…вам, может быть, помочь как-то можно? Вот что он хочет сказать. Мальчишка, сосунок. Себе только навредит. Разве можно такое говорить в присутствии ЭТИХ?"
– Все, начальник! – Доктор даже вздрогнул от громкого голоса Демида. – Базар у нас гнилой пошел. Ты, начальник, заключение свое пиши, а мне на шконку пора. Ужин скоро.
Доктор оцепенело смотрел на Демида и молчал. А потом уголки его рта поползли вверх в горькой улыбке.
Понял.
***
Это был день визитов. Демид и не надеялся так скоро увидеть ее . В запасе у него было восемь дней. А может, и больше – все-таки он был опасным преступником. Однако он предстал перед ее светлыми очами уже в этот день. И для этого пришлось привести его в знакомое здание ГУВД.
– Гражданин Коробов? – холодно бросила старший лейтенант юстиции Фоминых О.И. – Садитесь.
В комнате остались только она и Демид. Это было не слишком благоразумно – оставаться наедине с таким зверем, как Демид. И вполне объяснимо – учитывая предыдущие их сомнительные совместные делишки. От чужих ушей подальше. Не боится? Да нет, боится, конечно – Демид это видел. Боялась она его, но верила в холодный его рассудок – какой смысл было бросаться на нее сейчас и подставлять себя по всем статьям? Она хорошо знала рационализм своего подследственного.
Подождем. Подождем немного. Поплясать на косточках – не такой уж большой кайф. Когда вся работа сделана и от врага осталась только кучка дерьма – какой тут кайф? Есть только усталость и ощущение новой грядущей опасности. Но верить, что ты победишь – когда-нибудь, невероятно как; верить в это, когда шансы твои призрачны, а жизнь висит на волоске – вот в этом и есть удовольствие. Сомнительное удовольствие эстета, раскачивающегося на паутинке между жизнью и смертью.
Это удовольствие стоит многого, ибо оно – единственное, что можно позволить себе в такой гиблой ситуации.
Мечты, мечты… Они сродни мастурбации. Раньше писали, что это вредно. А теперь, оказывается – ничего, можно, даже полезно. Развивает фантазию и сбрасывает напряжение.
– Ольга, – сказал он. – отпусти меня. Я не добил Короля Крыс. Он оживет снова.
– Гражданин Коробов! – метнула взгляд, полный ледяного огня. Значит, не так уж и спокойна была. – Перестаньте называть меня на "ты"! И прекратите рассказывать ваши сказки про Короля Крыс!
– Ах так? – Демид был очень серьезен. – Тогда я лишаю ВАС права называться на "ты"! Очень почетного права. Отныне я буду называть вас только на "вы". И это означает, что я никогда не буду относиться к вам с полным доверием. Также вы лишаетесь с этим права на мое покровительство и возможности вступить когда-либо со мной в интимную связь.
Фыркнула презрительно. Поглядела на Демида так, словно вступить с ним в интимную связь – все равно, что спариться с каким-нибудь овцебыком. Уже списала его со счетов? Напрасно, Фоминых, ВЫ это сделали.
– Я полагаю, что вы хотите предъявить мне обвинение? Я требую, чтобы вы сделали это! Также заявляю, что я невиновен, что вы арестовали меня на незаконных основаниях, чтобы скрыть совершенный вами должностной проступок. И требую адвоката. Диктофон здесь есть? Вы записываете это?
– Нет. Диктофона нет. Конечно, диктофон – удобная штука, но иногда лучше без него обойтись, воспользоваться привычными средствами. – Фоминых постучала ручкой по чистому листу протокола. – Особенно, когда подследственный несет всякую бредятину, ведет себя неадекватно и находится под воздействием наркотиков…
– Что?! Каких наркотиков? Все это подстава! Я же только что был у психиатра. Вменяем. И наркотиков никаких не нашли.
– Вменяем. Это точно. Тем хуже для вас. Потому что наркотик у вас в крови нашли.
– Как – нашли? Быть этого не может!
– Может. Все может быть. Вот, смотрите. – Фоминых достала из дела Коробова бланк анализа крови. Все там было – ФИО пациента, дата, название препарата, подпись доктора, круглая печать. Не было только результата анализа. Фоминых взяла ручку и поставила посреди листка два аккуратных креста. А потом приписала снизу, едва разборчиво: "ср. пол."
