Глава 13
– Давайте я познакомлю вас с мамой, – предложила Ленка.
Марков усмехнулся:
– Уже пора?
Девчонка, кажется, смутилась, хотя это было на неё не очень похоже.
– Да я не в этом смысле. Ей звонил товарищ Сталин…
– У вас же нет телефона, – засмеялся Сергей. Когда он разговаривал с Радостью, всё время хотелось улыбаться, хохотать. Так на него действовала эта чёртова смуглянка.
Ленка развела руками и произнесла, чуть пародируя грузинский акцент:
– Провели.
– Диктуй номер, – скомандовал генерал и схватил блокнот и карандаш. Только записав пять цифр, сообразил, что сказала девушка.
– Погоди, погоди. Ты говоришь, Иосиф Виссарионович так вот запросто взял да и приказал установить в вашей квартире аппарат и… И что же они обсуждали с … – Командир запнулся.
– С Зинаидой Петровной, – сообщила Ленка. – Они советовались, как воспитывать подрастающее поколение.
– То есть тебя?
Девчонка с показной скромностью опустила глаза.
– Не только. Ещё Светлану.
– Твою сестру зовут, помнится, Зинаида.
– Речь шла о дочке Сталина. Очень отец пенял на её неразборчивость в друзьях.
Марков обалдел. Сдержанный, даже скрытный Хозяин, который даже с ближайшими соратниками никогда не обсуждал личных, семейных дел, болтает с совершенно незнакомой женщиной. Для чего? Нехорошо царапнула мысль: не решил ли вождь сам молоденькую охмурить? По известной закономерной взаимосвязи седины и беса.
– Между прочим, – продолжала Корлюченко-младшая, – товарищ Сталин меня хвалил. И о вас отозвался как о серьёзном, честном и порядочном человеке. И пообещал присматривать, чтобы вы меня не обижали.
– Так я вроде бы ничего плохого не делал, – неуверенно проговорил Сергей Петрович. Честно признаться, он сам не мог понять, хорошо или скверно то, что он, почти старый уже мужик (так он себя воспринимал), вступил в связь, выражаясь казённым слогом, с совсем юной девицей. Правда, вспомнив однажды поговорку: «Связался чёрт с младенцем», Марков не сумел определить, кто в данной ситуации он. Порой казалось, будто совсем не Лукавый.
– И впредь даже не берите в голову подобных глупостей, – назидательно произнесла девчонка, уперев в грудь генерала тонкий пальчик. И, расхохотавшись, бросилась на шею любовнику.
– Вы идиот. – Михаил Владимирович Грибов не кричал. Он говорил вполголоса, иногда срываясь на хриплый шёпот. Орали его глаза, переполненные ужасом и ненавистью к тупому подчинённому. – Вам было велено собрать материалы и нежно провести вербовку. Лучше всего не мамаши. Старшую сестру ломать надо было. Хоть женись на ней, а информатором сделай. Тем более, есть на чём взять – этой… Зинаиде, красавице, между прочим, мужик попался никакой. А младшей страхолюдине – целый генерал. Думаешь, не царапает?
Пат понял, что его начальник, в отличие от него, не поленился убить ночь, чтобы изучить все досье фигурантов, хотя бы отдалённо причастных к операции «12 апостолов».
– Хуже всего, что эта дурища-доцентша действительно донесёт номеру первому, что мы берём его под колпак. Одним махом вы сорвали операцию, которую поручил провести лично товарищ Сталин.
Последнюю фразу майор ГБ произнёс по слогам.
Длинный и худой оперативник сгорбился. Теперь он стал даже меньше ростом, чем его совсем не богатырского склада начальник.
– Пошёл вон! – Грибов махнул рукой. – Из расположения не выходить. Ждите, когда позовут.
Пат не помнил, как добрёл до кабинета. Устроившись за канцелярским столом, попытался обдумать ситуацию. Перед глазами возникло злорадное лицо суки-доцентши, её голос прозвучал как наяву: «Фамилию вашу я запомнила».
Из ящика он достал несколько листков бумаги, обмакнул перо деревянной ручки в чернильницу-непроливашку и вывел: «Я осознаю, что сорвал выполнение важнейшего задания руководства. Перед судом своей партийной совести я вижу, что мне нет оправдания, нет смягчающих вину обстоятельств. Выношу себе суровый, но справедливый приговор…»
Прочитал написанное и махнул рукой: «Для чего всё это? Родственников нет, за собой он никого не потянет, так чего же комедию ломать?»
Пат смял бумажку, но в корзину для мусора не выбросил, оставил на столе.
Пальцы сами расстегнули кожаную кобуру.
Большой палец привычно ковырнул флажок предохранителя. Пат торопливо ткнул дулом себе в висок и рванул спуск.
Зинаида Петровна встретила гостя у входной двери. Бросив первый оценивающий взгляд на дочкиного ухажера, тоскливо подумала: «Господи, какой старый! Разве такой моей Леночке нужен?»
Справедливости ради надо сказать, что выглядел Сергей Петрович весьма неплохо. Придирчиво выбранное девушкой пальто сидело на худощавой, но крепкой фигуре мужчины как влитое. Брюки были идеально отглажены, ботинки сияли. Впечатление портила только улыбка. Такие зубы лучше бы не показывать.
Марков оглядел унылый коридор коммуналки, мельком отметил, что его квартира гораздо удобнее и, если придётся, жить с Ленкой, конечно, он будет там. Покосился на чёрный телефон, словно неведомое насекомое впившийся в стену общей прихожей.
– А я думал, к аппарату постоянно стоит очередь.
– Да нет, – очень по-русски смешала в ответе противоположные выражения будущая тёща. – Дочкам моим сокурсники звонят. А соседи почему-то не пользуются. Хотя проводили-то телефон для всех. – Последние слова женщина произнесла погромче.
Из двери в глубине коридора выглянула тощая старуха в шёлковом халате, покрытом чудовищной величины и яркости маками. Зинаида Петровна, заметив соседку, воскликнула чуть громче, чем это было необходимо:
– Что же мы стоим в коридоре? Прошу, проходите, товарищ генерал.
В центре большей комнаты уже стоял круглый стол, покрытый тёмно-коричневой скатертью с кистями. Поверх неё постелена белая клеёнка, разрисованная разрезанными арбузами. В центре красовались бутылка водки, бутылка «Кагора», квашеная капуста, хлеб, тарелка с замороженным салом, порезанным просвечивающими ломтиками, большая фаянсовая миска с дымящейся картошкой, огурцы с лучком, селёдка с лучком же. Естественно, уже расставлены были тарелки, разложены вилки с ножами, ждали в полной боевой готовности гранёные стопки на коротких толстых ножках. Видно было, что хозяйки тщательно готовились к визиту.
У двери в комнату Маркова встретила Зинка. Блондинка ростом была чуть ли не вровень с генералом. Она подала ладошку лодочкой. Губы в яркой помаде растянула вежливая улыбка:
– Помните меня? Я – Зинаида.
– Разве можно забыть такую красавицу, – галантно ответил Сергей Петрович, за что тут же получил тычок в спину от Ленки. Это не укрылось от глаз Зинаиды Петровны.
– Елена! – строго сказала мама. И сделала широкий приглашающий жест: – Располагайтесь, где вам удобнее.
Марков снял пальто. Его тут же подхватила и упрятала в неполированный однодверный шифоньер младшая сестра. Командир по привычке провёл руками по поясу, словно расправляя гимнастёрку, наткнулся ладонями на полы пиджака и незаметно передвинул кобуру «ТТ». Пистолет он пристегнул по-немецки, впереди. Теперь пришлось сдвигать его вбок, чтобы не мешал сесть. Интересно, как обходятся офицеры вермахта?
Радость устроилась напротив. Зинаида Петровна оказалась по левую руку, Зинка справа. Сергей с интересом рассматривал комнату, зная, что вещи способны выдавать привычки и склонности хозяев. Обстановка оказалась скромной: диван с круглыми откидными валиками. Спинка украшена белым набивным… покрывалом, что ли? Марков с шестнадцати лет воевал, после Гражданской мотался по гарнизонам. Откуда ему знать, как такая хреновина зовётся?
В углу этажерка, забитая книгами так, что аж ножки гнутся. Вот и вся мебель. А чего ожидать от разведёнки, которая тащит двух молодых девиц? Их и накормить надо, и одеть прилично – девкам-то замуж пора.
На стене несколько фотографий: мама и дочки. Судя по ним, будущая тёща в молодости была вполне ничего себе.
Двадцать два года назад подъесаул Вырвыхвост поучал девятнадцатилетнего, ничего, кроме вольтижировки, рубки да ухода за вороной кобылой, не знающего взводного Серёгу:
– Хочешь узнать, какой будет твоя жена в старости, гляди на её мать.
Совет показался тогда верхом житейской мудрости.
Сейчас, невзначай поглядывая на хозяйку дома, суетливо призывающую положить побольше всего на тарелку, «особенно селёдочки, повезло, что в гастрономе выбросили, удивительно вкусная и совсем не солёная», Марков пытался представить, как будет выглядеть лет через двадцать Ленка. Неужели и у хулиганки и оторвы в глазах появится вот это выражение вечной озабоченности и придавленной покорности? Мол, всё понимаю, но плетью обуха не перешибёшь, против ветра не подуешь, законы выживания не отменишь. Замечательная улыбка всё реже осветит лицо. И всё! Зинка сохранит хотя бы следы красоты. А его Радость? У неё ведь длинный нос, глазки маленькие, когда смеётся, вообще щёлочки, как у чукчи. Ах, Ленка – любовь моя последняя.
Сергей даже удивился, с чего это подумалась такая глупость. Но отвлекли обычные ритуалы застолья. Он хвалил стряпню «женского коллектива», отвечал на осторожные расспросы Зинаиды Петровны – о прошедшей судьбе, о нынешней службе, о перспективах. И на откровенное любопытство Зинки: «Сколько получает командующий военным округом? Имеет ли он шанс получить квартиру ещё лучше, если женится и пойдут детишки? А может ли генерал дослужиться до наркома обороны?»
Марков отвечал совершенно искренне, он понимал обеих Зинаид, и старшую, и молодую, и всей душой сочувствовал им. Но постепенно ему становилось скучно. Даже показалось на миг, будто его жар-птичка не из этой клетки. Больше всего хотелось выйти на подмороженную улицу, обнять за худые плечики Ленку и побрести по вечерней Москве, куда глаза глядят. Дошагать до их квартирки и… Стоп, дальше стали возникать такие яркие картины, что даже неудобно перед Ленкиной мамой.
Как-то незаметно, но вполне естественно в беседу вошёл на мягких подошвах ичиг товарищ Сталин. Зинаида Петровна стала рассказывать о своём телефонном разговоре с мудрым и человечным вождём. Чувствовалось, что восторженный спич женщина повторяет далеко не в первый раз. Похоже, она уже уши прожужжала товаркам на службе, приятельницам и знакомым. Тщательно подобранные слова, выверенные интонации и придыхания. Как в провинциальном театре на сотом спектакле идеологически выдержанной пьесы.
– Сергей Петрович, а как вы познакомились с Иосифом Виссарионовичем? – сияя, спросила будущая тёща.
Марков усмехнулся про себя. Рассказывать о СТОНе, своём чудесном освобождении и «взлёте» (взлёте ли?) не то чтобы не хотелось. Разговор получился бы не тот, какого явно ожидала Ленкина мама. А лепетать откровенные глупости, мол, не знал вождь, что чуть ли не всех старших командиров, кто смыслил в военном ремесле, законопатили в лагеря. Или вообще отправили командовать ангельскими батальонами. Но стоило Хозяину проведать, нахмурил он брови и приказал верному сподвижнику Берии виноватого Ежова наказать и восстановить Справедливость. Генерал не был искушён в придворно-политических интригах, но и в наивные сказки поверить не позволял природный ум и разнообразный жизненный опыт. Война вообще быстро излечивает от наивности, а гражданская особенно.
А Зинаида Петровна ожидала рассказа о романтической встрече будущего генерал-полковника с будущим вождём где-нибудь на обороне Царицына. После такой истории особо выразительно должны были прозвучать слова о том, что героя, соратника и чуть ли не личного друга Иосифа Виссарионовича старается окружить шпиками какой-то мерзкий тип из отщепенцев госбезопасности. При этом осведомителей пытается вербовать из самых близких людей.
– По службе, – коротко ответил Сергей и натолкнулся на взгляд непривычно тихой и серьёзной сегодня Ленки. Ей Марков тоже ничего не рассказывал, но кое о чём девчонка начинала догадываться.
После такого ответа будущая тёща решила погодить с разоблачениями. Нужного эффекта всё равно не получилось бы.
– А правда, товарищ Сталин совсем не такой, как о нём пишут газеты? Он гораздо более добрый, человечный и… – Зинаида Петровна запнулась и чуть смущённо закончила: – И красивый.
Сергей вспомнил желтоватые тигриные глаза Хозяина, побитое оспой лицо, о таких на Руси говорят: «Черти на роже горох молотили», и кивнул:
– Конечно.
