В конце августа 1902 года Фрейд побывал в Неаполе и его окрестностях. Во время этого путешествия по Италии он посетил Амальфи, Капри, Пестум, Помпею, имел возможность взобраться на Везувий.
Пять лет спустя Фрейд опубликовал работу «Бред и сны в “Градиве” В. Иенсена»(1907), в которой дал психоаналитическую интерпретацию «фантастического происшествия в Помпее», как назвал Вильгельм Иенсен то, что нашло отражение в его художественном произведении, опубликованном в 1903 году.
В новелле Иенсена повествовалось о том, как молодой архитектор обнаружил в Римском собрании антиков рельефное изображение находящейся в движении девушки, которое настолько пленило его, что он сумел получить гипсовый слепок и повесил его в своем рабочем кабинете. В своих фантазиях молодой архитектор назвал изображенную в движении девушку именем Градива («идущая вперед», что связано с эпитетом шагающего на бой бога войны Марса Градивуса).
Предаваясь размышлениям о ней, однажды он увидел сон, переносящий его в древнюю Помпею во время извержения Везувия. В сновидении он повстречался с Градивой и испытал страх за ее судьбу. Под впечатлением сна и тех видений, которые имели место у него после пробуждения, он решил совершить путешествие в Италию.
Побывав в Риме и Неаполе, молодой архитектор прибыл в Помпею и, осматривая город, неожиданно увидел девушку, похожую на Градиву. Это предопределило его последующее психическое состояние и поведение, когда воображение и реальность, бред и действительность оказались тесно переплетенными между собой.
«Градива» Иенсена произвела на Фрейда значительное впечатление, поскольку в этом художественном произведении находили свое отражение те представления о работе бессознательного в психике человека, которые были сформулированы основателем психоанализа на основе терапевтической деятельности с пациентами, страдающими психическими расстройствами. Не случайно в работе, посвященной психоаналитическому толкованию «Градивы» Иенсена, он писал:
«Автору, когда он в последующий за 1893 г. период углубленно исследовал возникновение психических расстройств, поистине не пришло в голову искать подтверждение своих результатов у художников, и поэтому он был немало удивлен, когда в опубликованной в 1903 г. “Градиве” заметил, что писатель в основу своего творения положил то же самое, что он полагал новыми идеями, почерпнутыми из врачебной практики».
О том, какое впечатление образ Градивы произвел на Фрейда, можно судить уже по тому факту, что гипсовый слепок рельефного изображения идущей вперед девушки висел в его рабочем кабинете над психоаналитической кушеткой. Этот слепок был заказан им после посещения одного из музеев в Ватикане, где он увидел барельеф с изображением Градивы.
Для Фрейда Градива была «дорогим существом», олицетворящим собой всеисцеляющую силу любви. Именно Градива в новелле Иенсена своей любовью исцелила молодого архитектора от навязчивой бредовой идеи. Именно она воплотила в себе идеальную психоаналитическую терапию, способствующую устранению психического заболевания путем осознания вытесненного бессознательного и возрождения ранее подавленного чувства любви.
«При возврате любви, если мы объединяем словом «любовь» все многообразные компоненты сексуального влечения, происходит выздоровление, и этот возврат необходим, ибо симптомы, из-за которых было предпринято лечение, – не что иное, как остаток более ранней борьбы за вытеснение или возвращение, и они могут быть уничтожены или смыты только новым приливом тех же страстей. Любое психоаналитическое лечение – это попытка освободить вытесненную любовь, которая нашла жалкий выход в симптоме».
Фрейд не только отметил совпадение с описанным Иенсеном в «Градиве» процессом излечения и тем, что имеет место при аналитической терапии. Он также подчеркнул то обстоятельство, что в рамках данной терапии пробуждающаяся у пациентов страсть всегда избирает своим объектом персону врача.
Другое дело, что врачебная техника не в состоянии достичь того идеала излечения, который имел место в новелле Иенсена «Градива». Понимание этого было выражено Фрейдом предельно ясно:
«Градива может ответить на любовь, проникшую из бессознательного в сознание, а врач этого не может… Врач посторонний человек и обязан стремиться после излечения опять стать посторонним; он часто не умеет посоветовать исцеленному, как ему использовать в жизни вновь обретенную способность любить».
