ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

На следующий день после завтрака Агасфер, ощущая свою ненужность в этом большом доме, где все были при деле, несколько смущенно предложил Архипову еще раз попробовать его в роли коммивояжера-старьевщика. Полковник не только не стал возражать, но и откровенно обрадовался такой инициативе. Да и Терентьев тут же вызвался в сопровождающие. Однако Агасфер, нимало не чинясь, заявил, что желает прогуляться по Петербургу без «поводырей». Терентьев сделал вид, что обижен, но потом принялся развлекаться – стращать Агасфера обилием опасных мест в Северной столице.

– Ну вот куда, к примеру, вы хотите направиться? – азартно допрашивал он старшего товарища.

Тот, не раскусив подвоха, перечислил несколько адресов, которые упоминались в перспективных, на его взгляд, объявлениях о распродажах старины. Но всякий раз Терентьев делал «страшные» глаза или откровенно поднимал коммивояжера на смех.

– Фонарный переулок, что на углу улицы Казанской?! Помилуйте, друг мой! Да ведь там известные своим развратом «Фонарные бани»! Куда до них даже «семейным номерам» Вяземской лавры! Там, господин Агасфер, с вас на ходу пальто срежут! А коли шум поднимете, так и последней руки лишиться вместе с пальто можно… А тут у вас что отмечено? «Благородная дама с Малой Мещанской, собственная квартира, в видах срочного отъезда предлагает любителям и ценителям старины изящные безделушки». Помилуйте, да там благородства по всей улице не наскребешь и на понюх табаку! Скорее всего, эта «благородная дама из приличной семьи» – местная «хипесница-кудесница», у которой пара громил в каждом шкафу. «Антиквар. Свой дом на Сенной площади»? – Терентьев закатил глаза. – Хотел бы я посмотреть, с каким предметом старины вас оттуда выбросят – разутого и раздетого!

– Хватит, хватит, Владимир Семенович! – не выдержал Архипов. – Этак наш новый помощник и партнер вообразит, что попал не в Санкт-Петербург, а на остров разврата и негодяйства! Господин Агасфер, заявляю вам официально: хоть Северная наша столица и «богата» всякого рода швалью, но вполне порядочных улиц с добропорядочными жителями здесь тоже хватает! Да что я вам говорю – вы ж и сами долгое время были столичным обитателем! Нюх и интуиция сохраниться должны непременно!

Терентьев фыркнул, однако при виде нахмуренных бровей полковника придал лицу невинное выражение.

– М-да, конечно! – Полковник прошелся по столовой, где по завершении завтрака и происходил разговор. – Признаться, мне бы хотелось, чтобы у вас был опытный спутник и товарищ… Но раз вы непременно хотите сделать одиночную «вылазку» – не смею препятствовать! Не мальчик-с! М-да… Так куда вы хотите направить нынче свои стопы? На Коломенскую, возле Московского вокзала? Хм… Живали, живали на Коломенской люди обеспеченные. Вполне может и повезти, да… Телефон в объявлении не указан, конечно? Ну, это дело обычное нынче: удовольствие весьма дорогое! Даже если есть – ни за что не укажут, спокойствия своего ради! В общем, благословляю, господин Агасфер! Благословляю и ожидаю с ценным приобретением. И непременно телефонируйте, ежели что. Я нынче дома, так что советом всегда помогу. Да-с!

Терентьев, видимо, обидевшись, что его обществом пренебрегли, ограничился холодным кивком и напоминанием взять с собой надежный револьвер. Архипов не сказал ни да, ни нет, но возле самых дверей сунул Агасферу под локоть холодный кусок металла, шепнув при этом:

– Бельгийский. Всего на четыре заряда, зато какие, мой друг! Битюга с копыт свалит. Но шибко им не размахивайте! И о своем мадьярском подданстве не забывайте. Я-то вас из любой переделки вытащу, но… Зволянский нынче уезжает в Ливадию, так что… Будьте благоразумны и постарайтесь обойтись без осложнений.

Все эти предупреждения и «пугалки» Агасферу, честно признаться, уже поднадоели. И он с чувством великого облегчения захлопнул за собой, наконец, входную дверь особняка и полной грудью вдохнул влажный воздух петербургских улиц.

Швейцар Тимофей был тут как тут, на посту. Сняв фуражку и распустив по груди свою неповторимую бороду, он учтиво пожелал жильцу «доброго утречка», озабоченно обмахнул метелкой полы его пальто и вытянулся по стойке «смирно», не забыв подставить мягкую ладонь для гривенника. Также поинтересовался – не нужен ли господину Агасферу извозчик?

Пришлось советоваться: на Коломенскую? Ну, это как господин жилец волю выразит: пожелает пройтись, так тут за углом конка до самого Московского вокзала «бегаить». А коли пятиалтынного не жалко, так можно и ваньку высвистеть.

– Хочу на конке, – застенчиво улыбнулся Агасфер.

– Хозяин – барин! Коли на конке, тады в тую сторону надобно ехать, – Тимофей для солидности надел фуражку и проводил жильца до угла.

