7. Мольба Эймер

Пенн передал пожелания доброго пути от Фрелта своим сестрам в присутствии Эйвана. Поэтому, когда Эйван проснулся рано утром и полетел вниз, в луга, чтобы принести быка на завтрак, он изумился, увидев, что Фрелт снова ползет по дороге через гору. Прошедшая ночь не изменила намерений Эйвана в отношении предстоящего иска, равно как и не стал он более расположен к священнику, который разрешил диспут в пользу его зятя. И все же нести груз обид сподручнее с вечера, чем свежим летним утром, поэтому Эйван подлетел и, не выпуская быка из когтей, довольно бодро поприветствовал Фрелта.

– Какое прекрасное утро, – начал он.

Фрелт проснулся, полный новой решимости, и уже стер ноги, пока тащился по каменистой дороге, прикидывая, как лучше всего приступить к делу. Он видел не переливы росы, а только влажное неудобство, не сияющее солнце, а источник слишком яркого света, и вовсе уж не находил красоты в знакомом нагромождении утесов. Ему пришлось изогнуть шею, чтобы посмотреть снизу вверх на Эйвана, что беззаботно планировал в голубом небе, с которого сам Фрелт был изгнан. Он не завидовал молодому дракону или, скорее, уверил себя, что не завидует, но желал бы некоторого признания той жертвы, что он приносил, или хотя бы тех усилий, что она влекла за собой.

– Вельд сотворил мир для нашего удобства, но Джурале, в милости своей, добавил миру красоты, – ответил он благочестивой цитатой.

Эйван был не более религиозен, чем любой молодой дракон, которому предстояло, как и ему, проложить себе путь в жизни. Можно сказать, что он хранил много традиционных верований, которые никогда не переставал практиковать, посещал церковь только потому, что было бы странным не делать этого, но едва уделял внимание тому, что происходило во время этих посещений, и находил благочестие, вынесенное с церковной кафедры, крайне неуместным. Допроси его хорошенько, и он бы присоединился к тем, кто считал, что религию следует ограничить до Перводней, хотя во всех прочих случаях избегал бы такой радикальной компании. Он не был вольнодумцем, но роль, которую религия занимала в его жизни, следовало назвать скорее традиционной, чем духовной. Ему нравились привычные службы Перводней лишь потому, что они были привычны, а не потому, что это службы, и он, разумеется, посещал именно ту церковь в Ириете, чей священник славился краткостью своих проповедей. Такой ханжеский ответ на его приветствие тут же вернул все его раздражение Фрелтом. Он не стал ничего добавлять, заложил вираж и приготовился лечь обратно на путь к дому.

– Останьтесь, – воззвал Фрелт. Эйван помедлил, сделал круг, хотя уже много выше и продолжал подниматься на восходящем потоке. Он вопросительно глянул вниз.

– Я направляюсь нанести визит вашей семье, – сказал Фрелт, вынужденный кричать, чтобы его услышали.

– Не могу воспрепятствовать, – сказал Эйван, поддавшись грубости, – но шепотом. – Дорогу вы знаете, – добавил он более отчетливо и улетел прочь, чтобы предупредить сестер.

Селендра и Эйнар накануне долго не ложились, стараясь утешить друг друга после ухода отца. Уже не первую утрату испытали они в семье, но другие случились, когда они были еще совсем молоды и страдать не умели. Мать их умерла вскоре после того, как они вылупились, и они едва ее помнили. Тогда невозможно еще было доподлинно осознать, как недоставало в их взрослении ее направляющей руки. Однокладник Эйвана, Меринт, ушел, когда они еще не достигли сознательного возраста. Они видели несчастья, постигшие другие семьи, и думали, что за время долгой болезни отца уже поняли, что будет означать его смерть. Но только теперь они осознали, что ничто не может подготовить к смерти.

Прекрасное утро, что тронуло сердце Эйвана, казалось почти насмешкой Селендре. Как могло солнце сиять на небе, когда отец ее мертв, а она скоро будет оторвана от всех, кого любила. Она оставила Эйнар спящей в спальной пещере и печально спустилась в кухню, чтобы накрыть к завтраку. Эймер уже хлопотала там над истощившимися припасами.

– Все ужасно запущено за время болезни вашего отца, ‘Чтен Сел. Но если вы все уезжаете, может, оно и к лучшему, была охота оставлять припасы для Беренды и этого ее мужа-задаваки.

Селендре бы устроить выговор служанке за такую развязную речь, но Эймер за долгую службу в семье была удостоена привилегий, так что Селендре даже и в голову не пришло ее одернуть. Хотя она могла бы без запинки повторить все правила относительно того, как следует держать прислугу на своем месте, она и не думала применять их к Эймер, которая поступила к Агорнинам, еще когда Бон Агорнин женился, и выхаживала всех драгонетов, пока они подрастали.

– Я отважусь предположить, что Сиятельный Даверак отворотил бы свою благородную морду от наших пресервов и копчений, если бы мы их запасли, – сказала она, выказав солидарность с Эймер и тем самым поощряя ее.

– Нестерпимо думать о том, что он завладеет нашим прекрасным жилищем.

Эймер захлопнула почти пустой буфет и повернулась к Селендре.

– Возьмете меня с собой в Бенанди? – спросила она.

