Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
Групповому процессу следует позволить развиваться естественным образом, насколько это возможно. Необходимо сопротивляться любым соблазнам обсуждать те темы или прояснять те чувства, которые не проявились сами собой.
Джон Хейдер
Виктор Маркович Шкловский перетягивает меня в клинику Речевого центра, куда со всего Союза приезжают на 45 дней пациенты с логоневрозом. Я возглавляю бригаду психологов и логопедов. Меня как какого-то мага и волшебника показывают в программе «Очевидное – невероятное» в научно-популярном фильме «Жгучие тайны века» вместе со снежным человеком и НЛО.
Кроме гипнотерапии и аутотренинга мы применяем методы коммуникативного тренинга, пантомиму, психорисунок. Придумываем вместе с пациентами все новые функциональные тренировки, занимаемся тренингом уверенности. Диалог предполагает обратную связь, поэтому применяем и тренинг сенситивности – чуткости к состоянию и реакциям собеседника.
1980 год. Умер Высоцкий, ему было всего 42. Из моего кабинета в клинике видно все прибывающее людское море у театра. Вспоминаю его Хлопушу, Гамлета, Лопахина. Очень будет его не хватать, хотя его хриплые песни и страстные роли продолжают зримо звучать в моей голове, отзываясь в сердце и рождая такие стихи:
Утро железным скребком об асфальт
пуповину нашего МЫ разрубает.
Ты – на кухню. Я – пожалуйте бриться.
«Пока!» Уношу я в зубах
половину нашей улыбки.
Как энергично борется снег с каблуками!
Будто торопится розовый поросенок,
визжит и похрюкивает, хрустя огурцом.
Вот и железнодорожная станция,
присосок щупальца Города.
Вкус огуречный у снега отбили
солью, песком, сапогами, бензиновой вонью.
Победно спешим, в шуршащем дерьме увязая.
А поросенок умолк и сбежал
к дедушке Марку Шагалу.
Мост. Окаменелый скелет динозавра.
Хвост и голову вбок отогнув,
над железной дорогой застыл.
Осторожно ступаем
по узким и скользким буграм.
Рука наготове —
принять нависающие над лицом ягодицы.
Глотаю влажный и едкий туман:
горьковатый выдох прокуренных,
сырокопченых легких,
блевотную вонь перегарной отрыжки,
слащавый запах дешевых духов.
Соседка моя – неподмытая алкоголичка.
А в электричке сухой плотный жар,
как в сауне бьет из-под сиденья сквозь ноги.
Дремлю. На остановке фильтрую
припухшие женские лица.
Вот пышною шапкой опушено личико куклы.
Ресницы из туши включают и выключают глаза.
Отключаюсь и я… До следующей остановки.
Приехали. Гулкий хруст
ребер померзшей платформы
жамкает долго в ушах, пока
на мосту через Яузу сверху не полилось:
Тирли-тирли! К вам в дом? – Бомм…
Сворачиваю к церкви, навстречу
светлые мягкие лица.
Все громче то птичий, то басовый стон.
Смех сквозь слезы
над Васькой Блаженным? Над Годуновыми?
Надо мной с пузырьками этих вопросов?
На верхотуре, под перекладиной,
меж звуков и тел колокольных распятый,
в помятом коротком пальто, отдуваемом ветром,
стоит и юродствует Он, подняв воротник
и спрятав в него худое лицо музыканта,
увенчанное черной шапкой.
Над ним серебристое солнце.
В горячем его океане мои протекают глаза,
уколовшись о рифы вопросов:
Тирли-тирли! К вам в дом? – Бомм…
День отгрызает от рифов песчинки,
а от меня – мои крохи.
На полном серьезе кормлю я зануд —
озабоченных, эгоистичных.
Это мои пациенты…
Ну вот, слава богу, и вечер!
Сидим на концерте с друзьями.
Труба выдувает стеклянный пузырь,
позолоченный розовой пеной.
Горло ее (и мое) перебирают твердые пальцы.
Сердце хватают, тянут и,
застрявшее в горле, выкручивают так,
что оно вытекает из глаз. Аплодисменты.
Тромбон покаянно и сладко рыгает
медвежонком, объевшимся медом.
Наконец, облегченно и громко зевает.
Спи, мой беби. Аплодисменты.
Саксофон в ширпотребовской робе
тянет хобот, от старости сиплый,
просит губы мадонны. – Старик,
ведь она ничего не умеет?
Научим! Аплодисменты.
Ватные ноги расставив, как у пивного ларька,
ударник на конго в свитере лыжном
запутался в джунглях. Аплодисменты.
Все говорят – раскован я был,
подпрыгивал в такт, и топал, и хлопал.
А я лишь запомнил, как хотелось мне
за трубой идти,
и мед-пиво пить,
и мадонну любить…
Уж за полночь в вагоне электрички
Мы увидали двух парней из джаза
В компании подвыпивших девиц.
В прикрытых их глазах увидел я такое,
Что вспомнился мне Музыкант распятый,
вызванивающий свои вопросы
меж Солнцем и Землей.
Послушай ты, моя любимая мадонна,
послушай, как стучит в тревоге сердце.
Мед-пиво, и любовь, и дети —
все это есть у нас с тобой, родная.
Так для чего же это:
Тирли-тирли! К вам в дом? – Бомм…
Лобня, 13 января 1982 года
1985 год. Психотерапию вносят в реестр медицинских специальностей. Начинается перестройка, появляются кооперативные психологические центры. Меня приглашают в хозрасчетную Консультацию по вопросам семьи и брака при Мосгорисполкоме и Центр социально-психологической помощи «Диалог». Мы проводим групповые экспресс-тесты на психологическую совместимость пар, консультации супругов, коммуникативный тренинг. К нам приезжают иностранные специалисты – аналитики, гештальтисты, драматерапевты, роджерианцы, привозят литературу, проводят семинары и групповые тренинги.
Я изучаю драматерапию по трудам Якоба Морено (1946, 1959), гештальт-семинарам Фредерика Перлза (1969), групп-анализ по книгам Зигмунда Фулкса (1971, 1975), два года занимаюсь в американской гештальт-группе и аналитической группе. Прохожу все три ступени американской программы «Life Spring». Тут все рассчитано на массовое внушение, подражание лидеру и социальную стандартизацию, зато я проверил на себе техники социально-психологического тренинга и начал проводить бизнес-тренинги на крупных промышленных предприятиях Москвы и Подмосковья.
Меня больше привлекает концепция «открытой встречи», разработанная Вильямом Шутцем (1967, 1969). По этому автору открытая встреча есть способ установления контакта между людьми, основанный на открытости и честности, осознания самого себя и своего физического «Я», ответственности, внимания к чувствам, ориентации на принцип «здесь и сейчас». Основное внимание в открытой встрече уделяется интеграции души и тела на основе специальных физических взаимодействий.
Войти с помощью соц. сетей: