Лекция 2. Накануне катастрофы

Когда мы говорим о событиях 1917 года, в наших словах присутствует несколько подходов, несколько взглядов. И я с ними сталкиваюсь всякий раз в комментариях к моим статьям, и постам в фейсбуке, и к лекциям, которые как-то касаются революционных событий. Одни говорят о том, что всё это было неизбежно. Что по тем или иным причинам старая Россия сгнила и однозначно должна была рухнуть. Война просто ускорила то, что должно было произойти в любом случае. Это позиция, которую разделяли большевики, считавшие, что обрушение было предрешено и историческая детерминированность событий – это абсолютная норма. То есть если что-то произошло – это должно было произойти. Тем более это оправдывало власть большевиков в глазах того же «красного историка» Михаила Николаевича Покровского. Если власть большевиков стала действительностью, то эта действительность обязательно обусловлена абсолютным законом бытия, если обусловлена абсолютным законом – то разумна. Если разумна – то единственно необходима. Так Гегель вместе с Марксом оправдывают 1917 год и то, что последовало за ним в России и в мире.

Другая точка зрения состоит в том, что Россия была цветущей, благополучной страной. И если что-то в ней было плохо, то как раз к 1917 году всё это было исправлено или успешно исправлялось, и Россия невероятно быстро двигалась к тому, чтобы стать ведущей державой Европы и даже мира. И подтверждают это целым рядом цифр, экономических выкладок. Это особо любят говорить люди правых взглядов, и любили говорить в эмиграции. И вроде бы цифры абсолютно правдивы. Только непонятно почему, если всё было так хорошо, всё произошло так плохо. И чтобы это объяснить, сторонники цветущего состояния России используют аргумент «злых сил»: масонов, евреев, большевиков, которые могут быть и особой силой, и теми же самыми масонами и евреями, как это делали в своё время проигравшие «бывшие» во времена Французской революции. Это зависит от вкуса и жизненной позиции того или иного интерпретатора, того или иного историка. Или если же люди не такие крайние, то они говорят о том, что, если бы не война, которая расшатала государственные устои России, революции бы не было. Непонятно только – если всё было так хорошо, почему расшатала? А скажем, в 1941–1945 годах, когда всё было плохо, – взяла и не расшатала.

Ну и наконец, третья точка зрения, которая является волюнтаристской точкой зрения, говорит о том, что те или иные силы уже внутри самой России, скажем Император, Дума (это зависит от вкуса людей), конечно, сложно говорить о народе как целом, но говорят и о нём (рабочие, крестьяне, интеллигенция – кто угодно; ещё Солженицын любил говорить, что интеллигенция предала Россию), что они приняли неправильное решение. Государь неправильно отрёкся, Дума неправильно требовала ответственного министерства. Союз земств и городов под предводительством зловредного Александра Ивановича Гучкова стремился отомстить за что-то, непонятно за что, Государю. У Гучкова между тем не было особых оснований обижаться на Государя, и он был не такой дурак, чтобы обижаться просто так. В общем, это идея неправильного склонения воли. Эта последняя точка зрения по большому счёту не столь абсурдна. Но в той форме, в которой её обычно преподносят, она, конечно, абсолютно неисторична и ничего не объясняет.

И вот, дорогие друзья, готовясь к этой лекции, я заново прорабатывал тот огромный материал, который, как вы понимаете, уже не первый раз, а как минимум десятый в своей жизни я прохожу от А до Я. И когда я работал над книгой «История России. XX век», и до того я думал об этом, и после этого. И пришёл к некоторым мыслям, не выводам, только мыслям, которыми я с вами поделюсь. Возможно, они не столь невероятны, не такие новые, но тем не менее это то единственное, что, господа, могу вам предложить.

Начнём с политической модели. Политическая модель России к началу Первой Мировой войны являла собой так называемую дуалистическую монархию, где Царь и законодательные палаты: Государственный Совет и Государственная Дума – были взаимно связаны, и никто из них не мог принять новый закон без согласия других сторон. И это была не агитационная ширма, это была не конституционная фикция, как сейчас. Вы знаете, активно пропагандируется идея гибридного государства, каковым многими считается и Россия, где, казалось бы, демократия, разделение властей, свобода, а на самом деле авторитарный режим. Но поскольку это всё-таки гибридное государство, авторитарный режим вынужден не прибегать к крайним формам, чтобы сохранить видимость своей демократичности. Вот ничего подобного не было в той России. Она была в действительности парламентским, демократическим государством. Демократическим, – конечно, неправильно сказано, я прошу прощения… Потому что Государь не был избран народом. Но Россия была страной с элементами демократии и, безусловно, гражданского либерализма. Я приведу пример. У вас всех есть в голове образ нынешней Думы, которая была избрана 18 сентября, и вы видите её поведение, как и предшествующей Думы 2011–2016 годов. А вот посмотрите на Думы последние, три-четыре Думы предреволюционной России. То есть это 1907–1912 и 1912–1917 годы. Правые: 65 – в четвёртой, 50 – в третьей. Националисты: 88 и 96. Центристы: только в четвёртой Думе – 32. Октябристы, главная земская пария: 98 – в четвёртой, 153 – в третьей. Прогрессисты, главная партия промышленного капитала: 48 и 28. Кадеты: 59 и 54. Мусульманские партии: 6 и 8. Польские: 15 и 18. Трудовики (крестьянская партия): 9; 13. Социал-демократы: 15 и 20. Эсеры игнорировали, бойкотировали выборы и в ту, и в другую Думу. Всю политическую палитру: от крайне левых (ленинцы, Малиновский) до крайне правых (Марков Второй или доктор Дубровин), и люди не скрывали своих взглядов. В Думе разворачивались невероятные баталии, споры. Были сложные сговоры партий по тому, как провести или провалить тот или иной правительственный законопроект, и иногда удавалось – проваливали, иногда не проваливали. Обратите внимание, например, как формулирует только избранная 4-я Дума 15 декабря 1912 года так называемую формулу перехода к очередным делам, после того как в Думе выступил премьер-министр Владимир Николаевич Коковцов. И после этого Дума придумывает формулу перехода к очередным делам, она всегда была важна в той Думе и определяла отношение Думы к Императорскому Правительству. И вот как она звучит в 1912 г.: «Государственная Дума приглашает правительство твёрдо и открыто вступить на путь осуществления начала манифеста 17 декабря 1905 года и водворения строгой законности». Вы можете себе представить сегодняшнюю Думу, вот так обращающуюся к правительству товарища Медведева? Нет, конечно. То есть это был абсолютно самостоятельный организм.

Были ли фальсификации при выборах? Были. Но по сравнению с тем, что происходит сейчас, они смехотворны. Хотя, конечно, всё равно досадно. Скажем, Черниговский губернатор Николай Маклаков, брат известного правого кадета, будущий министр внутренних дел, а потом – одна из первых жертв Красного террора (публично расстрелян в Петровском парке Москвы 5 сентября 1918 года), использовал давление через православную церковь, чтобы избрать более консервативный состав выборщиков. В Одессе воспользовались тем, что значительное число евреев, еврейских выборщиков, т. е. уже людей выбранных, не имеет права на постоянное жительство, имеет только временное право на жительство, и потому их лишили права быть выборщиками, что по сути – незаконное действие. В нём есть элемент законности, но законности, построенной на незаконности. Уже сама по себе «черта оседлости» к этому времени вызывала отвращение практически у всей либерально мыслящей России.

Такие были фальсификации, но они были ничтожными. На самом деле мы видим по результатам, что Дума реально представляла всё русское общество. Да, конечно, искажённо, конечно, простой народ был представлен мало, простой народ был значительно левее Думы. Богатые слои города и землевладельцы были представлены значительно выше нормы. Но голос всех мог звучать. Часто была, даже большей частью Дума была оппозиционна правительству, она была почти всегда оппозицией слева. А вот Государственный Совет был оппозицией правительству справа. Государственный Совет по закону 1905 года наполовину назначался Государем, наполовину избирался от корпораций. Но очень многие разумные и очень достойные нововведения правительства саботировались Государственным Советом. Например, правительство принимает законопроект о разрешении в местном самоуправлении Царства Польского пользоваться официально, т. е. в документах, польским языком. Дума поддерживает. Госсовет накладывает своё вето. Не проходит. Правительство предлагает создать Министерство здравоохранения. Очень к тому времени насущная необходимость. Дума поддерживает. Госсовет не поддерживает. И т. д. и т. д. Так происходило часто.

