Одиночество и общение

В конце жизни Юнга называли мудрецом, считая, что, человек, познавший самого себя, понимающий архетипы бессознательного, лечащий психические расстройства и написавший много книг по психологии личности, проник в тайны человеческой природы.

Но он не обольщался на свой счет и с удивлением воспринимал такую оценку самого себя как личности, ученого и психиатра. Более того, констатируя то обстоятельство, что достиг в своей жизни большего, чем ожидал, Юнг в то же время признавался в удивительной вещи: он обманут в людях и обманут в самом себе.

Оценивая свои достижения в области человековедения, в преклонные годы Юнг подчеркивал, что не может до конца объяснить ни человеческую жизнь, ни самого человека:

«Чем старше я становился, тем менее я понимал, тем меньше знал самого себя».

По его убеждению, разница между ним и другими людьми состоит в том, что он не признает никаких перегородок, границ. Если для других людей они плотны и устойчивы, то для него они проницаемы и размыты. Большинство людей не видят ничего за этими перегородками и границами, полагая, что за ними ничего нет и не может быть, в то время как он в какой-то степени ощущает наличие за ними чего-то иного, скрытого от глаз.

Подобное ощущение чем-то скрытого, находящегося за пределами обычного восприятия того, что бросается в глаза, было свойственно Юнгу с детства. Оно сопровождало его всю жизнь до самой старости. И именно оно привело его к одиночеству.

Будучи ребенком, Юнг ощущал свое одиночество, поскольку ни его сверстники, ни учителя, ни родители не понимали того, что с ним происходило. Он оставался одиноким и в более зрелые годы, так как его идеи о коллективном бессознательном и архетипах были настороженно восприняты многими учеными. Одиночество не покидало Юнга и в старости, когда его размышления об алхимии и синхронистичности вызывали у многих людей настороженность.

Все это не означало, что Юнг чурался людей и замыкался исключительно в себе. Он был по-своему общительным человеком и, читая лекции, встречаясь со студентами и коллегами, стремясь донести до них свои сокровенные идеи, естественно, нуждался в человеческом общении.

Поясняя специфику и смысл соотношения между одиночеством и общением, Юнг писал:

«Одиночество происходит не от того, что никого нет рядом, но от невозможности донести до других то, что тебе представляется важным, или от того, что никто не разделяет твоих мыслей. Мое одиночество началось с опыта моих ранних сновидений и достигло своей высшей точки, когда я стал работать с бессознательным. Тот, кто знает больше других, становится одиноким. Но одиночество вовсе не исключает общения, ибо никто так не нуждается в общении, как одинокий человек, и общение плодотворно там, где каждый помнит о своей индивидуальности, не идентифицируя себя с другими».

С точки зрения Юнга, предчувствие чего-то неизведанного всегда важно для человека. Это – своего рода тайна, которая, с одной стороны, подталкивает его к необходимости переосмысления того, что уже известно, и выдвижения новых идей, а с другой стороны, обрекает его на одиночество в силу неприятия этих идей людьми, ничего не видящими дальше своего собственного носа и не способными или не имеющими желания задумываться над связью вещей в мире.

Пожалуй, можно сказать, что на протяжении всей жизни Юнг был одинок в процессе своего общения с живыми людьми, часто не понимающими его, и общителен в своем одиночестве, когда пытался погрузиться в свое бессознательное и установить контакт с миром мертвых. Часто случалось так, что живые оказывались для него скучными, ограниченными и, по сути дела, мертвыми, в то время как мертвые – удивительно живыми, разносторонними и интересными.

Словом, Юнг пребывал в таком мире, где одиночество в общении и общение в одиночестве были неотъемлемыми частями его жизни.

Во власти демона

Пребывая в одиночестве, Юнг приходил к таким идеям, которые вызывали в лучшем случае непонимание со стороны многих людей, а в худшем – подозрение, что он сумасшедший. Будучи нетерпеливым, но упорным, он следовал зову своих видений и сновидений, несмотря и даже вопреки мнению окружающих. Не удивительно, что ему приходилось расставаться как с теми, кем он первоначально восхищался, включая Фрейда, так и с бывшими коллегами и учениками.

