Фрейд и Флисс

В 1887 году состоялось знакомство Фрейда с берлинским врачом, отоларингологом Вильгельмом Флиссом (1858–1928). В то время Флисс приехал в Вену для повышения своей классификации и встретился с Брейером, который порекомендовал ему прослушать лекции Фрейда по анатомии и функционировании нервной системы.

Знакомство между двумя врачами переросло во взаимную симпатию и дружбу. Фрейд первым написал письмо Флиссу, высказав надежду на взаимную переписку и плодотворное сотрудничество. После этого между ними началась переписка, которая продолжалась на протяжении семнадцати лет.

Флисс выдвинул идеи, в соответствии с которыми существует тесная связь между слизистой оболочкой носа и деятельностью гениталий. В 1987 году по настоянию Фрейда он опубликовал работу «Взаимосвязь между носом и женскими половыми органами, установленная на основе их биологических функций».

Флисс обратился к исследованию менструального цикла и выдвинул представление о цикличности, характеризующейся цифрами 28 и 23, соответствующими женскому и мужскому началам.

Фрейд и Флисс не только переписывались между собой, но и время от времени встречались друг с другом. Эти встречи, которые происходили в разных местах, включая Вену, Берлин, Нюрнберг, Бреслау и другие города, они называли «конгрессами». Именно во время этих встреч, как и в процессе переписки, между ними происходил интенсивный обмен мнениями.

Причем, судя по признанию самого Фрейда, личные встречи с Флиссом не только доставляли ему подлинную радость, но и оказывали стимулирующее воздействие на его интеллектуальную деятельность. По этому поводу он писал Флиссу в апреле 1898 года:

«После каждого из наших конгрессов я вновь на много недель полон сил и бодрости, в голову приходят новые идеи, восстанавливается удовольствие, получаемое от тяжелой работы, и мерцающая надежда найти собственную дорогу сквозь эти джунгли горит в течение некоторого времени ярко и непоколебимо».

Однако детская модель «друг – враг» оказалась действенной и в этом случае. Как бы там ни было, но последняя встреча Фрейда и Флисса состоялась летом 1900 года, после чего они обменялись несколькими письмами, последнее из которых было датировано 1904 годом.

В июле 1904 года Флисс в своем письме Фрейду, сообщил ему, что венский врач Отто Вейнингер опубликовал книгу, в которой рассматривалась проблема бисексуальности. Одновременно он просил его прокомментировать слухи относительно того, что Вейнингер состоял в дружбе с молодым философом Свободой, являвшимся учеником Фрейда, и не могла ли выстраданная им идея о бисексуальности оказаться известной автору упомянутой им публикации таким опосредованным путем.

Подозрения Флисса были не беспочвенны. В 1897 году во время их встречи на Рождество он высказал Фрейду идею о том, что человек имеет бисексуальную конституцию. Два с половиной года спустя Фрейд рассматривал бисексуальность как собственную оригинальную идею. Флиссу пришлось напомнить ему о том, что ранее именно он высказывал нечто подобное. Но Фрейд этого не помнил и лишь позднее был вынужден признать правоту Флисса.

В ответном письме 1904 года Фрейд уточнил, что Свобода является его пациентом, а не учеником. При этом он признался в том, что во время работы со Свободой в 1900 году на одной из аналитических сессий размышлял о бисексуальности как универсальном явлении.

Флисс подозревал, что Фрейд мог читать рукопись работы Вейнингера. Дальнейшее расследование по этому поводу, предпринятое им в очередном письме, сопровождалось попыткой оправдания со стороны Фрейда. Однако эта попытка показалась Флиссу, по всей вероятности, оскорбительной, и он прекратил дальнейшую переписку с Фрейдом.

Через некоторое время Флисс инициировал публикацию подготовленного одним автором памфлета, направленного против Вейнингера, Свободы и Фрейда. В этом памфлете говорилось о плагиате со стороны Вейнингера и той роли, которую Свобода и Фрейд сыграли в подобном инциденте.