На этом, как вы помните, весной 1911 года сломался Пётр Аркадьевич Столыпин, когда Госсовет не пропустил его законопроект об изменении форм местного самоуправления и о введении земства в западных губерниях. Я не буду вдаваться в подробности, это не так важно. Важно, что все эти три главных государственных института работали независимо друг от друга. И имели разные политические тенденции и были свободными. Ничего подобного, как вы понимаете, сейчас нет ни с Советом Федерации, ни с Думой, да и ни с Правительством. Тогда же и в Правительстве очень часто разделялись мнения, споры были горячие, об этом свидетельствуют опубликованные ныне стенограммы. Министры отчитывались перед Думой, иногда это были очень тяжёлые отчёты. Ничего подобного, конечно, сейчас нет. Мы сделали огромный шаг назад в этом плане.

Суд. Опять же тот российский суд считался одним из лучших в мире по уровню своей свободы, независимости от государства, по форме участия в судах присяжных. Конечно, классическим является дело Бейлиса, вам оно известно. Это скандальное дело на самом деле. Мы знаем его судебный результат, но мы до сих пор не знаем, что произошло на самом деле. Но для нас с вами сейчас даже не это важно. А важно то, что суд присяжных признал невиновным Менделя Бейлиса, которого обвиняли в убийстве мальчика Ющинского в Киеве. Хотя было явное давление власти, было явное давление правых, но тем не менее суд присяжных оправдал Бейлиса. И это не исключение, это просто – наиболее громкое дело. То есть суд Императорской России был независим от государства. Что сейчас неслыханно, тогда было нормой, абсолютной нормой. Когда вы доверяли дело суду, судья мог ошибиться, конечно, мог принять неприятное для вас решение, но вы знали, что он не по звонку выносит решения. Наоборот даже, как правило, и присяжные, и судьи, и адвокат были достаточно либеральные люди и судебные слушания являлись настоящим соревновательным процессом. И если уж давление со стороны государственной власти, то можно было ожидать, скорее, обратного результата – суд вынесет решение наперекор этому давлению.

Вот это два важнейших института, и нужно себе представить, что в них всё по большому счету было тысячу раз лучше, чем сейчас.

Теперь посмотрим на международные отношения. Вы знаете, что после 1907 года, когда были заключены договоры между Россией и Англией, создается и постоянно укрепляется Антанта. В начале 1912 года в Россию приезжает британская парламентская делегация, т. е. депутаты парламента обеих палат, и их встречают с распростёртыми объятиями. Россия является союзницей самых демократических стран тогдашнего мира: Великобритании и Франции.

Отношения с Соединёнными Штатами портил еврейский вопрос. И это действительно одна из последних институциональных очень тяжёлых болячек российского Императорского режима. Но что интересно, уже в 1906 году Столыпин, в качестве одного из первых действий своих на посту министра внутренних дел и потом премьер-министра, предлагает специальный законопроект. Пишут его сам министр и его сотрудники. Они отсылают Государю абсолютно готовый законопроект (разумеется, архивный текст опубликован и есть в распоряжении историков) о полном уничтожении дискриминации евреев. Отмена черты оседлости, отмена позорных квот при поступлении в университеты, на занятие офицерских должностей в армии и многих-многих других ограничений. Речь идёт не об этнических евреях, а в первую очередь об иудеях. На них распространялись все эти ограничения. Государь, как вы знаете, отказывается подписать этот проект. Редкий случай, когда он ссылается прямо на волю Божию. Государь пишет «да, я вижу, вы много поработали. Но я считаю, что нельзя этого пока отменять. Вы же знаете, что сердце Царево в руке Божьей, и вот мне Бог подсказывает, что этого делать не надо».

Не знаю, какой бог ему это подсказывал, но после этого решение Государя обернулось огромной бедой для России. Государь был противником процесса полного уравнивания евреев Империи с другими группами граждан, и, скажем прямо, он был антисемитом, не фанатичным, не крайним, но антисемитом. Но вы видите, что правительство было за отмену всех этих ограничений. Речь шла о том, что общество уже до этого доросло.

Да, была дуалистическая монархия, Царь был одним из трёх столпов власти, но в отличие от американского Президента не переизбирался и не избирался, но это был вопрос времени. В России сложилась бы или республика, или настоящая парламентская монархия, в которой Царь царствует, но не правит. А правит парламент и им назначенное правительство. Безусловно, уйди Николай II, приди на его место другой Государь, скажем Великий князь Михаил Александрович или Цесаревич Алексей при регенте Михаиле, и тут всё бы встало на свои места.

Россия в международной политике придерживалась того принципа, который в 1909 сформулировал Пётр Аркадьевич Столыпин: «Двадцать лет без войны». Тогда Россия пройдёт полосу потрясений. Почему эти слова были сказаны? Почему вообще эта мысль пришла в голову? Об этом мы будем говорить, потому что это одна из глубоких мыслей на самом деле. И все любят повторять эти слова, сказанные в интервью главному редактору газеты «Волга», саратовской газеты Столыпина в 1909 году. Мы не до конца понимаем смысл этих слов. К ним мы ещё будем возвращаться. Но пока важно, что Россия всеми силами старается не идти к новой войне. Хотя есть сторонники войны. И в Думе, когда возникает кризис из-за Боснии, когда потом возникает во время Балканской войны тяжёлая ситуация вокруг Адрианополя, который могут взять у турок славянские государства, тогда некоторые депутаты Думы, тот же А. Н. Гучков, призывают Россию вмешаться в этот конфликт. Но Государь и большинство в Думе и Госсовете категорически против. И на Лондонской конференции 30 мая, и при подписании Бухарестского мира после Балканской войны 7 августа 1913 года. Россия постоянно на стороне мира. Россия тогда не желала войны и не пугала весь мир войной, как, увы, происходит сейчас. Почти все государственные люди России прекрасно сознавали тогда, что страну созидает мир, а война разрушает, даже война победоносная.

Об экономическом положении России мы будем говорить очень коротко. Период с 1912 по 1914 год – это наивысший рассвет русского народного хозяйства.

Начнём с того, что с 1893 по 1913 год, то есть за двадцать лет, прирост населения России составил 40 %, или в абсолютных цифрах – 50 миллионов человек. Каждый год население России прирастало на три миллиона человек. Опять же вы можете сравнить с нынешним состоянием. И сейчас к нам приезжают и получают наше гражданство люди из Средней Азии и из Закавказья, но русское население ныне уезжает в Дальнее Зарубежье. В начале XX века – прямо противоположная картина. Огромное количество людей из Европы приезжало навсегда жить в Россию. В России, например, к 1914 году было сообщество чехов в 200 тысяч человек, это все люди приехавшие. Конечно, из-за славянских чувств, но ещё и потому, что в маленькой Чехии было не развернуться очень многим людям с энергией, а в России можно было развернуться. А немцев, считая с екатерининских времён, переехало 4,5 миллиона человек. То есть Россия была не страной, из которой уезжали, а страной, в которую приезжали. Да, уезжали евреи, особенно после Бессарабского погрома боялись новых погромов. Это – опять же боль России. Да, с Украины уезжало небольшое количество крестьян в Канаду, хотя намного больше переселялось на свободные земли Сибири. Вы знаете два эти слова – переселенческое движение. Сейчас население покидает Сибирь и Дальний Восток. Тогда же было иначе. За двадцать лет, до 1914 года, в Сибирь переселилось больше трёх миллионов человек из Европейской России. На Дальний Восток – полмиллиона. В Среднюю Азию и Казахстан – сто тысяч человек из Центральной России. Это большие цифры.

Росло благосостояние народа. В 1894 году на душу населения в год употреблялось 8 фунтов сахара, в 1913 году – 18 фунтов. В 1890 году Россия потребляла для внутренних нужд 40 миллионов килограмм чая. В 1913-м – 75 миллионов килограмм чая. Голода не было уже после 1905 года. Разговоры о том, что был голод в 1908–1909 годах, – это ложь. Были годы больших или меньших урожаев, но так было устроено русское законодательство, что голода не могло быть в Империи. Если в одной губернии России начинались тенденции голода, прекращался весь экспорт русского хлеба за границу, чтобы он шёл в голодающую губернию. Поскольку это было страшно невыгодно тем, кто экспортировал хлеб, естественно, что при первых признаках голода в той или иной губернии туда шёл хлеб и без использования соответствующего закона. И поэтому голода не было.

Столыпиным был принят закон о голодных губерниях, который предполагал, что не надо голодных людей просто кормить дармовым хлебом (это было намного раньше, чем у президента Рузвельта была принята та же модель), что богатым крестьянам следует давать в рассрочку ссуды на зерно, бедным, но крепким крестьянам давать возможность зарабатывать себе хлеб, коль выжжены солнцем поля, зарабатывать общественными работами: дороги строить и все прочее. И только слабым, которые не могут работать по тем или иным причинам, – им раздавать хлеб бесплатно по высоким, но твёрдо установленным нормам.