– Вот видите, – сказала она. – Проба среднеположительная. Употребили вы наркотик, гражданин Коробов, употребили. А за проступки свои надо отвечать. У нас в государстве, знаете ли, наказание за преступление неотвратимо. На том правосудие и держится.
Вот вам и благоразумие. Лопнуло спокойствие Демида к чертовой матери. Взревел он как бык, бросился к ненавистной бабе. Бросился бы. Но руки его были прикованы сзади наручниками к трубе батареи отопления. Свалился Демид на пол, рыча в ярости, уперся ногами в стену и дернул руками так, что наручники впились в кожу до крови. Ах! – сказала батарея, потому что металлический крюк, на котором она держалась, пошатнулся и вышел на полсантиметра из стены. Ох! – сказала она еще раз, потому что Демид, совсем уже потеряв разум, рвался как бешеный, и явно собирался выворотить батарею вместе с корнями, и уже почти преуспел в этом.
– Дежурка! – заорала Фоминых в трубку. – Двоих сюда, срочно!
В комнату влетели двое, придавили Демида физиономией к полу так, что нос его сплющился, огрели дубинкой по спине.
– Товарищ старший лейтенант, что с ним делать?
– Обратно посадите. И останьтесь здесь – оба. Вон он резвый какой. Значит, так мы в протоколе и запишем…
– Это тот самый? Который собак разводил?
– Тот самый.
– Вот гнида! – Демид получил палкой еще раз – со всего размаху, с оттягом. Тот, кто его бил, знал свое дело. – Отдайте его мне, Ольга Игоревна! Он мне все расскажет.
– У меня тоже. – Фоминых грозно свела брови. – И прекратите избивать его, Вагин! В конце концов…
Дему, как пушинку, подняли в воздух, усадили на стул и снова приковали к батарее. Из носа Демида текла кровь и каплями падала ему на колени.
– Обвинение предъявите, – гнусаво сказал он.
– А вы сами ничего не хотите сказать?
– Я много чего хочу сказать. Но все это – про вашу матушку! А поскольку я человек вежливый, лучше помолчу.
– Ну а раз так, напомню вам несколько фактов из вашей биографии. В течение восьми лет вы работали над явлением направленной мутации в селекции домашних животных. Защитили диссертацию. В течение последнего года начали активно заниматься какими-то полулегальными исследованиями, вовсю расходуя средства из бюджета университета, и без того нищего…
– Неправда! Это спонсорские деньги!
– Никаких официальных спонсоров у ваших исследований не числится. Хотя средства, судя по сложности аппаратуры, должны быть вложены огромные. Далее вы заявляете, что вывели клоны домашних животных с необычайно высокой продуктивностью. Завязываете активные контакты с иностранными предпринимателями, производите на каждого из них настоящую атаку, рекламируя свое изобретение, но, когда дело доходит до непосредственного подписания контракта, каждый раз случается какая-нибудь криминальная история. Я не буду рассказывать эти истории, вы сами знаете их лучше меня. Скажу только, что никто не видел вашу линию в действии, полностью собранной. И это вполне объяснимо. Мало вероятно, чтобы кто-нибудь мог увидеть то, что вообще невозможно создать на современном уровне развития техники. То, что вы описываете как свое изобретение, это просто научная фантастика!
– А вы, оказывается, специалист в области клонирования, Ольга Игоревна? Не хотите ли подискутировать на эту тему?
– Придете с добровольным признанием – подискутируем. А выводы, я думаю, напрашиваются ясные: мошенничество. Попытка получения кредита под фальсифицированные научно-производственные исследования – вещь, которая встречается в наше время довольно часто. Когда я в первый раз читала ваше досье, то так и решила, что это – банальное мошенничество. Но потом поняла, что вся идиотская возня с несуществующей линией производства мяса, с супербаранами и супернутриями – лишь отвлекающий маневр. Прикрытие для дела, дающего настоящие деньги. И действительно страшного!
– Браво! Какой блестящий анализ! И что же дальше?
– Несколько месяцев назад в нашем городе начали происходить убийства. Странные убийства, доложу я вам. Вначале люди просто пропадали – четыре-пять человек каждый день. Можно сказать: что такое пять человек для нашего города? Пустяк. Но проблема в том, что обычно пропадают люди низшего слоя: пьяницы, бомжи, опустившиеся женщины легкого поведения. Теперь же начали исчезать люди обеспеченные. Весьма обеспеченные, я вам скажу. Есть такие люди, которые и в наше криминальное время не могут отказать себе в удовольствии выйти на улицу, увешавшись золотыми украшениями. Вот они в основном и исчезали.