– А правда, что, если бы не товарищ Сталин, уже началась бы война? – влезла в диалог Зинаида. – Только его усилия и авторитет заставили Гитлера подписать Пакт о ненападении и договор о дружбе и сотрудничестве?
Марков посмотрел в красивые голубые глаза. Девочку так учат. Всю страну так учат. Не отводя взгляда, подтвердил:
– Да. Правда.
На улице было холодно и сыро. Пронизывающий ветер трепал низкие серые облака, забирался под пальто, вызывая озноб. Низко, задевая крыши двухэтажных окраинных домишек, висела неправдоподобно большая жёлтая луна. Жидкие тучки то прикрывали её, как вуаль – лик красотки из рубайат Саади или Рудаки, то разлетались, унесённые ветром. Под ногами скрипели наледи. Днём таяло, а к сумеркам зима отвоёвывала потерянные территории, напоминала, что оттепель – дело сугубо временное.
Марков обнял за плечи Ленку. Девчонка должна была возвратиться к маме, вышла только проводить гостя. Поэтому командир не стал вызывать машину. Хотелось прогуляться по свежему воздуху после душноватой комнаты Зинаиды Петровны. От визита осталось смутное впечатление. Вроде бы всё нормально. А всё равно ощущение, будто перепил кагора, закусывая вареньем из инжира. В двадцатом в Крыму, под Строгановкой, довелось чуть ли не целую неделю питаться странными треугольными плодами, сладкими до полной приторности. Сергей и до того предпочитал острое и солёное, а уж после…
На Авиамоторной они были одни, хотя час вроде не поздний. Наверное, никто не гуляет вечерами в пролетарском районе, где подскакивают по гудку и спать ложатся вместе с курами.
Весь вечер Радость молчала. И сейчас не стала интересоваться, как понравились Маркову её близкие. Неужели почувствовала нечто?
Сергей только сейчас всерьёз задумался об отношениях с Ленкой, вернее, об официальной, что ли, их стороне. В конце концов, все сомнения и размышления о том, как всё будет через двадцать лет, когда он, если господь попустит дожить, будет добивать шестой десяток, а Ленка даже до «баба ягодка опять» ещё не дозреет, можно и отбросить. Проблемы надо решать по мере их возникновения, а тут два десятилетия… Мог в двадцать первом году командир роты представить, что превратится в генерала, потом в зэка на лесоповале, потом опять приобретёт немалый чин? Ото ж, как говорят хохлы. А вот Зинаида Петровна очень скоро может превратиться в одного из самых близких людей на Земле. Ему этого хочется? Или принять её и Зинку – свояченицу как необходимую плату за ежедневное общение с Радостью?
Такие мутноватые мысли бродили в голове Маркова. Он почти инстинктивно покрепче прижимал к себе худенькое плечико девчонки, пытаясь разобраться в собственной душе.
Из-за угла ближнего дома вывернула и двинулась навстречу группка мужчин. Четверо, все в коротких сапогах, широкие штаны заправлены в голенища в гармошку. Троё в стёганых телогрейках. В такие «фуфаёзы» обряжали на лесоповале. Четвёртый в добротном коверкотовом пальто с барашковым воротником. Под шапками коротко вспыхивают огоньки папирос.
Четверка заняла всю ширину тротуара и не спеша двинулась навстречу. Шли расслабленно, по-блатному загребая ступнями. От группки за версту разило наглой силой и угрозой. В СТОНе Сергей Петрович на таких насмотрелся, один Куцый чего стоил.
По уголовной тактике, если пугают спереди, настоящая опасность за спиной. Генерал наклонился к девушке, незаметно оглядываясь. Точно. Сзади на носках, стараясь не хрустнуть ледяным катышком, набегали ещё двое с дубинками или короткими ломиками в руках.
– Спокойно, Радость, – шепнул Марков. – Шаг к дому, и стань спиной к стене.
– А ну, ты, стой, – заорал Барашковый Воротник, отвлекая внимание от «ударного отряда». Ленка, умница, не заорала, не повисла на руке спутника (этого Марков боялся больше всего.) Чётко, как на спортплощадке, она сделала шаг в сторону и развернулась, прижавшись к фасаду полутораэтажного строения. Двое бандитов, подбегая, уже замахивались дубинками. Времени вырвать из кобуры пистолет уже не было. Сергей прыгнул навстречу тому из нападавших, который был на полшага впереди, обхватил его за плечи, сковав движения, и встречным боковым ударом ноги вмазал в пах второму. Человек уронил оружие. Коротко стукнул о наледь металл. Обхватив низ живота, нападавший свалился наземь и страшно заорал. Офицер, наклонив голову, ударил лбом в лицо того, кого сжимал в объятиях. Хрустнул нос, лицо залила кровь. Марков отпустил противника и повернулся к четвёрке. Правая нога, словно снаряд из пушки, вылетела назад. Каблук городского ботинка врезался в живот окровавленного уголовника, отбросив того на пару метров.
Трое в фуфайках, наклонившись, как по команде, вырвали из голенищ сапог самодельные ножи, выставили их перед собой и пошли на командира полукругом. Теперь у Сергея была необходимая секунда. Правая рука скользнула под полу пальто, и в глаза шпане глянуло дуло «ТТ».
– Спокойно, гражданин, – задыхаясь, проговорил тот, что стоял справа. – Чего ты на нас попёр? Мы никого не трогали, а ты… Башли нужны, так и скажи, отдадим. А стрелять не надо.
Расчёт был хитрый. Жертва, вдруг выставленная хищником, отвлечётся, начнёт доказывать, что он не гопник, а совсем наоборот…
В тот же миг тот, что был слева, у стены дома, ринулся вперёд, целя лезвием в руку с оружием. Марков левой заблокировал и отвёл вниз кулак с финкой, ткнул стволом в лицо «энтузиаста». Тот захватил лицо ладонями и свалился между командиром и шпаной. Тут же срез ствола снова уставился на оставшихся.
– Бакланы, – хрипло сказал Марков. – Вы на кого руку подняли, сявки? Брысь отсюда, пока я в ваших тушах сквозняков не наделал.
Сергей очень старался подобрать слова так, чтобы и собеседникам было понятно, и Ленкин слух филолога не поразить теми выражениями, которые были в ходу у конармейцев и которые сейчас сами просились на волю, почуяв свою уместность и соответствие ситуации.
Очевидно, лингвистический контроль ослабил внимание. Барашковый Воротник всё время держался позади своих «шестёрок». Теперь он толкнул одного из подельников на Маркова и ринулся вперёд.
От неожиданности Марков нажал курок, треснул выстрел – практически в упор, и налётчик осел на тело своего приятеля. Последний из троих в ужасе попятился. Но главарь уже схватил за волосы Ленку, скользнул за спину девушки, согнулся, чтобы не возвышаться над нею, и приставил к горлу остриё ножа.
– Попишу твою девку, – неожиданно писклявым голосом крикнул он. – Брось шпалер.
– Дурак, – ответил Сергей. – Её убьешь, прятаться не за кого будет. А я тебя за неё руками в клочья порву. Поня́л?
Он нарочно произнёс слово так, как принято было у шпаны. Лицо главаря напряглось. Офицер понял, что сейчас справа бросится последний «боец криминала», значит, не сбежал, не оставил пахана. Неужели его боится больше, чем Маркова с «ТТ»? Проучим. Не сводя глаз с Барашкового Воротника, он выбросил вбок стопу. Попал.
Ленка воспользовалась тем, что бандит напряжённо следил за Сергеем и последним из членов банды. Она резко ударила головой назад, одновременно убирая горло от лезвия, и упала влево. Оглушённый Барашковый Воротник на миг оказался без прикрытия. Этого и ждал военный. Зло гавкнул «ТТ», и тупоголовая пуля в медной оболочке вошла в лоб грабителя.
Марков бросился к девчонке: «Цела?» Только он наклонился, в стену что-то ударило. Сергей Петрович прижал Ленку к тротуару, развернулся, выискивая стволом нового противника. С обеих сторон Нагатинской бежали люди в штатском, отмахивая левыми руками и поднимая на уровень глаз правые. Было их человек восемь. Пара вспышек, и пули, пущенные второпях, не прицельно, с противным визгом отрикошетировали от стены дома и улетели в темноту. «Вот и всё, – подумал командир. – Глупо. В каких боях цел остался, в лагере выжил. Сдохнуть в дурацкой уличной перестрелке с уголовщиной? Обидно. И девочку погубил, дубина!»
Марков не спеша вытянул руку, ловя мушкой ближайшего из новых врагов. В этот момент раздались автоматные очереди, и перед штатскими легли фонтанчики взбитого пулями льда. Легковые машины, вылетевшие из неведомых дворов, заскользили юзом перед нападавшими, из салонов вывалились бойцы в аккуратных полушубках, прикладами «ППШ» сбили их наземь. К Сергею и Ленке, чуть оскальзываясь, подскочил крепкий парень в армейском тулупчике, перехваченном офицерским ремнём, бросил руку к шапке, спросил: «Целы, товарищ генерал-полковник? Извините, чуть не опоздали. Был приказ присматривать за этими, – он повёл рукой, показывая на поверженных штатских, которых умело обшаривали его люди. – Вот и прохлопали бандитов». Парень бегло осмотрел уголовников: «А вы их лихо!»
Марков помог встать на ноги Ленке, попытался пошутить:
– Что я тебя всё время поднимаю? – Не выдержал, прижал девчонку к груди, стал целовать, шепча: – Всё кончилось, малыш, всё хорошо. Ты как, цела? Ты умница, ты прелесть, я тебя люблю.
Только услышав последние слова, девушка беззвучно заплакала, спрятав лицо на груди Сергея.
– Товарищ генерал-полковник, – позвал через пару минут спаситель. – Вас очень просят пройти с нами.
– Сначала отведём девушку домой, – не терпящим возражений тоном приказал Марков.
– Конечно, – поспешно согласился командир группы захвата. – Пройдёмте в авто.
Провожая Ленку до двери квартиры, Сергей Петрович попросил:
– Маму не пугай. Смягчи как-нибудь историю, ладно?
Девчонка кивнула и вдруг потянулась к мужчине, обняла его за шею.
– Хочу к тебе. Прямо сейчас.
Марков благодарно поцеловал её в глаза.
– Я тоже. Но нельзя отвергнуть просьбу неизвестного спасителя.
Увезли генерала недалеко. Через пару кварталов машина свернула в какой-то двор и стала. Тот же командир распахнул дверцу:
– Пожалуйста, пересядьте в другое авто.
Офицер увидел огромный лимузин, сияющий лаковым покрытием даже в ночной темноте. Задняя дверца открылась, и смутно знакомый голос с насмешливыми интонациями позвал:
– Серёжа. Иди сюда, дорогой, я давно тебя дожидаюсь.
Марков уселся на скрипнувшее кожаное сиденье, силясь припомнить, кто в его далёком прошлом обращался к нему с чуть заметным одесским выговором и неистребимыми ироническими интонациями.
– Не припоминаешь? – спросил владелец автомобиля, и в салоне вспыхнула неяркая лампочка. Сергей Петрович увидел человека, одетого в обычный наряд ответработника: полувоенный френч, в каком постоянно показывался Сталин, галифе, заправленные в сияющие сапоги. Лицо римского сенатора. Такие командир видел, когда их водили на экскурсию в Эрмитаж, в коллекции скульптурных портретов. Ещё в то время Маркова поразило, что художники воспроизводили в мраморе каждую морщинку и бородавку, что мастера не льстили заказчикам, сохраняли присущее модели в жизни выражение лица. Высокомерные, алчные, жестокие, тупые лица людей, которые определяли судьбы Великого Города две тысячи лет назад, смотрели в глаза далёких потомков. И становилось понятно без долгих объяснений экскурсовода, почему Империя рухнула.
Только годы спустя Марков понял, почему высокопоставленные римляне не требовали, чтобы скульпторы приукрашивали их облик. Причиной было высокомерие. «Отцы Отечества» как бы говорили грядущим векам: «Мы такие. И такими вам придётся принимать нас и мир, который мы для вас создали».
На внешности теперешнего визави Сергея оставили следы самые разнообразные излишества. Коротко остриженные волосы стали полуседыми, что называется, соль с перцем, обвисли брыльями щёки, потянулся к подбородку мясистый нос. Только глаза, глубоко упрятанные под бровями, не потеряли цепкости. Да, портрет этого персонажа вполне мог бы стать равным среди тех, кто своими усилиями формирует будущий мир. Или будущее мира, если вам так больше понравится.
– Отними лет двадцать, – усмехнулся спаситель, – добавь длинные патлы, как положено анархисту… Кстати, у тебя случайно соли с собой нет?
– Лёвка, – ахнул генерал. – Простите, Лев Николаевич, правильно?
– Леонид Михайлович, – уточнил собеседник. – Позволь снова представиться: Леонид Михайлович Заковский. Про Задова и, если слышал, Зиньковского забудь. Очень рад, что ты меня всё-таки вспомнил.
