На самом деле мало кто знает, что в обучении стрельбе патроны не нужны вовсе – только мешают. Грохот выстрела и отдача начисто скрадывают ощущения самого выстрела, самое важное, что в выстреле есть. Правильный взгляд, дыхание, плавное нажатие на спуск. Больше в выстреле нет ничего, как ни тужься. Острый взгляд нужен был лучникам, стреляющим без прицела, а верная рука киношным ковбоям, для которых скорость выхватывания оружия решала все, потому что огневые контакты велись на дистанциях около двадцати шагов.

Выстрел с патроном не дает возможности отработать, отточить, отшлифовать то, что действительно делает выстрел снайперским. Поэтому, решив научить Японца стрелять, Фролов почти месяц каникул работал с ним без патрона.

Первое и самое легкое – привыкнуть к оружию, научиться чувствовать его, стать с ним одним целым, единой системой, которую стрелки и инструкторы называют системой «стрелок-оружие». Тут важно все, начиная от положения тела в пространстве и относительно оружия, заканчивая правильным хватом винтовочного ложа и верным упором приклада в плечо. Благо, что КСК «Рысь» имеет огромное количество ортопедических регулировок, позволяющих адаптировать тело к оружию. Но поначалу работали не только без патрона, но и без оружия – Саша учил подопечного лежать, стоять, изготавливаться с колена, быстро менять одно положение на другое. Для этого использовался тот же самый стандартный покупной пневматический карабин ИЖ-МР-512 – не оружие, но и не макет из доски, скорее намек на оружие.

Кода Японец перестал лежать враскорячку и горбиться при изготовке с колена, когда его перестало раскачивать ласковым майским ветерком, когда глаза перестали слезиться от напряжения, а мышцы ныть от жуткой неестественности позы, он взроптал о том, что ему все это надоело к чертям. Фролову надоело не меньше, но в целях чисто воспитательных он промариновал «новобранца» еще три дня, использовав установившиеся, как по заказу, самые жаркие дни лета.

– Замри как камень! – с горящими глазами декламировал Саша. – Как скала, как черная тень в углу ночной подворотни, как привинченный к полу сейф. Врасти в землю, пусти корни, почувствуй себя тяжелее, чем ты есть на самом деле. Вколоти в себя, что изготовка к стрельбе куда более естественна, чем поза, в которой ты сидишь на толчке. Но сидишь ведь, с унитаза не падаешь!

Японец внимал.

Дышать и держать взгляд оказалось и просто и сложно одновременно. Ну что может быть легче, чем хорошо продышаться, потом перед самым выстрелом набрать полную грудь воздуха и, выпустив ровно половину, замереть и начать движение пальца на спуске? Запросто… Но куда сложнее оказалось сделать это в нужном положении, как уже научился, да еще держать при этом мушку на конкретном участке цели. Сложность каждого действия казалась ничтожной по сравнению с необходимостью производить их в синхронной согласованности одно с другим.

Ни на секунду позже, ни на секунду раньше…

В эти две недели Японец понял, что такое секунда и как много можно за нее успеть. Теперь он с показной небрежностью говаривал при случае:

– Секунды через две-три подъехал троллейбус…

Это радовало Сашу – для стрелка есть два наиважнейших чувства: чувство времени и связанное с ним чувство ритма. Подопечный понял первое и начал потихоньку постигать второе. Будет толк…

В начале третьей недели Саша, зайдя в домик на Лагерной рано утром, бесцеремонно разбудил Японца. При этом Джека он оставил мирно дремать на соседнем с кроватью диване.

– Подъем!

– Ты сдурел? – сонно таращился юноша почти ничего не видящими глазами. – Дай умыться…

– Отставить! – Фролов честно отыгрывал роль образцового сержанта. – Ладно, умывайся, надевай линзы и строиться на подоконнике!

– Где? – постепенно пришел в себя Японец.

– В Караганде… – беззастенчиво сплюнул в дверной проем Саша. – Через пять минут я тебя вижу во дворе, одетого, в кедах и готового ко всему.

– С парашютом будем прыгать? – Испуг на лице Японца читался неподдельный, сон как рукой сняло, даже глаза прояснились. Припомнил давнее обещание, не забыл.

– Обойдешься… Приятное оставим на потом. Дуй, давай, время пошло. Вопросы после.

– Есть! – на всякий случай рявкнул Японец, и через минуту вода из крана загрохотала в эмалированную раковину.

