50. Пятое предложение

Селендра удалилась в свою спальню и никого не впускала. Фелин, которая зашла к ней после возвращения домой, она сказала, что хочет немного побыть одна. Пенну, который и не настаивал, она сказала, что у нее небольшое дамское недомогание и ей надо полежать на золоте. Эймер, которую обеспокоенная Фелин прислала с подношением ее любимых пресервов и пива, она сказала, что не больна, а сердита, и потребовала немедленной и тщательной полировки.

Утром она вышла к завтраку в своем лучшем виде. Каждая пластина чешуи была отполирована дочиста и сияла золотом. Голову она с большим вкусом украсила новой шляпой, к которой приладила найденную в пещере цепочку, мерцающую самоцветами. В тени полей шляпы глаза ее будто потемнели до цвета аметиста. Пенн, погруженный в собственные переживания, ничего не заметил, а Фелин оценила, но не посмела ничего сказать в его присутствии. Съела Селендра всего несколько сморщенных пепинок, не желая замарать чешую кровью. После завтрака она уселась дожидаться, когда за ней придет Шер.

Сказать по правде, она никогда еще не была так сердита за всю свою жизнь. Долгие часы, проведенные в размышлениях в темноте, не успокоили ее. Она припомнила все, что Благородна когда-либо ей говорила, начиная с того самого первого оскорбления памяти ее отца. Ни одного доброго слова, – думала она, – один только эгоизм. Она вспоминала и о словах, сказанных той Фелин, бездумно и бессмысленно жестоких. Как у Благородной мог появиться такой сын, как Шер, добрый и внимательный, оценивающий драконов по их достоинствам? Она была слишком неопытна, чтобы понимать, что Шер формировал себя наперекор матери или что он и сам бывал эгоистичен. Шер так хорош, думала она, что Благородна его не заслуживает. Она вспомнила ее слова: «Кто ты такая, чтобы стать Благородной Бенанди?» Вот о чем она заботилась, поняла Селендра, не о благе своего сына или ее поместья, а только о своем имени и положении. Жена сына потеснит ее, поэтому, хоть сыну и требуется жена для продолжения рода Бенанди, она хочет такую, которой можно будет помыкать. Было бы хорошо наказать Благородную – выйти замуж за Шера и не родить детей.

Селендра решила проучить Благородную. Однако даже мысль о том, чтобы навредить при этом Шеру, была невыносима. Полночи она думала. Как бы она ни хотела наказать его мать, выйти за него замуж она не может, если числа, о которых предупреждала Эймер, перед тем, как дать ей зелье, сыграют против нее, а все к тому и шло. К утру у нее сложился план.

Шер прибыл вовремя. Он посмотрел на нее с такой любовью и желанием, что сердце ее растаяло.

Они вылетели из приходского дома в прекрасное чистое утро Глубокозимья. Небо бледно-голубого цвета, казалось, простиралось на миллионы миль над их головами. Снег отражал золотой солнечный свет и будто ластился к изгибам деревьев белой поземкой. Морозец был таким кусачим, что они оба с детской искренней наивностью почти поверили, что этим утром взошло не огненное, а ледяное солнце, – и они были рады, что это Глубокозимье и что огненное солнце зажжется этой ночью снова.

Шер не спросил, куда она хочет лететь. Он почти не разговаривал с ней после того, как предложил следовать за ним. Они летели навстречу ветру и горам. Сухой и морозный воздух щекотал ей горло будто ледяными иголочками. Наконец Шер начал опускаться на высокогорный луг, где летом пасли овец. Она последовала за ним и аккуратно приземлилась, понимая, что под снегом могло скрываться что угодно. Здесь снег лежал глубже, чем в долине, доходя почти до живота.

Шер все еще не выказывал намерения говорить, а просто глядел на нее, пока она уже не могла оставаться спокойной. Селендра вспомнила фразу Эймер о том, что слова, сказанные под ледяным солнцем, остужают уши.

– Прекрасный день сегодня, – сказала она наконец.

– Ты прекрасна, – произнес Шер немного охрипшим голосом. – День прекрасен, потому что в нем есть ты. О Селендра, без тебя все было таким тусклым. Фелин, которая всегда была мне доброй сестрой, посоветовала мне ждать, и я ждал, но все по-прежнему. Я уже просил тебя выйти за меня, не изменился ли твой ответ?