В ответ на памфлет Фрейд обратился к редактору «Факела» Карлу Краусу и издателю «Ежегодника сексуальных пограничных случаев» Магнусу Хиршфельду с просьбой каким-то образом отреагировать на подобную публикацию, автор которой клевещет на основателя психоанализа. В частности, он писал:

«Лично для меня неприятно произносить публично резкие слова против человека, с которым в течение двенадцати лет я был связан самой тесной дружбой, и, таким образом, провоцировать его на дальнейшие оскорбления».

В дальнейшем в своих публикациях Фрейд неоднократно упоминал Флисса в связи с рассмотрением таких феноменов, как сублимация, сексуальный латентный период, бисексуальность.

Совращение

Становление психоанализа сопровождалось выдвижением Фрейдом идеи о сексуальной этиологии неврозов. В этом вопросе он не нашел поддержки у Брейера, который с настороженностью отнесся к секуальной проблематике.

Фрейд же исходил из того, что в раннем детстве ребенок мог быть подвергнут сексуальному совращению (соблазнению) со стороны взрослых, это оставило глубокий шрам в его психике и, хотя сами сцены совращения оказались вытесненными из сознания, в конечном счете они предопределили возникновение и развитие психического заболевания.

Сексуальное совращение ребенка со стороны взрослых, чаще всего со стороны отца, могло осуществляться, по мнению Фрейда, в извращенной форме, так как рот и анус представляют собой эрогенные зоны, привлекающие к себе внимание тех, кто стремится к получению сексуального удовлетворения.

Какое-то время Фрейд был убежден в том, что он нашел единственно правильное объяснение причин возникновения истерии. Он был по-своему счастлив и горд, что ему удалось раскрыть тайну неврозов. Наконец-то появилась законченная теория, расставляющая все по своим местам и способствующая пониманию природы невротических заболеваний.

Эта теория не была абстрактной конструкцией, построенной на вымышленной гипотезе, возникшей в распаленном уме ученого. Она базировалась на фактах клинических наблюдений за больными, которые благодаря методу свободных ассоциаций вспоминали травмирующие ситуации в детстве и неоднократно сообщали Фрейду о имевшем место сексуальном совращении их.

Выдвинутая им теория совращения ребенка основывалась не только на клиническом материале, которым он располагал. Она подкреплялась также результатами самоанализа, включающими в себя воспоминания детства и толкование Фрейдом собственных сновидений.

К середине 1897 года его самоанализ достиг кульминационной точки, когда исследование им самого себя поглощало все его свободное время. Так, в письме Флиссу от 14 августа того же года Фрейд то ли с гордостью, то ли с известной долей юмора, но на полном серьезе сообщил:

«Основной пациент, которым занимаюсь, – я сам».

У этого пациента, по его собственному выражению, «незначительная истерия», анализ которой осуществляется с большими трудностями, «парализует психические силы», но он составляет «необходимую промежуточную стадию в моей работе», и, следовательно, этот анализ надо продолжить.

Трудности самоанализа состояли в том, что он затрагивал чувства Фрейда, связанные с его отношением к отцу. Собственно говоря, систематический самоанализ начался у него после смерти отца, последовавшей в октябре 1896 года. Смерть отца вызвала в нем острые переживания и в то же время освободила его от авторитета, внутренней цензуры, в результате чего у него появились сны и воспоминания детства, связанные с умершим отцом.

Самоанализ позволил заглянуть в такие глубины психики, которые до смерти отца оставались камнем преткновения для самого Фрейда. Казалось бы, со смертью отца утратили силу былые запреты и, следовательно, самоанализ Фрейда должен проходить легче и свободнее, чем это было раньше, в период его переписки с невестой. И тем не менее он порой сетовал на то, что его «незначительная истерия» с большим трудом поддается анализу.