А через пять минут он уже стоял во дворе, преданно глядя Фролову в рот.

– Подтянись, курсант! – без надобности рыкнул Саша, оглядывая подопечного с головы до ног. – Задача такова… Поскольку ты дохлый до безобразия и смотреть на тебя противно, будем исправлять ситуацию. Мало того, что смотреть противно, но и в обучении стрельбе нужна хоть какая-то выносливость тела. Винтовка, из которой придется стрелять, тяжелая до сорванных кишок и своенравная, словно необъезженный конь. Для работы с ней нужна сила. Дыхалка тоже нужна, а сердце должно работать как у кита, вожака стада. Понял? Посему будем бегать. Где Джеков рюкзак? Тащи… Канистру для пива наполни водой, плюс к ней набери э-э-э… пять полуторалитровых пластиковых бутылок. Быстро!

Самолично набив рюкзак двенадцатикилограммовым грузом воды, Фролов с удовольствием водрузил его на спину радостно расправившего плечи Японца. Подопечный бегать не умел и не терпел, но приобщение к тайнам воинской науки приятно согревало сердце никогда не служившего парня.

– Вперед, курсант! По направлению к лесопарку бегом марш!

– Погоди, давай наверх выберемся, чего по этой раздолбанной лестнице шпарить?

– Ма-а-алчать! – с удовольствием выдохнул Фролов, наливаясь игривой силой, необходимой для бега. – Вперед!

Для подкрепления слов он ощутимо пихнул ладонью рюкзак, и Японец стал грузно карабкаться по лестнице.

– Бегом – это если есть такой момент, когда обе ноги оторваны от земли! – нравоучительно напомнил Саша.

Подопечный крякнул и припустил по ступеням.

Рюкзак был наполнен худо – пятилитровая пластиковая канистра колотила по заднице, бутылки грузно прыгали и пихались в спину. Уже в конце крутой тридцатиметровой лестницы воодушевление Японца сильно повыветрилось, испарясь, видимо, вместе с потом.

– Мне так бегать нельзя… – выскакивая на пыльную тропинку лесопарка, запротестовал он.

– Зря дыхание сбиваешь, – сухо фыркнул Фролов.

Сострадания в нем было не больше, чем в выключенном телевизоре.

– Да в натуре, Саня… – Подопечный попробовал остановиться, но новый толчок придал ему некоторую устремленность. – У меня сердце слабое! Я сдохнуть могу!

– Похороним…

– Да иди ты… Все, хватит!

– Только попробуй остановись! – прорычал Саша. – Я не сержант, вбивать в тебя истины не стану, но если ослушаешься, то можешь смело забирать с Лагерной манатки и катиться в Москву. Насовсем. Доступно?

Японец захрипел, но темпа не сбавил, зато умолк надолго.

Лямки рюкзака зло давили ключицы, спина ныла от суровых ударов бутылок, тропинка под ногами плясала, как палуба легкого торпедного катера на полном ходу, а глаза застилал не только пот, но и вполне ощутимая красноватая пелена.

– У меня линза спадает! – из последних сил прошипел Японец.

– Закрой глаз, после поправишь!

– У-у-у-у… Она денег стоит!

– Вперед! И пятисот метров не пробежал! Позорище! Вперед, чтоб тебя… А то в следующий раз погоню вообще без этих фишек.

Снова молчание, свистящий хрип, топот ног, унылые завывания, пыль на кедах.

– Все! – с удовольствием выдохнул Фролов. – Отдых!

Японец встал как вкопанный и тут же получил немилосердный толчок в спину.

– Спецназ отдыхает на ходу! – хохотнул Саша. – Шагом, шагом… Ножками!

Мысль о том, что ходьба с двенадцатикилограммовым рюкзаком по сильно пересеченной местности может стать истинным наслаждением, никогда не приходила Японцу в голову. А если бы кто-то такое брякнул – не поверил бы. Но когда уже задрожавшие ноги можно было просто переставлять, а ноющим легким вдруг стало вполне достаточно получаемого из окружающей среды кислорода, это казалось откровенным блаженством.

Фролов усмехнулся – на лице подопечного блуждала туповатая наркоманская улыбочка. Хорошо, пусть тащится.

– Бегом! – неожиданно заорал он, не замедлив резко толкнуть рюкзак широкой ладонью. – А то заснешь на ходу!

