Фрейд и Достоевский

В начале 1926 года одно из издательств предложило Фрейду написать введение к готовящемуся к публикации на немецком языке роману Достоевского «Братья Карамазовы». Через год он закончил свою работу, которая вышла в свет в 1928 году под названием «Достоевский и отцеубийство».

Можно предположить, что издатели знали об интересе Фрейда к романам Достоевского и вполне резонно рассчитывали на его компетентность в оценке «Братьев Карамазовых».

Действительно, в конце 20-х годов Фрейд был основательно знаком со многими произведениями Достоевского. Хотя в письме Стефану Цвейгу от 19 октября 1920 года он назвал Достоевского «русским путаником», а в письме от 4 сентября 1926 года – «сильно извращенным невротиком», тем не менее он с интересом читал его романы и считал, что тот не нуждается ни в каком психоанализе, так как в своем творчестве сам демонстрирует это каждым образом и каждым предложением.

Фрейд высоко оценивал художественный талант русского писателя и подчеркивал, что на литературном олимпе тот занимает место рядом с Шекспиром.

По его собственному выражению, «Братья Карамазовы» – «самый грандиозный роман из когда-либо написанных», а включенная в роман «Легенда о Великом Инквизиторе» – «одно из наивысших достижений мировой литературы».

Интерес Фрейда к Достоевскому был обусловлен его психоаналитическим пониманием сложностей и перипетий борьбы противоположных сил и тенденций, имеющих место в глубинах человеческой психики. Той борьбы, которая нередко ведет к драматическим развязкам в жизни людей и которая так мастерски была описана наиболее талантливыми писателями, включая Достоевского. Поэтому нет ничего удивительного, что психоаналитики обращались к творчеству русского писателя.

Известно, что на заседаниях Венского психоаналитического общества неоднократно упоминалось имя русского писателя. Так, на одном из заседаний этого общества в апреле 1908 года Штекель сообщил об обнаруженной им в Брюссельском медицинском журнале статьи об эпилепсии и в связи с этим обратил внимание своих коллег на неоднозначность использования врачами понятий «истерия» и «эпилепсия», как это наблюдалось, в частности, в случае определения болезни у Достоевского.

На другом заседании в ноябре 1910 года Федерн сделал сообщение о борьбе с галлюцинациями немецкого писателя Гофмана, подчеркнув то обстоятельство, что сходные вещи можно обнаружить в романе Достоевского «Братья Карамазовы».

В марте 1911 года на заседаниях Венского психоаналитического общества обсуждались различные психоаналитические идеи, в рамках которых приводились произведения Достоевского и давалась психоаналитическая интерпретация тех или иных сюжетов.

На одном из заседаний был заслушан доклад Б. Датнера «Психоаналитические проблемы у Раскольникова Достоевского». В основу психоаналитического размышления о мотивах убийства Раскольниковым старухи был положен анализ сна, приснившегося ему до совершения преступления. Исходя из этого сна, Датнер попытался ответить на три вопроса. Каковы мотивы, обусловившие желание Раскольникова? Какие мотивы в понимании самого Раскольникова привели его к совершению преступления? И, наконец, каковы реальные мотивы совершенного Раскольниковым убийства?

На другом заседании профессор Оппенгейм зачитал членам Венского психоаналитического общества два отрывка из художественных произведений, иллюстрирующих психоаналитические идеи. Один из них был взят из романа Достоевского «Подросток» в связи с пересказом сна, подтверждающего истинность фрейдовского способа толкования сновидений.

В январе 1914 года Закс изложил свои взгляды на понимание произведения Достоевского «Вечный муж», обратив особое внимание на амбивалентность (двойственность) чувств одного из героев, выразившихся в проявлении любви и ненависти к любовнику его жены.

Фрейд присутствовал на всех этих заседаниях. Правда, он не сделал никаких комментариев по этому поводу. Но вот в ноябре 1918 года, когда на очередном заседании Венского психоаналитического общества доктор Бернфельд сделал сообщение о поэзии молодежи, Фрейд выступил в дискуссии, высказав свое понимание мотивов поэтического творчества и сославшись при этом на психологическую подоплеку творений Достоевского.