Дело в том, что, придерживаясь своей теории совращения ребенка со стороны взрослых, в процессе своего самоанализа Фрейду пришлось проверить эту теорию на себе. И как бы по-человечески ему ни хотелось рассматривать через призму этой теории «незначительную истерию», а также нечто такое, что, как он писал в письме Флиссу от 7 июля 1897 года, проистекало из «потаенных глубин моего собственного невроза», страстное стремление к истине толкнуло его в пучину детских воспоминаний и толкования собственных сновидений.

Тогда-то Фрейд допустил крамольную мысль, что его собственный отец не составляет исключения и, подобно другим отцам, мог выступать, по крайней мере по отношению к дочерям, в роли «извращенного совратителя».

Приснившийся ему сон об его американской племяннице Гелле также вызвал глубокие переживания. Интерпретация этого сновидения с точки зрения подавленных бессознательных сексуальных влечений к его старшей дочери сопровождалась, с одной стороны, чувством удовлетворения, так как на собственном опыте подтверждалась теория совращения, а с другой – внутренним неприятием своих собственных инцестуозных желаний.

Отсюда становится понятным, почему анализ «незначительной истерии» наталкивался у Фрейда на сильное сопротивление и проходил с большими затруднениями.

Выдвинутая Фрейдом теория совращения ребенка воспринималась им как полный триумф, достигнутый им в процессе кропотливой работы с пациентами и трудоемкого самоанализа. Однако в один прекрасный, лучше сказать ужасный, для него момент, казалось бы, надежная почва зашаталась под ним и он оказался низвергнутым в бездну сомнений и разочарований.

То ли он осознал, что пациенты, сами не желая того, обманывают аналитика, то ли собственный анализ вывернул наизнанку его «правильное восприятие ценностей жизни», поставив перед ним дилемму служения истине или следования нравственности, но так или иначе он неожиданно для себя осознал ложность своей собственной теории. Здание первых психоаналитических построек безнадежно рухнуло, и Фрейд оказался в интеллектуальном тупике. 21 сентября 1897 года в очередном письме Флиссу он удрученно поделился с ним «великим секретом», который относился к его теории неврозов и который привел его в отчаянное состояние:

«Я больше не верю в мою невротику».

Пациенты рассказывали о сценах их совращения отцом, дядей или братом. Однако в большинстве случаев все это оказалось не более, чем вымыслом. На самом деле ничего подобного не было. То есть в отдельных случаях совращение ребенка допускалось, но оно не было типичным и широко распространенным явлением. Скорее имело место нечто другое.

Коль скоро пациенты охотно соглашаются признать реальный факт совращения, то не является ли это свидетельством того, что сами они готовы были в детстве выступить в роли соблазнителей или, точнее, имели бессознательные инцестуозные влечения к своим родителям?

Стоял ли этот вопрос перед Фрейдом именно в такой форме или был сформулирован несколько иначе, это не столь уж важно. Главное, что, следуя стремлению к достижению истины, он пришел к выводу, согласно которому пациенты в своих воспоминаниях о детских годах жизни предаются скорее фантазии, нежели апеллируют к реальности, выдают желаемое за действительное.

Доверие к только что созданной психоаналитической технике и ее результатам подверглось сокрушительному удару. Фрейд был, видимо, в шоке. Во всяком случае, как впоследствии он говорил, крушение основанной на идее совращения ребенка теории неврозов вызвало у него такое разочарование и такую апатию, в результате которых он даже хотел бросить свою работу. Но он не бросил ее, объясняя это тем, что не имел в перспективе никакого другого занятия.

Так ли это было на самом деле, трудно сказать. То, что Фрейд был удручен, – это несомненно. Ведь его первоначальная теория неврозов действительно рухнула. Но вот его объяснение, почему он не бросил в отчаянии свою работу, выглядит, на мой взгляд, не полным. Не случайно, семнадцать лет спустя, раскрывая историю психоаналитического движения и описывая этот тяжкий для него период жизни, ссылка на то, что у него не было в перспективе никакого другого занятия сопровождалась таким оборотом речи, как «вероятно».

