Вариация пятнадцатая

Андрей так и не позвонил.

Тот день был хмурый, прохладный, а Маринин голос в трубке телефонного автомата какой-то совсем беспомощный, даже жалкий.

– По телику передали, – всхлипывала она, и у Фролова отчаянно сжалось сердце. – Он вел колонну с автобусами, а из Тылового сопровождали этого американского полковника на «хаммере». Видно, его водитель решил потягаться с патрульными в скорости, обогнал и вышел на встречную. Эксперт в интервью сказал, что у Андрея было не меньше десяти секунд на принятие решения. Можно было уйти влево, тогда бы автобусы с детьми успели уклониться от столкновения с «хаммером», но встречные машины вынуждены были бы улетать в кювет, а кто-нибудь наверняка влупился бы в передний автобус. Можно было бы уходить вправо, но тогда многотонный бронированный «хаммер» влетел бы прямо в передний автобус с детьми. Там мясо бы было, Саша… Это ужас просто… Короче, Андрей выбрал единственный безопасный для всех вариант. Принял весь удар на себя. Патрульная машина… Сашенька, ее показали по телику. Там все перепуталось, переплелось – железо, кровь, осколки стекла. Просто бесформенная груда. Представляешь, какой был удар?

Фролов промолчал. Он с удивительной ясностью представил лицо Андрея в последние секунды жизни. Жена, двое детей. А позади сотни детишек, едущих отдыхать. Он все сделал правильно. Как настоящий боец. Как герой древних сказок. Вдребезги.

Скорее всего, он чувствовал себя камикадзе, атакующим вражеский линкор. Это в его стиле. Да. Газ до пола и ясный взор. Чувствовал ведь… Вот он какой, его главный полдень.

– Ты поедешь в ГАИ? – после паузы спросила Марина.

– Нет, – стараясь следить за голосом, ответил Саша. – Передали, когда похороны?

– Завтра в тринадцать часов на Пожарова панихида. Хоронить будут, скорее всего, на «пятом». Тебя сегодня ждать?

– Не знаю… Можно я сам отойду, а? Что-то не на шутку меня прихватило, веришь?

– Я понимаю. Ты будешь там?

– Да. Кстати, а что с тем полковником?

– Ничего. Бронированный «хаммер» прошел через «фольксваген» как сквозь масло, подлетел от удара, несколько раз перевернулся и стал на колеса. Больше по телику ничего не сказали.

– Водителя хоть арестовали?

– Американского? – удивилась Марина. – Ты сам хоть подумал, что сказал? Я еще не удивлюсь, если Андрея обвинят в некомпетентности. Но уж американцам-то точно ничего не будет, или ты сомневаешься?

– Сомневаюсь, – с нарастающим гневом процедил сквозь зубы Фролов. – Всему всегда есть конец. Безнаказанности тоже. Должен быть, по крайней мере. Ладно, я пойду, хорошо? Ты не обижайся, что я пропадаю. Ну… Какие-то трудные дни. Надо их пережить, вот и все.

– Я понимаю, – тихо сказала Марина.

Саша знал, что она действительно понимает.

Трубка щелчком придавила рычаг, ветер свистнул в разбитых стеклах телефонной будки.

Теперь надо точно решить, что делать.

Душа болела, словно изрезанная осколком стекла, лоб над бровями свело в напряжении. И все же Саша, отойдя от телефонной будки, улыбнулся. Через силу, но так было нужно.

– Поработаем, братишка, – подмигнул он хмурым набегающим тучам. – Только теперь никаких мин. А тебе оттуда корректировать будет сподручней. Веришь?

В эту ночь Японец не спал, много курил, то и дело поглядывал из-за занавески на пристройку, в которой разместилась Таня. Джек общался с мокрицами в телефонном колодце, а Саша сидел в сарае и набивал патронташ.

Девять здоровенных хищных патронов. Пламя керосинки плясало на латунных боках гильз, отсвечивало в зеркалах капсюлей. Фролов аккуратно обтер их ветошью – и так не снайперские, надо бережно обращаться. Баланс, конечно, хреновый, прецессия чудовищная, но стандартных все равно не достать. В голову с двух километров не стрельнешь, но это просто нужно учитывать.

Постоянно думалось об Андрее. Красная кровь, красный лоскут флажка, маки… Саша осторожно вложил первый патрон в патронташ.

Ощущение чужого присутствия всколыхнуло сердце двумя неровными ударами, Фролов привычно прислушался, по шагам сразу узнал Японца.

– Носит нелегкая… – тихо шепнул в полутьме.

Пришлось поставить винтовку патронташем к стене, остальные патроны в карман – штаны оттопырились несоразмерно. Саша прикрыл все это выправленной рубашкой и стал ждать, когда скрипнет дверь.

– Чистишь? – с порога спросил Японец.

– Шел бы спать… – Саша выглядел темным силуэтом на фоне дров. – Чего колобродишь?

– Поговорить надо.

– Нашел время…

– Ну не спится…

Японец присел на корточки и глянул в жаркое керосиновое пламя. За подкопченным стеклом пламя встревоженно колыхнулось.