Селендра поколебалась.

– Эйнар хотела, чтобы ты поехала с ней. У меня будет Пенн, знаешь ли, а у нее будет только Беренда.

– Мне очень жаль ‘Чтен Эйнар, и я бы очень хотела ей чем-то помочь, но мне теперь о себе подумать надо, – сказала Эймер. – Я уже старая и давно служу вашей семье, а до вас – семье вашей матери. Позвольте мне поехать в Бенанди.

Встретив такую решимость, Селендра не могла настаивать.

– Не знаю, разрешит ли Пенн. Я даже не знаю, может ли он себе это позволить. Так благородно с его стороны взять меня к себе в дом, и я не знаю, сможет ли он поддерживать еще и тебя. Эйнар же он не смог взять к себе. Я, конечно, попрошу его об этом, но обещать не могу.

– Я хорошо работаю, вы и сами знаете, а лишняя служанка – это не то же, что еще одна сестра.

– У него жена есть, – вспомнила Селендра. – Ее зовут Фелин. Я виделась с ней только на свадьбе, и то коротко, я совсем ее не знаю. У нее могут быть свои соображения, сколько ей надо слуг, и я уверена, что в эти планы не входит моя личная прислуга. – При этой мысли она рассмеялась. – Я – и со своей служанкой, будто очень важная драконша. Как Беренда.

– Да я бы и рада служить только лично вам, и вы заслуживаете, чтобы вашу чешую полировали, как другим драконицам, но вы же знаете, что я возьмусь за все, что потребуется. Я буду пещеру скрести, если им надо, и заготовки я отлично делаю, и лекарства. – Передние лапы Эймер распростерла перед собой, будто нищенка, умоляя о подаянии.

– У нее могут быть и свои представления о том, как управляться со слугами, насколько туго стягивать им крылья, – предупредила Селендра.

Мы уже упоминали, что крылья Эймер были связаны едва ли туже, чем у Пенна. Нам следует также признаться, что однажды, во время болезни отца, Селендра и Эйнар разрешили и вовсе распутать крылья Эймер, чтобы она могла слетать пособирать травы. Те, кто от этой новости всплеснут крыльями от ужаса, должны принять во внимание, что Эймер вернулась и до сих пор служила семье, а не воспользовалась возможностью улететь в горы и начать новую жизнь.

– Я все вынесу, как бы туго ни перетянули мне крылья. У Беренды, скорее всего, так и будет, но не в этом дело. Я боюсь только того, что меня вообще не захотят оставить. Эти бездельники – слуги Даверака – болтали, когда вы были в нижней пещере, и, может быть, они только пытались напугать меня, но непохоже на то, так вот, они говорили, что Даверак поедает состарившихся слуг.

– Съедает их против их ясно выраженной воли? – спросила Селендра так, что ее неприязнь к Давераку стала достаточно очевидной.

– Поедает их прежде, чем они умрут, – сказала Эймер, но тут же спохватилась, увидев, что Селендра поражена ужасом. – Нет, нет, не живьем поедает, а убивает их, чтобы съесть, как убивают слабых драгонетов.

– Какое чудовищное расточительство, – сказала Селендра. – Нет, этого не может быть, его священник бы этого не позволил, – она придала своему голосу гораздо больше уверенности, чем чувствовала на самом деле, чтобы убедить старую служанку в том, что она процитировала. – Дракона нельзя убить, кроме как после вызова на дуэль или в присутствии священника, для улучшения драконьей породы, – и это касается нежизнеспособных драгонетов, а не служанки, которая не так быстра, как когда-то.

– Священники не всё видят. Есть еще и продажные священники, которые могут закрыть глаза на такое, и кто может сказать, что священник Сиятельного Даверака не таков? – Эймер многозначительно посмотрела на Селендру.

– Я сделаю все, что в моих силах, чтобы убедить Пенна взять тебя со мной, – сказала Селендра.

Тут только вошел Эйван, пригнув голову, чтобы поднырнуть под притолокой. Через лапу его был перекинут бычок.

– Я выходил за завтраком, – сказал он, улыбаясь.

– О, благословляю тебя, – воскликнула Селендра. – Мои запасы совсем иссякли.

– Вот и нечего их оставлять Беренде, – ответил Эйван.

– Вот и Эймер то же самое говорит, – сказала Селендра. Эйван посмотрел на Эймер так, чтобы она поняла, что он никоим образом не стал бы распускать слуг, как его сестры. Та послушно склонила голову и приняла у него тушу.

– По пути я встретил Преподобного Фрелта, – сказал Эйван. – Он идет, чтобы нанести нам семейный визит, как он выразился. Я понятия не имею, что ему надо, – думал, что больше мы его не увидим. Пожалуй, отец был прав, что постоянно находился с ним в ссоре, Фрелт такой зануда.

– Ну, мы не можем начать ссориться с ним до завтрака, – сказала Селендра.

– А жаль, – ответил Эйван.

Эймер позволила себе фыркнуть в ответ на это замечание. Эйван нахмурился, и даже Селендра посмотрела укоризненно, словно спрашивая – вот так ты себя намерена вести в доме Преподобного Пенна? Эймер приняла во внимание молчаливый упрек и начала аккуратно разделывать быка, ничего не отвечая, показывая, что знает свое место.