Образ Градивы более ярко, по сравнению с сухими научными рассуждениями, высветил феномен переноса, возникающий при психоаналитической терапии. Он же способствовал лучшему пониманию тех трудностей, с которыми приходится сталкиваться психоаналитику при возрождении у пациентов сил любви.
Можно представить себе, какому искушению подвергался Фрейд при работе с пациентками, лежащими у него на кушетке. Особенно с теми, кто на волне возродившихся в анализе страстей признавался в своей любви к нему.
Лишь висящий на стене кабинета Фрейда гипсовый слепок с барельефа Градивы был молчаливым свидетелем того, какие страсти испытывали лежащие на кушетке пациентки и какие внутренние усилия должен был предпринимать основатель психоанализа, чтобы не попасть под чары любви женщин, находящихся в состоянии переноса.
В 1918 году Фрейд опубликовал работу «Из истории одного детского невроза». Она была посвящена рассмотрению клинического случая, известного в истории психоанализа под названием Человек-волк (Волчий человек, или Вольфсмен).
Речь шла о пациенте, анализ которого осуществлялся Фрейдом на протяжении четырех лет, в период с 1910 по 1914 год. Этим пациентом был Сергей Панкеев – богатый молодой человек из России, страдавший от депрессии, ранее лечившийся у многих врачей, включая Бехтерева и Крапелина, направлявшийся на очередное лечение к одному из известных европейских психиатров Дюбуа, но по дороге к нему заехавший к Фрейду. Последний произвел на него такое впечатление, что Панкеев решил пройти у него курс лечения.
Публикация 1918 года не была каким-либо исчерпывающим отчетом о болезни двадцатитрехлетнего человека, перенесшего ряд душевных травм. Среди них были такие травмы, как смерть сестры, которая была старше его на два года и покончила жизнь самоубийством в возрасте двадцати одного года, а также смерть отца, последовавшая два года спустя.
Фрейд ограничился детскими событиями и переживаниями ребенка, которые, по его мнению, привели к заболеванию Панкеева. Основной акцент был сделан на анализе сна, приснившегося мальчику в возрасте трех-четырех, самое больше пяти лет.
В пересказе пациента этот сон выглядел следующим образом:
«Мне снилось, что сейчас ночь и я лежу в моей кровати (моя кровать стояла так, что ноги приходились к окну; перед окном находился ряд старых ореховых деревьев. Помню, что была зима, когда я видел этот сон, и ночь). Вдруг окно само распахнулось, и в большом испуге я увидел, что на большом ореховом дереве сидят несколько белых волков. Их было шесть или семь штук. Волки были совершенно белы и скорее похожи на лисиц или овчарок, так как у них были большие хвосты, как у лисиц, и уши их торчали, как у собак, когда они насторожатся. С большим страхом, очевидно боясь быть съеденным волками, я вскрикнул и проснулся. Няня поспешила к моей кроватке, чтобы посмотреть, что со мной случилось».
На основе воспоминаний пациента и собственных реконструкций Фрейд заключил, что в возрасте полутора лет мальчик стал свидетелем «первосцены», когда его родители на белых простынях и в белом белье занимались любовью в особой позе. Отец ассоциировался со стоящим на задних лапах волком, а страх перед волком, навеянный соответствующими сказками, вызвал у ребенка такой испуг, что он наделал под себя.
Последствия увиденной «первосцены» породили у мальчика ряд страхов, а последующие ассоциации и переживания детства (вызывающая боязнь бабочка с желтыми полосками, моющая пол с оттопыренными ягодицами няня, стоящая на коленях и стирающая белье в пруду крестьянская девушка) вызвали у него своеобразные фиксации в установлении специфических отношений с женщинами.
Описывая историю детского невроза, Фрейд обратил внимание на отношение рассказанного пациентом сновидения к сказкам «Красная шапочка» и «Волк и семеро козлят», а также подчеркнул, что впечатление от этих сказок выразилось у ребенка в форме фобии животных.
