Слушания открылись вступительной речью обвинителя Боба Игана.

– Представьте себе мальчика, – начал Боб. – Ему пятнадцать, он учится в старшей школе, занимается гимнастикой, а по вечерам подрабатывает в универсаме.

Далее Иган пересказал детали роковой встречи Роба Писта и Гейси; рассказал о подслушанном разговоре насчет подработки, о забытом ежедневнике, о приглашении обсудить работу в машине, попытку совращения, ужас, охвативший Роба, трюк с веревкой.

– Вы знаете, как работает турникет? – спросил Иган присяжных, описывая смерть Роба, а затем рассказал о событиях вторника, когда Гейси отвез тело на реку Дес-Плейнс: – Он сбросил его с моста в воду, точно мешок с мусором. Но это не самая страшная часть истории, – сказал Иган. – Самое страшное заключается в том, что это был последний из тридцати трех юношей, живых ребят со своими мечтами и планами, которых Джон Гейси задушил и закопал.

Для удобства присяжных из Рокфорда Иган провел виртуальную экскурсию по Чикаго и пригородам, отметив местоположение ключевых в деле топографических объектов: Норвуд-парк-Тауншипа, центральных районов города, площади Багхаус, Дес-Плейнса, Парк-Риджа, Найлса, Бенсенвилля. Затем перечислил все жертвы, начав с паренька с автобусной остановки («Я говорю об этом ребенке потому, что его личность так и не удалось установить») и закончив еще десятью безымянными на тот момент жертвами.

Иган вкратце рассказал, как шло расследование в Дес-Плейнсе: как Гейси, заляпанный грязью, появился в участке с опозданием на четыре часа; как квитанция Ким Байерс оказалась в кармане Роба, как проходило наружное наблюдение, как Шульц учуял знакомый запах в доме Гейси, и наконец о втором обыске, во время которого обнаружили «могильник». Иган описал обстоятельства, в которых Гейси давал показания, и назвал десять жертв, об убийстве которых он «вспомнил». Штат, сказал Боб, намерен доказать, что Гейси виновен в убийстве 33 подростков: его действия были обдуманными, рациональными и умышленными.

Иган напомнил присяжным, что психиатры, которых вызовут засвидетельствовать психическое состояние подсудимого, – всего лишь свидетели.

– Вам решать, верить ли их заключениям, – подчеркнул он. – Вы можете оценить правдивость их показаний, основываясь на показаниях других свидетелей. Это означает, что вы имеете право отнестись к ним критически.

Боб призвал присяжных во время процесса прислушиваться к здравому смыслу и завершил свою речь словами:

– Я уверен, вы придете к заключению, что Гейси – страшный, очень страшный человек.

Выступление Игана произвело неизгладимое впечатление на присяжных и зрителей, которые впервые узнали о некоторых подробностях дела. Сам Гейси уже не рисовался, как в Рокфорде: он развернул стул в сторону судейской кафедры и мрачно слушал, как Иган выстраивает против него дело. Тишину в зале нарушали лишь всхлипывания миссис Лолы Вудс, матери погибшего Уильяма Киндреда. Судья Гариппо напомнил присяжным, что они не должны обсуждать дело, и объявил перерыв до полудня.

Вступительную речь от стороны защиты произнес Роберт Мотта.

– Каждая смерть нас в каком-то смысле ослабляет: мы ощущаем чувство утраты. Но ни жажда отмщения, ни злость, ни сочувствие не вернут тех мальчиков к жизни. Их больше нет, все кончено.

Мотта попросил присяжных выносить решение, отбросив сочувствие и тем более желание отомстить.

– Подумайте, каково жить под одной крышей с двадцатью девятью телами, – сказал Мотта. – Было ли это заранее обдуманным намерением? Или одержимостью, манией?.. Планом глубоко больного человека?

Своего подзащитного адвокат описал как жертву хронического психического заболевания, иррационального импульсивного человека, действующего без каких-либо намерений:

– Улики показывают, что Джон Гейси безумен по всем стандартам… что он не контролировал свое поведение.