Урожай злаков в 1894 году – 2 миллиарда пудов. В 1912 году, через двадцать лет, – 4 миллиарда пудов. Одна четверть зерна шла на экспорт. Рубль ведь не девальвировался, золотой рубль был абсолютно стабилен. Вклады в государственные народные кассы в 1894 году – 300 миллионов рублей, в 1913-м – 2 миллиарда рублей. Добыча угля на Донбассе возросла в пять раз: с 300 миллионов до 1500 миллионов пудов. Нефти добывалось на две трети больше, чем в 1894 году, чугуна – в 4 раза, меди – в 5 раз, марганца – в 5 раз.

С 1911 года началось активное строительство машиностроительных заводов. За эти годы, с 1911-го по 1913-й, основной капитал машиностроительных заводов вырос от 120 миллионов до 220 миллионов рублей, число рабочих возросло с 2 до 5 миллионов человек. Доходная часть бюджета в 1894 году – 2 миллиарда рублей, в 1913 году – три с половиной миллиарда рублей. Золотой запас России в 1894 году – 648 миллионов рублей; в 1914 году 1634 миллиона рублей. За десять лет перед Первой Мировой войной превышение доходов над расходами составило 2 миллиарда рублей. Расходы земств и городов возросли с 60 миллионов суммарно в 1894 году до 600 миллионов рублей в 1914 году.

Образование. Это к разговорам о том, что Сталин принял Россию с сохой. Понимаете, какая соха? В России были заложены и строились восемь крупнейших новейших дредноутов своими силами, силами русских инженеров, на николаевских и санкт-петербургских заводах. А по тем временам это то же самое, что сейчас космическая техника. Самые совершенные типы металла, и машин, и орудий, и навигационного оборудования были там. Своя авиация. Инженер киевлянин Игорь Иванович Сикорский в 1914 году строит первые в мире четырёхмоторные самолёты «Илья Муромец». То есть какая там соха! Это глупости. Ещё говорят, что Россия была неграмотна. Действительно, Россия запаздывала с грамотностью, но были осуществлены очень серьёзные меры. В 1908 году Дума приняла постановление о введении программы всеобщего начального образования с 1909 года, рассчитанной на двадцать лет. Значит, к 1929 году всеобщее начальное образование стало бы нормой. Государство и земское самоуправление вместе к 1914 году выделяют на образование 300 миллионов рублей в год – это огромные деньги. В два раза больше, чем выделяет, скажем, Франция. Если сравнить: в 1894 году – 40 миллионов рублей. К 1 января 1915 года всеобщее обучение детей школьного возраста имело место в 51 уезде из 800 уездов России. К 1920 году планируется охватить всеобщим начальным образованием 218 уездов. В 1912 году из 14 миллионов детей школьного возраста училось 8 миллионов. В высших учебных заведениях – 80 тысяч студентов, в том числе в университетах – 40 тысяч. В средних школах – 700 тысяч учеников. Ежегодные расходы на образование увеличивались по смете на 20 миллионов рублей, из них 10 миллионов тратилось на строительство новых школ. В России действовало 122 учительских семинарии на 20 тысяч учащихся. Графиня Вера Николаевна Бобринская организовала за свой счёт и с привлечением благотворительных средств других с 1909 года экскурсии учителей за границу. В 1909–1911 годах за границу поехало, в основном в страны Европы, 4095 учителей, чтоб познакомиться с западной системой образования.

На Рождество 1913/14 года в Санкт-Петербурге прошёл первый учительский съезд. Несколько тысяч людей собрались в Народном доме имени Императора Николая II, обсуждали проблемы школы. Это было очень серьёзное собрание. При начале работы третьей Думы депутат Владимир Алексеевич Бобринский сказал, что «если Вторая Дума была Думой народного бескультурья, то Третья Дума обещает быть думой народного просвещения», потому что она принимала законы, направленные на развитие народного просвещения.

Пожалуй, один момент стоит здесь отметить и именно сейчас о нём сказать. Потому что глупо всё плохое говорить в одном месте, а всё хорошее в другом. На этом учительском съезде выявился неожиданно для одних и вполне ожидаемо для других новый тренд в национальных школах в Польше, в Украине, в Грузии, в губерниях с татарским населением – Крым, Азербайджан, Казанская и Уфимская губернии. Учителя говорили, что в школах дети и родители не хотят, чтобы обучали русскому языку, что главным языком преподавания должен быть местный язык. Национализм безусловно усиливался в России, и Великоросский и иной. Национализм тогда рос во всём мире. Мы знаем, что в это время огромные проблемы были у Великобритании с Ирландией, требования home rule, самоуправление. Это общая проблема конца XIX – начала XX века.

Но в России она была усугублена одним моментом, очень серьёзным. И мы здесь начинаем наконец касаться того, что это – блестящий внешний фон. Всё, что я вам сейчас сказал, вы найдёте в любом русском эмигрантском учебнике истории. Порядки цифр, они правильные, но те, кто приводит их, порой не видят, что под этим. И вот сейчас, говоря о национальном вопросе, мы впервые коснёмся того, что под этим.

Проблема была не в том, что нерусские земли были присоединены к России силой. Какие-то силой, какие-то не силой, какие-то силой, но 500 лет назад. Дело в том, что, по всем статистическим выкладкам, уровень жизни, уровень продолжительности жизни русского населения был существенно ниже уровня жизни всех почти народов Империи: удмуртов, грузин, поляков, финнов, украинцев. И это вызывало неуважение к русским в среде народов Империи. Царь-то русский, но тоже непонятно, насколько русский по крови. А тогда кровь имела большое значение по всей Европе: кровь и почва. Самое главное, что уважения к русской культуре, как к главной, как к объединяющей культуре, не было у народов России. Это ясно показал Учительский съезд.

И это ясно показывала Дума. Потому что первые две Думы, выбранные по более демократическому закону, получили в своём составе довольно мощные группы национальных фракций – польской, украинской, литовской, мусульманской. И все они были настроены на максимальное обособление от России. Не на независимость, но на культурное обособление. О независимости особо не говорили по той простой причине, что экономически было выгодно жить с Россией. Россия была гигантским рынком сбыта. Из той же Польши, промышленно самой развитой части Империи, основные продукты шли в эту гигантскую, огромную, необъятную Россию и потреблялись в основном русским или любым другим населением за пределами Царства Польского. Во Франции, в Германии польская продукция была не так уж и востребована, своей хватало. Поэтому экономически национальные фракции с Россией рвать не хотели, но культурно хотели от неё отгородиться. Очень важный симптом.

Пожалуй, ещё надо сказать о двух положительных, очень важных моментах. Это, конечно, беспримерное развитие самоуправления. Сейчас, когда у нас самоуправления нет, а то, что есть, – это такая же фикция, как парламент, люди вообще не представляют, что такое самоуправление, мы должны взглянуть назад, в русское земство, в городское самоуправление. Я, безусловно, думаю сделать в будущем специальную лекцию, посвящённую земству и городскому самоуправлению. Там я расскажу о многих вещах намного подробнее. В январе 1914 года празднуется 50-летие русского земства. 9 января 1864 года Александр II подписал указ о городском самоуправлении. Эти празднования проходят очень торжественно по всей России. На них присутствует и Государь, хотя земства весьма оппозиционны власти. Но тем не менее не забудем одну непреложную вещь, которую сейчас абсолютно все забыли. Русское земство и городское самоуправление не входили в систему государственной власти. Александр III пытался включить земство в эпоху Контрреформ в систему государственной власти, но сначала она не входила, а потом её вновь практически вывели из этой зависимости и окончательно вывели земство из-под государственной власти законами 1912 года о воссоздании мирового суда. Земство – независимый институт, собирающий свои налоги, занимающийся своими делами, образованием, медициной, дорогами, улучшением сельского хозяйства, статистикой. В этом земства достигли огромных успехов. Земский врач, земский учитель, земский агроном, землемер стали важнейшими образами русской жизни, без них она немыслима. В 2011 г. вышел фильм «Жила-была одна баба», где показывается жизнь русской деревни до революции, а потом во время революции. Это абсолютно неверно, что показана жизнь русской деревни такой, как будто там нет никакого присутствия города и цивилизации, только священник, это неправильно. В любой деревне, тем более Тамбовской, а там показана Тамбовская деревня, конечно, присутствовали сельский учитель, агроном, сельский врач, фельдшер, землемер – это были важные в уезде, в волости, в деревне лица, не говоря уже о помещике, который не имел никаких крестьян, только землю, и подчас был довольно бедным человеком, но продолжал жить в усадьбе. Вы все помните по рассказам Ивана Бунина, по воспоминаниям Федора Степуна, что помещичья усадьба и её обитатели вплоть до революции оставались центром европейской культуры в русской деревне. Часто уже в очень тесных отношениях с местными крестьянами жила дворянская семья. Вот поэтому в фильме Андрея Смирнова жизнь предреволюционной среднерусской деревни показана не совсем верно.

