Человеку не свойственно помнить хорошее. Еще мудрецы Древнего Востока говорили, что надо сделать человеку добро и ждать, когда он тебя ударит. Все-таки человек – странное животное. Даже волк никогда не нападет на человека, вызволившего его из капкана. А человек и здесь пошел против природы.

Лежа на кровати, я размышлял об этом. Не помнить хорошее, но хранить годами в памяти обиды, это, наверно, следствие работы нашей хищной нервной системы. Ведь в моменты, когда все вокруг благоприятно для человека, его нервы расслабляются, поскольку в них нет столь острой необходимости для выживания. А в моменты, когда человек так или иначе испытывает страдания, его нервы обостряют свою деятельность, поскольку человек находится в опасности и должен напрягать свои силы, чтобы выжить. И в результате самые неприятные моменты наиболее четко запечатлеются в человеческой памяти. Может, именно поэтому человек столь зол и жесток к своим близким, потому что помнит только причиненное ими зло, не помня совершенного ими добра. Может, человек просто замкнут на отрицательных эмоциях, потому что они держат человека в напряжении и тем самым помогают ему выжить.

Вполне возможно, что именно об этом говорили древнегреческие гедонисты, когда утверждали, что человеческую жизнь определяют наслаждения. Действительно, человек, получивший какое-либо удовольствие, менее настороженно относится к окружающим, и если все окружающие будут столь же довольны и расслабленны, то не возникнет повода для ссоры или войны.

– Завтрак подан, – объявила Светлана и вместе с подносом нырнула в постель.

На подносе лежали на скорую руку приготовленные бутерброды и ароматный, черный, как смола, дымящийся кофе.

– Тебя устроит столь незамысловатый завтрак? – спросила она, улыбаясь.

– Конечно, устроит. Я вообще не большой любитель всяких излишних усложнений, – ответил я и, схватив самый большой бутерброд, вонзил в него свои зубы.

– Этой ночью я не заметила, чтоб ты был противником излишних усложнений.

Я не придумал хорошего ответа и просто промычал что-то совершенно неразборчивое набитым ртом.

– Я получила ни с чем не сравнимое удовольствие, – продолжала Светлана.

Будучи воспитанным в семье с пуританскими нравами, я, несмотря на всю свою подготовку и долгие годы холостой жизни, все еще краснел от одного упоминания о сексе. Поэтому я поторопился перевести разговор в другое русло.

– Вчера я встретил около твоего дома несколько частных полицейских. Что они тут делают?

Светлана внимательно посмотрела на меня и сказала:

– Надо же! Ты покраснел! Вот уж не думала, что тебя можно вогнать в краску. – Она рассмеялась и добавила: – Этой ночью ты стеснялся гораздо меньше.

– Прошу тебя, давай поговорим о чем-нибудь другом.

– Меня очень интересует, как ты себя чувствуешь после этой ночи, – насмешливо продолжала Светлана. – Сердечко не болит?

– Может, все же поговорим о полицейских, которые надавали мне вчера по морде. Они меня тоже очень интересуют.

– После убийства Торвальдской банды жильцы нашего блока потребовали нанять охрану. Самым дешевым вариантом оказалась частная полиция. На голосовании жильцов было решено собрать деньги и заплатить им за патрулирование нашего квартала. Со вчерашнего дня они приступили к работе.

– Откуда ты все это знаешь?

– Комитет жильцов назначил меня ответственной за переговоры с ними. Я переговорила с их начальниками и получила все, что мне требовалось.

– Нисколько в этом не сомневаюсь. Ты бы покорила любое древнее царство, если бы захотела, да и современное тоже, – засмеялся я, вспомнив начальника вчерашних полицейских.

– Спасибо за комплимент. Кстати, тот, которого назначили начальником патруля в нашем районе, даже пытался меня пригласить вчера на ужин.

– Ну и как, удачно? – весело спросил я, беря новый бутерброд.

– Если бы ему это удалось, я бы вряд ли сейчас была с тобой, – ответила она с насмешливой улыбкой. Это прозвучало как фраза: «Ты глуп, дорогой».

– Кстати, сколько сейчас времени?

– Неужели тебя это интересует больше, чем занимательная беседа со мной? – насмешливо спросила она. – А меня, кстати говоря, все-таки очень интересует, как ты себя чувствуешь.

– А меня сейчас очень интересует, сколько времени, черт возьми, потому что в 11.00 мне обязательно нужно быть в конторе. Иначе меня выгонят с работы.

Светлана встала и прошла по комнате. Ее обнаженное тело словно плыло в солнечных лучах, заливавших через распахнутые окна всю ее квартиру. Нимфа солнечного света. Никогда в жизни я не видел более прекрасного зрелища.

– Если тебя так интересует время, то сейчас 9.52, – сказала Светлана и подошла ко мне. – Однако если ты все же не слишком торопишься… – Она обняла меня и поцеловала.

Сэр Найджел очень не любит тех, кто опаздывает, поскольку считает их недостаточно дисциплинированными для нашей работы. Особенно тех, кто опаздывает на свидание к нему, поскольку считает это еще и неуважением к своей персоне. Однако, я думаю, он бы меня понял, если бы я объяснил ему причину опоздания. Я думаю, меня бы понял даже святой Августин.

– Ты говорил, что тебе надо идти, – с насмешкой сказала она, слегка отстранившись.