Три километра такого пунктирного пробега показались Японцу полноценным расстоянием до Луны и обратно. И хотя назад шли пешком, выглядел подопечный худо – ноги заплетались, лицо вытянулось, глаза таращились как-то особенно осоловело. Но Фролов рюкзака у него не взял – пусть тащит, не переломится.

Беговые тренировки продолжались неделю.

Оказалось, что возможность подержаться за настоящую винтовку была для Японца достаточным стимулом, чтоб выжимать из себя семь потов. Его пугали не угрозы Фролова выгнать с Лагерной в Москву, а невозможность в случае отъезда хоть раз в жизни стрельнуть из Обманщика. Это казалось действительно страшным. Глубоко в его душе сохранился еще романтический мечтатель, считающий, будто настоящим мужчиной можно стать, только стрельнув из настоящего оружия или подержав в руках настоящий стальной меч. Это виделось как ритуал, как посвящение в рыцари. В рыцари Света.

Когда Джек вечерами просиживал у экрана компьютера, Японец, лежа на кровати, всматривался в зыбкий экран собственных фантазий. Но это уже не были фантазии мечтателя – вот бы так-то и так получилось, – это были фантазии Мужчины, в них виделись конкретные действия для того, чтоб так получилось. В результате он пришел к неутешительному выводу, что даже для него, изменившегося, остается еще слишком много невозможного. Силенок мало.

– Чушь! – выслушав накопленное, усмехнулся Фролов поутру. – Невозможного нет! Если ты человек, а не слизняк, если ты мужчина, то можешь сделать все, что захочешь.

– Ну… Я хочу…

– Смелее!

– Я хочу! – расправил плечи Японец.

– Молодец. Я тебе разрешаю, веришь?

– Что?!

– Все, что хочешь.

– Погоди! – запротестовал юноша. – Но КАК это сделать? Я полночи прикидывал, получается, что никак.

– Ладно… – Фролов почуял важность предстоящего разговора и решил снизойти. – Рассказывай, а то я даже не понял толком, что тебе восхотелось.

– Ну… – Японец замялся. – Задрало одиночество, честное слово.

– Понял. Можешь не продолжать. – Саша запустил пятерню в свои густые короткие волосы, почесался от души, со вкусом. – Думаешь использовать меня в качестве сводника? Не дождешься. Интимных советов я не даю, веришь?

– Мне не нужны советы! Мне нужны ответы на вполне конкретные вопросы.

– Задавай. Только пойдем во дворик, а то жара подступает немыслимая.

Они вышли во двор и устроились на срубленной Джеком лавочке. Было хорошо, приятно, красиво, но разросшийся поверху виноград не давал тени, низкое утреннее солнце настырно пролезало под ним, слепило глаза.

– Хреново Джек сделал скамейку, – вздохнул Японец. – Надо было в тени поставить, под орехом, ближе к сараю.

– Тогда бы после полудня было плохо, когда солнце на другую сторону перевалится. Тень от ореха за забором будет, – пожал плечами Саша.

Его скамейка устраивала.

– Значит, надо было две поставить! – не унимался юноша. – Одну тут, другую там.

– Чего ты завелся? – недоуменно спросил Фролов. – Нервишки от бессонной ночи пошаливают? Рассказывай, зачем звал.

– Хотел поговорить о желаниях и возможностях…

– Вечные вопросы! – весело оживился Саша. – Ну-ну…

– Не совпадают они! Хочется всегда большего, чем можешь сделать.

– Снова взялся со мной спорить? Человек, настоящий человек, может все, что захочет, сколько можно повторять?

– Не все! Я летать хочу! – попробовал съязвить Японец.

– Купи билет на самолет и лети, – не моргнув глазом, нашелся Фролов.

– А без самолета?

– Построй дельтаплан.

– Тьфу на тебя! Ну а без дельтаплана? Как птица?

– Прыгни с крыши.

– Иди ты! Неужели не поймешь, что я ставлю тебе невозможную задачу? Невозможную! Чтоб ты понял – не все в человеческих силах. Ты же попросту отмазываешься, не желая ответить на главный вопрос.

– Ничего я не отмазываюсь! Я действительно не вижу в этой задаче ничего невозможного.

– Ну как ничего! Если с крыши прыгнуть, то разобьешься! Понимаешь?