– Как можно… – начал Марков, но Заковский остановил нетерпеливым жестом:
– Сейчас такие времена, что родную мамочку узнают только тогда, когда это сулит продвижение по службе. Чаще от родной мамочки отказываются. А я тебе никогда не был не только мамой, даже дальним родственником из станицы Грызаевки.
Теперь Марков по-настоящему вспомнил человека, расположившегося рядом на сиденье роскошного лимузина. Живой, значит, Лёвка Задов, бывший начальник контрразведки батьки Махно, герой Алексея Толстого, бывший результативный разведчик и диверсант, о чём помнят румынская сингуранца и польская служба беспеки, бывший, можно сказать, чекист (в том смысле, что классическим, «книжным» чекистом он перестал быть ещё в незапамятные времена Дзержинского). Впрочем, бывших чекистов, говорят, не бывает. Во всяком случае, живых. А Заковский сейчас был живым весьма и весьма условно…
История знакомства ротного командира Первой Конной и видного махновца могла бы украсить любой приключенческий роман. Однако в годы Гражданской войны подобные переплетения судеб оказывались чуть ли не нормой. В первый раз они пересеклись на Перекопе, перед Ишуньскими укреплениями Врангеля. На левый фланг пятнадцатой стрелковой дивизии, прижатой к берегу, обрушилась кавалерийская лава конного корпуса генерала Барбовича. Этот кулак должен был смести красных с северной части Литовского полуострова и утопить их в ледяной ноябрьской воде. Остановить несущиеся галопом четыре тысячи смертей, казалось, не могла никакая сила.
В тот момент навстречу врангелевской коннице вылетели двести махновских тачанок. Прозвучала страшная команда: «Хлопцы! Робы грязь!» С двух-трёх сотен метров по лаве Барбовича ударили пулемёты. Конники не отвернули. Корпус был уничтожен почти полностью.
Ротный командир Марков, волею начальства оказавшийся среди бойцов пятнадцатой, и комендант семитысячной «армии» анархистов Лев Задов лицом к лицу тогда не встретились.
Знакомство случилось через несколько дней. Махновцы двигались на Симферополь. Хозяйственные мужички не пропустили ни одного врангелевского склада, попавшегося на пути. Фрунзе приказал прекратить грабежи «по частной инициативе». Ценности должны отойти новой власти в полной сохранности. Рота Маркова получила задание очистить от мародёров спиртзавод в пригороде «столицы Крыма». На всю жизнь запомнился Сергею огромный, с глубокий бассейн величиной, чан, заполненный «огненной водой». Десятки людей, вскарабкавшись на борта, черпали жидкость котелками, привязанными к винтовочным ремням, толкали друг друга, обрывались вниз. Кого-то с весёлой матерщиной тут же вытаскивали приятели. Пара сугубых любителей, окунувшись в «море водки», принялась жадно хлебать. Выудить алкоголиков не удалось, да никто особо и не старался. Теперь их трупы покачивались в такт волнам от плюхающихся фляг и прочих посудин и, казалось, шевелились в кристально прозрачном спирте.
Бойцы Маркова пытались вытеснить жаждущих с территории завода, но пропитанная алкогольными парами толпа схватилась за оружие. Усмирила пьяниц только пулемётная очередь, пущенная так низко, что пули едва не задели волосы на головах. Не замеченный в суете и толкучке броневик стоял в воротах. Хлопнула дверца, на утоптанную землю спрыгнул длинноволосый мужчина в бушлате на тельняшку и клёшах – типаж анархиста, известный по карикатурам. Правда, без маузера в обязательной деревянной кобуре-прикладе. Скучным взглядом он обвёл двор, вполголоса сказал кому-то внутри броневика: «Сделай на два пальца ниже». Потом, так же негромко, обратился к жаждущим с неистребимым южным выговором:
– Я – Лёва Задов. Вы меня знаете. Брысь отсюда трусцой.
Толпа молча стала рассасываться. Анархист подошёл к Маркову, спросил:
– Не помяли мои твоих?
– Не успели, – честно признался Сергей.
– Пошли в авто, познакомимся.
Внутри броневика оказался неизвестно каким чудом втиснутый круглый столик. На нём лежало нарезанное сало, грубо порубленный белый хлеб, пара очищенных луковиц и бутылка французского коньяка. Задов склонил горлышко над гранёными стаканами, сделал приглашающий жест.
– Как-то нехорошо, – смущённо заявил двадцатилетний ротный, – народ мы погнали, а сами…
– Во-первых, мы не народ, мы – руководство. Нам можно, – возразил Лёва. – Во-вторых, мы не шмурдяк хлебаем, а благородный напиток. В-третьих, – он поднял стакан и аккуратно перелил «Мартель» в рот, откусил половинку луковицы и смачно ею захрустел, – в-третьих, ты такого никогда не пробовал и, скорее всего, никогда не попробуешь. Если, конечно, Лёва Задов не угостит. – Сергей с удивлением заметил, что новый знакомый произносит слова совершенно правильно. Куда только девался одесский акцент. – Кстати, у тебя, случайно, соли с собой нет?
Марков похлопал по карманам шинели, залез в галифе и выцарапал кисет с грязноватыми, крупного помола кристаллами. Откуда он взялся, сейчас генерал уже не мог вспомнить. Но пришёлся более чем кстати.
Анархист жадно схватил кисет.
– Ты мне нравишься, краском. Хуже, чем лук без соли, только сало без хлеба. – Он схватил по куску каждого из названных продуктов и отправил в рот.
– Вы разве не еврей? – удивился Сергей.
– Еврей. А почему спрашиваешь?
Марков глазами показал на сало.
– А-а. Во-первых, еврей не татарин. Это им Коран запрещает свининой питаться. А у нас даже поговорку придумали: «Если уж жрать сало, то так, чтобы жир тёк по локтям». Во-вторых, война. Она всё списывает. В-третьих, мы мир переделываем по-новому…
– Что-то мне страшно становится, когда вижу, во что мы мир переделываем, – вырвалось у Маркова.
Задов серьёзно поглядел на Сергея.
– А я всё думаю, чего я в тебя такой влюблённый? Ладно, пей-закусывай. И говорить будем.
В тридцать седьмом Сергей Петрович, будучи в Москве, посмотрел новую оперетту «Свадьба в Малиновке». Когда он услыхал из уст Попандопуло: «И чего я в тебя такой влюблённый», вздрогнул. Наверное, Леонид Юхвид тоже встречал где-то Лёву Задова. Такую фразу не придумаешь.
Беседовали тогда долго, часа два. Лев Николаевич объяснял краскому, что такое революция и теперешняя война. За анархистов Задов не агитировал, скорее даже наоборот. Он говорил, что большевики, чтобы достичь личных целей, выпустили на волю самого страшного зверя – толпу. Кто бы ни победил в нынешней сваре, массу всё равно придётся снова загонять в её стойла. Поэтому крови впереди много. А в результате грабить станут не те, кто драл по три шкуры вчера, а новые. Те, кто готов драть по четыре.
Марков успел к тому времени насмотреться на боевые будни и во многом вынужден был соглашаться с задовскими циничными, точными характеристиками Ленина, Троцкого, Врангеля, Махно и самого государя-императора Николая Второго, просвистевшего такую страну.
Ротный ожидал, что на его голову обрушатся страшные кары за то, что поздно доложил о выполнении задания. Однако получил благодарность за спасение материальных ценностей для трудового народа.
Ещё одна встреча со странным руководителем контрразведки произошла под станицей Фёдоровкой, уже после окончательного разгрома Врангеля. Фрунзе попытался разоружить махновцев. Анархисты стали прорываться с боями в Гуляй-Поле.
Будённовцы разбили крупное соединение «повстанческой армии». Группку бандитов захватили бойцы роты Маркова. Одним из пятерых пленных оказался Лев Задов.
Сергей не мог передать нового знакомого чекистам. Он совершил тогда единственное преступление перед трудовым народом за всю свою жизнь: помог Задову уйти. Совесть не мучила. Личному кодексу чести это не противоречило. Марков видел, как вывозили из Таврии вина и уникальную мебель, как вытаптывали виноградники, как уплотняли буржуев и интеллигенцию. Ему ещё повезло: отозвали в Москву до прибытия в Крым Белы Куна и до начала бессмысленной резни, которую устроил «красный интернационалист». И по сей день генерал-полковник Сергей Петрович Марков пребывал в убеждении, что умница авантюрист Лев Задов гораздо нужнее России, чем верный ленинец Бела Кун или Лев (Иудушка) Троцкий.
* * *
– Курить хочешь? – спросил Заковский. – После такой передряги должен. А ещё лучше сейчас бы граммов двести коньячку вмазать, чтобы нервы отпустить. Ну, это от нас, думаю, не уйдёт.
Он достал из кармана серебряный портсигар, протянул Сергею. Внутри оказались не папиросы, а зарубежные сигареты без мундштука. Такими угощала их с Лосем «борт-буфетчица» Люсечка три с небольшим недели назад.
Марков выловил туго набитый белый цилиндрик, сунул в рот. Леонид Михайлович протянул тяжёлую металлическую зажигалку: «Откинь колпачок». Командир крутанул большим пальцем рубчатое колёсико, с наслаждением затянулся крепким дымом.
– Чтобы сразу расставить точки над всеми буквами, – сказал Заковский, – сегодня я занимаю должность заместителя наркома внутренних дел. В звании комиссара госбезопасности 1-го ранга.
Сергей тихо присвистнул:
– Почти маршал.
– Ага, почти, – согласился старый знакомый. – Думаю, нам есть о чём поговорить. Поедешь ко мне, краском?
– В служебный кабинет? – сухо спросил Марков.
– Брось, Серёжа, – с тоской в голосе проговорил Леонид Михайлович. – Если бы тебя забирали, так не я бы это делал и не так это обставлялось бы. На текущий момент ты – чуть ли не личный друг Сталина и в этом качестве – лицо неприкасаемое. Правда, что будет через три дня, никто, включая нашего великого и мудрого вождя, не знает.
– А что может случиться за трое суток? Небо на землю упадёт?
– Может быть, и небо… Двинули?
Марков кивнул.
* * *
– Честно признаться, – рассказывал Заковский по дороге, тоже дымя сигаретой, – сначала я потерял тебя из виду. Румыния с Нестором Ивановичем, Польша после его высылки. – Заковский жёстко и неприятно усмехнулся, видно, воспоминания о Речи Посполитой были очень яркими. – Возвращение сюда, ИНО-отдел УкрЧека. Служба к связям не располагала, что к новым, что к старым. Но перебравшись в Москву, начиная с твоего назначения командиром дивизии, я тебя из поля зрения уже не выпускал.
При «злобном карлике» я сам каждый день ждал молоденького лейтенанта. У нас старых работников, особенно в чинах, брать посылали именно молодых. Чтобы зубрам было обиднее и страшнее. Юнцы выслуживались, вели себя особенно грубо и нагло, били беспощаднее. Так что, извини, сделать не мог ничего.
Четыре недели назад пришло распоряжение Хозяина отобрать из числа репрессированных, но живых военачальников тех, кто проявил стратегические таланты. Выполняли приказ мои люди. Я надеялся, что твоя кандидатура Сталина заинтересует. Как видишь, не ошибся.
Разговор продолжили на конспиративной квартире. Небольшая комнатка на первом этаже старого здания в переулке где-то за Павелецкой площадью была обставлена, как жилая.
– Жилищный кризис, – развёл руками Заковский. – Постоянного обитателя приходится гонять по командировкам. Он не сетует, ему площадь выделяли с условием, что ею в экстренных случаях будет пользоваться НКВД. Бедняга звонит, предупреждает о прибытии за день. Зато ему остаются в пользование остатки еды, напитки.
Рассказывая, Леонид Михайлович расставлял казённые припасы: бутылку с армянским коньяком, стаканы – нет у съёмщика бокалов, он человек простой – балык, красную икру в двухсотграммовой баночке, хлеб, варёную курицу. Последней украсила стол чистая стеклянная пепельница.
Подняли стаканы, чокнулись, выпили.
– Как в Крыму, – довольно улыбнулся Заковский. – Только там коньяк был получше.
– Зато соль похуже, – хмыкнул Марков. Зажевали обжигающую жидкость мясом и бутербродами. Закурили.
– Ну, ты успел осмотреться? – поинтересовался бывший анархист, внимательно разглядывая Сергея, словно пытаясь понять, как изменили прошедшие десятилетия командира роты будённовцев.
– Если честно, многого не понимаю, – честно признался Марков.
– Если честно, думаю, не понимаешь ничего, – усмехнулся Леонид Михайлович. – Как считаешь, зачем ты нужен Самому? С чего это он в тебя такой влюбленный?
– Это как раз очевидно. Обстановка на границе сложная, чреватая катастрофой.
– А ты – военный талант. Поэтому товарищ Сталин вытащил тебя из лагеря и назначил… командующим Московским округом. Не Западным вместо Павлова, у которого потолок – дивизия. Не в Генштаб, вместо Жукова или хотя бы вместе с ним. Почему?
Генерал пожал плечами.
