Утром она проснулась в родительской квартире с дикой головной болью и сильной ломотой во всем теле. Пить. Во рту раскаленная пустыня. С трудом прошла на кухню. Выпила сразу два стакана воды. Все равно сухо, только теперь еще тяжесть в желудке. Дома – никого.

Она попыталась восстановить в памяти, что же произошло вчера. Ясно помнила, как позвонила в дверь, как поздравила маму, как сидела за столом с членами миссии. Последним ясным воспоминанием был бокал шампанского. Все дальнейшее представлялось неправдоподобным кошмаром. Сердце колотилось так, что казалось, выпрыгнет. Комната вдруг стала похожа на картонные декорации из книжки-раскладушки про Принцессу на горошине. У гостей внезапно выросли крылышки, они закружились в хороводе, точно мотыльки вокруг лампочки, и незаметно все упорхнули. Ей стало страшно, что никто не сможет помочь, если вдруг сердце действительно выпрыгнет, но тут появилось улыбчивое лицо Алекса. Он сказал что-то ободряющее, комната вдруг засветилась волшебным театральным светом, и Таня сразу успокоилась. Холеная рука протянула какие-то бумаги и ручку. Алекс снова улыбнулся, погладил по плечу, над его головой возник фосфоресцирующий нимб. Потом Таня увидела, как ее рука ставит на нескольких листах подпись. Лицо Алекса превращается в голубой фейерверк. Потом два ангела с лицом мамы и Марты склоняются над ней и ведут к постели. Дальше был какой-то совершенный бред среди картонных шкафиков, кроваток и стеночек, но она не стала в нем копаться, осознав главное – они чем-то напоили ее и заставили подписать какие-то документы.

Да. Это то, из-за чего они поссорились с мамой. Это документы на квартиру. Несмотря на ужасное состояние, она поняла, что нужно срочно действовать. Только что делать? Пойти к Алексу и отказаться от подписи.

Таня быстро оделась и направилась к зданию проклятого кинотеатра, в котором располагалась «Миссия надежды».

Она хотела войти в кабинет без стука, как можно нахальнее, чтоб не забыть свою правоту, не сломаться, но Марта Кори встретила ее прямо у двери. Словно ждала. Таня потребовала Алекса. Марта покраснела и плеснула в нее такими словесными гадостями, которых девушка не ожидала услышать и от портовых грузчиков. По словам Марты, русские оказались дегенератами в двадцать пятом поколении, не поддающимися никакому воспитанию обезьянами. Хуже горилл.

Алекс все-таки появился и, будто не замечая скандала, прошел в кабинет. Таня кинулась следом, несмотря на протесты Марты.

– Вы должны уничтожить эти бумаги! – сразу сказала она. – Я никогда не подписала бы их в здравом уме!

Алекс защелкнул открытую было крышку дипломата и непонимающе улыбнулся:

– Какие бумаги, милое дитя? Надо же, как вы дурно воспитаны! Прежде всего, здравствуйте! Присядьте на стул и расскажите, в чем, собственно, состоит ваша проблема.

Протянул руку, чтобы усадить ее, но Таня резко, пожалуй, сильнее, чем следовало, толкнула его в грудь и осталась на ногах.

– Эта мерзавка еще руки будет распускать! – взвизгнула Марта и схватилась за телефон.

Алекс остановил ее жестом.

– Отдайте, пожалуйста, мне бумаги! – почти заплакала Таня. – Ну зачем вам я? Что, других, добровольцев вам не хватает?

– О чем вы? – Алекс по-прежнему разыгрывал святую простоту.

– Перестаньте издеваться надо мной!

Таня вдруг поняла, что никакие уговоры не помогут, и резко объявила:

– Я подам на вас в суд, если вы не отдадите мне бумаги!

Алекс начал раздражаться:

– Вы можете по-русски сказать, о каких бумагах идет речь? Вы начинаете выводить меня из равновесия! Будьте любезны, объясните человеческим языком, чего вы хотите! Марта! Оставь нас на пару минут. Я все улажу.