– А… – серьезно прищурился Саша. – Так ты хочешь летать или нет? Если хочешь летать больше всего на свете, то прыгнешь и с крыши. Если это настоящая мечта, самая главная. Жалко жизнь за мечту?

– Жалко.

– Значит, ты не хочешь летать.

– Хочу. Но у меня сразу два желания. Летать хочу и живым остаться хочу.

– Прыгай с парашютом.

– Страшно…

– Значит, ты не хочешь летать. Понимаешь? Можно сделать только то, что захочешь. Если желание сильное, то сам исполнишь его всегда, никакой волшебник не понадобится. А если не хочешь, то это не желание.

– Ты меня не понимаешь! – не на шутку обиделся Японец. – Ну ладно летать, черт с ним. Но ты можешь представить себе неразрешимую задачу, когда ее решение от тебя не зависит?

– Нет, – глядя честными глазами ответил Саша.

– Ладно, я тебе помогу! – разозлился Японец. – Я хочу летать, не разбиться и не бояться.

– Нажрись как свинья и прыгай с вытяжным карабином. Страшно не будет. И не разобьешься.

– Не пустят в самолет пьяного.

– Прыгай с высокого дома.

– Тьфу… – Японец устал.

Он с закипающей обидой подумал, что Фролов просто над ним издевается, быстро придумывая ответы, но в то же время эти ответы были на удивление правильными и действительно вели к исполнению заявленного желания. Получалось, что Фролов совершенно прав – если хочешь, то можешь сделать. Просто люди, пожелав, не всегда отдают себе отчет в том, чего это будет им стоить. Чем сложнее желание, тем больше цена.

– А если… задаром? – вслух высказал мысль юноша, но Саша его прекрасно понял.

И засмеялся так, как не смеялся уже лет пять – весело, задорным мальчишеским смехом.

– Задаром? – держась за живот, выдавил из себя Фролов. – Задаром?! Ох… Помру сейчас…

Японцу смешно не было. Ему стало стыдно.

– Может, тебе еще доплатить за исполнение твоего желания? – не унимался Саша. – Задаром… Золотую рыбку иди ловить!

У него даже слезы выступили, настолько его пробрало, а Джек недоуменно выглянул в дверной проем – никогда не видал бывшего снайпера в таких бурных чувствах.

– Задаром… – Фролов закрыл лицо ладонями и вдруг так шарахнул кулаком в сиденье несчастной лавочки, что дюймовая доска хрустнула длинной косой трещиной. – Задаром тебе?

Японец отшатнулся, как от огня, когда разбитый в кровь Сашин кулак свернулся в кукиш и уперся почти под самый нос. Большой палец налился красным и дрожал, будто короткий пистолетный ствол, из-под ногтя показалась капелька крови.

– Задаром? – зло прошипел Фролов. – Вот тебе задаром! Вкусно? Знаешь, сколько стоит любое желание? Я говорю не о цене за его исполнение, не о плате, я говорю о цене самого желания, о его ценности. Ну?

– Не знаю… – перепуганно прошептал юноша, не сводя глаз с кровоточащего кукиша.

– А я знаю. О-о-очень хорошо знаю. Ценность желания в точности равна тому, что ты решил за него заплатить. Если жизнь готов отдать, то оно сверхценно, а если задаром… – Жилка на лбу напряглась и вздулась. – То грош ему цена, каким бы светлым оно тебе ни казалось. Понял?

– Да…

– Вот и запомни. Все. Джек, мне кофе, пожалуйста.

Еще минут пятнадцать Саша молчал, обжигаясь жестяной кружкой с кофе и отрывая куски от сдобной булочки с маком. На мякоти оставались кровавые пятна.

Джек с Японцем молчали тоже, их проняло сильно, до глубины души, теперь они на много лет запомнят, что сбывшиеся желания не падают с неба, что прежде чем желанное сбудется, надо отдать либо труд, либо время, может, даже часть здоровья или жизнь, а иногда просто банальные деньги. Зато вместе с этим в них родилась и окрепла уверенность, что можно добиться исполнения любого желания, нужно только по-настоящему захотеть и, не жалея сил, добиваться своего.

Наконец Фролов нарушил затянувшееся молчание:

– Жень, извини…

– Да ладно…

– Мир?

– А то!

Саша улыбнулся.

– Слушай, а ты действительно хотел бы сидеть по утрам в тени? – вкрадчиво спросил он.