– Давай я расскажу тебе всё по порядку. Так проще и быстрее, – предложил заместитель наркома. – Я за вознёй у престола наблюдаю давно. Кое-что знаю – должность позволяет. Кое о чём догадываюсь.
То, что я обязан принимать к сведению в силу занимаемой должности: ещё 17 сентября прошлого года генерал Паулюс после двухнедельной штурмовщины без сна и отдыха доложил генерал-полковнику Гальдеру свои намётки по поводу нападения на СССР. Он пришёл к выводу, что операция – на грани самоубийства, но возможна. Необходимо сосредоточить на границах с СССР не менее 110–120 дивизий и добиться стратегической внезапности. Это влечёт за собой массу телодвижений по дезинформации противника. Паулюс писал: «Сама конфигурация театра военных действий диктует план нападения. Все русские армии развёрнуты для наступления. Особенно соблазнительно выглядят Белостокский и Лембергский балконы, где сосредоточено огромное количество русских сил, гигантская сеть складов и аэродромов, штабы всех уровней. А между тем оба эти балкона легко уничтожаются гораздо меньшими силами, поскольку никакой, в сущности, обороны они не имеют.
Когда сталкиваются две армии, обе нацеленные на стремительное наступление, выигрывает та, что начинает первой. Уничтожение русских армий на «балконах» даст возможность выхода на оперативный простор с быстрым достижением конечных пунктов операции: Москвы, Ленинграда и Волги, где-нибудь южнее Сталинграда. Главное – внезапность.
А 28 декабря прошлого года на столе вождя появился проект директивы ОКХ № 050/41 по стратегическому сосредоточению и развёртыванию войск. Так называемый План «Барбаросса». В двух словах это – план нападения Германии на СССР.
Обрати внимание, утверждён «План «Барбаросса» 18 декабря. Через десять дней он буквально в руках у Сталина. Директива была отпечатана в девяти экземплярах и имела гриф: «Совершенно секретно. Только для командования». У Хозяина – дубликат экземпляра № 2. Понятно чей?
– Замечательно действует наша разведка! – воскликнул Марков.
Заковский печально усмехнулся:
– Снять копию с такого документа вряд ли возможно для любого лазутчика. Если, конечно, он не работает по совместительству фюрером. Или, как минимум, главнокомандующим сухопутными войсками. Если так, нужна ему такая сравнительно малооплачиваемая халтура, как шпионаж?
Ни через разведку Генштаба, ни через отделы НКВД, работающие за рубежом, подобные сведения не проходили. Сталин, который в каждой шифровке с той стороны подозревает «дезу» и измену, в истинность такого невероятного сообщения поверил сразу. Почему? Не знаю. Но десятого января этого года, когда к нашим западным границам пошли первые немецкие армейские эшелоны, Хозяин предложил Генштабу приступить к исполнению плана стратегического развертывания вооружённых сил Советского Союза на случай войны с Германией и её союзниками, кодовое название «Операция «Гроза», а параллельно, если необходимо, доработать его. Это был почти законченный документ, где расписаны не только стратегические задачи, но и силы, потребные для их решения – с номерами дивизий и корпусов, действующих на каждом направлении. Скажите, архистратиг, возможно ли создать подобную директиву за полмесяца, даже если в полную силу задействовать весь аппарат Генштаба?
Марков хмыкнул:
– Может, это была старая разработка, приготовленная загодя?
– Может быть. Только Шапошников, Жуков и Василевский прямо обалдели, увидев эти шестнадцать страничек. Это во-первых. А во-вторых, в плане анализировались стратегические и тактические преимущества расположения немецких соединений, только что, уже после того, как бумага была у нас, переброшенных на Западную границу. И предусматривалось использование наших дивизий, которые только формируются, – возразил Заковский. – Оперативное управление только дорабатывало готовый план. Жуков его даже не подписал. Тогда кто его автор?
В дверь вежливо, но замысловато постучали. Леонид Михайлович не спеша вынул из кармана галифе наган, подошёл:
– Пётр?
– Так точно, я, – послышался голос командира группы захвата.
Заковский махнул рукой Сергею Петровичу и вышел в коридор. Вернулся минут через пять, вместе с Петром, подошёл к столу, расплёскивая, налил в стаканы коньяку, жадно выпил и процедил сквозь зубы: «Сволочи!» Потом отщипнул кусок куриного бока, заел и объяснил:
– Мои ребята допросили этих… Людей Кобулова. Утверждают, что имели приказ тебя охранять. Негласно. А принадлежат совсем к другому управлению. Ну и чуть опоздали. А стреляли, мол, в бандитов. И не ущучишь ведь мерзавцев. И уголовники какие-то нетипичные. Ни у одного нет наколок. Зато многое другое есть. Ладно, – махнул рукой комиссар госбезопасности. Пётр вышел. – Вернёмся к нашим баранам.
Одиннадцатого марта должно было состояться утверждение уточнений, которые предложили Тимошенко и Жуков. Но Сталин швырнул их в корзину. Его не устраивали темпы переброски и развёртывания войск, слишком большие силы, ориентированные на прикрытие границ. Хозяин потребовал, чтобы к работе срочно подключили Ватутина. Вообще Иосифа никогда не видели таким. Он явно был чем-то очень сильно озабочен, нервничал, даже кричал. Накануне явно произошло что-то очень важное и неприятное, такое, что выбило из колеи даже Кобу. У нас все онемели, чисто статуя Дюка.
Сергей Петрович озадаченно молчал. Слишком много неожиданного и непонятного рассказал «почти маршал НКВД». А Заковский, неприятно усмехаясь, продолжал:
– Теперь ближе к телу. К твоему, между прочим.
Наш с тобой общий любимец Лаврентий полгода назад отправил нового резидента в Берлин. Фамилия его – Кобулов, младший брат первого заместителя народного комиссара НКВД. Начальник Управления внешней разведки Фитин и глава немецкого отдела Журавлёв, оба серьёзные профессионалы, сильно протестовали. Амаяк Захарович даже не дилетант, он просто мудак. Вопрос: зачем он нужен Берии под мышкой у Гитлера? Под собственной, хорошо известной Гейдриху и Канарису фамилией. Только сначала подумай, не лепи, что именно Амаяк и добыл «План «Барбаросса».
– Вы хотите сказать, что Лаврентий Павлович?..
– Именно. Знаешь, чем он отличается от Ягоды или Ежова? Он умнее. Эти шлимазлы, когда кукловод обозвал их самыми главными Членами Органов, решили, будто приобщились к божественному могуществу. А были они просто черпаками, которыми золоторотцы говно из сортиров в свои вонючие бочки переливают. Вот их после использования в ту же яму Хозяин и сбросил. Он вообще мастер использовать людей в качестве инструментов. Хотя, и то сказать, какие они люди? Так, окружение.
Леонид Михайлович снова разлил по стаканам коньяк, корочкой хлеба зацепил икру.
– Давай за то, что свиделись. А то первую с перепугу без доброго слова пустили. – И запрокинул голову. Крупный кадык двинулся вверх-вниз, как поршень насоса. Поставив посуду, комиссар ГБ 1-го ранга вдумчиво зажевал напиток и продолжил: – Берия понял, что он на самом краешке. Тем более что Коба к верхам его не подпускает, мало этого, все время стремится ограничить возможности своего песиголовца. Что делать бедному Лаврентию? Единственное спасение – стать вождём самому. И момент подходящий. Если сегодня убрать Сталина, окружение, видя на границе немецкие армии, растеряется и любого, кто пообещает предотвратить войну, оближет с головы до самых волосатых мест.
– И при чём здесь я? – мрачно спросил Марков.
– Не спеши поперёд батьки в пекло, – произнёс Заковский. – К твоему номеру в этом цирке мы как раз подходим. Реши Берия сегодня, прямо сейчас, взять товарища Сталина под арест или просто свернуть шею мудрому учителю мирового пролетариата, как паршивому курёнку, кто может ему помешать? Управление охраны? Так Власика нет, в отпуске он, и пока его вытащат из родных Бабынычей, несколько дней пройдёт. А решатся ли заместители с оружием выступить против Лаврентия Павловича или нет, станут годить до выяснения обстановки – это большой вопрос. Получается, резерв вождя, как минимум, до возвращения Николая Сидоровича, – войска Московского округа. В том случае, если его командующий отдаст такой приказ, если не промедлит, не станет тоже выжидать. У Лаврентия есть опасения, что ты свои части в бой за Сталина поднимешь. Понял, почему тебя сегодня брали на «гоп-стоп»? А кстати, если всё-таки, как говаривали в Одессе, ты что сделаешь?
– Как вы любите выражаться, Леонид Михайлович, – набычившись, медленно заговорил Марков, – во-первых, я считаю, что ситуация на Западной границе может обернуться для нас полным разгромом и, соответственно, грозит существованию страны. Обеспечить боеспособность частей, переброшенных к границе, сегодня возможно, только опираясь на авторитет Сталина. Устранение Иосифа Виссарионовича – независимо от того, считаем мы его ангелом-спасителем или последней сволочью, – приведёт к нарастанию беспорядка в войсках. Добавьте неминуемый в этом случае бардак в верхних эшелонах власти и получите подарок для фюрера. От Бреста до Владивостока. Так что формулировать правильнее не: «За Сталина», а «За Родину».
Во-вторых, если ваши выкладки справедливы, Берия – изменник Родины. Я не люблю громких слов, но иметь с предателями никаких общих дел не считаю для себя возможным.
– Молодец, – иронически усмехнулся Заковский. – Объединяем лозунги, получаем: «За Родину, за Сталина!» На будущее имей в виду, что ты, скажем, волею судеб, на сегодня – единственная опора и защита Самого. В этом качестве тебя уже заметили многие, вести себя с тобой будут соответственно. И ты держи должный гонор. И знай, что Он этого не забудет.
– В каком смысле? – уточнил Сергей.
– В обоих, товарищ генерал-полковник, – ответил «почти маршал НКВД».
В тот же вечер в подвальной пивнушке в самом центре Москвы, на улице Петровке, в двух шагах от Столешникова переулка и здания МУРа, сидели два человека. При взгляде на них кое-кому пришло бы в голову название сказки: «Двое из ларца, одинаковых с лица». То есть лица были скорее просто похожими. Оба скуластые, с носами белорусской бульбой, со светло-русыми чубами. Но оба были одеты в чёрные кожанки, перетянутые портупеями с обязательными кобурами «ТТ», синие галифе и добротные офицерские сапоги. Костюмы неназойливо подсказывали, что эта пара и впрямь из одного «ларца». Если бы случайный свидетель мог ещё и глянуть на документы любителей пива, он решил бы, что они если не близнецы, то уж точно братья. Оба носили фамилию Хрусталёв. Только одного звали Иваном Васильевичем, а другого Александром Ивановичем. При этом Иван Васильевич был несколько моложе Александра Ивановича, так что родителем ему приходиться не мог, а по званию первый был майором ГБ, а второй – армейским подполковником.
Служили они в одних и тех же, как сказали бы сегодня, силовых структурах. Майор в настоящий момент был сотрудником Управления охраны. Подполковник – личным водителем автомобиля народного комиссара внутренних дел товарища Лаврентия Павловича Берии. В родстве Хрусталёвы не состояли, проверено это неоднократно и тщательно родными органами.
Перед каждым красовалась полудопитая кружка, в середине столика – тарелка с маленькими каменной твёрдости баранками, украшенными крупными кристаллами соли. В лучах электрических ламп кристаллы сверкали, словно бриллианты в буржуйском кольце.
Сумей кто из завсегдатаев или случайных посетителей пивной подслушать неспешную беседу коллег, он утвердился бы в мысли, что сослуживцы зашли отдохнуть, глотнуть горьковатой жидкости, посудачить о повседневных вопросах.
– Главное – правильно обрисовать ему ситуацию, – негромко говорил полковник. – Сошлись на кого-то из сослуживцев, мол, противостояние в высшей точке, Богдан готов действовать решительно. Самый момент объединить усилия. Это же исполнение его мечты. Он не сможет не согласиться.
– А если всё-таки? – не ведая о том, повторил Иван Васильевич фразу, которую только что произнёс совсем в другом месте и в другом контексте комиссар ГБ Заковский.
– Тогда придётся его убеждать, – сообщил Александр Иванович. – Он ведь давно напрашивается. Да не тяни. Время поджимает.
Но даже эти вполне невинные слова не могли достигнуть чужих ушей, потому что два ближайших к Хрусталёвым столика по странной случайности оказались незанятыми, а с более дальних позиций тихий говор пары военных заглушался гулом и гомоном других любителей хмельного напитка.
– Скажите, товарищ Лихарев, вы – чёрт? – серьёзно спросил Хозяин, впившись жёлтыми глазами в лицо своего помощника.
– Никак нет, товарищ Сталин, – спокойно ответил Валентин. Механически он поправил узел тёмного галстука, слишком туго стянувшего ворот снежно-белой рубахи. Но это было единственным признаком растерянности.
– Но определёнными сверхъестественными способностями или возможностями вы обладаете, – спокойно констатировал вождь. – Неоднократно вы в сжатые сроки выполняли задачи, непосильные для одного человека. А ведь собственного секретариата у вас нет. Я не говорю уже о документах, которые вы мне доставляли. Такие бумаги могли быть только явной и грубой фальшивкой. Однако проверки подтвердили их соответствие реальному положению дел.