В своих воспоминаниях русский пациент Панкеев подчеркивал то обстоятельство, что в процессе аналитических сессий, имевших место в период 1910–1914 годов, лечивший его Фрейд неоднократно восхищался Достоевским, который, по его словам, обладал даром проникновения в глубины человеческой души и в художественных произведениях выражал выявленные им скрытые бессознательные процессы.

Достоевский пытался раскрыть тайну человека и с этой целью во всех своих произведениях стремился докопаться до самого дна души, используя различные приемы проникновения в существо драм и коллизий, особенно разыгрывающихся в критических ситуациях на грани безумия и помешательства, пылкой любви и яростной ненависти, жизни и смерти.

Фрейд с не меньшим увлечением посвятил свою жизнь изучению тайников человеческой психики.

И тот и другой рассматривали человека как существо, наделенное не только высшими, благородными помыслами, но и низменными желаниями, неудержимыми страстями, выворачивающими наизнанку расхожее представление о доброй природе человека.

В романах Достоевского сплошь и рядом изображались действующие лица, часто вызывающие отвращение и неприятие в силу их распутной жизни, дурных привычек, преступных деяний, болезненного восприятия мира. Нелепые на первый взгляд убийства, амбициозные претензии, всеразъедающая ложь, любовная страсть, подтачивающие жизненные силы переживания, ведущие к бредовым идеям и сумасшествию, – все это тщательно и скрупулезно выписывалось мастерским пером, будто автор хотел разоблачить тот образ разумного, добропорядочного человека, который столетиями насаждался в литературе, ориентированной на приукрашивание жизни, представление ее в исключительно розовых тонах.

Как и Достоевский, Фрейд вскрывал такие неприглядные, вызывающие подчас возмущение своей обнаженностью картины действительного или воображаемого отцеубийства, сладострастно-эротических или садистско-мазохистских влечений индивида, которые воспринимаются в плане трактовки человека как неразумного, агрессивного существа, находящегося во власти своих безудержных страстей.

Желание сына убить своего отца и овладеть матерью, сексуальная полиморфная извращенность ребенка, непристойные фантазии детей, жуткие сновидения взрослых, агрессивные инстинкты, антисоциальные и противоморальные наклонности, влечение к смерти – обо всем этом Фрейд писал в своих работах, делая акцент на темной стороне человеческой души.

Достоевский вывернул наизнанку душу человека, заставив его публично исповедоваться в своих низменных помыслах и действиях. Фрейд заглянул по ту сторону сознания личности, обнажив перед ней древний мир желаний и влечений с его сексуальной символикой, своеобразным, требующим расшифровки языком бессознательного, иносказательным смыслом, стоящим за обычными психическими актами.

Оба затронули такие струны человеческой души, которые отнюдь не предназначены для извлечения приятных и благопристойных звуков, удовлетворяющих изысканному вкусу любителей классической музыки. Напротив, своим барабанным боем, заставляющим человека натягивать нервы до предела, они разверзли перед ним глубокую пропасть людских страстей и пороков, в которую может сорваться каждый смертный, становящийся непримиримым и отталкивающим зловещими деяниями бесом, вызывающим симпатию идиотом (Достоевский) или убегающим в болезнь, как в монастырь, невротиком, страдающим навязчивыми идеями истериком, психопатом (Фрейд).

Фрейд мог многое почерпнуть из литературного наследия Достоевского, которого он высоко ценил как талантливого писателя. Другое дело, что основатель психоанализа не испытывал особой личной симпатии к нему как человеку, в сочинениях которого, по его выражению, просматривалось эгоистическое стремление освободиться от напряженной потребности посредством хотя бы символического удовлетворения, и при этом он не пренебрегал возможностью испугать и помучить читателя.

В письме Теодору Райку от 14 апреля 1929 года Фрейд признался, что в общем-то он не любит Достоевского. Отвечая на критический разбор своего исследования о русском писателе, содержащийся в рецензии Райка «Очерк о Достоевском», он подчеркнул:

«Вы также верно высказываете соображение, что при всем изумлении перед мощью и умственным превосходством Достоевского я просто его не люблю. Это связано с тем, что я расходую всю свою терпимость по отношению к патологическим натурам во время анализа. В искусстве и жизни я их не переношу. Это мое личное отношение и для других оно не обязательно».

Но это не мешало Фрейду по достоинству оценивать художественный талант Достоевского и в ряде случаев апеллировать к его идеям.