Книга четвертая. За пределами личности, или первые шаги в учении о троице

1. Сотворить – не значит родить

Меня часто предупреждали, чтобы я не рассказывал вам того, что собираюсь рассказать в этой книге. Мне говорили: «Обыкновенный читатель не хочет никакой теологии, дайте ему простую, практическую религию». Я отверг эти советы. Я не думаю, что обыкновенный читатель настолько глуп. Слово «теология» означает «наука о Боге»; и я полагаю, что каждый человек, хоть немножко задумывающийся о Создателе всего сущего, хотел бы, насколько это возможно, получить самые ясные и точные представления о Нем. Вы не дети, так зачем же обращаться с вами, как с детьми?

В какой-то мере я понимаю, почему некоторым хотелось бы обойти теологию стороной. Я помню, во время одной моей беседы пожилой офицер, побывавший, видно, во многих переделках, поднялся и сказал: «Мне вся эта болтовня ни к чему. Но, доложу вам, я тоже человек религиозный. Я знаю, что Бог есть. Как-то ночью, когда я был один в пустыне, я чувствовал Его присутствие. Это величайшая тайна. Именно поэтому я не верю всем вашим аккуратным формулам и догмам. Да и каждому, кто пережил реальную встречу с Ним, они покажутся жалкими, сухими и ненастоящими».

В каком-то смысле я согласен с этим человеком. Вполне вероятно, что он и в самом деле пережил встречу с Богом в той пустыне. И когда от личного опыта он обратился к христианской доктрине, то, видимо, почувствовал, что переходит от чего-то реального к отвлеченному и не очень значительному. Наверное, что-то подобное испытывал бы человек, который видел Атлантический океан с берега, а теперь рассматривает его на карте. Сравнимы ли океанские волны с куском раскрашенной бумаги? Однако дело вот в чем. Карта – действительно кусок раскрашенной бумаги, но вы должны понять две вещи. Во-первых, она составлена на основании открытий, сделанных сотнями и тысячами людей, плававших по настоящему Атлантическому океану, то есть как бы впитала в себя богатый опыт, не менее реальный, чем тот, который пережил человек, стоявший на берегу. За одним исключением. Человек этот видел океан лишь в каком-то одном, доступном ему ракурсе. Карта же сконцентрировала в себе все опыты, вместе взятые. Во-вторых, если вы хотите куда-то отправиться, карта вам необходима. Пока вы довольствуетесь прогулками по берегу, впитывать в себя величественное зрелище гораздо приятнее, чем рассматривать карту. Но пожелай вы отправиться в Америку, она будет вам несравненно полезнее, чем ваши прогулки.

Теология подобна карте. Простое размышление о христианских доктринах, даже изучение их, если вы на нем остановитесь, не так важно и интересно, как то, что пережил офицер в пустыне. Доктрины – это не Бог. Они – вроде карты. Но карта эта составлена на основании того, что пережили сотни людей, которые вошли в реальное соприкосновение с Богом. В сравнении с этим любые переживания или чувства, которые, возможно, посетили вас или меня, очень примитивны и расплывчаты.

И еще, если вы хотите двигаться вперед, карта вам необходима. Видите ли, то, что поразило офицера в пустыне, при всей своей реальности бесполезно даже для него. Оно никуда не ведет, оно сводится к эмоциональному потрясению и не требует никакой работы. Это все равно что смотреть на океанские волны, стоя на берегу. Вы не попадете на Ньюфаундленд, если ваш контакт с Атлантическим океаном этим ограничится. Вы не обретете жизни вечной, наслаждаясь ощущением Божьего присутствия в цветах и музыке. Однако вы никуда не попадете и в том случае, если будете смотреть на карту, а выйти в открытое море не решитесь. Выйдя же в плавание без карты, вы не сможете чувствовать себя в безопасности.