«Он умный, – в который раз отметил Лихарев. – Я же говорил Сильвии, что с этими директивами мы вляпаемся. А она твердила: мы должны рискнуть и в этой реальности добиться того, что про… проиграли в других. Лепет, будто у меня есть могущественные и обладающие редкими талантами друзья, одни из которых ухитрились достать сверхсекретный приказ, а другие разработали план развёртывания войск, с этим человеком не проходит».
– Мне могут понадобиться эти ваши… неординарные таланты, – продолжал Сталин. – Вы готовы к сотрудничеству?
– Безусловно, товарищ Сталин. Всё, что могу. – Просьба секретаря ЦК ВКП (б) о помощи, обращённая к человеку, которого главный атеист страны считал если не дьяволом во плоти, то хотя бы одним из ближних подручных Сатаны, полностью соответствовала инструкциям, которые Валентин получил по данному вопросу от руководительницы сектора и своей непосредственной начальницы Сильвии Спенсер.
– Вы сможете защитить этот кабинет от проникновения нежелательных м-м-м… посетителей?
– Чего проще? – усмехнулся про себя Лихарев, подумав о силовом поле. И кивнул.
– А обеспечить непроницаемость помещения для оружия? Я имею в виду пули, снаряды, даже тяжёлые авиабомбы.
«Вот как далеко зашло, оказывается, дело».
Валентин снова кивнул.
– Только должен предупредить вас, товарищ Сталин, что будет одно неудобство. В момент, когда включена защита, войти в кабинет не сможет никто. Равно как и выстрелить из двери или окна или пробить экран бомбой. Но и вы не сможете выйти, пока не выключится моя… скажем, магия.
– А нельзя сделать так, чтобы я сам мог ставить и убирать эту защиту?
«Ещё чего, – подумал Лихарев. – Перенастроить управление в принципе можно. Да справится ли этот выпускник духовной семинарии с нашими технологиями? Здесь надо иметь определённым образом тренированную психику. И оно мне надо, давать этому аборигену такую мощь? Что обезьяне гранату».
А вслух с наибольшей убедительностью, на какую был способен, произнёс:
– Товарищ Сталин, к сожалению, для управления такой системой требуется особая тренировка.
К удивлению Валентина, вождь кивнул:
– Да, мне говорил об этом один мой старый друг.
«Интересно, – отметил помощник вождя. – Надо выяснить, что это за приятель, который знает о принципах управления силовым полем».
– Тогда сможете устроить так, товарищ Лихарев, чтобы в течение нескольких ближайших дней вы могли появиться здесь максимум через тридцать секунд после моего вызова?
«Постоянно держать открытым канал гиперперехода? – прикинул Валентин. – Это же сколько энергии уйдёт? С другой стороны, не станешь же круглые сутки сидеть здесь или, ещё лучше, в приёмной бок о бок с Поскрёбышевым. Придётся просить санкцию у Сильвии».
– Товарищ Сталин, – твёрдо произнёс помощник вождя. – Завтра с утра я обеспечу ваш кабинет совершенно непробиваемой защитой. Сегодня подготовлю всё необходимое.
– Хорошо. Я полагаюсь на вас, товарищ Лихарев.
После разговора с Иосифом Виссарионовичем о «мистическом визите Фиораванти» Лихарев связался со своим куратором, резидентом Сильвией. Элегантная красавица в свою очередь послала запрос в Центр. Ответ пришёл незамедлительно. Никаких следов не только активности, но даже и присутствия противника в этом ответвлении от главной исторической последовательности замечено не было. Можно было считать, что агграм удалось найти совершенно «чистую» реальность, и, значит, появился шанс исправить промахи, допущенные в «других мирах».
Сильвия долго объясняла подчинённому теорию сопряжения линий исторического развития. Вся эта философия Лихарева никогда особенно не занимала. Ему ближе были конкретные задания, где требовалась сметка, решительность, умение соображать быстро и точно, где интеллектуальный, а подчас и реальный риск пенил кровь адреналиновыми выбросами. Из рассуждений матери-начальницы он понял две вещи: сама Сильвия в этих высших материях разбиралась не очень и сейчас просто повторяла полученный от кого-то сильно умного урок. Второе, что если аггры сумеют создать единое мировое правительство в этой реальности (или на этой исторической линии), то все предыдущие проколы как бы самоликвидируются в силу влияний одной линии исторического развития на другие. По каким-то хитрым законам главной последовательностью становилась та, которая расходует меньше энергии на поддержание собственной стабильности. В этой реальности не было борьбы между агграми и форзейлями, потому «чистая» последовательность была самой энергосберегающей из известных.
Из этого следовало, что нужна одна победа, любой ценой, и усилий жалеть нельзя.
В какой-то миг Сильвия заметила состояние обалдения, в которое впал Валентин, и пожалела резидента в России, перешла к конкретным заданиям. Лихарев должен был подбросить Сталину разработки нового пехотного оружия, достаточно простого, чтобы можно было быстро наладить его массовый выпуск, и в то же время весьма эффективного. Давать землянам более мощные средства сведения счётов друг с другом аггры не хотели. Им не нужна была непоправимо искалеченная планета и история, которая «вывихнула сустав». А по расчётам историков, максимальные шансы объединить под собственной властью страны, имеющие реальную возможность лепить будущее Земли, имела империя под названием СССР. По непонятным для исследователей причинам именно это государство обладало наибольшей пассионарностью.
За разъяснением стратегии и рассуждениями о загадочных сущностях Истории как-то забылся скверный анекдот с духом-призраком.
Конечно, тогда Валентин и прокололся. Историю с привидением следовало раскрутить до конца, до принятия мер руками вождя или даже собственными силами. Пусть даже ситуация не показалась сколько-нибудь серьёзной. В самом деле, не может же повлиять на логику мировой истории какая-то дурацкая инсценировка.
Ход мыслей аггрианского агента можно понять. Тысячелетия развития науки и технический прогресс вытравили из психики любые мистические представления. Для веры в потусторонние силы просто не осталось места в мозгах существ, которые в Гиперсети жили, словно в собственной квартире. Пожав плечами, и Сильвия, и Лихарев забыли об этом нелепом событии, как европейский исследователь, тот же Гарри Райт, не обратил бы внимания на сообщение, что его проводник по джунглям нарушил какое-то из многочисленных племенных табу. Оценить размер своего просчёта и серьёзность, даже трагизм ситуации англичанин смог только утром. Тогда выяснилось: туземец ночью умер. Просто потому, что знал – нарушивший запрет должен заплатить за это жизнью. Мог Райт предвидеть такое? Вот и аггры не сумели.
Так что, теперь придётся разбираться в этой нелепице?
– Заварили мы с вами кашу, товарищ генерал, – сказал Иван Васильевич Хрусталёв. Лось, не отвечая, ждал продолжения. Майор заложил руки за спину, картинно выставил левую ногу в сияющем сапоге и продолжил: – У меня приятель в аппарате, – чекист махнул рукой в сторону, объясняя, в каком именно аппарате служит товарищ, – Лозгачёв его фамилия, возможно, помните. Он рассказал, как после разговора с вами по телефону Эйтингон побежал, – Хрусталёв понизил голос до шёпота, – к Сталину.
Владимир насторожился. Неужели Наум, о котором он слышал, будто это чуть ли не самый хитрый лис вождя, умудрился допереть, зачем ищет карту Фиораванти новый заместитель Власика? Нет, – успокоил Лось сам себя. Будь он хоть семидесяти пядей во лбу, не догадается. А даже и сообразит, чем докажет? Нет, ерунда.
– Оказывается, – продолжал Иван Васильевич, – Берия о плане тайных лазов в Кремле не доложил, значит, собирался его как-то использовать. Лаврентию Павловичу о вашем запросе Эйтингону и его срочном докладе Самому тут же донесли. В верхах началась паника. Кобулов убеждён, что Хозяин прикажет взять под стражу и его, и Берию. Обсуждают даже, – майор перешёл на чуть слышный шёпот, – как такому варианту противодействовать.
– И тебя попросили выяснить, пойдут ли наши люди арестовывать руководство НКВД? – вслух спросил Лось.
– Нет, – так же громко заявил Хрусталёв. – Мне поручили спросить, не хотите ли вы, пользуясь ситуацией, исполнить свою давнюю мечту – свернуть шею усатой суке? Совместно с Богданом Захаровичем…
– Совместно с Богданом Захаровичем я на одном гектаре срать не сяду, – грубо оборвал Лось. – Так и передай. А за информацию спасибо. Иди, свободен!
На рабочем столе Маркова коротко звякнул телефон.
– Сергей Петрович, – с некоторым удивлением в голосе доложил секретарь, – к вам генерал из управления охраны.
«С чего это Володьке неймётся с утра пораньше, – подумал Марков, а в трубку сказал: – Проси».
Лось ворвался в кабинет, словно за ним черти гнались. В два гигантских шага подскочил к столу, опёрся ладонями и зашептал:
– Всё, Серёжа, пришёл наш день. Поднимай войска!
Вымотанный вчерашними приключениями, а ещё больше разговорами – только он приехал домой после беседы с Заковским, позвонила Ленка. Она плакала и смеялась, говорила, что хочет к нему, чтобы Сергей её обнял и всё забылось, потому что страшно, и мать рыдает, хорошо, хоть Зинка у мужа, а то и она бы душу мотала. Сергей успокаивал девчонку, объяснял, что приехать за нею в два часа ночи было бы неудобно перед Зинаидой Петровной, а сейчас тем более, и с утра он обязан быть в штабе, но вечером они запрутся только вдвоём и… Потом он понял, что Радость его просто не слышит, и стал говорить, что любит её, что целует её глаза, её распухший сопливый нос, её удивительные плечи и потрясающую грудь. Под этот бессвязный лепет Ленка затихла, даже, кажется, улыбнулась и начала кокетничать. Короче, так ночь и прошла.
Марков поднял на друга глаза.
– Какой день, какие войска?
– Пауки сцепились, – лихорадочно бормотал Владимир. – Усатый заподозрил Берию в заговоре. Хочет, – Лось энергично повернул навстречу друг другу огромные кулаки, будто выкручивал подштанники в швальне.
Сергей Петрович вспомнил вчерашние слова Заковского. Какая умница Лёва Задов! Но наверное, даже он не ждал, что все завертится так скоро.
– И что? – спросил он Лося.
– Как что? Ты сейчас бросишь пару батальонов с лёгкой артиллерией – для острастки – на Лубянку. И пару батальонов – на Кремль. Охрану я нейтрализую, ворота открою. Свернём шейку вождю, прислоним к стенке Берию со всеми его присными. И всё, свобода!
Марков потёр ладонями лицо. Башка совсем не варила. Постарел, что ли? Раньше за неделю часика три соснёшь, и всё равно как молодой огурец. А тут ночь всего не поспал, а ощущаешь себя варёной курицей в чемодане у командированного. Птица привиделась как настоящая: пухлая, бледная, в толстой, покрытой пупырышками, коже.
Господи, о чём он думает? Сколько они мечтали о таком повороте судьбы! Посмотреть в глаза всем, кто мучил, запугивал, калечил его, Володьку, Радость – всю страну, когда они будут стоять перед дулами автоматов.
А немецкие дивизии на границе? Кому-то из оставшихся вождей обязательно придёт в башку, и на взбунтовавшихся бросят верные части – найдутся такие. Как ты сам вчера говорил: «Подарочек фюреру от Бреста до Владивостока»?
– Хорошо, свобода, – бесцветным голосом произнёс Сергей, глядя снизу вверх – сидящий стоящему – в глаза Лося. – А дальше что? Кто станет управлять страной, защищать её? Как только мы тут зашебуршим, фрицы и гансы, не дожидаясь полного разворачивания войск, рванут вперёд.
– Ну и что? У нас там войск…
– У нас там полный образцово-показательный бардак. А тебя и меня в случае бунта авиация накроет прямо в Кремле по распоряжению товарища Молотова-Маленкова. Или всесоюзного старосты сифилитика Калинина. И начнут грызть друг другу глотки за должность самого верхнего. Пока будут барахтаться, уже и господин Гудериан в ворота постучится. Дулами танков. Ты пойми, Володя, сегодня такое положение, что нельзя без Сталина. Не потому, что он хороший. Он может быть какой угодно сукой. Но вся страна замкнута на нём. Так что, извини, я тебя не поддержу. Больше того, любую попытку переворота пресеку всеми имеющимися в моём распоряжении силами.
– Ты что, Серёжа? – В голосе Лося была мука. – Мы же друзья.
– Прежде всего мы – русские офицеры. Наша работа – страну и народ от иноземцев оборонить. Ты что, хочешь, чтобы в твоей Старо-ниже-чего-то-там гитлеровский унтер царствовал?