– Есть два условия, прежде чем я соглашусь, – сказала она, следуя своему плану. – Если ты абсолютно уверен, что хочешь именно этого.

– Без всяких сомнений, – ответил он. Недели ожидания сказались на нем. Он казался старше, более уверенным в себе. Барахтаясь в глубоком снегу, он шагнул к Селендре, но она подняла лапу, чтобы остановить его.

– Первое – это клятва, которую я дала.

– Клятва? – он посмотрел на нее непонимающе.

– Когда я покидала Агорнин, моя сестра-однокладница Эйнар и я поклялись, что ни одна из нас не выйдет замуж, пока другая не одобрит ее выбор.

У Шера явно гора упала с плеч.

– Я думал, что ты имеешь в виду… это ужасно мило, что вы обе так решили. Когда мы поженимся, она должна подольше оставаться с нами. Я с радостью познакомлюсь с твоей сестрой. Как скоро она может прилететь сюда?

– Я не знаю. Мой брат Эйван судится с Сиятельным Давераком, ее опекуном, и мне надо быть в Ириете двенадцатого числа. Она тоже там будет. Может быть, после этого.

– А Пенн тоже отправляется с тобой в Ириет? – нахмурился Шер.

– И Пенн, и Фелин.

– Тогда полетели все вместе. Я велю, чтобы открыли городской дом Бенанди, и мы все сможем остановиться там. Я встречусь с твоей сестрой. Я уверен, что очень скоро она меня одобрит.

Селендра мысленно вздохнула, потому что согласно ее плану Эйнар должна была отказать в одобрении, помучив хорошенько Благородную. Шер сделал еще один шаг по направлению к ней. Она отступила.

– Не раньше, чем моя сестра одобрит. И еще одно условие.

– Еще одно? Селендра, ты прекрасна в своем золоте, но я хочу увидеть тебя розовой.

– Твоя мать. – Голос Селендры стал тверже.

– Я беру ее на себя, – сказал Шер.

– Я не выйду за тебя без одобрения твоей матери. Она должна обращаться со мной как с равной тебе. Вчера она наговорила мне много неприятного. Ты мне очень нравишься. Когда мы выбрались из пещеры, я думала о том, каким ты был находчивым, каким храбрым, и какие чудесные и смешные слова ты произнес. – Говоря все это, она была совершенно искренней, она улыбалась, и сердце Шера подпрыгнуло. Если бы он был драконицей, он бы порозовел уже только от этих слов. – Но нам предстоит жить в Бенанди, по крайней мере, часть времени, и я не смогу жить с твоей матерью, если она будет считать меня недостойной и все время укорять за это, и вести себя так, будто я – полумертвый олень, уже покрытый мухами, которого ты притащил из леса. Если мы хотим быть счастливы вместе, она должна принять меня в семью.

Шер моргнул.

– Селендра, мы не обязаны жить с моей матерью. Мы можем навещать ее время от времени на день или два, но мы можем жить где угодно. Кроме этого поместья, у меня еще четыре. Если тебе не понравится ни одно из них, мы можем купить еще одно. Сезон я обычно провожу в Ириете, мы можем и дальше так делать – или не делать, если тебе не понравится. Моя мать не должна играть главную роль в нашей жизни.

– Не должна, но будет, даже если мы постараемся избегать ее. Наши дети, когда они появятся, должны будут знать семью Бенанди. Она будет делать мою жизнь невыносимой при каждой возможности, и жизнь детей тоже, говоря им, что я недостаточно хороша, чтобы быть твоей женой и их матерью. Ты помнишь, что она говорила о моем отце. Я не смогу выйти за тебя, если у вас есть сомнения относительно моей семьи или если твоя мать будет вести себя подобным образом.

– Тогда она примет тебя, – сказал Шер, так решительно выдвинув челюсть, что его друзья и его мать очень удивились бы, увидев это. – В Ириете. Где меня одобрит и твоя сестра.

– О, Шер, – сказала Селендра, любя его теперь без всяких уловок. Он остался на месте, глядя на нее с улыбкой. Селендре казалось, хотя день был все таким же холодным, что огонь Глубокозимья уже зажегся в ее сердце и солнце снова опалило жаром. Шер не воспользовался моментом, чтобы еще приблизиться, хотя она больше и не желала, чтобы в ее силах было его остановить.

– Я должен поговорить с твоим братом, – сказал Шер. – Полетели, моя ненаглядная Селендра.

Они поднялись на воздух и вместе полетели домой.