Он снова взял себя в руки и улыбнулся одной из сладчайших своих улыбок.

Таня вытерла слезы и кивнула:

– Хорошо, я объясню вам! Вчера вы напоили меня какой-то гадостью и в состоянии наркотического опьянения заставили подписать договор о передаче вам маминой квартиры. Вы это прекрасно знаете… Зачем вы делаете вид, что ничего не произошло?

Алекс сел напротив за стол и довольно выпрямился на стуле:

– Так вот! Послушайте, что я вам скажу! Договор вы действительно подписали!

Он достал бумаги, показал подпись на нескольких листах и продолжил своим обычным сладким голосом:

– Вот! Ваша подпись. Только все было по-другому! Вы сделали это добровольно. Это подтвердят не меньше десятка свидетелей. А если вы потом наглотались какой-то дряни, то это ваши трудности. Пожалуй, это только облегчит нам процесс. Хотя и процесса никакого не будет. От вас даже заявление в милиции никто не примет. Обстановка быстро меняется, девочка, – наши военные корабли спокойно стоят возле ваших причалов. Я думаю, вопрос исчерпан? До свидания. Сделайте так, чтобы вас тут никогда больше не было.

Таня ничего не сказала, она вдруг молча схватила бумаги и кинулась из комнаты.

– Стой!

Алекс вдруг осознал, какую допустил оплошность, и бросился вслед. В вестибюле второго этажа ее встретила Марта. Крепкая бабенка цепко схватила Таню за руки и повисла, не давая сделать ни шагу. Подоспел Алекс. Стало ясно, что вырваться будет не так просто и нужно просто порвать бумаги. Девушка прижала их к животу и упала на пол. Ботинок Алекса вонзился в правый бок, дыхание остановилось, в глазах потемнело. Дикая боль пронзила печень. Но она не выпустила бумаг.

– Позвони Сержу и Стиву! – послышался голос Алекса. Даже не стал переходить на английский. – Пусть приедут. Я пока подержу эту дрянь!

Он опустился на Таню сверху и прижал ее своей огромной тушей так, что она не только шевельнуться не могла, но даже вздохнуть. Речи не могло быть о том, чтобы разделаться с документами. По улице пронеслась милицейская машина с сиреной, звук безнадежно стих за перекрестком.

Через несколько минут на второй этаж ввалились два улыбчивых парня с хорошо разработанными скулами и не менее крепкими бицепсами. Втроем с Алексом они быстро разделались с девчонкой. Не понадобилось даже бить. Она, правда, вцепилась зубами в чью-то руку, но это мало помогло. Алекс поправил одежду, злобно потер прокушенное до крови предплечье, подождал, когда Таня поднимется с пола, и на прощанье отвесил хорошую оплеуху.

– А теперь катись отсюда! – злобно завершил он свое выступление.

От лапищи Алекса у Тани остался кровоподтек на нижней губе. Полщеки распухло. Тело болело и дрожало от пережитого напряжения. Одежда превратилась в лохмотья.

Она зашла в туалет, умылась, насколько могла привела себя в порядок и направилась прямо в милицию.

Когда она сбивчиво рассказала дежурному райотдела о своей беде, тот с недоумением поднял брови и потребовал документы. Долго разглядывал то фотографию, то лицо, потом с сомнением поинтересовался:

– А это твои документы? Что-то не могу разобрать. Видок у тебя!

Таня возмутилась:

– Я же только что сказала вам! Меня избили в американской «Миссии надежды»! Она в кинотеатре «Москва».

Дежурный жестко посмотрел на нее:

– Ты что, указывать мне будешь? Или думаешь, я глухой? Отвечай на вопрос. Имя, фамилия, год рождения.

Таня назвала.