– А бериевский уполномоченный лучше? Сказал бы честно: «Прикормил меня наш великий и мудрый, лучший друг физкультурников». Эх ты, не думал, что ты окажешься даже не сукой, а подсученком. – Бывший зэк всё больше распалялся. – Ладно, – заорал он, – беги, защищай своего любимого рябого вождя, пока его собственный холуй кровавый на крюк за вонючее ребро не повесил. Да не забудь его в жопу поцеловать!
Лось выскочил в приёмную, так хлопнув дверью, что с потолка посыпалась штукатурка.
Марков остался сидеть за столом, тупо глядя на разводы лакированной древесины. Он думал, какая паскудная штука – жизнь. Наша жизнь, во всяком случае. Как ни странно, Сергей Петрович испытывал чувство стыда перед Сталиным. Возможно, его стоило убить. Но пользоваться благоволением этого немолодого, матёрого человека и одновременно плести заговоры за его спиной, обзывать его полуприличными кличками нельзя. Этим унижаешь не его – себя. Так Марков чувствовал, хотя связно объяснить и логически обосновать ничего не смог бы.
В то же время военный никогда не смог бы прийти к Сталину и рассказать о планах Лося. Это значило донести и обречь единственного друга на мучительную смерть и было чудовищно и совершенно невозможно.
Даже застрелиться – значило предать обоих. И свою страну, которую ему не за что особенно любить. Он сражался за её счастье, работал день и ночь, обеспечивал «спокойствие наших границ», как пелось в популярной песне. И получил «тёплое место» в бараке концлагеря. Тем не менее, не зная, за что и почему, он всё же любил родину-мачеху. И скорее сдох бы, чем допустил, чтобы было стыдно за провинность перед ней. Кто придумал эти дурацкие понятия, которые загоняют человека в угол и не позволяют ему выстроить для себя нормальную, то есть спокойную и сытую, жизнь любой ценой? Честь, совесть, порядочность. Насколько легче было бы вообще без них. А ведь именно они, точнее, следование этим дурацким «понятиям» и создаёт человека. В отличие от двуногих гиен и шакалов.
Погоди, а что Лось кричал? Холуй собирается подвесить рябого вождя на крюк? Что, НКВД готово выступить против Сталина? И что прикажете делать? Поднимать войска и бросать на защиту Кремля? Или сразу на штурм Лубянки? Марков представил, как это могло бы выглядеть. Картина понравилась, хоть маслом её пиши.
Решив действовать умнее, Сергей Петрович набрал знакомый номер.
– Александр Николаевич, это Марков. Хотел доложить, что вверенные мне войска Московского военного округа готовы незамедлительно выполнить любой приказ товарища Сталина.
Вместо тенора Поскрёбышева в трубке вдруг раздался глуховатый голос. С отчётливым акцентом он произнёс:
– Спасибо, товарищ Марков. Рад, что не ошибся в вас. Как говорится, вдвойне даёт тот, кто даёт вовремя. Я этого не забуду.
В Кремле положили трубку.
«Если бы только месяц назад мне кто-то сказал, что я буду спасать Сталина, в морду получил бы немедленно», – подумал Марков.
С завтрашнего дня он будет в полной безопасности. Лихареву вождь верил. Не доверял, а именно верил, заметьте разницу. Оставалось решить, как не дать выпустить себе кишки в эту ночь.
Мысль пересидеть её в кабинете удачной не показалась. После знакомства с тенью Аристотеля Фиораванти Сталин не чувствовал себя уютно в Кремле. Здесь на каждом шагу человек, не только подчинённый Берии, но его аппаратом подобранный и проверенный. И стены, как оказалось, пронизаны тайными ходами, как вонючий камамбер следами мерзких личинок. Ближняя дача выглядела гораздо надёжнее. Особенно, если собрать туда на дружескую вечеринку всех соратников по Политбюро. Заодно и заседание проведём. Есть мысль. Лаврентий не решится пристрелить вождя на глазах всей верхушки. Тогда придётся устранять если не всех, то многих. На такой скандал даже он сам, наверное, не отважился бы. Разве что в молодости. Наивный он тогда был. Скольких возможностей не видел. Правильно говорят: если бы молодость знала, если бы старость могла. Ну, ты ещё не старик, шестьдесят два для кавказского мужчины не возраст. И чувствуешь себя порой ещё всемогущим.
Так, охрану НКВД следует заменить на людей, от Лаврентия не зависящих. Вопрос: где взять три десятка людей, которые не выстрелят в спину?
А ведь вполне возможно решить и эту проблему. Наш стойкий оловянный солдатик даже лучшего друга сдал. Уверил в полной преданности вождю. И ловушкой это быть не может. Проще было помочь Лосю. Значит…
Сергей Петрович сидел в своём кабинете, уставившись взглядом на чёрный телефон, ожидал, что в любую секунду он зазвонит. Почему-то казалось, что трель будет резкой, злобной. И придётся поднимать части, бросать вооружённых людей на промозглые пустые улицы. Против лучшего друга. Выполнять свой долг и обязанность…
Генерал старался не думать ни о Лосе, ни о Сталине. Он вспоминал Радость, её манеру улыбаться, чуть откидывая назад голову. Но перед глазами всё время появлялось растерянное и взбешённое лицо Володи.
Аппарат коротко вякнул и замолк.
– Сергей Петрович, – сообщил Поскрёбышев, – с вами хочет поговорить товарищ Сталин.
И тут же в трубке возник глуховатый голос:
– Товарищ Марков. Я решил собрать сегодня товарищей на Ближней даче. Устроим дружескую вечеринку для Политбюро. Выпьем немного хорошего грузинского вина. Повспоминаем старое время. Приглашаю и вас.
– Спасибо, Иосиф Виссарионович, – пробормотал удивлённый генерал.
– Товарищ Марков, – не спеша продолжал вождь. – У меня просьба. Не могли бы вы взять с собой человек тридцать надёжных командиров из подчинённых вам соединений? Они должны быть хорошо знакомы с караульной службой. И самое главное, они должны быть взяты из разных частей и не должны быть знакомы друг с другом. Явка в двадцать два ноль-ноль. И все вместе поедем. Чтобы было веселее.
– Прошу прощения, товарищ Сталин. То, о чём вы просите, невозможно…
– Почему? – изменившимся голосом спросил Вождь.
– Тридцать человек из разных частей и отвечающих вашим условиям я и за сутки не соберу. Не настолько я знаком с округом, чтобы взвод надёжных людей не глядя назвать…
– А что в таком случае нам делать?
– Предлагаю или взвод старшекурсников из училища Верховного Совета – этих за час соберём и проинструктируем, или поднять по тревоге командиров разведвзводов и рот ближайших дивизий. Люди наверняка лучше строевых командиров подготовлены. Но тогда часа три-четыре…
– Давайте курсантов, – после ещё одной длинной паузы сказал Сталин.
К вечеру разыгралась вьюга. Ветер срывал белую пыль с высоких сугробов, завивал её смерчами, поднимал к тяжёлым тучам, словно пытался вернуть им неуместные в конце марта снежинки. А сверху неумолимо сыпалась всё новая ледяная крупа, смешивалась с уже побывавшей на земле, заполняла пространство между чёрными небесами и белой выстуженной землёй.
Времени выполнить распоряжение Хозяина чуть хватило. Кортеж из десятка одинаковых чёрных «Эмок» – их решили использовать вместо обычных лимузинов «для маскировки», чтобы меньше бросаться в глаза, – понёсся сквозь замять от стен Кремля в сторону Арбата. На ходу машины менялись местами, и через десять минут сам Марков уже не смог бы сказать, в которой из них расположился Хозяин.
Подъезд к Ближней даче был забит автомобилями. Крыши и бока уже замело.
Перед внешними воротами стояли четверо бойцов в убелённых снегом тулупах с автоматами «ППД» на изготовку и старший лейтенант ГБ. Командир патруля увидел, как из «Эмок» выбираются военные, сделал несколько шагов вперёд, набирая в грудь воздуха. Не то он собирался отдать команду: «По машинам и вон отсюда к беням», не то сразу начать экскурс в генеалогию приехавших. Но тут увидел, как из тёмного чрева совсем не подходящей ему машины выкарабкивается вождь, подбежал, застёгивая кобуру, вытянулся, отдал честь. Спросил чуть растерянно:
– Товарищ Сталин?
– Я, – ворчливо согласился вождь. – А это – со мной. Прикажи впустить. Старший лейтенант бросился к караулке, схватил трубку телефона. Одновременно он дал знак автоматчикам отступить в стороны. Марков оценил манёвр. Охрана заняла позиции, с которых четыре автомата скосили бы приехавших за секунды. Сталин вместе с Марковым, за ними – насторожённо озирающиеся курсанты, одновременно и гордые и слегка растерянные, вошёл во внешние ворота, которые тут же стали закрываться. Из-за внутреннего забора раздался голос:
– Всем стоять!
В амбразурах сверкнула оружейная сталь.
– Товарищ Мозжухин, – не повышая голоса, позвал Хозяин.
– Это действительно вы, товарищ Сталин? – удивлённо спросили из-за внутренних ворот.
– Открывайте, товарищ Мозжухин.
В ближней к воротам бойнице забелело лицо.
– Я не имею права впускать на территорию посторонних людей.
– Это мои гости, – усмехнулся Хозяин.
– Товарищ Сталин, не имею права.
– Товарищ Мозжухин, кто вправе дать разрешение на присутствие тех или иных людей на даче?
– Комендант.
– А в его отсутствие?
– Начальник Управления охраны.
– А в его отсутствие? – Вождь говорил тихо, но в голосе начинало закипать раздражение.
– Нарком внутренних дел.
– А в его отсутствие? Ну, товарищ Мозжухин, соображайте быстрее, люди мёрзнут.
– Председатель правительства.
– Он приехал?
– Так точно.
– Доложите ему, что вы не впускаете Сталина с его гостями, и выполняйте приказание, которое получите.
Через три минуты послушались отборные ругательства, ворота распахнулись. За ними, ёжась под ударами серой метели, стояли Калинин, Булганин, Маленков и Молотов. Все четверо материли бедного заместителя коменданта Ближней дачи и испуганно косились на три отделения курсантов за спиной вождя.
– Никогда не думал, что наши охранники такие бюрократы, – процедил Иосиф Виссарионович.
– Он сегодня же будет уволен, – с преувеличенным гневом пробасил Михаил Иванович и даже замахнулся кулачком на Мозжухина.
– Потом мне пришла в голову мысль, – продолжал Генеральный секретарь, – что меня просто не хотят пускать те, кто засел внутри. – Четвёрка попыталась протестовать, но Сталин никого не слушал. – И только потом я понял: неправильно мы организовали власть. Я подумал: товарищ Сталин должен не только руководить партией. Товарищ Сталин должен возглавлять правительство страны. Как вы считаете, товарищи?
– Совершенно правильно! – выкрикнул Молотов.
– Я рад, что вы меня поддерживаете, Вячеслав Михайлович, – кивнул Хозяин. Тут же зашумели все: «Давно пора! Это архиверное решение. Только так мы наведём наконец большевистский порядок, а то распустились».
Иосиф Виссарионович двинулся ко входу в дом. Остальные вожди запрыгали вслед. Они уже переобулись в лаковые туфли, и теперь снег засыпался в обувь, обжигал ноги.
Вдруг Сталин остановился:
– Что мы будем делать с товарищем Мозжухиным?
– Гнать его к чёртовой матери, – злобно выкрикнул Маленков. Он чуть было не врезался в спину Вождя, влез в сугроб и потому был непримирим.
– А я думаю, товарища Мозжухина следует наградить ценным подарком, – произнёс будущий глава правительства. – За образцовое несение службы. И подыскать ему достойное место службы, не связанное с чрезмерными умственными усилиями. А то он очень долго соображал, что секретарь ЦК ВКП (б) и хозяин дачи главнее коменданта этой же дачи.
И снова двинулся вперёд, позвал не оборачиваясь:
– Товарищ Мозжухин. Вы и ваши люди можете отдыхать, сдав оружие. За вас подежурят мои гости. Товарищ Марков, распорядитесь.
Затюканный заместитель коменданта открыл было рот, чтобы произнести ставшее привычным за этот вечер: «Не положено», но только глянул в затылок Сталина – между околышем фуражки и барашковым воротом шинели, – рявкнул «Слушаюсь!», развернулся кругом и строевым шагом отправился к чёртовой матери.
Марков разоружил с большим удовольствием штатную охрану, провёл инструктаж и лично развёл курсантов по постам – в общем, выполнил работу обычного начкара. Только он успел покончить с хлопотами, примчался Гундарев. Этого широкоплечего парня с боксёрским перебитым носом Сергей выделил для связи.
– Товарищ генерал-полковник, вас просят, – и махнул рукой в сторону дачи.
В большом зале происходил обыкновенный сталинский банкет, аналог петровских ассамблей, откуда гости своими ногами не уходили. Члены Политбюро и зампредсовнаркома – все как один в тёмных костюмах с галстуками. Один Ворошилов непонятно с чего явился в кожаной куртке вместо пиджака и в галифе с сапогами. Выделив его из толпы, Иосиф Виссарионович недовольно произнёс:
– Ты бы ещё шашку прицепил, Клим. Был дураком и остался…
– Я с утра на полигон собрался, новую технику смотреть…
– Много ты насмотришь с бодуна, – ухмыльнулся Вождь и отвернулся.