Фоминых уставилась на Демида так, словно он немедленно должен был выложить, куда пропали все бабенки, обвешанные золотыми цацками. Дема молчал. Он знал, конечно. Но и Фоминых знала это не хуже его. Пока это было неинтересно.
– А потом в милицию пришел мальчонка, весь в крови. И рассказал, что его приятеля сожрало сказочное чудовище. Конечно, никакого сказочного чудовища не обнаружилось. Зато обнаружилось кое-что интересное: в заброшенном секретном бункере обитала огромная собака, которая нападала на людей. И там же находилось большое количество золотых украшений – тех самых, которые принадлежали пропавшим людям. Интересно, правда? Собака – и собирает золотые украшения.
– Ага, интересно, – промямлил Демид безо всякого интереса.
– Собаку, конечно, застрелили. Поскольку собака была необычной, имела признаки множественных мутаций, ее забрали для вскрытия в лабораторию ФСБ. И руководитель лаборатории привлек к экспертизе некоего консультанта из университета. Причем, привлек очень странно – без оформления группы допуска, без свидетелей при вскрытии. Он утверждает, что все фиксировалось на видеопленку, но никакой пленки предоставить не может. Было вскрытие или нет, неизвестно. Я думаю, что не было. Потому что то, что оказалось на следующий день в лаборатории, было обычной дворнягой, грубо разделанной на куски и с фальшивыми зубами из пластмассы.
– Понятно…
– Убийства в городе возобновились. Только теперь растерзанные трупы не пропадали, наоборот, они были как бы выставлены напоказ: "Смотрите, вот он я, страшный Король Крыс, разумное животное, мутант-убийца!" И знаки на стенах появились: пауки какие-то, кровью нарисованные. Все это носило видимость некоего сатанинского ритуала. И уж что люди в городе рассказывали, можете себе представить. И все специалисты по магии и всякому спиритуализму закаркали, как вороны: "Это посланец ада, это секта прислужников Тьмы!" Только знаете что, гражданин Коробов, была в этой мистической вакханалии одна черта, прозаическая и реальная. Материалистическая, я бы сказала. Золотые драгоценности продолжали пропадать. Кто бы ни был этот дьявол, золото интересовало его больше, чем сами жертвы.
– А демоны любят золото, – заметил Демид.
– Еще больше любят золото люди! – ногти Фоминых проскребли по столу так, что казалось, еще мгновение, и она вцепится Демиду в глаза. – Спектакль, конечно, был разыгран блестяще! Только для нас эта колдовская шелуха не имеет значения. Мы-то суть видим! А суть состоит в том, что собаке не нужно золото! Золото нужно человеку! И рисовать на стенах собаки не умеют. Это рука человека!
– Логично, – сказал Демид. – Только причем тут я?
– А вы и есть тот человек!
– Да вы свихнулись, Ольга Игоревна! – произнес Демид с изумленной усмешкой и тут же получил дубинкой по загривку в воспитательных целях. – Ольга Игоревна, я, знаете ли, гуманист и пацифист. Так что ваше утверждение звучит нелепо и противоречит здравому смыслу. Зря вы все это затеяли, Ольга Игоревна! Когда меня выпустят, вам будет очень стыдно, что вы пытались обвинить в гнусных, чудовищных преступлениях такого хорошего человека, как я. Я не могу убивать людей, Ольга Игоревна! У меня принцип такой.
– Слышали мы о ваших принципах. Может быть, потому вы и натаскали собаку, чтобы она за вас грязную работу делала. Только отвечать все равно вам придется.
– Да почему мне-то, елки-палки?! – возопил Демид. – Объясните, черт возьми, я-то каким местом здесь замазан?!
– Собака была мутантом. Совершенно экстраординарным мутантом. Природа такого создать не может. Такого выдающегося выродка может создать только специалист высочайшего класса. И мы знаем только одного такого специалиста. Это вы, Коробов.
– Чушь, – заявил Демид, – неувязка. Ну, допустим, украл я из лаборатории ФСБ собаку. Но ведь она, по вашим же словам, была убита! Вы же не верите в то, что она воскресла? И как Антонов позволил сделать мне это? Вошел со мной в преступный сговор?
