XV. Заключение

⁴²² В данной книге я попытался прояснить и расширить различные аспекты архетипа, понимание которого крайне важно для современного человека, а именно архетипа самости. В качестве вступления я описал понятия и архетипы, проявляющиеся в ходе любого более или менее глубинного психологического лечения. Первый из них – тень, та сокрытая, подавляемая, преимущественно низшая и отягченная чувствами вины личность, которая уходит своими корнями в царство наших животных предков и, следовательно, охватывает весь исторический аспект бессознательного. Посредством анализа тени и происходящих в ней процессов мы обнажаем сизигию анима/анимус. При поверхностном наблюдении тень отбрасывается сознательным разумом и представляет собой как отсутствие света, так и физическую тень, следующую за телом. При таком подходе психологическую тень с ее моральной неполноценностью можно расценивать как отсутствие блага. При более близком рассмотрении, однако, она оказывается тьмой, таящей в себе влиятельные и автономные факторы – аниму и анимус. Наблюдая их в действии – как разрушительного, упрямого демона категоричности у женщин и чарующей, властной, капризной и сентиментальной соблазнительницы у мужчин, – мы начинаем сомневаться в том, может ли бессознательное быть просто иллюзорным кометным хвостом сознания и не более чем отсутствием света и блага.

⁴²³ Если до сих пор считалось, что тень в человеке является источником всего зла, то сейчас на основании более тщательного исследования можно утверждать, что бессознательный человек, то есть его тень, состоит не из одних лишь морально предосудительных тенденций, но демонстрирует также и ряд положительных качеств, таких как нормальные инстинкты, адекватные реакции, реалистические прозрения, творческие импульсы и т. д. На таком уровне осмысления зло выглядит скорее как искажение, деформация, неверное истолкование и применение фактов, которые сами по себе естественны. Подобные фальсификации и карикатуры кажутся теперь специфическими эффектами анимы и анимуса, а последние – подлинным источником зла. Однако мы не можем остановиться даже на этом, ибо оказывается, что все архетипы спонтанно развивают благоприятную и неблагоприятную, светлую и темную, добрую и злую стороны. В конце концов мы вынуждены признать, что самость есть complexio oppositorum именно потому, что не бывает реальности без полярности. Мы не должны упускать из виду тот факт, что противоположности приобретают моральную акцентированность только внутри сферы человеческих устремлений и поступков и что мы неспособны дать определение добра и зла, обладающее универсальной валидностью. Иными словами, нам неизвестно, что такое добро и зло как таковые. Следовательно, мы вынуждены предположить, что они проистекают из потребности человеческого сознания и по этой причине утрачивают свою валидность вне человеческой сферы. Таким образом, гипостазирование добра и зла как метафизических сущностей недопустимо, ибо это лишит их всякого смысла. Если называть «добром» все, что Бог делает или допускает, тогда и зло тоже добро, а значит, понятие «добра» становится бессмысленным. Однако страдания, будь то страсти Христовы или страдания мира, при этом остаются прежними. Глупость, грех, болезни, старость и смерть продолжают образовывать мрачный фон, обрамляющий радостное великолепие жизни.

⁴²⁴ Распознание анимы и анимуса – специфический опыт, главным образом остающийся прерогативой психотерапевтов. Тем не менее всякий, кто хоть немного знаком с belles-lettres, без труда может составить себе представление об аниме; она – излюбленный персонаж романистов, в особенности к западу от Рейна. Тщательное исследование сновидений необходимо не всегда. Распознать анимус женщины не просто, ибо «имя ему легион». Однако каждый, кто способен выдержать анимозность своих ближних, не заразившись им, и в то же время подойти к нему критически, не может не обнаружить их одержимость. Правда, важнее и полезнее подвергнуть самому тщательному рассмотрению свои собственные настроения и их переменчивое влияние на личность. В том, чтобы знать, где другой совершает ошибку, мало ценного. Гораздо интереснее знать, когда ты сам совершаешь ее, ибо тогда ты можешь попытаться ее исправить. То, что мы можем исправить в других, как правило, обладает сомнительной полезностью, если вообще дает результаты.