– И вообще. – Дежурный окинул ее весьма скептическим взглядом. – То, что ты там про наркотики говоришь, – это уж точно не в твою пользу. А может, ты сама обдолбилась? И где ты их взяла? Иди-ка ты, пока тебя не задержали. Не отнимай время! А может, ты сама до этого американца домогалась? А? Что на это скажешь? Блин… Сейчас нам только международного конфликта не хватало, когда полон город их десантников.

– Да как же вы так можете! – воскликнула она в крайней степени недоумения. – Вы что, сговорились с ними? Там преступники! Они квартиру у моей матери отобрали мошенническим путем! Они заставили меня подписать бумаги! А вы говорите, что я – наркоманка! Дайте мне бумагу, я напишу заявление. Я хочу написать заявление! Вы не имеете права не принять у меня заявление.

Дежурный разозлился:

– Так! Все! Меня это достало! Савченко! Отведи девушку на посадку. Пусть подумает полчасика, если не поумнеет, будем задержание оформлять.

– Да как вы смеете! – закричала девушка, но крупногабаритный помощник дежурного уже поволок ее в коридор, по обе стороны которого за непробиваемыми дверями с квадратными окошками томились бомжи и другие задержанные лица. Лязгнув ключами, помощник швырнул ее на покрытый черной слизью, заплеванный бетонный пол камеры. На лавке в углу зашевелилось вонючее создание с распухшим от денатурата лицом и хрипло пробасило:

– О! Какую нам цыпочку послали!

Создание оказалось синявкой когда-то женского пола, давно утратившей любые признаки оного. Таня поднялась с гадкого склизкого пола и попыталась хоть как-то отряхнуться. По ноге струйкой текла кровь с разбитого при падении колена. На белой футболке отпечатались черные следы какой-то грязи.

– Мамочка! Что же ты наделала! – сдерживая наворачивающиеся слезы, прошептала девушка.

– Какие часики! У!

Синявка приблизилась к Тане и протянула грязную, дурно пахнущую клешню к руке с часами.

– Не трогайте меня! Это подарок! Хоть вы-то меня не трогайте! – взмолилась девушка. – За что же мне это такое целый день сегодня?

– А чем я тебе не нравлюсь? – насупилась синявка. – Чё, не подхожу тебе? Чё? Некрасивая, да?

Она сжала распухшие губы и опасно прищурилась.

– Да нет… Просто не трогайте меня!

– А часики дашь?

– Я же говорю, это подарок. Ну пожалуйста, отойдите от меня!

– А ты когда-нибудь целовалась с женщиной? – вкрадчиво спросила синявка. – Мужчины такие грубые… Иди ко мне.

Жуткое создание протянуло заскорузлые руки с черными ободками грязи вокруг ногтей. Таню затрясло крупной дрожью.

– Возьмите часы, только не трогайте, я прошу!

Девушка торопливо расстегнула ремешок и протянула часы. Женькин подарок было жаль до слез, но перспектива близкого контакта с мерзкой синявкой была страшнее.

Заскорузлые пальцы неуверенно, но цепко сжались, схватив добычу, однако на этом Танины муки не закончились. Синявка повертела часики, хотела нацепить на запястье, но ремешок не сомкнулся на распухшей руке.

– Ладно, – буркнула она и сунула их в карман. – А теперь, слышь? – Она впилась в девушку жестким хищным взглядом. – Поцелуй меня сама! В щеку. Чё! Брезгуешь? А то я не прошу тебя!

Таня кинулась к двери камеры и заколотила, сбивая кулачки до синяков.

– Помогите! – не помня себя от омерзения и ужаса, закричала она. – Выпустите меня отсюда! Не буду я писать никакого заявления! Только выпустите, прошу вас.

В ответ раздался дружный хохот обитателей камер. Лязгнули ключи, и появился помощник дежурного:

– Кто шумит?

Сразу все стихло.

– Выпустите меня, дяденька милиционер. Выпустите, пожалуйста! – запричитала Таня сквозь всхлипы.

Помощник подошел к ней, пристально посмотрел в окошко и зло сказал:

– Будешь шуметь, пойдешь в мужскую камеру.