Земство на самом деле в России выполняло колоссальную и всё более значимую роль. Не случайно земства и города увеличили свои доходы от налогов. Им разрешалось собирать до 6 % от общей суммы налогов, устанавливать местное самообложение. И вот всё это составляло 600 миллионов рублей в 1914 году. Это очень большие деньги.

Кооперация – ещё одна из особенностей предвоенной России. Происходил стремительный рост кооперативного движения. Кооперативы крайне необходимы для такой страны, как Россия, для крестьянской страны. Сельские мужики либо впадают в полную зависимость от купцов, которые по дешёвке скупают у них продукты труда: зерно, масло, мясо, овощи, что угодно. И потом втридорога продают на рынке. Или им как-то надо выходить из этого положения. Это вызывает к жизни сбытовую кооперацию. И сбытовая кооперация в России развивалась невероятно быстро. Она выросла с 1907 по 1912 год в 12 раз. И стала очень важным фактом. Россия по уровню кооперации вышла на второе-третье место в Европе после Франции и Германии. Кредитная кооперация возросла в 7 раз. 9 миллионов человек пользовались кооперативным кредитом, в 1912 году был создан Московский народный банк. То есть в чём тут смысл? Крестьяне свои доходы кладут в этот банк, свой банк, и получают под небольшой процент кредит из этого банка. Государство всячески поддерживало эту кредитную политику, её поддерживали левые. Они считали, что кооперативная политика – это переход от эксплуатации к гражданской солидарности.

Например, учреждённый в 1915 году Всероссийский союз кооперативов по переработке и сбыту льна объединял 150 тысяч хозяйств и имел свои отделения для экспорта русского льна в Белфасте, Лондоне и Нью-Йорке. Созданный в 1908 году в Кургане Союз сибирских маслодельных артелей, объединив к 1914 году 864 артели, способствовал при содействии правительства экспорту сибирского коровьего масла за границу. Если в 1894 году за границу было продано 7 тонн сибирского масла на сумму 4 тысячи рублей, то в 1913 году – 82 000 тонн на сумму 71 200 тыс. рублей (в 1908 г. оборот маслоделов составлял всего 2400 тыс. рублей). В Берлине в 1910-м, и в Лондоне в 1912 году открылись представительства Союза маслоделов Сибири.

При таком великолепном развитии государство должно было быть спокойным, Царь должен был быть спокойным, но ситуация была намного более сложная.

Пока дадим ещё несколько положительных оценок. Но сначала официоз. Официоз неприятный. Как вы знаете, в 1913 году в феврале месяце празднуется 300-летие династии Романовых. В феврале 1613 года Михаил Романов был избран на престол. К этому времени принимается царский манифест, который я внимательно прочёл. Он очень напоминает тезисы или призывы к очередной годовщине Октябрьской революции. Это такой же пафос, всё великолепно, всё прекрасно. Наше прошлое прекрасно. Наше нынешнее замечательно. Наше будущее выше всяких сравнений. Приведу маленький кусочек: «Совокупными трудами Венценосных Предшественников НАШИХ на Престоле Российском и всех верных сынов России созидалось и крепло Русское Государство. Неоднократно подвергалось НАШЕ Отечество испытаниям, но народ русский, твёрдый в вере православной и сильной горячею любовью к Родине и самоотверженною преданностью Своим Государям, преодолевал невзгоды и выходил из них обновлённым и окрепшим. Тесные пределы Московской Руси раздвинулись, и Империя Российская стала ныне в ряду первых держав мира. В неизменном единении с возлюбленным народом НАШИМ уповаем МЫ и впредь вести Государство по пути мирного устроения жизни народной».

Такое пение фанфар. Нет ни слова ни о крепостном рабстве, ни о Пугачёвщине, ни о проигранных совсем недавно войнах. Это всё не нужно. Об этом все забыли. Но никто ничего не забыл, естественно.

И, надо сказать, эти торжества, связанные с 300-летием династии, прошли на редкость грустно. Всё внешне было хорошо, и Государь с семьёй объехал Центральную Россию, были молебны, были приветствия, были адреса. Но никакого стихийного выражения восторга не было. И надо было над этим задуматься. Что-то изменилось в русском народе. Что-то надорвалось. А между тем экономическое положение страны было прекрасным. В отличие от нынешнего момента. Совсем недавно, воспользовавшись каникулярными новогодними днями, я объехал сельскую территорию Тверской, Владимирской и Ярославской областей, посмотрел некоторые памятники, и я видел глубокий упадок нашей нынешней жизни.

А тут ничего подобного. Вот посмотрите, что пишет, к примеру, английский путешественник Морис Бэринг весной 1914 года: «Не было, пожалуй, никогда такого периода, когда Россия более бы процветала материально, чем в настоящий момент, или когда огромное большинство народа имело, казалось бы, меньше оснований для недовольства… У случайного наблюдателя могло бы явиться искушение воскликнуть: „Да чего же больше ещё может желать русский народ?"… Недовольство распространено главным образом в высших классах. Тогда как широкие массы крестьянства в лучшем экономическом положении, чем когда-либо… Но что верно в отношении крестьян, верно и для остальных слоёв населения. Оно в настоящий момент процветает, и причины его недовольства не настолько остры и сильны, не настолько обильны, чтобы температура этого недовольства поднялась бы до точки кипения».

А вот мнение члена ЦК кадетской партии Ариадны Тырковой-Вильямс, отражённое в воспоминаниях, написанных через 20 лет после революции. Ариадна Владимировна – дочь помещика села Вергежа Новгородской губернии, была замужем за корреспондентом британской «Таймс» в Петербурге Гарольдом Вильямсом: «Рост ощущался на каждом шагу, даже в нашем небольшом деревенском углу. Мужики становились зажиточнее, были лучше обуты и одеты. Пища у них стала разнообразнее, прихотливее. В деревенских лавках появились такие невиданные раньше вещи, как компот из сушёных фруктов… прежде о такой роскоши в деревне не помышляли, как не воображали, что пшеничные пироги можно печь не только в престольный праздник, но каждое воскресенье. А теперь пекли, да ещё с вареньем, купленным в той же деревенской лавке… Увеличилось производство молока и масла. Жизнь действительно становилась обильнее, легче… Деревенская молодежь стала грамотной… Стали появляться деревенские интеллигенты из крестьян. Одни из них отрывались от земли, уходили в города, другие возвращались после школы в деревню и там, в родной обстановке, становились местными общественными деятелями, искали способы улучшить крестьянскую жизнь».

Князь Евгений Трубецкой говорит примерно о том же. Из статьи «Новая земская Россия», напечатанной в конце 1913 года «Русской мыслью»: «Два новых факта в особенности поражают наблюдателя русской деревни за последние годы – подъём благосостояния и поразительно быстрый рост новой общественности. Улучшение техники, рост цен на рабочие руки, появление городской одежды (от черепаховых гребешков до калош и зонтиков) у крестьян. Всё это идёт параллельно с поразительным развитием сельской кооперации. И этот рост идёт не вопреки власти, а при её прямой материальной поддержке. Правительство не жалеет средств в помощь земству для всяких мер, клонящихся к улучшению крестьянского благосостояния… Совершается то, что в 1905 году казалось невозможным. Кооперативное движение происходит на почве совместной культурной органической работы интеллигенции и массы и протекает при благосклонном участии правительства, которое финансирует это сближение… Крестьяне действительно приобщаются к благосостоянию и собственности. Им есть чем дорожить и что охранять. Старый «пугачевский» социализм отходит в прошлое, в России создаётся основа для буржуазной демократии, опирающейся на крестьян-собственников». Вот ситуация русской жизни 1913 года.

То есть мысль о том, что от полной безысходности, нищеты, непролазного голода и невежества русский народ поднялся на революцию, абсолютно не соответствует действительности. Мы должны это понять. Это очень важный момент. Революция произошла не от невыносимых условий жизни, напротив, жизнь в России становилась всё лучше и лучше. И я не буду об этом говорить специально, но во время войны в деревне она стала ещё лучше, потому что закупали по хорошим ценам сельскохозяйственную продукцию для фронта, брали лошадей и коров на мясо тоже по очень хорошим ценам. За каждого солдата, ушедшего на фронт, семье платили большую пенсию. Никогда не жила так богато русская деревня, как во время Первой Мировой войны. Это совсем не то, что Вторая Мировая война, когда ничего не платили, брали, ничего не компенсируя, и т. д.