Иными словами, теология – это практическая наука, особенно в наши дни. В старые времена, когда образование не было таким массовым, а дискуссии – столь популярными, как теперь, люди, возможно, могли довольствоваться очень простыми истинами о Боге. Сейчас все иначе. Каждый человек читает, каждый прислушивается к тому, о чем спорят. Он не участвует в теологических беседах, но какие-то представления о Боге у него все-таки есть. Однако это сплошь и рядом – плохие, беспорядочные, устаревшие представления. Очень многие из них выдают сегодня за новые, между тем как уже несколько столетий назад известные теологи их рассмотрели, изучили и отвергли. К их числу относятся некоторые популярные формы религии; исповедуя их, мы делаем шаг назад, словно возвращаемся к тому, что Земля – плоская.

Вникните в популярное у нас толкование христианской доктрины, и вы увидите, что оно сводится вот к чему: Иисус Христос – великий учитель нравственности, и если бы только мы последовали Его совету, то сумели бы установить лучший социальный порядок и избежать еще одной войны. Что ж, это верно. Но касается это лишь малой части христианской истины и, как ни странно на первый взгляд, именно практической ценности и не имеет.

Да, если бы мы воспользовались советами Христа, то вскоре создали бы гораздо более счастливый мир. Однако для начала идти так далеко, как Христос с Его неземной мудростью, вовсе не обязательно. Если бы мы делали то, что советовали нам Платон, или Аристотель, или Конфуций, то и тогда все у нас было бы гораздо лучше. За чем же дело стало? А за тем, очевидно, что мы никогда не следовали советам ни одного из этих учителей. Так почему мы должны им следовать сейчас? Почему советам Христа мы последуем скорее, чем советам других? Потому что Он лучше учил нравственности? Если это так, вероятность того, что мы пойдем за Ним, только снижается. Ведь если мы не в состоянии усвоить урок по курсу начальной школы, можно ли рассчитывать, что мы усвоим что-то посложнее? Если христианство сводится к еще одному доброму совету, то ценность его невелика. За последние четыре тысячелетия у человечества не было недостатка в хороших советах. Несколько дополнительных – положения не изменят.

Но возьмите любую серьезную теологическую работу, толкующую о христианстве, и вы увидите, что в ней и в той популярной версии речь идет о совершенно разных вещах. Христианские авторы говорят, что Христос – Сын Божий (что бы это ни значило). Они говорят, что те, кто Ему доверится и поверит, тоже смогут стать сынами Божьими (что бы это ни значило). Наконец, они говорят, что смерть Его спасла нас от наших грехов (что бы это ни значило).

Нет смысла жаловаться, что это трудно понять. Христианство и не скрывает, что оно говорит нам о другом мире, о чем-то таком, что за пределами мира, который мы можем осязать, слышать и видеть. Вы вправе считать это неправдой; но, если то, что говорит христианство, все-таки истина, понять ее будет нелегко, по крайней мере – так же трудно, как современную физику, и по той же причине.

Больше всего нас неприятно поражает, что, предавшись Христу, мы можем стать сынами Божьими. Кто-нибудь спросит: «Разве мы и так не Божьи дети? Разве не в том одна из главных идей христианства, что Бог – Отец всем людям, до единого?» Что ж, в некотором смысле мы все – дети Божьи. Бог вызвал нас к существованию. Он любит нас, заботится о нас, как Отец. Но когда Библия говорит нам, что мы можем стать сынами Божьими, она, безусловно, подразумевает что-то другое. И это приводит нас к самой сердцевине богословия.

В одном из христианских символов веры говорится, что «Христос, Сын Божий, рожден от Бога, а не сотворен Им», и дальше: «рожденный Отцом прежде всех веков» (то есть до сотворения мира). Пожалуйста, уясните себе как следует: откровение это не имеет ничего общего с тем, что потом Христос родился на земле как Человек и был Сыном Девы. Сейчас мы не говорим о непорочном зачатии. Нас интересует что-то такое, что происходило еще до сотворения мира, до начала времен. «Прежде всех веков Христос был рожден, а не сотворен». Что это значит?