⁴²⁵ Хотя первоначально мы встречаем аниму и анимус главным образом в их негативной и нежелательной форме, они отнюдь не являются исключительно разновидностью злого духа. Как мы уже говорили, в равной мере они обладают и позитивным аспектом. Благодаря своей нуминозной, суггестивной силе они издревле образуют архетипическую основу всех мужских и женских божеств, а потому заслуживают особого внимания – прежде всего со стороны психологов, а также со стороны вдумчивых неспециалистов. Как божества анима и анимус действуют иногда во благо, иногда во вред. Их противостояние – противостояние полов. Следовательно, они репрезентируют высшую пару противоположностей, отнюдь не безнадежно разделенных логическим противоречием, но, благодаря взаимному притяжению, не только обещающих единство, но и делающих его возможным. Coniunctio oppositorum занимало умы алхимиков в форме «Химической свадьбы», и каббалистов в форме Тиферет и Мальхут, или Бога и Шехины, не говоря уже о браке Агнца.

⁴²⁶ Двойственная сущность, рождающаяся из алхимического союза противоположностей, – Rebis, или Lapis Philosophorum – столь отчетливо обрисована в соответствующей литературе, что мы без труда можем распознать в ней символ самости. Психологически самость представляет собой единство сознания (мужского начала) и бессознательного (женского начала). Она означает психическую целокупность. В такой формулировке самость – психологическое понятие. Эмпирически, однако, самость спонтанно проявляется в виде специфических символов, а ее целокупность отражена прежде всего в мандале и ее бесчисленных вариациях. Исторически эти символы – образы Бога.

⁴²⁷ Стадия анимы/анимуса коррелирует с политеизмом, самости – с монотеизмом. Естественная архетипическая символика, описывающая целокупность, которая включает в себя свет и тьму, в некотором роде противоречит христианской точке зрения, тогда как иудейской или яхвистической – не противоречит вообще или противоречит не сильно. Последняя представляется ближе к природе, а потому лучше отражает непосредственный опыт. Тем не менее христианские ересиархи пытались обойти подводные камни столь опасного для ранней Церкви манихейского дуализма и принять во внимание естественный символ. В результате среди символов Христа появились и такие важные символы, которые были у него общими с дьяволом, хотя на догму это не повлияло.

⁴²⁸ Впрочем, до сих пор наиболее плодотворные попытки подыскать для самости подходящие символические выражения были предприняты гностиками. Большинство – например, Валентин и Василид – на самом деле были теологами, которые, в отличие от более ортодоксальных богословов, позволили себе попасть под сильное влияние естественного внутреннего опыта. Следовательно, они, как и алхимики, представляют собой подлинный кладезь сведений обо всех естественных символах, возникающих из последствий христианского откровения. В то же время их идеи компенсируют асимметрию Бога, постулируемую доктриной privatio boni, – в точности как хорошо известные современные тенденции бессознательного порождают символы целокупности, дабы ликвидировать разрыв между сознанием и бессознательным, который расширился вплоть до универсальной дезориентации.

⁴²⁹ Я отдаю себе отчет, что данная работа является далеко не исчерпывающей и представляет собой лишь набросок того, как выглядят определенные христианские идеи с точки зрения психологического опыта. Поскольку моей главной задачей было указать на параллелизм или различия между эмпирическими данными и традиционными взглядами, необходимо было принять во внимание расхождения, обусловленные временем и языком. В особенности это относится к символу рыбы. Здесь мы неизбежно ступаем на нетвердую почву и время от времени вынуждены прибегать либо к умозрительной гипотезе, либо к пробной реконструкции контекста. Хотя любой исследователь, разумеется, обязан как можно более полно документировать свои находки, иногда надлежит выдвигать гипотезы, даже рискуя ошибиться. В конце концов, ошибки – фундамент истины; если нам неведомо, чем является некая вещь, наши знания приумножатся уже от того, что мы выясним, чем она точно не является.