В предвоенное десятилетие начала XX века жизнь росла очень быстро, богатство росло. Даже если вы посмотрите на такую тяжкую вещь, как бунинская повесть «Деревня», – тяжкую, но правдивую, – 1909 год – дата написания, вы увидите, что в смысле материальном никакой катастрофы в деревне нет. Все живут довольно неплохо. Проблемы в другом. И вот эти «проблемы в другом» сейчас и появляются для нас. Интересно отвечает Трубецкому Илья Исидорович Бунаков-Фондаминский, публицист, канонизированный сейчас Православной церковью Константинопольского патриархата, еврей, ставший православным и погибший в 1942 году в Освенциме. В июне 1914 года он писал в журнале «Заветы»: «Подъём крестьянского благосостояния в связи с ростом земледельческой культуры и развитием крестьянской общественности, главным образом в форме кооперативной организации, – вот те глубокие социальные сдвиги русской деревни, которые так обидно почти не заметила наша городская интеллигенция… Именно за эти годы так называемой реакции и застоя в русской деревне, а следовательно, в основном массиве русского социального строя происходили сдвиги, значение которых для будущего страны должно быть громадным». Но «возможна ли такая быстрая трансформация психики и идеологии в русском крестьянине, ещё несколько лет тому назад так непочтительно относившемся к собственности… Бывают ли в истории такие внезапные социальные метаморфозы?»

То есть вы понимаете, звучит такая мысль, что всё очень здорово, богато, развитие очень быстрое, но успевает ли психика и сознание крестьян за этим экономическим рассветом и благоденствием? Действительно ли социалистическое по форме классовое сознание крестьян (я использую марксистский термин совершенно неслучайно) может измениться за считанные годы в буржуазное и общенациональное? Дело в том, что крестьяне, увы, ненавидели дворян. Они не могли простить им крепостного рабства, они им не могли простить рекрутчину. И по мере того как крестьяне освобождались от гнёта нищеты и необразованности и становились более просвещёнными и зажиточными, у них находилось больше времени подумать над всем этим. Ведь все эти предания не столь уж далёкого прошлого остались: как твоего дедушку забили насмерть на конюшне или затравили собаками, а твою бабушку помещик использовал как наложницу; «порой белянки черноокой простой и свежий поцелуй» – помните развлечения пушкинского Онегина? Все эти воспоминания не исчезали, но усиливались по мере того, как крестьяне, богатея и учась в школе, обретали собственное достоинство. И они желали раз и навсегда проучить своих былых «господ». Кроме того, по всеобщему убеждению крестьян, Царь несправедливо провёл ликвидацию крепостных отношений в 1861 году – слишком много земли оставил помещикам, слишком долго крестьян понуждали выкупать «их» кровную землю.

На самом деле к 1913 году дворяне уже почти не имели земли в Средней России. 89 % обрабатываемой земли европейской части было в руках казаков и крестьян. И только 11 % у дворян и купцов. Так что крестьянам уже и претендовать-то было не на что. Но память… куда деться от памяти. Память-то оставалась. А во всех этих победоносных реляциях, которые я только что вам прочёл в связи с 300-летием династии Романовых, и многих других ни слова не говорилось о преступлении, которое совершила историческая власть. Понимаете, в лучшем случае воспевались реформы Александра II, но не говорили, какое преступление совершали его предшественники. На 500-рублевой, самой большой по номиналу ассигнации красовалась Екатерина Великая, которая была великой поработительницей народов, а другой «великий» Император, Петр I, был основателем крепостного рабства. Крестьяне стали богатеть, не получив так называемой сатисфакции. И потому общество было разделено социальной ненавистью. Это факт.

Второй момент – это момент религиозный. Он очень важен. Бунаков-Фондаминский тогда ещё был социалистом, не очень верующим человеком. Он крестился в 1941 году во Франции, долго к этому шёл. Но он подметил этот факт, называемый идеологией по тогдашней привычке. На самом деле в нём есть другой смысл. Дело в том, что с крепостным правом было тесно связано полное сокрытие христианства от народа. Да, формально все были люди православные. За уход из православия очень жестоко наказывали. Но какое это было православие? Люди были неграмотны. Писание издавалось только на церковнославянском языке, и его никто прочесть не мог, даже грамотные люди, только священники, специально изучавшие славянский язык. Интеллигенция, цари могли читать писание на английском, французском языке, но простые люди этого сделать не могли, даже грамотные люди. Свои проповеди было запрещено произносить, следовало обязательно предварительно их апробировать, а лучше было читать проповеди тысячелетней давности из специальных книжечек, которые издавались тоже на славянском языке или на русском славянизированном, который народ тоже не понимал. То есть народ жил православно, не зная, как писал обер-прокурор Синода К. П. Победоносцев, даже «Отче наш» или произнося молитву Господню с ошибками. Это было полное религиозное невежество. Пока общество было необразованным, пока оно было обществом рабов, это сходило с рук, но такие массовые нарушения правды и любви имеют краткосрочную выгоду и катастрофические последствия. И вот, как раз когда начался этот процесс быстрого обогащения, быстрого роста образования, религиозная вера улетучилась из общества, просто исчезла. Потому что вера по-старому была уже невозможна, особенно у молодёжи и людей среднего возраста. Старая вера, по-крепостному, была просто смешна. Тем более, как вы знаете, вся интеллигенция была настроена антирелигиозно. А вера новая, личная, глубокая, которая и раньше была в Европе, в России ещё почти и не народилась, или не возродилась, как угодно, после веков рабства. Ведь мы отмечаем в этом году [лекции были прочитаны в 2017 году. – Прим. ред.] не только столетие Русской революции, но ещё и 500 лет Реформации – 1517 год.

Когда Библия была издана на немецком языке и на других европейских языках, она стала доступна народу, это сформировало, можно сказать, письменный немецкий язык. Вера постепенно стала личным достоянием каждого бауера. То есть каждый немецкий крестьянин, рабочий был лично верующим человеком. Человек уже воздерживался от чего-то или делал что-то потому, что он был лично верующим. А ведь вера имеет одну удивительную особенность. Практическим знаниям, таким как сеять, как пахать, можно научить за одно поколение. Вере за одно поколение не научишь. Вера – это традиция, которая идёт из поколения в поколение, от родителей к детям. С детьми родители читают Евангелие, разбирают там что-то и т. д. Детей водят за руку в церковь, детям объясняют, что такое «добрый самаритянин» и в чём смысл притчи о богаче и Лазаре. И это всё не в один день происходит. Это долгий процесс. А этого процесса на Руси не было.

Поэтому русская крестьянская и рабочая молодёжь и люди средних возрастов отхлынули от церкви, ушли из церкви. Да, сейчас Патриарх говорит: «Интеллигенты виноваты в революции». Интеллигенты ни в чём не виноваты. Интеллигенты такие же жертвы этого процесса, как и крестьяне. Виновата государственная власть, которая сделала народ невежественным в целом, и в религиозной сфере в частности. Интересно, что в эти удивительные годы процессы шли прямо противоположные. Как раз в верхах интеллигенции начинается разочарование социалистическим, атеистическим образованием народничества второй половины XIX века и возвращение к церкви. Наиболее ясным знаком этого является сборник «Вехи» 1909 года да и вообще судьба бывших социалистов, таких как Струве, Степун, Бердяев, Сергей Булгаков, Фондаминский, которые обращаются к вере. «От марксизма – к идеализму» – это на верхах. В студенческой среде, которая была абсолютно революционализирована в 1905 году, как раз к 1914 году становятся популярными религиозные кружки разного толка: православные, неправославные, но они всюду. Как раз верхи культурного общества, и молодые, и средних лет, возвращаются к религии, но уже к личной, глубоко продуманной. Но испытывают необходимость религиозного поиска люди высокого образования. А в народе происходит обратное. Семена религиозного невежества проросли. Когда люди стали жить лучше, когда стали осмыслять себя и свою жизнь, это произошло.

Тот же князь Евгений Николаевич Трубецкой в той же статье «Новая земская Россия» – очень рекомендую всем прочесть – в журнале «Русская мысль», последняя тетрадь 1913 года, пишет: «Несомненный, бросающийся в глаза рост материального благосостояния пока не сопровождается сколько-нибудь заметным духовным подъёмом. Духовный облик нашей мелкой буржуазной демократии едва ли может быть назван симпатичным… Растёт какой-то могучий организм, но вырастет ли из этого со временем человеческое величие или же могущество большого, но неинтересного животного?.. Если у нас есть основание верить в будущее духовного величия России, то это основание скорее в прошлом, чем в настоящем».