Лишь со временем у Юнга появились поклонники, увлекшиеся идеями аналитической психологии. И хотя на склоне лет его стали называть мудрецом, тем не менее какой-то демон не давал ему почивать на лаврах, искушая новыми видениями и заставляя двигаться вперед по неизведанным еще тропам.

«У меня было много хлопот с моими идеями. Во мне сидел некий демон, и в конечном счете это определило все. Он пересилил меня, и если иногда я был безжалостен, то лишь потому, что находился в его власти. Я никогда не мог остановиться на достигнутом. Я должен был спешить вперед, чтобы поспеть за своими видениями. Естественно, что никто вокруг не мог видеть то, что видел я, поэтому все видели только глупца, который вечно куда-то спешил».

Конечно, Юнг не был марионеткой в руках неведомой ему силы. Он не всегда подчинялся тому демону, который подгонял его к открытию чего-то нового, ускользавшего от понимания других людей. Но ему приходилось следовать, по его собственному выражению, внутреннему закону, налагавшему на него определенные обязанности и не оставлявшему никакого выбора.

Какой же демон вселился в Юнга? Кто имел над ним такую власть, подчиняясь которой он ничего не мог поделать с собой подчас?

Этим демоном для Юнга было творчество. То творчество, которое не оставляло его в покое и все время подгоняло вперед. То творчество, результаты которого приводили его к новым идеям и в то же время оставляли одиноким, поскольку довольно часто он не встречал понимания среди окружающих его людей.

Пока некоторые из них были каким-то образом связаны с внутренним миром Юнга, он находил удовольствие от общения с ними и устанавливал подчас близкие отношения. Но как только он уходил вперед в своих поисках самого себя и связи с внешним миром, ему приходилось отстраняться и от некогда близких ему людей, и от тех, кто ранее мог что-то сказать ему интересное. Эти люди переставали существовать для Юнга.

«Ко многим я относился с живым участием, но лишь тогда, когда они являлись мне в волшебном свете психологии; в следующий момент луч прожектора уходил в сторону, и на прежнем месте уже более ничего не оставалось. Я мог увлекаться многими людьми, но стоило мне проникнуть в их суть, волшебство исчезало. И я нажил себе множество врагов. Но всякий человек, если он человек творческий, не принадлежит себе. Он не свободен. Он – пленник, влекомый своим демоном».

Эта несвобода всегда вызывала у Юнга сожаление, поскольку любой нормальный человек хочет быть свободным. Но, именно находясь во власти своего демона и следуя своему внутреннему принуждению, ему удалось достичь в психиатрии и в психологии того, на что он не рассчитывал даже.

Очевидное противоречие между стремлением к свободе и зависимостью от сидящего внутри его демона предопределило жизненный путь Юнга. В конечном счете демон творчества сказался на раздвоении его Я, которое он ощутил в себе еще в детстве.

Но подобная раздвоенность и противоречие между свободой и обусловленной демоном творчества предопределенностью привели Юнга к тому, кем он стал, что успел сделать в своей жизни и какое место занял в истории.

«Я удивлен, я разочарован, и я доволен собой. Я несчастен, я подавлен, и я с надеждой смотрю в будущее. Я – все это вместе, и я не могу сложить все это воедино. Я не способен определить конечную пользу или бесполезность; я не знаю, чего стою я и чего стоит моя жизнь. Я ни в чем не уверен до конца. Я знаю только, что я родился, и что я существую, что меня несет этот поток. Я не могу знать, почему это так. И несмотря на всю эту неуверенность, я чувствую некую прочность и последовательность в своем самостоянии и своем бытии».

Эти суждения о самом себе были сделаны Юнгом в почтенном возрасте незадолго до его кончины, когда до исполнения 86-летия оставался один месяц и двадцать дней.