– Прости, командир… – неуверенно вымолвил он.

Фролов удивленно поднял брови. Такое обращение он слышал от Женьки впервые.

– У меня что-то крышу совсем сорвало… – вздохнул Японец. – Извини. Сильно был на идиота похож?

– Сильно, – коротко ответил Саша.

Он никак не мог понять, что все это значит.

– Ладно, не грузись. – Фролов подавил в себе беспокойство, вызванное непониманием. – Говори, чего принесло?

– Я про юсовцев… – сказал Японец, в его голосе не осталось и следа неуверенности. – Ты ведь не просто так Обманщика чистишь, да? Я же знаю, мне Джек сказал, что у тебя друг погиб. Собрался мочить виноватых?

– Сопли утри, потом суй нос в чужие дела.

Видно было, что Женька обиделся, но за лицом следил, будто ничего не случилось.

– Я сегодня весь вечер думал, – спокойно продолжил он. – Про Алекса, вообще про юсовцев, про Таню. Я не знаю, что делать.

– Зато я знаю. – Саша начал терять терпение. – Иди спать.

– Не могу. И хватит меня чморить… Достал уже, командир, честное слово. Я действительно хочу разобраться. С одной стороны, американцы ведут себя как последние твари, их надо бы вырезать под корень, но с другой… Саша, мы ведь тогда ничем не станем от них отличаться. Это будет тоже самое, только наоборот. Посмотри сам – десантников пригласила Украина, это их внутреннее дело, а ты собираешься лезть в него своим… рылом.

Женька поднял взгляд в ожидании хлесткого слова, может, даже удара. Саша сидел неподвижно.

– Ты становишься как юсовец, – переведя дух, добавил Японец. – Если что не по-твоему, сразу карать. Только они карали Югославию с высоты двадцати километров, а ты с дистанции в два километра. Какая разница? Главное – с недостижимых позиций.

– Значит, им можно, а мне нельзя? – кривовато усмехнулся Фролов.

Пламя керосинки плясало на лицах, делая черты особенно жесткими.

– Тогда за что ты собираешься в них стрелять? Мстить за друга? Так это случайность, авария. Они не убивали его. Может, даже он сам хотел убить американского офицера. Вот если бы навстречу несся не «хаммер», а наша машина, он бы пошел на таран?

– Пошел бы, – уверенно напрягся Фролов. – Я его слишком хорошо знаю. За детей бы подставился независимо ни от чего. Просто он чувствовал, знал, что что-то случится. И виной будут именно юсовцы. Так и вышло. Да и не случайность это! Если бы америкосы не наглели везде, куда суются, ничего бы такого не случилось. На дорогу перед автобусами мог выехать и наш пьяный, и неумелый солдат из соседней части. Но все-таки выехал именно юсовец. По-другому и быть не могло! Из всего многообразия зла всегда выпирает самое злое.

– Значит, ты считаешь себя великим и непогрешимым судией? – иронично сощурился Женька. – Выработал систему, как отличить Добро от Зла, теперь лепишь ее ко всему, судишь и караешь?

– Но кто-то же должен карать?

– Ты уверен? – В голосе Японца послышался явный оттенок грусти. – Мне тоже не нравятся американцы, не нравится то, что они вытворяют на наших, да и не только на наших землях. Но я не вижу, для себя лично не вижу, никакого повода вступать с ними в конфликт. Их все равно рассудит история, может, Бог, если он есть. Не знаю…

– А я не могу ждать, когда Бог удосужится вставить им хороший фитиль в задницу, – фыркнул Саша. – Все очень просто. Пока они убивают наших, я хочу убивать их.

– Разве они многих убили?

– Да какая разница? Убийство – это просто абстрактное понятие, такое же, как Зло, например. Насильник никого не убил, но как, по-твоему, он заслуживает смерти?

– Это разные вещи… – немного смутился Японец.

– Это одно и то же! – Фролов перешел из обороны в нападение. – Существует Зло, которое можно вполне приравнять к убийству. Ты хоть понимаешь, что значит для человека остаться без жилья? Это хуже убийства! Если человек умер, то он умер, а стать бомжом… Неизвестно, что хуже.

Женька слушал внимательно, но лицо опустил – не видно.

– Иногда мне кажется, что ты полный псих, – как-то слишком спокойно прервал он Сашу. Потом задумался на секунду и добавил: – А иногда нет. Но… Я точно знаю одно – нельзя убивать человека только за то, что он американец.

– В книжках прочел? – скривился Саша. – Я тоже читал. Мол, в каждой нации есть плохие, но хороших все равно больше. Сам-то хоть веришь?

– Так должно быть. Даже нет разницы, есть оно так или нет. Так должно быть, и именно к этому нужно стремиться.

– Чушь говоришь… – Фролов расслабился и присел ближе к свету.

Теперь его лицо не выглядело таким жестоким.