С появлением Сталина беспорядочное роение по залу прекратилось, все начали занимать положенные по старшинству и степени близости к Хозяину места. По инерции из рядов соратников прорывались слова:
– Наконец-то, товарищ Сталин… Мудрая идея, и главное, своевременная… Пора, пора укрепить государственную власть… Владимир Ильич тоже ведь Совнаркомом руководил…
Последнюю фразу выдал Молотов, только что низвергнутый с этого высокого поста и имеющий основания задуматься о своём будущем.
Услышав упоминание Ленина, Вождь поморщился. Нашёл, дурак, кого в пример ставить.
Хозяин единственный в зале выглядел трезвым. Он сидел со стаканом красного вина в руке и оглядывал свою рать, наперебой изрекающую тосты и опрокидывающую рюмки водки и коньяка. Маркову показалось, будто в тигриных глазах плескалось презрение.
Заметив Сергея Петровича, Сталин жестом подозвал его к столу. Строгие костюмы с элегантными галстуками тут же расступились.
– Товарищ Марков, – произнёс Иосиф Виссарионович. – Мы провели внеочередное заседание Политбюро, посовещались. Товарищи внесли коллективное предложение о некотором сокращении круга обязанностей секретаря ЦК. – Вождь сделал паузу. Марков с недоумением смотрел на усмехающегося Хозяина. Какое, на хрен, «сокращение круга обязанностей» перед самой войной? А чтобы эти… суслики сожрали Самого, совершенно невероятно. Да и выглядит Сталин таким довольным, словно это он их всех схарчил.
Очевидно, по лицу командующего Московским округом прочитать его мысли было несложно. Иосиф Виссарионович выдержал паузу и продолжил:
– Одновременно постановили возложить на товарища Сталина руководство Советом Народных Комиссаров и иными государственными органами… Точное название должности они подработают. Как вы считаете, правильно мы постановили или нет?
«Концентрация всей власти в руках одного человека – это возможность быстро ставить любые задачи и контролировать их безусловное исполнение. В условиях войны – залог успеха, – подумал Марков. – История неоднократно это подтверждала. А свободы нам и так век не видать. Побьём немцев, разберёмся».
– Для подготовки и ведения военных действий решение верное.
Вождь обвёл глазами приближённых.
– Видите, товарищи, народ, – он показал на членов Политбюро, – и армия, – жест в сторону Маркова, – едины.
Потом пьянка продолжилась. Сергей видел, как холёный Булганин вертел в пухлой руке гранёный стакан с водкой, как ткнулся он острым клинышком бородки в накрахмаленную грудь рубашки и заснул на стуле. Как по просьбе Сталина плясал гопака лысый секретарь ЦК Украины. Генералу показалось, что, выделывая коленца, он метнул в главу правительства взгляд, полный ненависти. Но скорее всего, это был просто каприз освещения.
К утру только Сталин и Молотов остались сидеть друг напротив друга. Как две гранитные глыбы среди распростёртых на столе, а то и на полу тел руководителей ВКП (б) и Союза Советских Социалистических Республик. В малой комнате, где в прошлое посещение Марковым дачи разместили оркестр, громко храпел раскинувшийся, словно запорожец на въезде в Сечь у Гоголя, даже не расстегнувший портупейных ремней Климент Ефремович Ворошилов.
Под утро метель улеглась. Небо очистилось от туч и засияло, подсвеченное лучами восходящего где-то солнца, стало похожим на свежепостиранную простыню, которую усердная хозяйка чуть подкрасила синькой. На землю солнечные лучи ещё не попадали. Деревья вокруг строений и сама Ближняя дача смотрелись тёмными плоскими декорациями в сероватом сумраке.
Сталин, так и не сомкнувший глаз за прошедшую ночь, уселся на заднее сиденье «Эмки» и приказал Маркову:
– Соберите людей, проводите меня до Кремля и отправляйтесь отдыхать. Подумайте, может, стоит произвести ваших курсантов в лейтенанты, не дожидаясь экзаменов, и направить в войска? Быстрее в курс дела войдут…
«Свой «царский выпуск» решил устроить, – подумал Марков. – Оно и правильно. Лучше лишние три месяца в полку, чем никчёмные теперь экзамены…»
– Будет исполнено, – кивнул генерал.
– А завтра, – продолжал вождь, – проведём совещание по вооружениям. Прошу присутствовать. О времени и месте вас известят.
Марков торопливо прошагал по коридору, ворвался в собственную приёмную. Комната была пуста, ни Шкарбута, ни Добросклоновой. Взведённый после всех событий последних дней и бессонной ночи с вождями, Сергей вырвал из кобуры пистолет и бросился к кабинету. Дверь в него оказалась запертой. Командир подёргал ручку. Ему показалось, будто внутри кто-то приглушённо разговаривает.
– А ну, выходи, – крикнул генерал и хотел уже выстрелить в замок. Охрана на звук прибежит через полторы минуты.
– Выхожу, товарищ командующий, – раздался знакомый голос. Дубовое полотнище медленно приоткрылось, и в приёмную вышел, торопливо застёгивая китель, Филипп Максимович. На лице его можно было прочитать смешанные чувства: фальшивое раскаяние и глубокое удовлетворение.
– Что вы делали в моём кабинете, полковник? – спросил Марков. Меньше всего ему верилось, будто лукавый и ленивый помощник заперся, чтобы взломать замок или распилить стенку сейфа своего начальника. Тем более что по службе почти со всеми секретами он был знаком.
Из-за спины Шкарбута, поправляя причёску, выскользнула Татьяна. Она посмотрела на Маркова, покраснела. Тёмные глаза наполнились слезами. Девушка зарыдала в голос и выскочила в коридор.
«Ай да Шкарбут, ай да ходок, сукин сын, уестествил всё-таки Карменситу», – весело подумал Марков и приказал:
– Беги за своей цыганочкой, пока она весь штаб на ноги не подняла. Будешь потом отмазываться от обвинения в изнасиловании в рабочее время и на рабочем месте.
Помощника как ветром сдуло.
Сергей Петрович вошёл в кабинет. Здесь царил обычный порядок. Только на паркете рядом с кожаным диваном валялась красная роза.
Иосиф Виссарионович приехал в Кремль с Ближней дачи непривычно рано – в половине девятого утра. Наркомы и прочее начальство, а также все сотрудники различных ведомств, приученные к ночному режиму работы вождя, в это время видели первые сны. А самые невезучие только добирались до собственных квартир.
Он вошёл в свой кабинет, проветренный, но окна наглухо зашторены, привычным жестом включил настольную лампу. Круг света вырвал папку с полустёртым золотым тиснением «К докладу». Каждое утро Поскрёбышев собирал в неё срочные бумаги. Сегодня поверх кожаной обложки лежали какие-то листки. Это был непорядок. Вождь поднёс бумаги к глазам: какой-то аккуратно вырисованный план с подписями латинскими буквами. Рассеянно отбросив чертёж, Сталин обнаружил письмо: «Сосо! Как обещал, посылаю тебе копию плана Аристотеля Фиораванти. Я позволил себе отметить один из лазов. Он выходит в тот самый коридор, где скрылся твой «призрак». Думаю, других доказательств рукотворности твоего «чуда» не требуется. Всегда твой Георгий».
Хозяин снова взял первый лист, внимательно изучил схему. Судя по ней, тайный ход в стене соединялся с подземным туннелем, который исчезал за кремлёвской стеной. «Как бы не пришлось самому воспользоваться», – подумал Сталин, представил себя ползущим по узкой каменной кишке и невесело рассмеялся. Автоматически отложил записку Гурджиева. Под нею оказалась ещё одна страница, тоже исписанная характерным стелющимся почерком гуру: «Учителя спросили, надо ли отвечать добром на зло? – А чем тогда вы будете отвечать на добро? – спросил Учитель. – Добром следует отвечать только на добро. На зло надо отвечать не злом, а справедливостью». Сосо хмыкнул. Совет мудрый и своевременный. Но откуда у старого друга такая осведомлённость о ситуации, в которой оказался он, Иосиф? Вождь нажал кнопку вызова, в кабинет тут же вошёл Поскрёбышев.
– Кто принёс это? – показал на лежащие на столе бумаги Хозяин.
– Я, – растерялся секретарь. – Как и каждое утро. Папка «К докладу».
– Я говорю не о папке. Я говорю вот об этих документах. – Почему Сталин назвал послание от Гурджиева безликим словом «документы», он и сам не смог бы объяснить. Возможно, сам того не понимая, не захотел, чтобы кто-либо знал о его контактах с просветлённым.
– Кроме меня и уборщицы в кабинет никто не входил. Пока шло подметание и протирание мебели, как и положено по инструкции, присутствовали я и прикреплённый командир управления охраны. Он стоял в дверном проеме, но мог наблюдать всё пространство помещения. Незаметно подложить бумаги никто из троих не мог.
– Хорошо, – промолвил Иосиф Виссарионович, – можете вернуться на рабочее место.
Вождь с самого начала понял, каким образом появилось на его столе письмо. Он думал, что Гурджиев способен проникать в любые апартаменты, оставаясь незамеченным. То, что это доступно старому надёжному другу, ещё в первый раз неприятно удивило Хозяина. Особенно в нынешних обстоятельствах. «Не кабинет, а проходной двор, шени деда, – выругался он про себя. – С этим надо что-то делать».
Через семь лет, в 1948 году, автомобиль Гурджиева попадёт в аварию. Гуру погибнет. Он всегда любил гонять на предельных скоростях. Но всё же поползут слухи, что катастрофа подстроена. И что заказчиком несчастья был Сталин, а исполнителем – Берия.
Лось всю ночь метался по кабинету, матеря Маркова, вождя, Берию, всю свою идиотскую жизнь. Прикончить злобного сморчка – святое дело. Именно поэтому нельзя было объединяться с НКВД. Правый суд этим будет низведён до разборки среди властвующих крыс. Стать такой же крысой? Лучше сдохнуть.
В половине девятого без стука вошел Хрусталёв, осмотрел начальника, вздохнул и покачал головой:
– Выгляд, как после глубокого запоя.
Владимир удивился, с чего это майор позволяет себе… А Иван Васильевич торопливо заговорил:
– Ты всегда был мне симпатичен. Ещё с времен, когда я вёл твоё дело. Потому сейчас и пришёл предупредить. Хочешь, беги; хочешь, стреляйся. Потому что за тобой уже идут. Лаврентий Павлович не прощает, если от его предложения отказываются. А на тебя у них есть столько, хватит, чтобы заживо похоронить…
В этот миг в коридоре раздались торопливые шаги, распахнулась дверь. В кабинет вошла Люсечка в сопровождении двух лейтенантов в форме наркомата внутренних дел.
– Ну что, Володечка, – весело произнесла блондинка, – собирайся. Поехали.
– Милая, я не могу, – объяснил Лось. – Служба.
– Ты не понял. Твоя служба закончилась, – засмеялась бортбуфетчица. – Жаль, в постели ты был хорош. Но ничего не поделаешь. Нельзя нарушать одиннадцатую заповедь Господню. Знаешь?
Владимир растерянно молчал.
– Не будь дураком, – наставительно произнесла девушка.
– Так ты меня брать пришла? – начал что-то понимать Лось.
– Дошло, наконец? А то «Люсечка, Люсечка». Позволь представиться: для тебя с сегодняшнего дня – Людмила Игоревна Сумова, следователь по делу об обвинении врага народа Лося Вэ Эн в подготовке покушения на вождя мирового пролетариата товарища Сталина.
Словно по команде, лейтенанты бросились с двух сторон к генералу, отработанным движением вывернули ему руки за спину. Они не учли огромной силы гиганта. Лось напряг мышцы. Опера пытались удержать арестованного, но тот ударил пяткой одного, второго отшвырнул, как котёнка, и выскочил за дверь.
– Держи, – завизжала Люсечка. Лейтенанты рванулись в коридор. Послышались звуки ударов, кто-то грохнулся об пол. Девица растерянно посмотрела на Хрусталёва. Тот криво ухмыльнулся и наставительно произнёс:
– Не стучите лысиной по паркету.
На обед в столовую Марков не пошёл, потому что ровно в час, тихо постучав, вошла Тата. Она комкала в руке мокрый платочек, часто поднося его к носу.
– Сергей Петрович, – быстро заговорила девушка, – извините меня, сама не понимаю, как это получилось, но больше никогда…
– Это ваше личное дело, – сухо ответил генерал. – Только не нужно, чтобы такое… – он замялся, пытаясь подобрать тактичное выражение, – ну, вы понимаете, происходило на службе. Тем более, Филипп Максимович – человек женатый.
Татьяна снова заплакала:
– При чём тут его семейные дела? Я люблю вас!
«Интересный расклад, – подумал Сергей. – Любит меня, а перепихивается с полковником».