Из мужских клеток раздались одобрительные возгласы, кто-то нарочито громко заорал, как сексуально озабоченный боров.

– Цыц! – крикнул на них милиционер и удалился.

– Ты чё… – хрипло утешала девушку синявка, неожиданно проникшись сочувствием. – Ты чё, думаешь, мусор за тебя заступится? Ха-ха! Да скажи спасибо, что они до твоих сисек не добрались. Хотя они у тебя махонькие… Дай посмотреть?

И Таня с содроганием почувствовала, как грязная клешня крадется по ее плечу. Она ничего не сказала, молча прошла в уголок камеры и, съежившись, присела на железную скамейку.

– Ну покажи… – с унылой безнадегой тянула синявка. – Тебе же только маечку приподнять…

Через полчаса Таню вызвали к дежурному. Она равнодушно проследовала за помощником. Два милиционера вывели ее из помещения райотдела, затолкнули в «уазик», грубо захлопнув тяжелую дверь.

За решеткой заднего окна «уазика» быстро удалялось здание райотдела. Через двадцать минут машина остановилась, и Таню вывели во двор какого-то жуткого здания, все окна которого были забраны решетками.

– Что это? – робко спросила она у сопровождающих милиционеров.

– А ты что, тут впервые? Ты ж наркоманка! – усмехнулся молоденький лейтенант.

– Нет, я никогда здесь не была. Я не наркоманка, – грустно объяснила Таня.

– Наркодиспансер, – милостиво пояснил лейтенантик. – Сейчас все про тебя узнаем.

Ее провели сквозь тяжелые металлические двери в кабинет с синими мрачными стенами. Сбоку в открытой нише – унитаз. Ни ширмы перед ним, ни двери. На линолеумном полу прочерчена белой масляной краской полоса. За столом, заваленным многочисленными бумажечками и уставленным длинным рядом разнообразных пробирок, сидел мрачный мужик огромных размеров в белом халате. Читал газету. Было в нем что-то от унылого мясника, только халат не испачкан кровью. Он окинул Таню любопытным взглядом и, сняв трубку, побренчал рукой по рычажку телефона.

– Поди сюда, – подозвал он девушку к себе и кряхтя поднялся со стула.

Когда она приблизилась, врач не церемонясь заглянул ей в зрачки, оттягивая веки жесткими пальцами. Осмотрел вены на руках, велел с закрытыми глазами дотронуться пальцем до кончика носа. Она все послушно исполнила, отгоняя раздражение и желание послать всех подальше. Останавливал образ страшной сокамерницы. Назад не хотелось. Потом прошла по линии, нарисованной на полу.

Открылась дверь, и милиционеры, что привезли ее, расступились перед медсестрой, которая сразу протянула Тане стеклянную баночку из-под сметаны.

– Зачем это? – растерянно спросила девушка.

– Давай! – Врач махнул рукой в сторону ниши с унитазом. – Анализ мочи.

Таня оторопело открыла рот, чтобы что-то сказать, но врач опередил ее:

– Отказ от дачи анализа приравнивается к положительной пробе. Давай быстрее!

– Но тут даже двери нет… – пробормотала она, понимая, что это и так все знают, но ничего от этого не изменится.

Слезы сами покатились из глаз. Она сделала несколько шагов в сторону кабинки и умоляюще посмотрела на медсестру. Та вздохнула и, так и быть, встала между Таней и мужчинами.

Милиционеры злорадно захохотали, когда комнату заполнил льющийся звук.

Через десять минут раздался звонок телефона. Врач поднял трубку и послушал.

– Нет ничего, – равнодушно сообщил он и снова взял газету.

Милиционеры сразу потеряли к ней интерес. Лейтенантик объявил, что причин для задержания нет, поэтому она может идти, куда хочет.

«Уазик» уехал.

Таня на ватных ногах вышла из кабинета и направилась прочь со страшного двора. Солнце перевалило зенит.