Пётр Бернгардович Струве в «Русской мысли» от марта 1914 года говорит о том же: «Жизнь неуклонно, со стихийной силой движется вперёд, а мысль, идейная работа безнадёжно отстает, ничего не производит, топчется на месте…»

Надо сказать, что эти замечания общетеоретического плана совпадают с замечаниями практическими. Две заметки. Обе они принадлежат французскому послу в России Морису Палеологу, очень любознательному французу, гордившемуся происхождением от Византийских Императоров и потому считавшему себя в чём-то родным России. Запись дневника от 18 ноября 1916 года: «Среди симптомов, позволявших мне сделать весьма мрачное заключение о моральном состоянии русского народа, одним из наиболее тревожных является неуклонный рост в последние годы количества самоубийств. Так как эта проблема вызвала у меня серьёзную озабоченность, то я обсудил её с доктором Шингаревым, депутатом Думы и неврологом, посетившим меня с частным визитом. Он сообщает мне, что за последние десять лет число самоубийств утроилось и даже учетверилось в Петрограде, Москве, Киеве, Харькове и Одессе. Зло также распространилось и в сельских районах, хотя там оно не достигло таких пропорций или не прогрессировало так быстро. Две трети всех жертв не перешагнули рубеж двадцати пяти лет, и статистика приводит случаи самоубийств среди восьмилетних детей. Причинами большинства этих самоубийств являются неврастения, меланхолия, ипохондрия и полное отвращение к жизни… Эпидемии самоубийств часто встречаются среди студентов, солдат, заключённых и проституток… Повышение числа самоубийств демонстрирует, что в самых недрах русского общества действуют скрытые силы дезинтеграции».

В этот же день он записывает: «Уровень сексуальной морали в деревне понизился до крайних пределов. Хозяин, глава семьи, присвоил себе неограниченную власть над всеми женщинами, проживающими под крышей его дома. Самым обычным явлением является акт кровосмешения между хозяином и его снохой, когда молодой муж уходит на войну или на заработки в город. Этот вид сожительства настолько распространён, что существует специальное имя для него – „снохачество"».

К сожалению, обе эти констатации абсолютно достоверны и подтверждаются русской статистикой и судебной хроникой. Не только это. Третье – это рост хулиганства, т. е. беспричинных преступлений, в частности против Церкви, но и вообще – поджоги, убийства, избиения становятся очень распространённым явлением.

Убийца Столыпина Мордехай (Дмитрий) Богров написал в своём дневнике незадолго до совершения преступления (август 1911 года): «Нет никакого интереса к жизни. Ничего кроме бесконечного ряда котлет, которые мне предстоит скушать. Хочется выкинуть что-нибудь экстравагантное». Ну и «выкинул», естественно. Отмечу, что Дмитрий Богров происходил из очень богатой киевской купеческой еврейской семьи. То есть никакой классовой ненависти он ни к кому не испытывал, как вы понимаете. Ему было скучно жить. Почему скучно? Потому что старые социалистические идеалы, которыми жила русская интеллигенция, у неё исчезли. Новые религиозные идеалы только стали появляться и охватили пока узкий слой.

А Церковь? А Церковь оставалась в парализованном положении. На самом деле Церковь тоже была значительно свободнее, чем, скажем, в советское время. И хотя она была под властью государства, всё-таки это была совсем не атеистическая большевицкая власть. Но Церковь в те годы стремилась обособиться, стать независимой от государства. С 1905 года активно говорится в Церкви о необходимости проведения поместного собора. Государь принимает решение, что необходимо провести собор, начинает работать предсоборное присутствие. К декабрю 1906 года все материалы для нового собора готовы. В 1907 году собор должен быть созван, но нет, как вы помните, собор был созван через десять лет, в августе 1917 года. То есть Церковь могла принять те же самые решения на десять лет раньше, она была готова их принять. Мы знаем материалы, которые готовили в епархиях, которые отсылали епископы в Синод. Там были очень интересные прогрессивные суждения, которые могли бы изменить жизнь Церкви. По крайней мере, проповедь резко бы усилилась и язык богослужения был бы русский, и многое-многое другое. Но Государь не захотел этого, а он был верховным ктитором Церкви. И Церковь оставалась парализованной до самого падения монархии. И это объясняет тоже отчасти слабость проповеди, слабость церковного действия.

И вот, дорогие друзья, результат. Результат тоже очень важный. Есть такой интересный человек, совершенно сейчас незаслуженно забытый, Андрей Михайлович Рыкачев. Его отец, Михаил Александрович, значительно переживший сына, – географ с мировым именем, потом существовавший в Советском Союзе. А Андрей Михайлович, его сын, был публицистом, юристом и в 38 лет погиб под Краковом, добровольцем пойдя на фронт. Вот что он пишет в статье «О некоторых наших предубеждениях» в журнале «Русская мысль» за зиму 1913/14 года: «В России чувствуется слабость организующих сил, отсутствие общественного подъёма и радости созидания. В русском обществе сильны предубеждения против предпринимательской деятельности. Под влиянием марксистских теорий интеллигенция считает предпринимателей эксплуататорами. Она готова служить им за жалование, подчас даже высокое, но она не хочет сама браться за предпринимательскую деятельность. Считается, что честнее быть агрономом на службе земледельческого земства, чем землевладельцем, статистиком у промышленника, чем промышленником. Бедность общественной культуры и приниженность личности – вот что проявляется в этом пристрастии к третьим местам, в этом страхе перед первыми ролями, в этом отказе от неприкрытого мужественного пользования властью… Фактически возможно быть преуспевающим и влиятельным предпринимателем, не поступаясь ни своими политическими убеждениями, ни своим пониманием нравственного долга… Не здесь ли прекрасное приложение сил для всех, кого не удовлетворяет окружающая действительность… кого влечёт к борьбе и промышленность!»

То есть он говорит о том, что необходимо самим переустраивать жизнь, идти в промышленность, в торговлю и так бороться за будущую Россию. Этот удивительный человек, экономист, глубоко верующий к тому же, погибает на фронте в ноябре 1914 года.

Вот этот стихийный социализм русского общества, он и есть главная опасность в 1914 году. То есть люди становятся богатыми, люди становятся собственниками, но люди не понимают нравственного смысла своей собственности, нравственной обязанности своего богатства, они не понимают политической связанности всего этого с государством. Что только государство гарантирует им собственность и надёжность жизни. Они невежественны уже не в первичном смысле этого слова, не безграмотны. Они невежественны в смысле – невоспитанны. Россия находилась в опаснейшем моменте своего развития, когда рост народного организма, и экономический, и даже внешнекультурный (образование, чтение газет), резко повышается. А то, что требует нескольких поколений культурной адаптации, ещё не адаптировано, ещё старое. Это действительно, как очень точно заметил князь Трубецкой, это или Великий будущий человек, или большое, но дикое животное. А возможно – и то, и то.

Естественно, в этой ситуации надо все силы бросить на окультуривание человека, и в религиозном плане, и в общегражданском плане. Понимаете, планы могут быть разные. Франция, например, в значительной степени нерелигиозна, но очень тверды устои государства, государственности, сознательно принятые любым крестьянином. Французы прекрасно понимают, что такое государство и для чего оно нужно. Французский крестьянин – образованный человек, но не обязательно верующий. Более того, католик в конце XIX века – это, скорее, оппозиционер. И вот этот атеист, этот безбожник – это, скорее, государственный человек, поддерживающий государство. В этом сила Франции. А скажем, в США или Англии это верующий человек, который из религиозных мотиваций действует и в политике, и в экономике, и во всяких филантропических обществах. То есть мотивации могут быть разные, но, в любом случае, вышколенности (производное от слова «школа»), вот этой культурной проработки в России, нет в начале XX века.

В России возникло узкое место между быстрейшим экономическим развитием и, как говорят демографы, нависанием молодых страт. Русское общество начала XX века молодое, очень много молодежи, молодежь активна, требует своего места под солнцем, она ещё не имеет опыта осторожности, который есть у среднего и старшего поколения, она доминирует, но она не вышколена, она не культурна. Старшему поколению нечему научить её. Разрыв между отцами и детьми есть всюду; естественно, все мы через него прошли, сначала как дети, потом как родители, но здесь он особенно силён. Родители ничему не могут научить детей, я имею в виду, в простонародье. Дети не уважают родителей, потому что родители ещё живут по старинке, ещё неграмотны, а молодёжь уже, как она думает, всё знает. Хорошо, когда этого не происходит, хорошо, когда традиция транслируется, но тем не менее очень часто такой социальный разлом отчуждает молодёжь от стариков, от веры стариков, от традиций стариков. В начале XX века этот разлом создаёт какой-то новый народ вместо русских. Этот народ, пройдя кровавое горнило Великой войны, потом пошёл в революцию. Пошла в революцию молодёжь, старики в неё не пошли.