Он пообещал, что психиатры защиты докажут, что Гейси все это время был невменяем, за исключением способности составлять расписание и часами усердно работать на грани одержимости.

Затем Мотта занялся списком наших медицинских консультантов и их возможной предвзятостью. Одного он охарактеризовал как «любителя покрасоваться в суде», второго назвал «наемником штата». Адвокат подчеркнул, что у присяжных всего один выбор: Гейси либо злодей, либо сумасшедший.

– Мы будем настаивать на невменяемости подзащитного, – сказал Мотта, – поскольку это единственный шанс избежать смертной казни. Такая линия защиты правомерна, и мы можем придерживаться лишь ее, поскольку в ней заключена истина… Если Джона Гейси признают нормальным, то в нашем обществе очень извращенное понимание нормальности.

Вступительные речи недоказательны, это лишь аргументы каждой из сторон, призванные обозначить позицию, которой они собираются придерживаться. Приходится быть крайне осторожным в словах: если не удастся доказать заявленное (из-за вынужденной смены стратегии или по недостатку улик), другая сторона раздавит противника в своей заключительной речи, обрисовав всю его линию в невыгодном свете.

После вступительных речей каждая сторона получает возможность представить свою версию. Первым выступает обвинение, поскольку на нем лежит бремя доказательства вины (за исключением редких случаев, когда защита готова ее признать). Стороне защиты позволено подвергать свидетелей перекрестному допросу и выискивать слабые моменты в их заявлениях, по возможности подвергая сомнению их истинность.

В заключение представления доказательств защита может запросить вердикт судьи, что подсудимого нельзя признать виновным вследствие нехватки доказательств. Но если судья не вынесет вердикт о невиновности, защита не может продолжать настаивать на своем.

Поскольку адвокатам не нужно ничего доказывать, защита не обязана предоставлять какие-либо улики или может ограничиться только тем, что работает в интересах подзащитного. Вопрос о невменяемости поднимается лишь стороной защиты, и если она изберет такую стратегию, она и становится основой их версии. При длительных разбирательствах присяжные лучше всего запоминают последние слова, поэтому обвинение не раскрывает все свои карты сразу (рискуя, разумеется, никогда их не разыграть, если защита не окажет особого сопротивления).

Если защита выбирает в качестве стратегии невменяемость подзащитного, сторона обвинения должна подготовиться и тщательно подобрать своих экспертов исходя из того, каким числом обладает сторона защиты (список свидетелей предоставляется заранее, еще до суда). Мы можем выдвинуть контрдоказательства, но они должны соответствовать изначальной версии обвинения: новые области затрагивать нельзя. А защита, разумеется, может представить встречные доводы. Поскольку такая пикировка может продолжаться до бесконечности, обвинение старается заставить защиту исчерпать запас свидетелей и придерживает пару тузов в рукаве до самого конца.

И наконец, в заключительной речи каждая из сторон может интерпретировать представленные доказательства и оспорить заявления противоположной стороны. Присяжные оценивают, насколько представленные факты поддерживают заявления сторон. Последнее слово остается за обвинением, поскольку на него возложено бремя доказательства вины. Выслушав вступительную речь Мотты, длившуюся около часа, судья Гариппо объявил о переносе заседания на следующий день. Настало время предварительных мероприятий.

Джон Буткович, пропавший в июле 1975 года, стал первой из известных жертв Гейси. 7 февраля заседание возобновилось, и в качестве первого свидетеля мы вызвали отца Джона, Марко.

– Когда вы видели сына в последний раз, он был жив и невредим? – спросил Билл Канкл.

– Да, – ответил Буткович.

– Видели ли вы его после того, как он вышел из дома?

– Нет.

– У нас больше вопросов нет, ваша честь, – сказал Канкл, завершая допрос свидетеля.