– Ну…

– Так поставь вторую скамейку под орехом.

– Доски большой нет.

– Купи в «Строителе».

– Денег жалко.

– Значит, ты не хочешь сидеть в тени! – победно заключил Фролов и рассмеялся совсем не зло. – Понял? Ты хочешь есть, или пить пиво, или курить, но сидеть в тени не хочешь. Верно? Ладно, не дуйся… Просто исполнения достойны лишь самые сильные желания, веришь? Какое у тебя сейчас самое сильное, то и исполняй. Раз получится – дальше будет легче, потому что придет уверенность.

– Можно подумать, что у тебя совсем нет проблем… – попробовал усомниться Джек.

– Есть, – честно признался Саша.

Японец чуть не подпрыгнул от радости – значит, есть что-то неисполнимое!

– Моя единственная проблема в том, что желания окружающих не всегда совпадают с моими. Это конфликт. Мне вот денег нужно только на еду, я их всегда заработаю, а жене нужно новое платье, и сапоги на зиму, и подарок на день рождения. Моя проблема в том, что приходится исполнять чужие желания в ущерб собственным. Но это очень хорошо.

– Почему? – удивился Японец.

– Потому что моим самым сокровенным желанием является полежать на диване двенадцать часов в сутки, потом покушать, почитать, поглядеть телик. Многим мужчинам нужен стимул для движения, иначе они вообще шевелиться не станут. А самым мощнейшим стимулом для них является женщина. Мы любим наших женщин, поэтому делаем их желания своими, исполняем их, и все остаются счастливы. Друзья – тоже стимул. Если бы не вы, охламоны, я бы сейчас читал Хемингуэя и тихонько поплевывал в потолок. Вообще, наверное, человек проводит большую часть жизни, исполняя желания других людей. Это и есть ответственность. Волшебное слово «надо».

– Иногда что-то надо делать и для себя, – убежденно сказал Джек.

– Это скучно, – доел булочку Саша. – Материальные блага – пыль, если их не с кем разделить, а моральные и вовсе в одиночку недоступны. Вот прочитаешь ты книгу… Лопнешь ведь, если не с кем поделиться впечатлениями, а?

Джек улыбнулся и махнул рукой – спорить с Фроловым было бесполезно.

Постепенно накатывалась середина лета, и Саша наконец решил дать Японцу подержать Хитрого Обманщика. Заслужил. Бегал исправно, даже заставлять не приходилось, все упражнения проделывал с желанием и невесть откуда взявшейся сноровкой. Но пятикилометровый кросс по холмам, несмотря на это горячее желание, даже без дополнительной нагрузки давался подопечному с огромным трудом, а если говорить серьезно, то не давался вовсе.

И если кто-то говорит, будто даже зайца можно научить курить, значит, он никогда не пробовал это сделать. В человеческом организме существует огромное количество внутренних предохранителей, не позволяющих привить то или иное умение. Сломать их можно все! И клаустрофобию, и боязнь высоты, и боязнь всяких разных животных, начиная от собак и заканчивая пауками, можно развить координацию и чувство равновесия, можно даже зрение скорректировать. Только не всегда это нужно.

Иногда бывают такие запущенные случаи, что на ломку подобных предохранителей уходит сил и времени больше, чем стоит вообще тратить на овладение тем или иным умением. И если бы целью Фролова было научить Японца бегать, то он бы это сделал. Но цель была иной – Японец хотел научиться стрелять. Задатки у него были, невооруженным глазом видны, значит, второстепенные вопросы можно было отодвинуть чуть в сторону. До поры, по крайней мере.

Бег – это упражнение не столько развивающее, сколько дисциплинирующее, поэтому когда Саша понял, что подопечный в состоянии сам заставить себя бегать по утрам, роль бега можно было считать завершенной. Пора было переходить к тренировкам с оружием.

– Ключи от ниши в тумбочке… – просто сказал он, когда Японец собирался на очередную утреннюю пробежку.

– Бегать не будем? – не веря в привалившее счастье, шепнул подопечный.

– Бег пока отставим. Будем изучать матчасть. И шевелись, шевелись! Засыпаешь ведь на ходу…

Японец скрылся в домике и через несколько секунд уже с горящим взором протягивал ключи на дрожащей ладони.

– Сам вынимай… – уселся на лавочку Фролов. – Видел, как я это делал? Будь любезен повторить. Живее! Мне к обеду надо дома быть, а то жена разгонит наш курятник к чертям собачим. И так на вас трачу времени больше, чем на семью.

