Почувствовав себя зрелым, сознание западноевропейского человека действительно стремится проглотить бессознательное и если это не удается, то оно прибегает к подавлению и вытеснению его содержаний. Последнее приводит к невротизации человека, в то время как первое оказывается бесперспективным, поскольку, как считал Юнг, бессознательное составляет основу жизни и его невозможно проглотить, не нарушив жизненно важные процессы.
Восточная йога и западные духовные упражнения – это тщательно проработанные процедуры такой трансформации человека, которая является, по мнению Юнга, технической трансформацией, а не ее естественным процессом. Внутренние спонтанные изменения оказываются замещенными техниками, разработанными для стимулирования трансформации путем повторения одной и той же последовательности событий. Получаемый при этом результат можно проиллюстрировать приведенным Юнгом сюжетом.
Один старик, имевший репутацию чародея, жил в пещере, где он нашел убежище от людской суеты. У него были последователи, которые надеялись научиться искусству колдовства. Сам старик ни о чем таком не помышлял и лишь пытался понять то, чего не знал, но что, по его убеждению, всегда происходило.
После долгих размышлений он взял кусочек красного мела и стал рисовать на стенах пещеры различные диаграммы, чтобы наконец-то выяснить, как должно выглядеть то, что ему не известно. Предпринимая всевозможные попытки, он изобразил круг. Почувствовав, что круг верно отражает им задуманное, он подумал о том, что в него следует вписать квадрат. С изображением вписанного в круг квадрата стало действительно лучше.
Ученики поняли, что их учитель нашел что-то очень важное, и захотели узнать, чем же он занят. На их вопрос, что он делает здесь, он ничего не ответил. Обнаружив диаграммы на стенах пещеры, они стали их копировать. Но, стараясь воспроизвести сделанное учителем, они совершенно не заметили того, что перевернули процесс с ног на голову, то есть предвосхитили результат в надежде повторить процесс, приведший к этому результату.
В данном сюжете поиски стариком того, чего он не знал, но что всегда происходило, завершились естественной трансформацией (индивидуацией), приведшей к обнаружению архетипа мандалы, целостности бытия. Не понимая происходящего, ученики прибегли к технической трансформации, так и не постигнув глубинного смысла преобразования.
Нечто аналогичное имеет место и в случаях перенесения восточной йоги на западную почву или духовных упражнений, практикуемых на Западе. Но нет никакой необходимости в подражании Востоку. Подобное подражание тем более трагично, что оно, как подчеркивал Юнг, не имеет под собой никакого психологического основания, а является результатом невежества.
«Ведь речь не идет о том, чтобы мы подражали или – еще хуже – становились миссионерами того, что нам чуждо; скорее, речь идет об укреплении нашей собственной западной культуры, пораженной тысячами болезней. Осуществить это должен истинный европеец – такой, какой он есть у себя дома, в своих ежедневных делах, со своими семейными проблемами, неврозами, социальными и политическими иллюзиями и со всей своей философской дезориентацией».
Вместо обозначенных выше стратегий обретения целостности путем заимствования восточной йоги Юнг предлагает ориентацию на естественную трансформацию, предполагающую признание равноценности сознания и бессознательного, которые не должны ни поглощать, ни разрушать друг друга.
Сами по себе сознание и бессознательное не составляют никакой целостности. Им следует предоставить возможность функционировать по своим собственным законам, когда в процессе естественного развития человека происходит компенсация недостатков одного за счет преимуществ другого. Одновременная борьба и сотрудничество между ними – нормальный путь самостановления личности, обретения целостности. Подобный ход развития как раз и является тем, что Юнг назвал процессом индивидуации.
«Если бы нам удалось развить еще одну или даже две функции до уровня интеллекта, Запад мог бы надеяться, что превзойдет Восток в значительной степени. Поэтому становится грустно, когда европеец разочаровывается в собственной природе и имитирует Восток или “присваивает” его себе тем или иным образом. Его возможности были бы намного больше, если бы он оставался верным себе и из собственной природы создал бы все то, что из своей внутренней сущности произвел на свет Восток на протяжении веков».
Словом, вместо того, чтобы переносить на западную почву восточную йогу, необходимо, по мнению Юнга, обратиться к тем практикам, которые издревле существовали на Западе. В этом отношении алхимия имеет исключительно важное значение для западного человека.
Коль скоро предлагаемая Юнгом аналитическая психология вбирает в себя алхимические идеи с акцентом на трансформацию, то такую психологию можно назвать, по его собственному выражению, «западной йогой XX века». Эта психология дает западному человеку ключ к тем явлениям, к которым Восток нашел доступ только благодаря аномальным психическим состояниям.
Видение, в котором присутствовали индийские мотивы, имело место в жизни Юнга в 1944 году, когда после перелома ноги и перенесенного им инфаркта он лежал без сознания в больнице. Он был фактически при смерти и прошло три недели, прежде чем произошло его возвращение к жизни.
В то время у Юнга было множество фантастических видений. В частности, в одном из них в индийский сюжет вплелась картина Европы с появившимся образом его лечащего врача, над головой которого светился золотой нимб. Этот врач был в облике царя с острова Кос, являвшегося родиной Гиппократа. Из безмолвного разговора с ним, посланным с земли в космос, Юнг понял, что не имел права умирать и обязан вернуться к жизни. И он вернулся на землю.
После того как это видение прекратилось и Юнг окончательно вернулся к жизни, он, лежа на больничной койке, обдумывал свое положение. За окном виднелись город и горы, казавшиеся ему разрисованным занавесом с черными дырами. Зачем было возвращаться в этот мир, казавшийся тюрьмой? В космосе произошло освобождение от фантасмагории земного существования, а здесь на земле придется опять жить привязанным к кому-то и чему-то.
Все существо Юнга восставало против врача, вернувшего его к жизни. В то же время он испытал беспокойство, почувствовав, что теперь жизнь доктора находится в опасности. К нему пришло страшное осознание того, что вылечивший его врач должен умереть вместо него. И действительно, через некоторое время, в тот день, когда Юнгу разрешили впервые сесть в постели, его лечащий врач заболел и вскоре умер.
Находясь в больнице, Юнг то пребывал в депрессии, то впадал в своего рода экстаз. Видения космического пространства и совершенной пустоты сменялись картинами еврейской свадьбы в гранатовом саду, заклания пасхального агнца в празднично украшенном Иерусалиме, античного амфитеатра, где перед ложем Зевса и Геры исполнители танцев выходили на помост. Эти видения доставляли Юнгу совершенное блаженство, в то время как явь воспринималась им кошмарной и безумной. По сравнению с фантастическими видениями реальный мир казался просто нелепым.
Тем не менее возвращение Юнга к жизни и его выздоровление способствовали укреплению его позитивного отношения к бытию без каких-либо личностных протестов. Лишь после болезни он понял, как важно человеку устоять в потоке времени и не вмешиваться в ход судьбы.
Вместе с тем, по его собственному признанию, ни ранее, ни позднее Юнг не испытывал ничего подобного, связанного с красотой и силой его фантастических видений:
«И хоть в чем-то главном моя вера в мир была восстановлена, я никогда больше не мог избавиться от ощущения, что эта “жизнь” – лишь некий фрагмент бытия, разыгрываемый в трехмерной, словно наскоро сколоченный ящик, вселенной».
После выздоровления Юнг написал и опубликовал целый ряд принципиально важных для него самого работ. Это был период его плодотворной творческой деятельности, отмеченной печатью нового видения мира и человека, которое требовало от него иных, по сравнению с предыдущими, формулировок.