57. Третье смертное ложе и шестое признание

Настал Перводень, и в привычном распорядке жизни утром Себет сопровождала бы Эйвана в церковь. Там она бы совершила публичные обряды, и хотя ее тайные молитвы весьма отличались от общепринятых, кроме нас, об этом не знал никто. В этот же Перводень, одиннадцатого числа Глубокозимья, за день до Второго Слушания дела Эйвана в суде, она нарядилась, будто идет в церковь, в строгий темно-синий берет, отороченный белой овчиной.

– Ты знаешь, где твой молитвенник? – спросила она. – Я ухожу.

– Я почти готов, – проворчал Эйван.

– Я сегодня не иду с тобой, – сказала она, поправляя беретку, которая в этом не нуждалась.

– Ты не идешь в церковь? – спросил Эйван, завертев от удивления золотистыми глазами.

– Не сегодня, – сказала Себет тоном, который она выработала для завершения дискуссий.

Эйван закрыл пасть. Раньше она всегда ходила с ним в церковь, с тех пор, как они стали жить вместе. Они никогда не говорили о религии, но она отметила его забавный выбор священника, прославившегося краткостью своих проповедей. Он старался не показать, что занервничал.

– Увидимся, – сказала она и оставила его глазеть ей вслед.

Она знала, что он не станет за ней следить. В этом она Эйвану доверяла. Они уже долгое время придерживались достигнутого понимания.

Снаружи было очень холодно. Твердый снег скользил под ее лапами. Она поспешила к реке, дыша неглубоко и сожалея, что согласилась на уговоры Преподобного Калиена. Его душа, думала она, его душа может быть спасена для новой жизни или навсегда сгинуть. Если она может сделать что-то, чтобы спасти ее, каким бы плохим он ни был в этой жизни, какую бы кару он ни понес в новой жизни, она должна помочь. Он умирал. Это его последний шанс.

Дом Телсти в Юго-Западном квартале смотрел фасадом на реку. Она почти удивилась, что еще помнила дорогу к дому. Много лет Себет его избегала, намеренно выбирая другие улицы, если приходилось идти в этот район по делам. Она не бывала здесь с тех пор, когда была еще драконицей, едва вышедшей из-под опеки няни. Дом выглядел немного меньше, немного потрепанней, на рамах окон и косяках дверей непривычно было видеть снег, зимой она здесь никогда не бывала. Себет буквально вернулась в свое прошлое. Еще не поздно остановиться. Но Преподобный Калиен так много для нее сделал. «Ты должна сделать это для него, – сказал он. – Ну что такое час или два для тебя, чтобы попытаться спасти его душу? Ты не простила, но он умирает, а как же его душа? Подумай о его душе! Тебе ничего не будет стоить эта попытка». Не ради себя и не ради ее отца, а ради Калиена она постучалась в дверь.

Открыл незнакомый слуга.

– Ваше имя? – спросил он достаточно вежливо, но холодно. – Высокородный Телсти нездоров, и в доме переполох. Я даже не знаю, сможет ли кто-нибудь принять вас.

– Себет, – сказала она. – Высокородный Телсти передал, что хочет меня видеть.

Она все еще не знала, по каким каналам он передал то, что пришло к ней через ее священника.

Слуга посмотрел на нее иначе, как бы оценивая. Она не поняла, узнал ли он ее имя или просто отреагировал на отсутствие титула и семейного имени. Она была одета как уважаемый клерк, каким и была в действительности. По ее виду ему ничего заключить не удалось. Она видела, что его глаза зацепились за следы на ее крыльях, где когда-то она носила легкие путы.

– Ожидайте, я спрошу, – сказал он и, оставив ее одну в прихожей на поверхности, сам поспешил вниз. Бежать уже поздно, строго сказала себе Себет. Слишком поздно. Не надо было дать себя уговорить. Какое ей дело до того, что он умирает?

Слуга вернулся.

– Сюда, пожалуйста, – сказал он.

Следуя за ним, она впервые подумала, что может встретить братьев и сестер, дядей и кузенов, что не только умирающего дракона она пришла повидать. Если она затянула с этим визитом и он слишком плох, чтобы увидеться с ней, она немедленно покинет дом.

– Благородна Себет Телсти, – провозгласил слуга странное для нее и в то же время знакомое имя. Значит, он узнал ее. Она прошествовала мимо него, будто и правда Благородная, какой была по рождению.

Это была спальная пещера со сводом из простого камня. Он лежал, неудобно свернувшись на своем золоте. Пластины чешуи уже начали опадать, времени ему оставалось совсем немного. Его глаза, некогда великолепно- голубые, выцвели, а ее – оставались голубыми. Глаза встретились, когда она ступила внутрь пещеры и встала совершенно неподвижно.

– Себет, дочь моя, – сказал он, и слуга удалился.

– Нет, – ответила она с гневом, который старалась побороть, но он все равно пробился из глубины наружу. – Ты давным-давно потерял право называть меня так. У тебя «достаточно драгонетов», помнишь?