Подопечный почувствовал себя не то чтобы дурно, но как-то очень уж необычно – слишком много раз он представлял себе, как это будет, а тут вдруг раз… Он, как во сне, прошел в сарай, зажег керосинку и принялся разбирать дрова. Пересохшие поленья выпадали из рук, пачкая ладони раструхлявившейся корой, ноги дрожали от напряжения, а сердце взволнованно колотилось, вторя неутомимому тепловозному дизелю на вокзале.

Ключ в замок ниши вошел гладко, повернулся с мягким щелчком, Японец отворил дверцу и присел на корточки, не решаясь коснуться Оружия. Хитрый Обманщик лежал спокойно, с достоинством, разгоняя запах дров тонким духом веретенного масла и особенной, ни с чем не сравнимой оружейной стали. Юноша чуть коснулся приклада, проведя пальцем по шершавому углепластику, но брать Обманщика не спешил, чуялась в нем какая-то настороженность, словно тот не спешил отдаться в чужие руки.

Ждал.

Примерялся.

Осваивался.

Японец вспомнил слова Фролова о том, что мужчина должен быть хозяином жизни, и чуть усмехнулся, смело ухватив винтовку за специальную рукоять.

Стрелок должен владеть оружием, а не наоборот.

Вперед! Нечего железяке глазки строить, словно она живая. За рукоять и к ноге. Смирно!

Японец напрягся и вытянул винтовку из ниши. Тяжелая она была жутко, но по весу, по форме и запаху это было Настоящее Оружие – ни с чем не спутать. При одинаковом весе обрезок трубы или рельса чувствовался бы в руках совсем иначе, а у этого предмета было НАЗНАЧЕНИЕ – четкое, ясное, пугающее своей откровенностью.

Саша сидел на лавочке и щурился на солнце, словно сытый ленивый кот, когда его подопечный, согнувшись в дугу, вытащил пудовую винтовку из сарая. Натруженные амортизаторы приклада ярко сверкали шлифованными цилиндрами, а на бархатно-черном углепластике ложа солнечные лучи умирали почти бесследно, только серый, покрытый тефлоном ствол выпирал мощно, пугающе, угрожая земле рогами раздвинутой сошки.

– Кишки не надорви… – для поддержания репутации съязвил Фролов.

– Уж как-нибудь… – прокряхтел Японец.

– Ну-ну… Быстро ты управился.

– А чего с ней возиться? Мужчина – хозяин жизни, сам говорил.

– Дурак, – беззлобно сплюнул Саша. – Ты небось не девку уламывал, а? Это же ОРУЖИЕ, понимаешь? Тем более чужое. Его нельзя, слышишь, нельзя ни в коем случае таскать, как котенка за шиворот. Его нужно любить, как избранницу сердца, а не как продажную девку, его уважать надо, почти как жену, с ним нужно сдружиться, в конце концов. Только так. Иначе оно тебя подставит, веришь?

Он поднялся с лавочки и повернулся к двери домика.

– Вам десять минут на знакомство друг с другом. Его зовут Хитрый Обманщик. А я пойду, чтоб вам не мешать. Свистнешь, когда поймешь, что нагляделся на него вдоволь. Вопросы есть?

– Нет! – честно признался Японец.

Он каким-то странным, неизведанным ранее чутьем понял, для чего Фролов оставляет его один на один с оружием. Это было необходимо – он знал. Так было надо – он понял.

Когда Саша скрылся в доме, юноша не стал садиться рядом с винтовкой, он склонил голову и бухнулся на колени, прямо в бархатистую серую пыль.

– Прости… – тихо вымолвил он. – Я больше никогда не буду относиться к тебе так.

Чуть запнулся… Провел пальцами по стволу…

– Веришь? – добавил он излюбленное словечко Фролова.

Оружие молчало. Это было нормальным, оно к этому привыкло. Хитрый Обманщик не собирался казаться главным, потому что не был таковым, но он был полноправным партнером и знал об этом. На меньшее в отношениях со стрелком он бы не согласился.

Японец поднялся с колен и отряхнул белые джинсы.

– Саня! – твердым голосом позвал он. – Долго тебя ждать?

Похоже, он действительно становился немного другим человеком.