Анализ сновидения привел его к заключению, что волк является заместителем отца и, следовательно, в кошмарном сне мальчика проявился тот страх перед отцом, который с того времени преобладал во всей его жизни.
Форма проявления страха, боязнь быть съеденным волком, была не чем иным, как регрессивным превращением желания такого общения с отцом, при котором он, подобно матери, мог бы получить соответствующее удовлетворение, как это он воспринял при сцене близости между родителями.
Причем для понимания возникновения страха не имеет значения, соотносилась ли подобная сцена с фантазией ребенка или с его реальным переживанием. Важно то, что пассивная установка к отцу, связанная с сексуальной целью, оказалась вытесненной и ее место занял страх перед отцом, как кастрирующим, в форме фобии волка.
Осуществленные Фрейдом интерпретации сновидения о белых волках и различных эпизодов детства пациента интересны и остроумны. В опубликованной им работе содержались психоаналитические представления о природе и истоках невротических страхов. Однако даже некоторые психоаналитики, не говоря о тех, кто не разделял подобного рода идеи, подчас сомневались в адекватности фрейдовских реконструкций и предлагали иные интерпретации сновидения о белых волках.
Так, Отто Ранк, один из самых близких учеников Фрейда, но позднее отошедший от него, высказал предположение, что рассказ Панкеева о шести волках является не чем иным, как отражением в бессознательном пациента шести фотографий психоаналитиков, висевших в приемной основателя психоанализа.
Что касается результативности четырехлетнего лечения Фрейдом русского пациента, то этот вопрос остается открытым.
Сам Фрейд считал своего русского пациента излеченным. Когда Панкеев вернулся в Россию, то его мать заказала в церкви службу в честь успешного излечения сына, а осуществлявший службу священник произнес здравицу во славу излеченного сына и его врача.
После революции 1917 года, конфискации имущества и потери своего капитала, отданного на хранение в одесское отделение Российского банка, который сгорел в 1918 году, Панкеев покинул Россию. В 1919 году он добрался до Вены и вновь обратился за помощью к основателю психоанализа, который обнаружил у бывшего пациента остаток непроанализированного материала. На этот раз курс лечения Панкеева продолжался на протяжении шести месяцев.
Панкеев не был в состоянии оплачивать свое лечение, и Фрейд лечил его бесплатно. Более того, в дальнейшем основатель психоанализа неоднократно помогал материально своему бывшему пациенту.
Впоследствии Панкеев остался в Европе, смог найти работу и дожил до глубокой старости. Однако его жизнь была далеко не безоблачной. Его жена Тереза Келлер, с которой он познакомился в баварском санатории, когда лечился у Крапелина, покончила жизнь самоубийством в 1938 году, и он сам чуть не погиб после Второй мировой войны, когда, бродя с этюдником, случайно оказался в оккупационной зоне Вены и был арестован советскими солдатами, принявшими его за белогвардейца и изменника.
Знаменитый пациент Фрейда написал и опубликовал воспоминания, в которых осветил некоторые эпизоды своего анализа. Из представленного им материала стало известно, что, когда в 1926 году Фрейд прислал ему открытку с просьбой уточнить некоторые детали, относящиеся к сновидению о белых волках, Панкеев выполнил его просьбу, но вскоре был вынужден обратиться за медицинской помощью.
Фрейд направил Панкеева к психоаналитику Рут Мак Брунсвик, которая ранее прошла анализ у основателя психоанализа. Лечение Панкеева осуществлялось на протяжении пяти месяцев.
В дальнейшем Панкееву неоднократно приходилось обращаться к психоаналитикам. Некоторые из них поставили ему диагноз – ипохондрический бред преследования и даже паранойя, хотя другие врачи не разделяли данный вердикт. Так, психоаналитик М. Гардинер, на протяжении многих лет помогавшая ему, считала, что Панкеев вполне здоров и, несмотря на все тяготы жизни, выпавшие на его долю, сохранил способность к осуществлению трудовой деятельности и дожил до глубокой старости.
Знаменитый пациент Фрейда умер в 1971 году в возрасте девяносто двух лет.