Его глаза закрылись. Она подумала, что следует уйти. Затем они снова открылись, медленно вращаясь в бледно-голубой глубине, и встретились с ее глазами.

– Я попросил тебя прийти, чтобы ты смогла простить меня, – сказал он.

– Простить тебя за то, что бросил меня в пещерах похитителей и насильников? – спросила она. – Как может драконица, прошедшая через то, через что пришлось пройти мне, как может кто угодно простить за это того, кто обязан был защитить, как отец?

– Я не хотел тебя бросать. Я отказался платить выкуп, потому что верил, что смогу спасти тебя. Я думал, что знаю, где они тебя держат. Я планировал проследить за ними и освободить тебя. Они меня обманули. Когда я добрался до пещеры, она была пуста.

Она взвешивала услышанное, раздумывая.

– Ты не веришь мне? – спросил он.

– Я не знаю, – честно ответила она. – Мне было так больно от твоих слов, оттого, что ты оставил меня у них. Теперь уже почти неважно, почему ты это сделал.

– Я хотел снова связаться с ними, но не было никакого способа найти их, – сказал он. – Я подумал, что ты уже мертва.

– Нет, я не умерла, – сказала она. – Смерть была бы предпочтительнее, но я выжила.

– Я не стану спрашивать, как ты жила, – сказал он. – Мне будет невыносимо узнать это. Я вижу следы на твоих крыльях и не стану спрашивать, как ты смогла освободиться. Ты не пришла ко мне. Я думал, что можешь прийти, если ты жива и свободна.

– У тебя было достаточно драгонетов, – повторила Себет сквозь слезы, которые лились без ее ведома.

– Я думал, что ты можешь прийти, когда умер твой брат Лейдон, – сказал он, не замечая ее слов.

Себет смотрела на золотую чашу под лапой отца. Она видела эту чашу, когда еще ребенком играла с золотом матери. Она знала, что на той стороне чаши, которая сейчас была повернута к куче золота, выбита буква «С». Ее старший брат Лейдон, самый старший среди детей, наследник, особый сын, который был Августейшим Лейдоном Телсти, когда все остальные были всего лишь Благородные и Благородны, так вот, Лейдон сказал, что эта «С», должно быть, означает «Себет». Это была первая буква, которую она научилась читать.

– Я не знала, что Лейдон умер, – сказала она спокойно, насколько могла.

– На границе, – сказал ее отец. – Уже десять лет прошло. Ты – мое единственное оставшееся дитя. Я умираю, Себет.

Три брата, две сестры – и все мертвы, а она даже не знает об этом? Но зачем ей это знать? Она не стремилась узнать о них что-либо, скорее избегала этого знания.

– Я не знала, – повторила она, чувствуя себя глупо.

– Я был высокомерным глупцом, что не выкупил тебя, – сказал Высокородный Телсти. – Поверишь ли ты, что это было легкомыслие, а не жестокость.

– Если бы я знала все эти годы, – сказала она. – Прости меня, отец, за то, что я не верила тебе.

– Я прощу тебя, если ты простишь меня за то, что я не смог найти тебя, – сказал он. Теперь они оба рыдали.

Себет обняла отца и простила его, а он простил ее, но, даже когда она рыдала и просила прощения, где-то внутри нее оставалась твердая скорлупа, а внутри скорлупы – эго, которое сомневалось в правдивости истории, рассказанной отцом. Он вообще-то не искал ее, пока смерть не приблизилась, пока не умерли все другие дети.

– Теперь я должен позвать поверенного, чтобы написать завещание и сделать тебя моей наследницей, – сказал ее отец. – Ты должна выйти за твоего кузена Альвада. Он примет тебя, какой бы обесчещенной ты ни была, если будет знать, что вместе с тобой придут владения и титул.

– Нет, – сказала Себет. Она помнила Альвада еще непослушным ребенком. – Я не дам выдать себя замуж как подпорченный товар. Я не была покрыта позором, я не сделала ничего дурного. Со мной случилось несчастье, а я себя спасла. Я стала уважаемым клерком. У меня есть… – она поколебалась, думая, как описать Эйвана. – Партнер. Не муж, скорее любовник. Он заботится обо мне. У меня достойная работа.

– Тебе удалось многого достичь, много больше, чем я мог вообразить. Я вижу следы от связывания. Как Достопочтенные Лорды прошлого, ты поднялась на своих собственных крыльях. Я горжусь тобой. Кто твой партнер? Ты говоришь – он дракон Почтенного звания? Благороднорожденный?

– Это Эйван Агорнин, сын Досточтимого Бона Агорнина.

Себет вспомнила, как она поднималась из бездны крошечными, на ширину когтя, шагами от порабощенной уличной девки до положения клерка и партнера Эйвана.

Глаза отца вновь вскипели слезами.