– Да пошло все к черту! – ответил я, привлек ее к себе и крепко поцеловал.

– А как же твоя работа?

– Да пропади она пропадом! Что для меня может быть важнее, чем ты? – воскликнул я, еще крепче прижав ее к себе. Наши губы встретились, и ее язычок тотчас пустился в исследование моего рта. Мои руки скользнули вниз, нежно гладя ее обнаженные бедра, затем поднялись вверх и поиграли с ее вмиг набрякшими сосками. Она негромко застонала и еще крепче прижалась ко мне, в то время как ее язычок скользнул по моей шее вниз.

Одним словом, из дома Светланы я вышел в 10.28, заведомо опаздывая к своему грозному шефу, однако впервые за всю мою жизнь этот факт меня ни в малейшей степени не расстраивал. Я чувствовал себя на седьмом небе от счастья и плевать хотел на любого, кто попытался бы помешать мне в этом.

На прощанье она сказала мне:

– Не забудь прийти ко мне сегодня. Я уже слишком опоздала, чтобы идти на работу, так что прогуляю денек. Я буду ждать тебя.

– Я обязательно приду! – искренне пообещал я и поцеловал ее.

– Возьми ключи от моей квартиры, – сказала она, когда мы разомкнули наши прощальные объятия. – Я, может быть, пойду пройдусь по магазинам и куплю всякого-разного для обеда. Только смотри, не забудь прийти.

– Не забуду! Как я могу забыть! – воскликнул я и, еще раз поцеловав ее, бросился к лифту.

Выходя из дома, я нос к носу столкнулся с начальником моих вчерашних знакомцев из частной полиции. На лице у него появилось выражение задумчивости, когда он увидел меня, а рука очень медленно и плавно поползла к кобуре. Видимо, ему все же дали новый пистолет взамен того, который я отобрал у него вчера. А, может, он откопал в мусоре свою пропажу?

– С добрым утром! – громко, так, чтобы меня слышала поднимающаяся по ступенькам лестницы старушка, сказал я. Одновременно я быстро шагнул вперед и приставил нож к ребрам копа. После этого я подхватил его под руку и быстро отвел в сторону, давая пройти старушке. Та улыбнулась и что-то прошамкала беззубым ртом.

– Проходите, проходите, бабуля, – сказал я добродушно и добавил, повернувшись к копу: – Очень рад тебя видеть, старина. Давненько мы с тобой не виделись. Как приятно снова поговорить с тобой.

Со стороны могло показаться, что на ступеньках подъезда встретились два старых друга и разговаривают о какой-нибудь ерунде, поскольку нож я держал так, что его можно было заметить, только подойдя вплотную к нам.

– Ну и? – поинтересовался я.

– Убийство полицейского – очень тяжелое преступление, – без особой уверенности в голосе сказал мой собеседник.

– За избиение с нанесением тяжких телесных повреждений, фабрикацию уголовного дела и злоупотребление служебным положением тоже по головке не погладят, – ответил я с улыбкой.

– У тебя нет свидетелей, – ответил частник уже с большей уверенностью в голосе. Надо же, как быстро в нем снова прорезалась эта его наглость, проистекающая от вседозволенности.

– У тебя тоже, – ответил я. – И в таком случае будет твое слово против моего. Как ты думаешь, кому из нас поверят больше? – С этими словами я вынул из кармана левой рукой удостоверение офицера государственной полиции и показал его своему собеседнику, одновременно спрятав нож в карман. – У меня двадцать лет стажа и бог знает сколько раскрытых убийств.

Частник посмотрел сначала на удостоверение, потом на меня, потом снова на удостоверение. Чувствовалось, что мысли в его тупой полицейской башке начали вращаться с повышенной скоростью – примерно на уровне нормального человека.

– Приношу вам свои искренние извинения за вчерашний инцидент. Это была случайность, вызванная нашей недостаточной информированностью, – сказал заискивающе полицейский с виноватым выражением на лице.

– Принимаю ваши извинения, – ответил я. Я хотел было нагнать на него еще страху, но один взгляд на часы тут же заставил меня отказаться от этой мысли. Мои часы показывали 10.37. – Приятно было с тобой поболтать, старина, но, к моему глубокому сожалению, я очень тороплюсь, так что счастливо оставаться. И не вздумай рыпаться, иначе нам придется еще раз встретиться, и эта встреча, – я оскалился, – будет для тебя последней. Ты меня понял?

– Понял, – ответил тот с такой скоростью, словно все утро репетировал.

– Вот и молодец.

Я хлопнул частника по плечу и торопливо зашагал в сторону остановки. Из-за этой дурацкой встречи я теперь точно опаздывал на встречу с шефом. Господи, храни меня от его гнева. Впрочем, гневаться он будет в любом случае, вне зависимости от того, опоздаю я к нему или нет, но все же не хотелось бы давать ему дополнительный повод для этого.

«Как тонок оказался лак довольного жизнью, умиротворенного человека, если я так быстро среагировал на опасность, исходящую от этого частного полицейского», – подумал я и усмехнулся. Да, если постоянно тренировать человека на прыжок, то он будет готов к нему в любое время суток. Хищник всегда остается хищником, что с ним ни делай.

Тут впереди показался пульсар, и я выбросил из головы все мысли и побежал к остановке. Как сказал кто-то, лучше опоздать на час, чем на всю жизнь. В данный момент эта фраза очень подходила ко мне.