После перекрестного допроса мы показали фотографию Джона Бутковича присяжным и с ярлыком, на котором значилось имя жертвы, прикрепили ее к доске для улик. Амирант тут же потребовал совещания в кулуарах с обвинителем и судьей: он возражал против одновременной демонстрации фотографий двадцати двух опознанных жертв, отметив, что это давление на присяжных.

– У нас ходатайство об объединении исков, – возразил Билл, подчеркнув, что заседание теперь касается всех тридцати трех жертв. – Мы не хотим, чтобы двадцать две опознанные жертвы остались лишь цифрами на бумаге.

Но судья Гариппо удовлетворил протест, постановив, что на доске должна присутствовать лишь фотография той жертвы, о которой идет речь.

Следующим нашим свидетелем была Делорес Вэнс, чей восемнадцатилетний сын Деррил Сэмсон пропал в апреле 1976 года. Я спросил миссис Вэнс, что она сделала после исчезновения сына, и ее ответ стал практически литанией длинной вереницы свидетелей: позвонила в полицию, подала заявление о пропаже и в ответ получила: «Подросток просто сбежал из дому».

Бесси Стэплтон рассказала об исчезновении своего четырнадцатилетнего сына Сэмюела Тодда. В последний раз она видела мальчика, когда тот выходил из дома своей сестры. Миссис Стэплтон была охвачена горем, и когда Иган попросил ее взглянуть на браслет, она подтвердила, что он принадлежал сыну, а затем затряслась в рыданиях:

– Боже, за что?! – и потеряла сознание.

Сопровождавшие женщину родственники бросились к ней и вывели из зала.

Пятнадцатилетний Рэндал Реффетт пропал в тот же день, что и Тодд, и мы были уверены, что эти мальчики и есть та самая «двойня», о которой говорил Гейси. Миртл Реффетт сообщила суду, что видела сына в последний раз днем 14 мая.

Джеймс Варга, помощник прокурора, занимавшийся расследованием и помогавший нам в подготовке к суду, допросил Ширли Штейн, мать семнадцатилетнего Майкла Боннина. Миссис Штейн видела сына в последний раз 3 июня 1976 года, когда они с другом ушли на покрасочные работы. Больше она ничего о сыне не слышала, пока ей не позвонили из полиции шерифа сообщить, что в доме Гейси нашли права Майкла. На перекрестном допросе Амирант повторил те же вопросы, что задал предыдущим свидетелям: какого цвета волосы у Боннина (пшеничные). Мы предположили, что защита намерена продемонстрировать, будто Гейси был одержим поиском молодых людей определенной внешности.

Я допрашивал Эстер Джонстон, которая вспоминала события того дня, когда отвезла Рика на концерт в «Арагон». После ее показаний мы вновь вызвали Бесси Стэплтон, к которой вернулось самообладание. Амирант спросил ее о полицейских донесениях, где говорилось, будто ее сына видели несколько раз спустя месяц после исчезновения. Впрочем, его вопрос мало что прояснил и мог показаться суду оскорбительным.

После перерыва мы вызвали мать и сестру Годзика, а также его девушку Джуди Паттерсон. Джуди сообщила, что вместе с подругой ходила к Гейси спросить, не знает ли тот, где Грег. Тогда подрядчик настаивал на том, что Грег сбежал, но старался произвести впечатление человека, готового помочь.

– Он попросил оставить мой телефонный номер и адрес, – рассказывала Джуди. – Намекнул, что имеет связи в преступном синдикате, и попросит разузнать о Греге. Потом он дал мне визитку и предложил звонить, после чего я ушла.

После показаний Джуди Паттерсон я решил предъявить суду несколько личных вещей Джона Цика, которые мы нашли в доме обвиняемого. Судья признал кольцо ученика допустимой уликой, но отклонил телевизор и радио, поскольку они были найдены во время второго обыска, когда, согласно выданному ордеру, мы имели право искать только тело Роба Писта. Хотя телевизор и радио не являлись прямыми доказательствами совершенного убийства, решение судьи показалось мне несправедливым. Впрочем, на исходе дела оно почти не отразилось.