Выявленные в процессе самоанализа воспоминания об отце как возможном совратителе и вскрытые анализом собственные сексуальные влечения к дочери не могли оставить Фрейда равнодушным к тому, с чем он согласился в теории, но что вызывало сопротивление на практике, особенно по отношению к самому себе.

Поддержать теорию значит сохранить в муках выстраданные идеи психоанализа, но тем самым разрушить образ отца как добропорядочного человека (об умерших или говорят только хорошее, или вообще ничего не говорят) и признать свою собственную извращенную сексуальность (запретное инцестуозное влечение к дочери).

Отвергнуть теорию значит оказаться на высоте в нравственном отношении, но при этом потерпеть крах в исследовательской и терапевтической деятельности.

И в том, и в другом случае Фрейду предстояло чем-то поступиться. Выбор фактически стоял между истиной и нравственностью.

Надо полагать, что для Фрейда этот выбор был не столько мучительным, сколько вообще неприемлемым. «Бесстрашная любовь к истине» не оставляла сомнений насчет того, что он не мог поступиться ею. «Правильное восприятие ценностей жизни» не допускало мысли, что он откажется от нравственности.

Фрейд оказался в тупиковой ситуации, что породило у него растерянность и отчаяние. Но тут на помощь пришел самоанализ. Тот самый самоанализ, благодаря которому как раз и обнаружилось противоречие между истиной и нравственностью.

Обладая «острым глазом исследователя», Фрейд сумел найти выход, казалось бы, из совершенно безвыходного положения. Пожалуй, только гений способен превратить явно беспроигрышную для себя ситуацию в триумфальное победоносное шествие, возвестившее о возрождении психоанализа из пепла неразрешимого противоречия.

Используя шахматную терминологию, можно сказать, что Фрейд сделал такой ход конем, в результате которого он не только не принес в жертву истину или нравственность, но и выиграл неудачно начатую партию. Тем самым он сохранил психоанализ. Более того, придал ему новое направление движения и одновременно сохранил верность своим жизненным принципам.

Примирение истины и нравственности лежало на пути признания сексуальных травм вымышленным фактом. Если невротики предаются своим фантазиям, выдавая их за реальность, то это вовсе не означает, что фантазии не оказывают на них никакого влияния. Если в процессе самоанализа выявились инцестуозные желания, то, не будучи воплощенными в реальность, они все же действенны в психическом отношении.

Таким образом, психоаналитическое объяснение причин возникновения неврозов не только сохраняет свою значимость, но и дает новый ключ к пониманию неврозов как таковых. Это новое понимание связано с признанием психической реальности важным и определяющим фактором развития человека. Именно к этому выводу и пришел Фрейд.

Обманувшись в первоначальных ожиданиях, он переосмыслил свою теорию неврозов и выдвинул на передний план значение психической реальности в образовании невротических заболеваний. Позднее, вспоминая драматические перипетии тех лет, Фрейд по этому поводу писал:

«Придя в себя, я сделал из своего опыта правильный вывод, что невротические симптомы связаны не прямо с действительными переживаниями, а с желательными фантазиями и что для неврозов психическая реальность значит больше материальной».

Дальнейшее становление и развитие психоанализа шло по пути учета и исследования психической реальности. Собственно говоря, в этом и состояла одна из несомненных заслуг Фрейда, подвергшего сомнению ранее выдвинутую им теорию совращения ребенка и обратившего внимание на противоположную сторону отношений между родителями и детьми, а именно на те фантазии, которые на бессознательном уровне возникают у детей по отношению к их родителям.

Для большинства психоаналитиков упразднение Фрейдом ранее выдвинутой им теории совращения ребенка – это радикальный поворот к новым психоаналитическим идеям, которые как раз и легли в основу психоанализа. И это действительно так, поскольку отныне в поле зрения исследователя и аналитика оказывается ранее не принимаемая во внимание психическая реальность. Однако при этом остается открытым вопрос, можно ли все сообщения пациентов о сексуальных травмах воспринимать в качестве их бессознательных фантазий или действительно могли иметь место случаи реального совращения ребенка и насилия над ним.