И надо сказать, что один старый человек, член Государственного Совета, бывший министр внутренних дел, Петр Николаевич Дурново, буквально на пороге могилы предупреждает об этом Государя. Это замечательная записка Дурново, она хорошо известна, её много раз публиковали. Она настолько потрясающая, что Ричард Пайпс в своём первом томе «Истории русской революции» сказал: «Так точно она предсказывает ход грядущих событий, что не будь столь несомненным происхождение этой записки, можно было бы заподозрить позднейшую подделку». Это так.

Я позволю себе процитировать кусок этой записки. Записка была подана в феврале 1914 года Императору. «Особенно благоприятную почву для социальных потрясений представляет, конечно, Россия, где народные массы, несомненно, исповедуют принципы бессознательного социализма… Русский простолюдин, крестьянин и рабочий одинаково не ищет политических прав, ему и ненужных, и непонятных. Крестьянин мечтает о даровом наделении его чужою землёю, рабочий – о передаче ему всего капитала и прибылей фабриканта, и дальше этого их вожделения не идут. И стоит только широко кинуть эти лозунги в население, стоит только правительственной власти безвозвратно допустить агитацию в этом направлении, – Россия, несомненно, будет ввергнута в анархию, пережитую ею в приснопамятный период смуты 1905–1906 годов… Война с Германией создаст исключительно благоприятные условия для такой агитации. Как уже было отмечено, война эта чревата для нас огромными трудностями и не может оказаться триумфальным шествием в Берлин. Неизбежны и военные неудачи, – будем надеяться, частичные, – неизбежными окажутся и те или другие недочёты в нашем снабжении. При исключительной нервности нашего общества этим обстоятельствам будет придано преувеличенное значение, а при оппозиционности этого общества всё будет поставлено в вину правительству… В случае неудачи, возможность которой при борьбе с таким противником, как Германия, нельзя не предвидеть, – социальная революция в самых крайних её проявлениях у нас неизбежна… Социалистические лозунги, единственные, которые могут поднять и сгруппировать широкие слои населения, сначала чёрный передел, а засим и общий раздел всех ценностей и имуществ. Побеждённая армия, лишившаяся к тому же за время войны наиболее надёжного кадрового своего состава, охваченная в большей части стихийно общим крестьянским стремлением к земле, окажется слишком деморализованною, чтобы послужить оплотом законности и порядка. Законодательные учреждения и лишённые действительного авторитета в глазах народа оппозиционно-интеллигентные партии будут не в силах сдержать расходившиеся народные волны, ими же поднятые, и Россия будет ввергнута в беспросветную анархию, исход которой не поддаётся даже предвидению».

Вот что было сказано в феврале 1914 года. Это трезвый анализ опытного старого государственного деятеля. Он видит страшную опасность. А между тем Россия шла к войне с очень знакомыми нам сейчас бравурными призывами и лозунгами. 27 февраля 1914 года «Биржевые ведомости», одна из серьёзнейших газет России, опубликовала статью военного министра генерала Сухомлинова «Россия хочет мира, но готова к войне»: «С гордостью мы можем сказать, что для России прошло время угроз извне. России не страшны никакие окрики. Русское общественное мнение, с благоразумным спокойствием относившееся к поднятому за последние дни за границей воинственному шуму, было право: у нас нет причин волноваться. Россия готова! Русская армия, бывшая всегда победоносной, воевавшая обыкновенно на неприятельской территории, совершенно забудет понятие „оборона"… Наша родина готова ко всем случайностям, но готова исключительно во имя желанного мира».

Русское интеллигентное общество наэлектризовывало само себя победоносным безумием, которое нам сейчас очень хорошо знакомо. Но под ним тогда было основание. Если сейчас под нашим победоносным безумием нет совершенно никакого основания, страна находится в ужасающем экономическом положении, народ из неё бежит, то тогда Россия росла не по дням, а по часам развивалась, становилась всё более сильной. И людей было больше, и ружей больше, и пушек больше – всё делалось. Да, сначала был срыв, но потом, когда Россия собралась, она начала всё производить в огромном количестве. Но в этой благоприятной внешней ситуации не было главного – вышколенного культурного человека.

Когда Столыпин говорил о двадцати годах покоя, он имел в виду не развитие экономическое (экономическое развитие шло очень неплохо, и даже за семь лет Россия сделала колоссальный рывок), он имел в виду развитие культурное. Двадцать лет – это смена поколений. И неслучайно он принимает программу всеобщего начального образования за двадцать лет (1909–1929). Столыпин был горячим противником любой войны. У него была масса ошибок, в той же области национальной политики. Просто больно и обидно, что этот умный человек был таким примитивным националистом. Он не был антисемитом, но примитивным националистом он был, и это привело к его политической гибели. Но это совершенно другой разговор. Столыпин, как умнейший государственный деятель, понимал, что необходима смена поколений, чтобы культурные представители низших классов, получившие достаток, получившие образование, к этому бы добавили образование своих детей, к этому добавили бы укоренённость в нравственных и государственных началах, чтобы они сами поняли и детей научили, что такое государство и его политика. И тогда Россия действительно стала бы новой страной.

Не в новых великолепных железных дорогах, не в новых замечательных кораблях, не в новых машиностроительных заводах, хотя, конечно, и во всем этом тоже, будущая сила России, а в самостоятельном, гражданском политическом субъекте. Именно его не было ещё в России. Он мог бы появиться, и он безусловно появился бы за двадцать лет, или за сорок лет – мне трудно сказать, – он безусловно появился бы, если б не было войны. Великая трагедия в том, что война началась в условиях отсутствия готовности к ней русского человека.

Россия рухнула не потому, что она была прогнившая, и не потому, что политическая власть была абсолютно бездарной – это неправда. Она была не блестящей, но она совсем не была бездарной. Теперь, сравнивая с сегодняшним днём, просто грешно говорить о той власти как о бездарной. Россия рухнула по объективной причине, потому что русский человек, специально оторванный от гражданственности крепостным правом и общей религиозной и светской неграмотностью, не смог быстро к гражданственности адаптироваться снова.

Мы были дикарями, но не в смысле техническом. Здесь всё исправлялось очень быстро. Мы были дикарями, к сожалению, в смысле ответственного нравственного чувства. Понимаете? Жить так, как жили в XVIII веке, русские люди уже не могли и не хотели, да и условий к этому уже не было. Жить так, как жили европейские народы в XIX–XX веке, мы ещё не научились, но должны были научиться. И вот в этот момент произошло всё то, о чём так ясно предупреждал Павел Николаевич Дурново.

К сожалению, сейчас всё прямо наоборот. Никакого развития, никакого быстрого роста, никакого прироста населения по три миллиона в год, ничего этого нет. Только деградация, усиливающаяся деградация. Никакого навеса молодых социальных групп, скорее стареющее, быстро стареющее население и бегство молодых из страны.

Но есть одна особенность, которая нас сильно отличает от той России. Я знаю, что не все с этим согласятся. И конечно, последние годы заставили общество опять расколоться. Но тем не менее я глубоко уверен, что это столетие всех, я подчеркиваю, всех очень многому научило. Страшные трагедии, которые начались с 1917 года, научили и крестьян, и рабочих. Коллективизация, голодоморы, терроры – вы думаете, они ничему не научили простых людей? Всему научили. Есть масса свидетельств, как люди в 1937 году, когда была перепись населения и надо было говорить о своей религиозной принадлежности, мужественно говорили, что они верующие, зная, что за это будут против них репрессии. Простые люди, простые крестьяне, простые горожане. Больше половины населения сделали этот исповеднический шаг. То есть общество менялось, общество становилось самоответственным.