Процессия свидетелей жизни жертв не иссякала. Вайолет Кэррол видела своего шестнадцатилетнего сына Уильяма около полуночи 13 июня 1976 года. Уильям обещал вернуться через час, но так и не появился. Это была пятая за месяц жертва Гейси.

Розмари Цик поведала присяжным, как обнаружила, что Джона в квартире нет, а кое-какие вещи пропали. Она опознала кольцо сына.

Боб Иган вызвал Роджера Сакса, чтобы тот рассказал об исчезновении своего друга, двадцатилетнего Джона Престиджа. Тот подумывал об учебе в Чикаго и, познакомившись с Саксом в баре, несколько месяцев жил у него. В последний раз Сакс видел Джона ночью 15 марта 1977 года, когда тот выходил из ресторана в паре кварталов от Багхаус-сквера. По словам Сакса, он честно предупредил друга, что в такие места лучше не ходить.

На перекрестном допросе Амирант высказал предположение, что Роджер сам отвез приятеля на Багхаус-сквер, чтобы подцепить какого-нибудь гея и заработать денег. Сакс ответил, что действительно поместил в журнале для геев объявление о пропаже друга, с его фотографией, но проституцией никогда не занимался. Защита явно пыталась заставить присяжных подумать, что по меньшей мере одна из жертв Гейси получила то, чего добивалась, но Сакс показал себя порядочным парнем, и ход Амиранта скорее сработал против защиты.

Тот день был преисполнен боли. После выступления свидетели оставались в зале суда, чтобы выслушать показания других родителей. Многие привели с собой членов семьи для поддержки, кто-то пришел со священником. Объединенные общим горем, они поддерживали друг друга, а к концу процесса многие стали близкими друзьями.

Весь день Гейси сидел неподвижно, бесстрастно пялясь в никуда. Когда свидетель опознавал жертву по фотографии, мы показывали снимок присяжным. И хотя нам запретили вывешивать более одной фотографии, наша «Галерея скорби» все-таки появилась на доске. Там висели десять бирок с именами жертв, а над ними – пустые рамки для фотографий. Адвокатам удалось избавиться от фотографий, но они не заметили, что пустые прямоугольники над именами напоминают десять маленьких гробиков.

В пятницу 8 февраля присяжные заслушали показания свидетелей о жизни оставшихся двенадцати опознанных жертв. 5 июля 1977 года Мари Тодорич подбросила своего сына Мэтью Боумана до пригородной электрички и, сама того не зная, попрощалась с ним навсегда. По показаниям дяди Роберта Гилроя (21 год), 15 сентября 1977 года юноша вышел из дому, всего в четырех кварталах от дома Гейси, и отправился в пригород на урок вождения. Больше Роберта, сына сержанта полиции Чикаго, никто из родственников не видел.

Делорес Нейдер постигла двойная утрата. В ноябре 1972 года ее двадцатилетнюю дочь Джудит зарезали в собственной квартире, убийцу так и не нашли. Теперь она рассказывала об исчезновении девятнадцатилетнего сына, Джона Мовери, бывшего морского пехотинца, которого видела последний раз 25 сентября 1977 года. Джон был у матери в гостях и, одолжив зонтик, ушел в дождливую ночь – как оказалось, навстречу своей смерти.

Норма Нельсон из Миннесоты последний раз говорила с сыном Расселом (20 лет) 17 октября 1977 года, когда он звонил поздравить ее с днем рождения. Молодой человек, учившийся в Чикаго на архитектора, как раз собирался жениться.

Джойс Уинч из Мичигана не видела сына с тех пор, как 11 ноября 1977 года шестнадцатилетний Роберт ушел вместе с другом.

После перерыва на обед дача показаний возобновилась. 18 ноября 1977 года Албения Болинг видела своего двадцатилетнего женатого сына Томми в последний раз. Вечером того же дня он позвонил ей из бара, где смотрел по телевизору «Бонни и Клайд». Ни мать, ни жена больше ничего о нем не слышали.