– Чушь… – коротко добавил он, словно сам себя убеждая. – Ты только посмотри на них! Многие из наших, русских, слушая мои доводы, смеялись в лицо. Мол, я вижу американцев через фильтр собственной тупости, неучености и примитивизма, мол, солдафону нечего соваться в философию и обсуждать мировой порядок. А знаешь… Может, это им не хватает моего тупого солдафонского взгляда? Они привыкли судить об американцах по собственным знакомым, а с русскими связываются далеко не самые худшие. Они судят по той пропаганде, которую сами юсовцы нам и всовывают. В конце концов, они судят по всевозможным теоретическим выкладкам всяких философов и гуманистов. И что? Американцы от этого стали умнее, милосерднее, справедливее? Они перестали соваться в чужие дела? Я не спорю, среди юсовцев тоже есть нормальные люди. Лучшие из юсовцев даже предполагали такой расклад в других нациях, отвергая общепринятую поговорку: «Хороший индеец – мертвый индеец». Я, хоть и солдафон, не забыл о существовании Линкольна и Мартина Лютера Кинга. Можешь назвать еще десяток «хороших», можешь назвать и два десятка, и три – на большее не хватит даже с большой натяжкой. Что от этого изменится? Три десятка за двести лет?

Фролов перевел дух, задумался ненадолго.

– Знаешь… – уже гораздо спокойней продолжил он. – Я бы слова не сказал, если бы они жили, как хотят, на собственной территории. Но кто им дал право втюхивать эти ценности везде, где сами сочтут нужным? Кто они? Боги?

– Значит, если бы на дорогу выехал пьяный русский, то ты бы стал убивать всех русских? – подняв глаза, спросил Женька. – Или всех пьяных? Они ведь тоже внедряют пьяную философию везде, где считают нужным.

Саша хотел было ответить, но запнулся.

– Не стал бы… – Женька решил закрепить успех. – Ты бы стал призывать к ответу этого, отдельно взятого пьяного. А еще стал бы кричать: мол, куда смотрит государство, милиция, начальник автобазы… Почему, кто допустил… Вполне возможно, ты бы даже убил этого пьяндолыгу. И знаешь, я бы тебе в этом даже помог. И если ты решил грохнуть разгильдяя американца, я тебе слова не скажу. Но я прекрасно знаю, что ты не станешь его искать. Тебе нужен не враг, а образ врага. Разве не так? Ты ищешь, на кого возложить ответственность за смерть друга, даже не сильно задумываясь над тем, что виновный и так существует. Тот самый, кто совершил зло. Не его президент, не его командир, не его нация – он сам.

– К чему ты клонишь? – нахмурился Саша.

– Да просто к тому, что в смерти твоего друга виноваты не американцы. Если бы Украина не дала им добро на вход, десантников тут бы не было. Тебе просто проще, удобнее взвалить вину на дальнего, чем искать виновного среди ближних.

– Идиот… – зло фыркнул Фролов. – Ты сам хоть понимаешь, о чем говоришь? Америкосы, они как тараканы… Влезут куда угодно. Деньгами, посулами, подачками. Не мытьем, так катаньем.

– Да? – Женька даже тихонечко улыбнулся. – Ты хочешь сказать, что два десантных корабля НАТО зашли бы в акваторию нашей базы, если бы им четко и ясно ответили «нет»? А не усрались бы?

– Денег бы дали, кредит какой-нибудь…

– Так кто урод? Американцы, которые решили купить разрешение, или наши, продавшие его?

Фролов призадумался.

– Не пойму, куда ты клонишь, – напряженно спросил он. – По-твоему получается, что наши хуже америкосов?

– А разве нет? Американцы только отстаивают собственные интересы, ничего больше, они пробуют рамки дозволенного, а мы радостно подставляем задницы за их деньги. Не стрелять надо в юсовцев, а запрещать им бесчинствовать. Вот и все. Если плюнут на запрет, то это вооруженный конфликт, а они на него никогда не пойдут. Какая бы хреновая армия у нас ни была, а огребут америкосы все равно по полной программе. Это им не Кувейт.

Японец встал, сделал пару шагов к. двери. Остановился и не оборачиваясь сказал:

– Помнишь, ты говорил о том, что даже безоружный может быть врагом. Да, я согласен. Но только тогда, когда этот безоружный делает запрещенные вещи. Если же зло, которое он творит, официально не запретить, то уродом надо считать того, кто разрешил. Это относится и к порнографии, и к «Миссии надежды», и к нарушению правил на дороге.

– Но если нашему государству на это плевать? Нам что, терпеть, утираться? – Саша разозлился и растерялся одновременно.

– Если собака в доме лезет на стол, то бить надо хозяина, а не собаку. Вот если на команду «место» она не отреагирует, тогда уже можно ее поводком по морде.

Женька скрипнул дверью и исчез в темноте, оставив Фролова в совершеннейшей беспомощности.

Время потекло медленно, уныло, словно цепляясь за растерянные мысли. Саша все же набил патронташ, но удовольствия от привычных действий не получил. Он и заснул прямо в сарае, по военной привычке прислонившись спиной к стене, так и спал, пока свет серого утра не коснулся лица.