Для Фрейда решение в пользу признания психической реальности было исключительно важным с точки зрения устранения личного конфликта между истиной и нравственностью. Если бы не самоанализ, то неизвестно, обнаружил ли бы он этот конфликт в себе и пришел бы к идее о важной роли бессознательных фантазий в жизни человека. В своих собственных глазах он вроде бы не поступился ни истиной, ни нравственностью. Но вот по мнению некоторых исследователей, упразднив теорию совращения ребенка, Фрейд тем самым отступил от истины.

Так, психоаналитик и преподаватель санскрита, бывший член Международной психоаналитической ассоциации и содиректор архива Зигмунда Фрейда Джефри Мэссон опубликовал наделавшую много шума в психоаналитических кругах работу «Насилие над истиной»(1984), в которой подверг сомнению привычные представления о Фрейде как поборнике истины.

Имея доступ к архивным материалам и ознакомившись с неопубликованными письмами Фрейда, он пришел к выводу, что упразднение теории совращения ребенка было уступкой основателя психоанализа научному сообществу, не принявшему данную теорию. Если честность, храбрость и бескомпромиссность Фрейда были действительно отличительными чертами его характера, то в истории с упразднением теории совращения ребенка он проявил себя не с лучшей стороны, поступившись истиной. По его мнению, основатель психоанализа упразднил важную истину: сексуальное, физическое и эмоциональное насилие, которое является реальной и трагической частью жизни многих детей.

Не имея возможности ознакомиться с архивными материалами и неопубликованными письмами Фрейда, трудно судить о том, действительно ли они дают основание для осуждения основателя психоанализа за то, что он поступился истиной. Бесспорным является другое: история, связанная с первоначальным выдвижением Фрейдом теории совращения ребенка и последующим пересмотром ее, имеет принципиально важное значение для понимания становления и развития психоанализа.

В самом деле, признание психической реальности в качестве детерминирующего фактора возникновения неврозов послужило отправной точкой для выдвижения наиболее существенных идей, предопределивших становление психоанализа. Выявление ранней сексуальности детей, рассмотрение психосексуального развития ребенка, представления об эдиповом комплексе, учет не только внешних (материальных) обстоятельств жизни, но и внутренних (психических) состояний, обусловливающих невротические заболевания, – все это оказалось объектом исследовательской и терапевтической деятельности Фрейда после того, как он пересмотрел свои предшествующие взгляды на теорию совращения ребенка.

Что касается действительного положения вещей, связанного с личностными переживаниями Фрейда по поводу пересмотра им теории совращения ребенка, то, опираясь на доступную ему информацию, исследователь может лишь выдвигать свои предположения по поводу того, что в то время творилось в душе основателя психоанализа. Во всяком случае можно говорить о том, что, подвергнув пересмотру теорию совращения ребенка, Фрейд не столько отступил от истины, сколько оригинальным образом нашел возможность примирить ее со своими нравственными устоями жизни.

Наделенный «острым глазом исследователя», способного к осуществлению трудного и мучительного самоанализа, Фрейд вряд ли разделял точку зрения, согласно которой истина должна быть абсолютной. Ведь в действительности, судя по эмпирическим материалам, в одних семьях имеются тайны, связанные с реальными случаями совращения детей и насилия над ними со стороны взрослых или старших детей, в то время как в других – этого не происходит, но подобные мотивы находят свое отражение в фантазиях и сновидениях как взрослых, так и детей.

Поэтому истина относится не к признанию дилеммы «или – или», а к пониманию того, что нечто подобное может иметь место и в материальной, и в психической реальности. К этому, собственно говоря, и пришел Фрейд, сделав лишь одно, но весьма существенное дополнение, согласно которому для невротиков психическая реальность является более значимой, чем материальная.

Кроме того, по прошествии времени в «Автобиографии» основатель психоанализа писал:

«Соблазнение в детском возрасте также осталось элементом этиологии, хотя и в более скромных масштабах».