Фролов вышел, потянулся, украдкой оглядел Японца и винтовку, лицо не выразило ничего, только глаза сверкнули теплым огоньком довольства. Все нормально, все хорошо.

– Насмотрелся? Ладно… – Саша расслабленно присел на лавочку. – Сегодня у нас ознакомительное занятие. Теоретическое. Хватит уже трясти землю кедами, отдохни. Перво-наперво научись находиться рядом с винтовкой. Запомни – что бы ни было, ты находишься слева от нее. Понял? Когда стоишь, она у правой ноги, когда лежишь, она у правого бока. Никак иначе.

– А смысл? – удивился Японец.

– Никакого, – честно признался Саша. – Рационального смысла нет. Но это красота владения оружием, постоянное напоминание о том, что вы вместе, что ты вооружен, и в немалой степени самодисциплина. Каков бы ты ни был – напуган, ранен, ликуешь, грустишь, – но ты всегда слева от нее. Уловил? Как только увижу тебя от нее справа или повернешься к ней задницей, можешь считать занятия законченными. Навсегда. Веришь?

– Ясно.

– Второе… Носить винтовку только за верхнюю рукоять. Потянешь за ствол, за приклад, за сошку – сразу уволен. Без разговоров. Третье… Никогда не ронять затвор. Если ты вытянешь затвор и вдруг рядом рванет бомба, ты все равно не имеешь права его выронить. Доступно?

– Да.

– Затвор – это сердце винтовки, так же как ортопедия приклада и ложа – ее душа. Без сердца она не сможет работать вообще, а без души не сможет работать… с душой. Это трудно пояснить, но схватишь позже. Дойдет. И еще я хочу, чтоб ты понял…

– Что?

– Ты с ней теперь… одной крови. Взяв ее в руки, ты ей уподобился. Теперь какая-то, пусть небольшая, часть твоей жизни будет отдана ее предназначению. Иначе во всем этом просто нет никакого смысла. Ее создавали для вполне определенной цели, улавливаешь? Без тебя она ее не выполнит. Ты ей должен, понял? Должен выполнять ее предназначение, иначе зачем брал в руки? Теперь ты такой же Охотник, как и она, такой же, как и она, Убийца. Это пистолет создан для обороны, в этом его наивысшее предназначение – защищать хозяина. Но снайперская винтовка тебя не защитит. Вообще никого не защитит. Это оружие нападения. Только так. Она создана для убийства и только для убийства. Для попадания в цель, для исполнения твоей воли на расстоянии. Из засады, исподтишка, со спины… Ты вникаешь, какая это ответственность? Ты понимаешь, насколько близко будешь подходить к грани Зла? Фактически ты сам станешь Злом, и я хочу, чтоб ты это понял. Ты станешь той частью Зла, которая необходима для торжества Добра.

Саша умолк и выдержал короткую паузу.

– Можешь еще отнести винтовку в сарай, – глянул он другу в глаза.

– Нет… – упрямо мотнул головой Японец.

– Тогда слушай главное. Если снайпер не ошибается, хорошо маскируется и не блестит прицелом, то в бою он почти что бог. Это только на ближних дистанциях стрелок уподобляется хищнику, зверю, агрессору… А с расстояния в два километра он разит, оставаясь невидимым и недостижимым. У него есть только один враг – такой же бог, как и он. Другой снайпер. Ты должен помнить, что вас всегда двое – ты и он. Даже если он в тысячах километров от тебя, ты должен знать, что он существует. Иначе ошибешься. Ты можешь никогда в жизни не встретиться с ним на поле боя, но он есть. И если вы все же встретитесь, то отказаться от поединка ты не сможешь. Если откажешься – ты труп. Потому что, отказавшись, перестанешь быть богом, а он останется. Поймает тебя в прицел и прикончит. Если вы встретитесь, то между вами может быть только один вид человеческих взаимоотношений – дуэль. Один на один. Прицел в прицел. Ты его смерть, а он твоя. Кто-то успеет первым, у кого-то окажутся крепче нервы или более плавный палец. Тот и останется богом.

– А у тебя было такое? – тихо спросил Японец. – Ты видел Его?

– Да, – коротко ответил Саша, не опуская глаз. Круглый шрам на шее сделался совсем белым.

Этим было сказано все, юноша не стал расспрашивать дальше.

– Ладно… – Фролов словно исчерпал недельный запас красноречия. – Сейчас я расскажу, как ее разбирать…