– Бон Агорнин был моим товарищем, когды мы были драгонетами. Я вряд ли видел его с тех пор, как он покинул поместье моих родителей, но я оплакал весть о его недавней кончине. Он был хорошим и достойным драконом и, как ты, поднялся благодаря своим собственным заслугам. Ты сказала, что его сын расположен к тебе, а ты расположена ли к нему?

Начиналось все просто как выгодный для нее союз. Она подумала об Эйване, который этим утром не стал задавать ей вопросов, которые жгли ему язык.

– Я тоже очень привязалась к нему, – сказала она то, что собиралась, но поняла, что это правда, только когда произнесла это вслух.

– Сильный ли он дракон?

– Он работает в Департаменте Планирования, – сказала она. – Успешно делает там карьеру. В нем тридцать футов, но он еще растет.

– Тогда, если он сменит свое имя на твое и станет Телсти, выходи за него и принеси ему владение в качестве приданого.

– Ты и правда этого хочешь? Ты совсем нас не знаешь. – Себет поверить не могла тому, что слышала. – И скандал с твоим именем…

– Скандала не будет. Ты будешь Высокородной Телсти. Этого достаточно, чтобы все отводили глаза. От званий пользы немного, но это – одна из них.

– А мои кузены?

– Я поручу моим поверенным все уладить, чтобы не было никаких споров. Эйван Агорнин. Досточтимый, ты сказала?

– Почтенный, – поправила Себет. – А если он не женится на мне?

– Тогда будет глупцом, – сказал ее отец. – Если не женится, тебе следует выйти за твоего кузена или за кого пожелаешь. Но обязательно выйди замуж. Ты не можешь рассчитывать удержать поместье без этого. Владения Телсти слишком велики, чтобы оставаться… – он заколебался. Она не была драконицей, женой или вдовой, для того, кем она была, не придумали слова.

– Если Эйван не согласится, я найду мужа, – сказала она. Тут она замолчала с открытым ртом, потому что, приняв волю отца, она вспомнила, как Калиен говорил, что самое важное – это душа ее отца. Она засомневалась. Он не знал, что ее отец собирается ей предложить – безопасность, замужество, титул, – осмелится ли она рискнуть всем этим? Все это еще не было достаточно реальным, чтобы почувствовать риск утраты. Она сглотнула.

– Отец, еще одно. Я выжила и поднялась в мире благодаря помощи Истинной Церкви. Захочешь ли ты повидать священника, чтобы исповедаться, Отец? Ради меня?

– Ты была слишком молода, чтобы познать Истинную Церковь, – ответил Высокородный Телсти.

– Слишком молода? Как я могла быть слишком молода? Священники этой церкви проповедовали на улицах, где работали самые униженные, они наставили меня на путь истинный. Ваших священников там не было, они безопасно укрылись в своих церквях, живя на церковные сборы, а священники Истинной Веры помогали нам. Я знаю, чему я научилась, я знаю, что исповедь и отпущение освобождают душу, когда все вокруг ужасно, и что Камран был Яргом, который отдал жизнь, чтобы принести драконам слово Божье.

Себет ненадолго почувствовала себя одним из великих мучеников прошлого, как святой Герин, которой свидетельствовал истину религии, несмотря на риск потерять все земные блага.

– Ты не поняла меня. Я имел в виду, что ты была слишком молода, чтобы я начал учить тебя всему этому, прежде чем тебя похитили, – сухо сказал Высокородный Телсти. – Я уже исповедался моему собственному священнику и исповедаюсь снова, если мне будет даровано время. В нашей семье всегда верили Истинной Церкви, только мы держали это в большом секрете. Твой священник, может быть, и знал, но имена других староверующих не произносят, даже шепотом.

– Это уже больше не является незаконным, – сказала она. – Ты бы мог признаться в своей вере публично. Всем было бы великим утешением узнать, что Высокородный Лорд был Истинно Верующим.

– Это больше не является незаконным, потому что те из нас, кто втайне следовал истинными путями веры, добились этого, – сказал он. – Кроме того, законно это или нет, осмелишься ли ты, будучи клерком, заявить об этом публично? – Его глаза стали будто ярче. – Ты моя дочь и моя истинная наследница, – сказал он. – Если хочешь жить открыто в Истинной Вере, сделай это, но сначала посоветуйся со священниками. Они мне рекомендовали молчать об этом много лет. А теперь скажи им, чтобы позвали моего поверенного. А ты должна поговорить с твоим партнером, с Эйваном.

– Хорошо, – сказала Себет.

– Останься пока здесь, – попросил он. – Не уходи. Я не знаю, сколько мне осталось. Я повидаюсь с поверенным и со священником. Только будь со мной то недолгое время, что мне осталось. Моя дочь. Истинная Телсти, поднявшаяся благодаря своим достоинствам и сама нашедшая Церковь. Ты украсишь ряды Высокородных.

Тут она обняла его без колебаний. Она все еще не знала, предал он ее или нет, но это больше не имело значения.

– Я останусь с тобой до конца, – сказала она.