– А никто и не говорит, что ЭТА собака воскресла. – Фоминых удовлетворенно откинулась на спинку кресла, потянулась за сигаретой. Мышь была поймана, настало время насладиться игрой. – Никто не говорит, что у вас ТОЛЬКО ОДНА собака. Кто знает, сколько собак-мутантов вы вырастили? Я думаю, парочка у вас еще есть в запасе. А что касается Антонова? Он – тоже ваша жертва. Он до сих пор уверен, что вы вскрывали сверхъестественное существо, и оно ожило и даже просочилось сквозь стены лаборатории. Я не верю в колдунов, экстрасенсов и прочую чертовщину, но что такое гипноз, я знаю хорошо. Вы обладаете огромной силой внушения, Коробов – это вообще характерно для талантливых аферистов. Вы очень талантливый аферист, Коробов. Можно сказать, выдающийся. Антонову вы заморочили голову великолепно. Но с нами этот номер не пройдет.
Вот теперь Демид почувствовал себя по-настоящему паршиво. Демид любил логику. Он любил, когда все, окружающее его в мире, было объяснено и разложено по полочкам.
Логика Фоминых была почти безупречной.
"Может быть, я и вправду совершил все это? Кто меня знает, с моим раздвоением личности и выпадениями сознания? И этот Король Крыс – лишь продукт моей бредовой фантазии?"
Земля шаталась под ногами Демида. Пропасть разверзлась под его ногами и не за что было зацепиться.
Нет, было за что.
– Я бы, пожалуй, и сам поверил в вашу теорию, – произнес Демид. – Она очень убедительна. Но вы, Ольга Игоревна, сами все испортили. Вы совершили поступок, который никак не укладывается в этот логический ряд. Зачем вы пытались меня застрелить?
– Я? Вас? Застрелить?! – Брови Фоминых поднялись домиком. – Что вы за чушь несете?
– Да! Вы стреляли в меня, а не в Ивана! Там, на хате, когда мы склад кокаина брали! И собака… Мастино породистый – откуда у пьяниц такая собака? Вы плакали, когда я ее застрелил. Это ваша собака была! И она, кстати, тоже предназначалась для того, чтобы убить меня! Она специально натаскана была! Все там было заранее подготовлено, чтоб меня убить!
– Склад кокаина? – Фоминых хрипло хохотнула. – Вы слышали, ребята, кто у нас здесь? Танго и Кэш! Он склад кокаина брал! Да еще и вместе со мной. Послушайте, Коробов, вы уже психэкспертизу прошли, доказано, что вы вменяемы. Так что не морочьте мне голову, не изображайте из себя шизофреника, у вас это плохо получается.
– Ольга Игоревна, – неуверенно произнес один из охранников, – а ведь вашего Цезаря, мастино-неаполитано, и вправду недавно убили?
Демид дернулся, словно током его ударило.
– Убили. – В холодном тоне Фоминых появилась ненависть. – И если я найду того, кто его убил, я ему яйца оторву.
Все. Демид больше не мог такого слушать. Слишком много было для одного раза.
– Значит, все? – спросил он. – Обвинение мне предъявили?
– Если вы сейчас же напишете добровольное признание, тогда да. А если нет… Время у нас еще есть. И у вас время есть – чтобы все хорошенько обдумать.
– Знаю. Восемь дней. Потерплю как-нибудь.
– Гораздо больше. – Фоминых улыбнулась, словно разговаривала с дебильным ребенком, и все вокруг глумливо заулыбались. – Гораздо больше, гражданин Коробов. И сделать это совсем нетрудно. Вы лучше не считайте дни, Коробов, а то со счета собьетесь.
– Я ни в чем не виноват. – Демид распрямил плечи, может быть, даже ногу на ногу закинул бы, если бы не боялся получить дубинкой за такое своевольство. – Не виноват. Я, может, и сознался бы, да не в чем. Ничего такого я не совершал.
– Тогда добро пожаловать обратно в ИВС. – Фоминых захлопнула папку. – Только предупреждаю, что теперь он вам курортом не покажется.
***
Когда Демида увели, Фоминых взяла трубку черного телефона и набрала номер.
– Ринат? – сказала она. – Это ты? Слушай, говорят, у вас Парикмахер снова гостит? Да? Отлично! Слушай, Коробова сейчас обратно привезут. Да, наркотики у него в крови обнаружили. Ты этого Коробова в камеру к Парикмахеру помести. Да. И сильно за Коробова не заступайся – не заслужил. Пускай Парикмахер над ним сперва поработает. Думаю, пары дней достаточно будет.