Даже в нынешний страшный момент это безумие «Крымнаш» увлекло людей в направлении ответственного, пусть ошибочного, но ответственного политического решения. И теперь люди понимают всё больше и больше, насколько они тогда ошибались, но теперь им в этом страшно признаться. Сейчас будет период молчания. Вот знаете, после истерики женщина должна побыть в тишине, после этого она снова станет нормальной женой. Вот именно это сейчас происходит. У нас сейчас нет никакого быстрого развития, но у нас есть осознающее себя, рефлексирующее общество, чего не было в начале XX века. У нас есть разочарование всем прошлым, но это и есть тяга к познанию, почему так получилось. И для этого я читаю эту лекцию. И я думаю, что на самом деле – сейчас я скажу вещь очень странную – реформы, большие реформы, которые переустраивают всю жизнь, Великие реформы лучше проводить в период стагнации и упадка, чем в период быстрого расцвета. Это очень хорошо показывает русская история. Вы знаете, в период стагнации и упадка после Крымской войны 1854–1856 годов Александр II провёл величайшие реформы в русской истории и одни из величайших в Мировой истории по своей масштабности. И он провёл их по большому счету успешно.

Осуществлявшиеся в более благоприятной социально-политической обстановке, экономической обстановке реформы Столыпина закончились катастрофой революции. Я думаю, что сейчас мы не должны переживать, что наша ситуация столь мизерабельна. Мы, должно быть, находимся в какой-то точке той Крымской войны середины XIX века. У нас должно хватит воли осуществить наши великие реформы. И тогда мы обретём новую Россию, шансов на это сейчас больше, чем во времена Петра Аркадьевича Столыпина и Владимира Николаевича Коковцова. Я в это верю.

* * *

Вопрос. К 1909 году русская интеллигенция отошла уже от социалистических идей. А почему она начала отходить? Что именно этому послужило?

Ответ. Что вообще такое интеллигенция? Интеллигенция – это не просто образованные люди. Любой русский чиновник был образованным человеком. Любой русский офицер был образованным человеком. Были ли они все интеллигентами? С точки зрения русской интеллигенции начала XX века точно не были. Интеллигенция – это определённая, если угодно, каста. В самом хорошем смысле слова, в отличие от тех людей, которые сейчас ругают интеллигенцию. Как возникла эта каста? Когда после великих реформ, даже до великих реформ, ещё при Николае I, образованные люди стали ужасаться тому, что «барство дикое влачится по браздам», они поняли, что они ответственны за народ. Что сам народ неграмотен, абсолютно ничего не может, кроме пугачёвского бунта, пугачёвского социализма, как сказал Евгений Трубецкой. А они ответственны за народ. Государь и дворяне, власть живёт для себя, народ использует как средство. И образованные люди, в том числе и дворяне, в том числе и достаточно богатые люди, князья Долгорукие, тот же Лев Николаевич Толстой, они осознали свою ответственность за народ, за Россию, за страну, но не как за землю с берёзками, а за людей, которые на ней живут. И они считали, что их задача – вот этот забитый, тёмный, несчастный народ освободить. Для этого надо свергнуть царскую власть. Для этого надо учредить демократическую республику и разделаться с религией окончательно, и т. д. Это был кодекс интеллигенции. Мало среди интеллигентов было верующих людей, по крайней мере церковных православных христиан. В основном они видели Церковь как государственный институт порабощения. А к 1909 году, после первой революции, в столыпинский период, интеллигенция потеряла почву под ногами. Народ перестал быть нищим, убогим, неграмотным. Понимаете, за что бороться? Народ участвовал в политической жизни, участвовал в самоуправлении, участвовал в земстве, участвовал в выборах в Думу. Да, много ещё неравенства. Но уже нельзя было сказать, что народ эксплуатируется. Кто его эксплуатирует? Милюков? Родзянко эксплуатирует народ? Социалисты эксплуатируют народ? Становится абсурдным всё это. Огромное кооперативное движение, когда крестьяне-производители сами организуются, их никто не эксплуатирует. Или они друг друга эксплуатируют? И традиционная интеллигенция, которая боролась за народ, люди гибли в этой борьбе, они теряет свой raison d'être. И в этой ситуации начинается поиск новых вещей. Одни продолжают всё это говорить. Вообще такой средний уровень интеллигенции в довоенный период продолжает говорить народническими лозунгами. Но более культурные люди уже смеются над этим. И появляется сборник «Вехи», которому была устроена обструкция в интеллигентской среде, но в нём участвовали самые образованные люди, которые уже понимали, всё это народничество ушло, всё это в прошлом. Проблема сейчас другая, проблема не в том, чтобы освободить народ, а в том, чтобы просветить народ. Причём просветить его не в смысле грамоты, это и без интеллигенции делают в обычной школе, а в смысле духовной грамотности. Смотрите, почти все участники «Вех» от социал-демократии перешли на позиции христиан. Это же все христиане: Булгаков, Бердяев. Или, как Изгоев, почти христианин. Сознавая своё еврейское происхождение, он внутренне не мог позволить себе креститься, но он был верующий человек. И практические все шли этим путём. Вот это и есть причина отхода. Я ответил на ваш вопрос?

Вопрос из зала. Спасибо за содержательную лекцию. У меня вопрос следующего порядка. Вы очень оптимистично закончили. И я хотел бы всё-таки понять причины вашего исторического оптимизма. Вот я, например, вижу по-другому эту ситуацию. Что власть использует эту пропаганду, и, опираясь на технический прогресс и развитие телевидения, средства массовой информации проводят эту пропаганду достаточно успешно. Пропаганда работает, растление общества продолжается, и весьма успешно. И я не вижу предпосылки для этого оптимизма. В чём вы видите какие-то ростки в современном обществе, какое-нибудь зарождение гражданского общества, которого я не вижу?

Ответ. Вы понимаете, тогда, в начале XX века, в этот предвоенный и военный период, человек был доволен собой, потому что он неплохо начинал жить, но у него не было ценностей. Он был недоволен собой в высшем духовном смысле слова, но он был доволен собой в бытовом смысле слова. Вот помните главного героя повести «Деревня»? Богатый крестьянин, который думает купить дом того помещика, который глумился над его дедом. Она самодоволен, только у него нет смысла жизни. И поэтому люди кончают самоубийством. У них нет ценности и смысла жизни. Но всё у него получается. Поэтому ему не надо больше ничего, он не испытывает ни в чём потребности. И поэтому этот его стихийный социализм, циничный, религиозно не ограниченный, и мог привести к срыву всех реформ в конечном счёте. Первый топор, врубившийся в дверь помещика, был, как вы помните, топором деревенского кулака, а не бедняка. А сейчас люди недовольны. Государство через средства массовой информации им впрыскивает опиум. То есть впрыскивает им успокаивающее наркотическое средство. А люди же не могут просто смотреть телевизор, им надо кушать, им надо ездить, им надо лечить своих детей и стариков, учить детей. И они сталкиваются со всё большим количеством трудностей. И это наркотик очень кратковременного действия. Большинство людей им будет не удовлетворено, большинство из них не сможет уехать навсегда за границу. Вот поэтому я смотрю оптимистично, я уверен, что нынешняя ситуация заставит людей, причём люди-то намного образованнее, чем в начале XX века. Речь идёт о массе народа, а не о нас с вами. Такие люди были и в начале XX века, образованные даже лучше, чем мы с вами. А речь идёт о массе народа, и она намного лучше образована. И есть все эти средства: интернет и т. д., молодёжь им активно пользуется, и даже я. Так что мне кажется, что сейчас на самом деле перспективы намного лучше. Наркотик, впрыскиваемый через СМИ, не имеет долгосрочной силы действия. Беда в том, что наша Церковь занимает сейчас неправильную позицию. Она не учит народ, она, как в худшие времена крепостного рабства, всецело с властью. И вот это огромная беда. Если в России произойдёт новый бунт, бессмысленный и беспощадный, а он может произойти, я не очень в это верю, но он всё-таки может произойти, просто у нас население старовато для бунта, но всё может быть. Огромная вина Церкви, причём не только православной, но и официальной мусульманской Мечети… Поскольку духовно она не занимается образованием народа, то и народ дичает, дичает в нравственном плане, не культурном. Но тем больше возрастает наша с вами задача просто людей образованных учить, учить и учить. Вот это сейчас самое главное. Если известный бандит говорил: «Учиться, учиться и учиться», то сейчас наша главная задача – учить. Причём учить в первую очередь на собственном примере, не словами, но самой жизнью своей, словами только очерчивая и поясняя жизнь. Это наша задача. И тогда у нас есть шанс, у России есть шанс. Как старым друзьям, я скажу вам как на духу – я потому и не уезжаю из России. Я мог взять себе кафедру где-нибудь в Европе, жить безбедно и в интернете учить русских людей, как им жить. Но я считаю, что мне нужно жить именно здесь, что надо учить собой. Вот в этом наша задача. И мне не кажется, что она вовсе бесперспективна. Поэтому, дорогие друзья, может быть, я полный идиот, но я полон оптимизма.