Родить – значит стать отцом. Сотворить – значит сделать. Разница между этими двумя понятиями в том, что у рожденного от вас – та же природа, что у вас. У человека рождаются человеческие дети, у бобра – бобрята, птица кладет яйца, из которых вылупятся птенцы. А вот когда вы что-то делаете, оно отлично от вас по природе. Птица вьет гнездо, бобер строит плотину, человек делает радиоприемник или что-то более похожее на него самого, например – статую. Если он достаточно искусный скульптор, то может создать статую, очень похожую на человека. И все-таки неживая статуя никогда не будет человеком, поскольку не может ни дышать, ни думать; она лишь похожа на него.

Все это надо очень ясно понять. То, что рождено Богом, есть Бог, как рожденное от человека – человек. То, что создано Богом, – это не Бог, как и созданное человеком – не человек. Вот почему люди – не сыны Божьи в том смысле, в каком Сын Божий – Христос. Люди могут быть похожи на Бога, но они – существа другого рода. Они скорее похожи на статую или картину, изображающую Бога.

Как и статуя, которая похожа на человека, но лишена жизни, человек (в некотором смысле, что я и собираюсь объяснить) похож на Бога, но в нем нет того рода жизни, который присущ Богу.

Давайте сначала рассмотрим первый пункт (сходство человека с Богом). Все, что создано Богом, чем-то похоже на Него. Космос похож на Него своей необъятностью. Не то чтобы необъятность космоса была такой же, что и необъятность Бога; но безграничность Вселенной дает нам символ Его безграничности или выражает ее в понятиях недуховных. Материя похожа на Бога в том смысле, что и она обладает энергией; хотя, конечно, физическая энергия отличается от энергии, свойственной Богу. Растительный мир схож с Богом в том, что, как и Он, обладает жизнью. Но биологическая жизнь – не та же самая, которая присуща Богу. Она – только символ или тень Его жизни.

Когда мы переходим к животному миру, то обнаруживаем другие черты сходства, помимо биологической жизни. Бурная жизнедеятельность и плодовитость насекомых, возможно, – первый, неясный намек на непрестанную созидательную активность Бога. У более высоких форм, млекопитающих, мы видим начало инстинктивной привязанности. Конечно, эта привязанность не то же самое, что любовь, присущая Богу; но она похожа на нее, как похожа на пейзаж картина, написанная на плоском холсте.

И вот мы подошли к человеку, высшему существу в животном мире: в нем мы замечаем наиболее полное сходство с Богом. (Возможно, другие миры населены существами, еще более похожими на Бога, но нам об этом ничего не известно.) Человек не только живет – он любит и думает; в нем биологическая жизнь достигает высшего уровня.

Однако в естественном состоянии человек лишен духовной жизни, то есть особого, более высокого рода жизни, который присущ Богу. Мы используем одно и то же слово «жизнь» и для того, и для другого. Но если вы сделаете отсюда вывод, что они, в сущности, одно и то же, то ошибетесь. Они не одинаковы, как не одинаковы необъятность Вселенной и необъятность Бога. Различие между биологической жизнью и духовной настолько важно, что впредь я собираюсь именовать их по-разному.

Биологическую жизнь, которую мы получаем через природу и которая (как и все в природе) отмечена склонностью к постоянному угасанию и разложению, а потому нуждается в непрерывной поддержке (она и поступает к ней из природы в виде воздуха, воды, пищи и т. п.), – этот род жизни я буду называть «би́ос» (греческое слово). Духовную жизнь, которая есть в Боге «от вечности», источник всей физической Вселенной, назовем греческим словом «зоэ́» (что, собственно, значит «жизнь»). Биос, несомненно, схож с зоэ, как тень ее или символ. Сходство это такое, как между статуей и человеком. Перемена, которая происходит, когда биос сменяется в нас на зоэ, равносильна превращению мраморной статуи в живого человека.

Именно в этом суть всех христианских откровений: наш мир – студия Великого Скульптора. Мы с вами – статуи, и в студии ходит слух, что в один прекрасный день некоторые из нас оживут.