Перл Талсма рассказала, что ее девятнадцатилетний сын, тоже морской пехотинец, 9 декабря 1977 года уехал на концерт и пропал без вести.

Нашу третью после перерыва свидетельницу вкатили в зал в инвалидном кресле. За несколько дней до заседания она попала в аварию, но отпросилась из больницы, чтобы дать показания. Амирант тут же предложил проявить уважение к ее состоянию и освободить отдачи показаний, но Мэри Джо Паулус была готова говорить. Мне очень хотелось, чтобы присяжные услышали весь ее рассказ, и я проигнорировал реплику Амиранта.

Мисс Паулс была помолвлена с Уильямом Киндредом. Она опознала медальон, который мы нашли среди вещей Гейси: это был ее подарок жениху. Когда девушка не сразу узнала Гейси, мне пришлось поволноваться, но в итоге она все же указала на него. Потом я показал ей фотографию Билли Киндреда, и она зарыдала. У меня не осталось вопросов, и я передал свидетельницу защите. Возможно, мне следовало проявить больше сострадания к Мэри, но я хотел, чтобы присяжные прочувствовали всю глубину ее горя. Судья объявил перерыв.

На перекрестном допросе Мотта обошелся со свидетельницей еще жестче, уточняя у нее подробности аварии и выпытывая, не принимает ли она психотропные лекарства. В какой-то момент девушка перебила его и взмолилась:

– Пожалуйста, попросите мистера Гейси не пялиться на меня!

Франциско Лэндингин сообщил, что последний раз видел своего девятнадцатилетнего сына Фрэнка 4 ноября 1978 года, а Альберто Маззара рассказал о последнем Дне благодарения с двадцатилетним сыном Джеймсом. Донита Гэнзон давала показания по третьей жертве из реки – Тимоти О'Рурке. Вопросы, которые защита задавала Доните, в основном касались смены пола.

И наконец Элизабет Пист рассказала о событиях вечера 11 декабря 1978 года, из-за которых Гейси в итоге и попался. Каждая реплика безутешной матери была наполнена нескрываемым горем; она говорила медленно, через силу. Несколько раз голос у нее срывался, а при виде парки Роба она разразилась рыданиями. Со стороны защиты было мудрым решением не задавать ей дополнительных вопросов.

Эти два дня дачи показаний стали суровым испытанием для всех участников. Мы собрали на доске свидетельства жизни двадцати двух жертв Гейси, и в пятницу днем каждый из нас, вернувшись на свое рабочее место, рухнул в кресло в полном эмоциональном истощении.

На длинном утреннем заседании в субботу мы рассказали о полицейском расследовании, начавшемся с исчезновения Роба из магазина «Ниссон». Ким Байерс, Линда Мертес и Фил Торф рассказали о событиях той ночи, и мы акцентировали внимание на рассказе Ким о том, как она положила квитанцию от фотографий в карман Роба. Мы вызвали Торфа, потому что его длительное присутствие в магазине после исчезновения Роба защита могла представить как соучастие. Пригласив Торфа свидетелем со своей стороны, мы показали, что нам нечего скрывать. Сторона защиты долго допрашивала Торфа, но в основном речь шла о Гейси как работнике.

Следом выступили три полицейских из Дес-Плейнса. Джордж Коничны рассказал о визите семьи Листов и составлении заявления о пропаже человека. Рональд Адамс начал показания со своего звонка Гейси во вторник, затем рассказал о первом обыске, об установлении личности владельца кольца, о книге заказов в «Ниссон», а также о поездке обвиняемого в больницу. Джим Пикелл поведал о первом визите полиции в дом Гейси и заявлении подрядчика, сделанном в участке на следующий день. Для большей драматичности я приберег лучшую реплику Пикелла для перекрестного допроса.

– Что вам сказал Гейси, – спросил я, – когда отказывался ехать в полицейский участок из-за похорон дяди?

– Он задал мне вопрос, – ответил Пикелл: – «Неужели у вас вообще нет уважения к мертвым?»