«Цыганочка» подошла вплотную, привстала на мыски. Теперь она смотрела мужчине глаза в глаза, прижалась к нему так, что сквозь тонкое платье Марков чувствовал упругую грудь и твёрдый, прокачанный живот.
– Пожалуйста, не прогоняйте меня, – горячечно зашептала Татьяна, – я сделаю всё, что вы захотите, я буду вашей девкой, служанкой, хоть собакой, только не гоните. А когда я вам надоем, тогда только скажите, и я уйду счастливая.
Генерал брезгливо отстранился. Ещё не остыла от Шкабута, и на тебе:
– Убирайтесь прочь! – приказал Марков. Тата, зажав рот ладонью, чтобы подавить рыдания, бросилась в двери. – И постарайтесь сделать так, чтобы я вас больше никогда не увидел, – произнёс Сергей в спину убегающей «Карменситы».
Лось быстро шагал по коридору. За ним почти бежал начальник караула. Дверь в приёмную Сталина была распахнута. Владимир знаком приказал разводящему остаться у входа.
– Что у вас происходит? – спросил заместитель начальника управления охраны у Поскрёбышева.
– По приказу товарища Сталина должны устанавливать какую-то аппаратуру, – объяснил секретарь.
– А сам?
Александр Николаевич кивнул. Генерал сделал шаг к двери.
– Нельзя, – сказал Поскрёбышев. Увидев, что посетитель не собирается останавливаться, секретарь с неожиданной прытью бросился наперерез. Лось не глядя хлестнул ребром ладони, и верный Цербер вождя с силой врезался в барьер, отделяющий его закуток от остального помещения, и сполз на пол.
Сталин услышал шум в приёмной даже сквозь двойную дверь. Что же, он был готов и к этому. Быстро выдвинул ящик стола, протянул руку и сжал рукоятку револьвера. С шумом распахнулась дверь. В комнату ввалился человек огромного роста в генеральской форме.
Лось стоял на пороге полутёмного кабинета и смотрел на маленького рябого старика, сидящего за столом. Сколько раз Володя представлял этот момент, мечтал о нём в СТОНе, прекрасно понимая, что никогда ЭТО не сбудется. И вот…
Не спеша (теперь уже незачем торопиться) командир сделал шаг к Хозяину. Вождь смотрел прямо в глаза, как в грёзах мстителя. Лось видел тонкую морщинистую шею. Сейчас он сделает ещё шаг, протянет руку и…
Человечек за столом вскинул кулак. В нем что-то темнело.
«Нет, так нечестно», – подумал Володя.
Сталин выстрелил. Пуля попала в центр лба. И всё равно не смогла остановить огромное тело. Ещё полыхнуло огнём дуло, ещё.
Лось вытянул вперёд руки и, наконец, свалился на пол перед рабочим столом Иосифа Виссарионовича, смахнув на пол бумаги.
Через несколько секунд в кабинет ворвался Поскрёбышев, держась рукой за лицо, и насмерть перепуганный начальник караула. Хозяин жестом не дал им произнести ни слова. Усы вождя приподняла хищная улыбка. Спокойным голосом он приказал: «Убэрите это» – и показал на труп, из-под которого появилась уже струйка крови.
Дипломатическая интерлюдия
Когда на связь вышла Дайана, Антон был изумлён. Он уже привык думать, что никогда больше не услышит об агграх. До сих пор ни одна из враждующих сторон не использовала информационную бомбу. По поводу возможных последствий такой акции учёные обоих миров высказывали самые разные прогнозы. Например, говорили о том, что в информационном слепке Вселенной, Большой Ноосфере, каждая идея соприкасается с миллионом других, причём человек (аггр, форзейль, любое мыслящее существо) не способен понять логику и объём этих связей и пересечений. Как если бы всё богатство внутренней жизни со всеми эмоциями, ассоциативными связями, сменами настроения, в конце концов, попытались измерить и охватить только и исключительно формальной логикой на том уровне, как её преподают в школе.
Философы опасались, что первой волной воздействия информационной бомбы будут стёрты не только те сведения, на которые бомба запрограммирована. И воздействие на Большую Ноосферу этим не ограничится. Поднимется вторая волна. Начнут рваться и развязываться ниточки и узелки, соединяющие массив знаний, образов, идей, пойдёт цепная реакция нарастания энтропии, и в конечном счёте Машина (в том смысле, какой вкладывали в это слово ещё мыслители Древней Греции) Вселенной развалится, Космос снова обратится в Хаос.
Кто во время боевых действий обращает внимание на сомнения философов? У них работа такая – всегда и во всём сомневаться. Первый ядерный заряд испытали на Земле, не обратив внимания на предостережения Эйнштейна о теоретической возможности втягивания в цепную реакцию всей материи планеты. И игнорировали опасения великого физика до тех пор, пока при одном из испытаний водородной бомбы не запылала атмосфера. «Большие шишки» беспомощно ждали конца света, сотворённого собственными руками. К счастью, по непонятным причинам, процесс затух сам собой. После этого предостережения о сверхбомбе стали тихо умалчивать, забывать.
Информационное оружие форзейлей было пущено в ход и сокрушило, как и следовало ожидать, вечного соперника. И ничего не случилось. Во всяком случае, до сих пор Антон ничего такого, катастрофического, не замечал.
Потому он смотрел на Дайану, как на восставшую из праха.
– Удивлён? – спросила аггрианка, эффектная дама, на которую приятно было посмотреть даже врагу, тем более принадлежащему к совсем другому биологическому виду. Впрочем, сейчас оба резидента были стопроцентно человекообразны. Она сидела по свою сторону межпространственного экрана, закинув ногу за ногу, покачивая носком изящной туфельки и курила сигарету фирмы «Ротманс», других она не признавала уже почти сотню лет, даже в девятнадцатый век извлекая их из нужного времени.
– Есть немного, – спокойно ответил Антон, не вполне понимая, с какой именно Дайяной он имеет сейчас дело. После всего случившегося это могла быть посланница как будущего, так и прошлого любой из подлинных, а равно и химерических реальностей.
– Странно всё это, ты не находишь? То вроде бы разошлись, как в море корабли, а сейчас вот снова… Бомба не подействовала, может, на тебя святая вода и меловой круг потребны?
Аггрианка вежливо хохотнула, как раз в меру, секунды три.
– А ничего ведь, по большому счёту, и не случилось. Подумаешь, из миллиона ячеек Гиперсети вы сумели сжечь всего одну. Те, кто в результате этого исчез, ничего не потеряли, они просто как не родились вовсе, и только. Проект наш на Главной исторической последовательности прекратился – тоже ничего страшного. Значит, так и должно было случиться, если всё предопределено на века в какую угодно сторону…
– И зачем ты в таком случае пришла? – с интересом спросил Антон, тоже закуривая. Он давно отметил, что все инопланетяне, прошедшие кондиционирование для работы на Земле, немедленно обучаются курению. И предаются ему с наслаждением, благо не ощущают никаких неприятных последствий этой, несомненно вредной, привычки.
– Я занималась изучением результатов вашей вполне бессмысленной акции. Да, вы отрезали всех нас, здесь обитающих, и самих себя, конечно, от собственного мироздания. Мы теперь Робинзоны, только выброшены не на крошечный остров, а в новую Вселенную. Вот это и есть пресловутая «Вторая волна», о которой мы оба с тобой кое-что слышали, но никогда не принимали эти теории всерьёз. Верно?
Форзейль молча кивнул.
– Я не знаю, что будет дальше, но вселенской катастрофы не произошло. Теория, как всегда, разошлась с практикой. И в данный момент мы все – и моя резидентура, и твой Замок – оказались всего-то отброшены на полвека назад и в абсолютно новую реальность, для которой на ГИП не имелось работоспособной развилки. Ты согласен?
– Похоже на то, – снова кивнул Антон.
– И что нам теперь делать?
– «Закон воды» знаешь? – спросил форзейль.
– Из Киплинга что-то?
– Именно. Когда приходит час водопоя, хищники не трогают у воды травоядных.
– Пока не напьются?
Теперь усмехнулся Антон.
– Хотя бы…
– Тогда мы обо всём договорились. Раз случилось то, что случилось, прекращаем воевать друг с другом и не мешаем происходящему здесь и сейчас. Хотя бы до тех пор, пока «зыбь» не стихнет. Есть у меня ощущение, что мячик скоро остановится…
– Какой мячик?
– Обычный, резиновый. Как сильно его ни брось об землю, второй подскок будет обязательно ниже, чем первый. И так далее, пока импульс не сойдёт на ноль…
– И как долго, по-твоему, ждать? – Цель разговора, кажется, стала Антону почти понятна.
– Да какая разница? Не всё ли нам равно? Земля ведь остаётся той же самой, и на ней масса мест, где ни о какой войне не слышали и не скоро услышат. Если хочешь, можем вдвоём поехать хоть в Мар-дель-Плата и на досуге более тщательно обсудить сложившееся положение и перспективы. Зачем воевать Робинзону и Пятнице?
– Или наоборот, – согласился Антон. Идея провести какое-то время на шикарном курорте в обществе этой дамы, которая без одежды должна быть не хуже, чем «в», ему показалась плодотворной. Действительно, мало ли куда вынесет мир и остатки его обитателей мистическая «Вторая волна».
– Тем более, коллега, – с милой улыбкой готовой уступить притязаниям назойливого Дон-Жуана Анны сказала Дайяна, – я совсем не уверена, что в этот мир за нами не последовали твои подручные: Новиков, Шульгин, как там их…
– Ну, в Мар-дель-Плата они нас вряд ли достанут, а потом мы что-нибудь придумаем. Матрица у каждого есть, и реципиенты найдутся…
Из «Военного дневника» генерала Гальдера:
30.3.1941 г. … 11.00. Большое совещание у фюрера. Почти 2,5-часовая речь: обзор положения после 30.6.1940 г. Ошибка Англии, заключающаяся в отказе от возможности достижения мира. Описание дальнейших событий. Острая критика итальянского военного руководства и политики. Выигрыш Англии за счёт неудач Италии. Англия возлагает свои надежды на Америку и Россию. Максимальный уровень производства будет достигнут только через четыре года. Транспортная проблема в России. Роль и возможности. Обоснование необходимости разрешения русской проблемы. Мы будем в состоянии как материально, так и в отношении людских резервов выполнить в течение двух лет стоящие перед нами задачи в воздухе и на море только в том случае, если окончательно и полностью разрешим сухопутные проблемы. Наши задачи в России: разбить вооружённые силы, уничтожить государство…
Проблема русской территории: бескрайние просторы территории делают необходимой концентрацию сил на решающих участках. Массированное использование авиации и танков на основных направлениях. Авиация не сможет одновременно обработать этот гигантский район; в начале войны она сможет установить своё господство лишь на отдельных участках этого колоссального фронта. Поэтому её использование должно проводиться в теснейшей связи с операциями сухопутных войск. Русские не выдержат массированного удара танков и авиации.
Никаких иллюзий по отношению к союзникам: финны будут храбро сражаться, но численность их небольшая, и они ещё не оправились от поражения. От румын вообще ничего ожидать нельзя. Возможно, они окажутся в состоянии лишь обороняться под прикрытием сильной преграды (реки), да и то только там, где противник не будет атаковать. Антонеску увеличил свою сухопутную армию, вместо того чтобы уменьшить её и улучшить. Судьба крупных германских соединений не может быть поставлена в зависимость от стойкости румынских соединений.
Вопрос о Припятских болотах: охранение, оборона, минирование.
Вопрос об отходе русских войск. Маловероятен, так как иначе теряется связь с Прибалтикой и Украиной. Если русские намереваются отойти, то они должны это сделать заблаговременно, иначе не смогут уклониться от ударов, сохраняя порядок.
После разрешения задач на Востоке будет достаточно оставить 50–60 дивизий (танки). Часть сухопутных войск можно распустить для работы на производстве, для авиации и флота, часть потребуется для других задач, например для Испании.
Борьба двух идеологий… Огромная опасность коммунизма для будущего. Мы должны исходить из принципа солдатского товарищества. Коммунист никогда не был и никогда не станет нашим товарищем. Речь идёт о борьбе на уничтожение. Если мы не будем так смотреть, то, хотя мы и разобьём врага, через 30 лет снова возникнет коммунистическая опасность. Мы ведём войну не для того, чтобы законсервировать своего противника.
Будущая политическая карта России: Северная Россия принадлежит Финляндии, протектораты в Прибалтике, Украине, Белоруссии.
Борьба против России: уничтожение большевистских комиссаров и коммунистической интеллигенции. Новые государства должны быть социалистическими, но без собственной интеллигенции. Не следует допускать, чтобы образовалась новая интеллигенция. Здесь достаточно будет лишь примитивной социалистической интеллигенции. Следует вести борьбу против яда деморализации. Это далеко не военно-судебный вопрос. Командиры частей и подразделений обязаны знать цели войны. Они должны руководить в борьбе…, прочно держать войска в своих руках. Командир должен отдавать свои приказы, учитывая настроение войск.
Война будет резко отличаться от войны на Западе. На Востоке жестокость является благом на будущее. Командиры должны пойти на жертвы и преодолеть свои колебания…