Время, выбранное Агасфером для выхода «в разведку», было неким средним между часами приказчиков торговых лавок и появлением на улицах служащих частных учреждений, а вместе с ними и молодых мужчин в фуражках административно-конторского персонала. Те почтительно, на манер офицеров прикасаясь двумя пальцами к основанию лакированных козырьков, уступали дорогу сановитым служащим частных учреждений, одетым с претензией на моду – в пальто-демисезон с темным бархатным воротником и непременно серо-волосатых шляпах-котелках.

Перед выходом из дома Агасфер задержался перед массивным зеркалом. В своей статской одежде и пальто, без каких-либо признаков ведомственной принадлежности он наверняка будет привлекать внимание непривычных к неопределенности петербуржцев. Некоторое время его мучили сомнения: не подвесить ли культю с протезом на приличную, серого цвета косынку, с коими нередко можно было встретить на улицах покалеченных или с незажившими ранами офицеров? Обычно на подобной косынке красовался герб госпиталя под патронажем одной из великих княгинь. На мужчин с таким знаком ранения, даже если они были в статском, прохожие смотрели с безусловным уважением, а дворники и многочисленные юнкера и кадеты непременно козыряли ветеранам-калекам.

После весьма позорного указа об отчислении из гвардейского батальона и лишения дворянства Агасфер упорно отказывался «рядиться» в военную форму, не объясняя при этом ничего ни Терентьеву, ни Архипову. И весьма болезненно относился даже к такой «мелочи», как госпитальная косынка.

В конце концов, он все же решил косынку с гербом великой княгини взять.

Проехав на конке до Московского вокзала, он, не дожидаясь скрежета тормозного колеса, спрыгнул, оглянулся по сторонам, с трудом припоминая окрестности района, так и не вспомнил – пришлось подойти к торчащему на углу городовому.

Услыхав вежливое обращение, городовой не торопясь обернулся, тронул краем перчатки ухоженные усы, поднял брови:

– Слушш… вас, любезнейший! Улица Коломенская? Гм-м… Да вот же-с, дважды повернуть направо-с – там она и будет! Есть и более короткий путь, через проходные дворы, однако нездешнему господину будет легко там запутаться. Вот таким образом-с!

Небрежно кинул два пальца к круглой барашковой шапке и, посчитав свой долг по отношению к непонятной «штафирке» с «раненой» рукой выполненным, городовой всем корпусом повернулся к собирающейся пересекать улицу дорого одетой барыне.

– Благодарю, любезнейший! – проговорил Агасфер и повернул направо. Сверяться с адресом объявителя нужды не было, он помнил его и так.

Второй дом от угла, крайний подъезд после низкой полукруглой арки. И неизменный дворник, опершийся на ручку метлы.

– Госпожа Гамрецкая? А что у вас, господин хороший, дело до госпожи Гамрецкой такое может быть? – нахально поинтересовался дворник, разглядывая герб на косынке.

Агасфер, сделав шаг вперед, ухватил наглеца мертвой хваткой протеза за нос.

Выронив метлу, дворник присел и заскулил от боли.

– Ты не понял, дурак? – ласково переспросил Агасфер. – Квартира госпожи Гамрецкой! А что да зачем – не твое свинячье дело! Куда идти-то, спрашиваю?

– Прощенья просим, ваш-бродь! – мгновенно сориентировался дворник. – Не признал вашу светлость! Прямо и налево, милости просим-с! Прикажете предупредить? Ну, как угодно, как угодно-с…

Агасфер вывернул локоть левой руки, и стальные пальцы разжались. Держась за нос цвета вареной свеклы, дворник с ужасом глядел на вполне нормальную с виду руку в серой замшевой перчатке.

– Спасибо, любезный! – Агасфер проследовал к нужному подъезду.

Поднявшись на третий этаж некогда вполне респектабельного (сохранились кольца под ковровую дорожку на лестнице и запыленные кашпо на стенах), а ныне ставшего доходным дома, Агасфер обнаружил нужную ему фамилию и крутнул ручку давно не чищенного звонка. Подумав, сдернул с шеи косынку и спрятал ее в карман.

За дверью послышалось визгливое собачье потявкивание, затем чье-то успокаивающее бурчание. Загремели цепочки и засовы, и дверь приоткрылась, явив Агасферу половину настороженного лица прислуги. Не дав служанке открыть рот, Агасфер улыбнулся, приподнял шляпу и заявил о своем интересе:

– Я по объявлению в газетке. Могу я увидеть госпожу Гамрецкую?

– А-а-а, конечно, конечно! – Женщина широко распахнула дверь и отступила в сторону. – Пожалте в дом, милостивый государь! Сей момент я хозяйку покличу…

И, нимало не беспокоясь о визитере, выскользнула из прихожей. Ее сменила вывернувшаяся откуда-то старая собачонка – насколько понял Агасфер, шпиц. Собачонка бесцеремонно обнюхала ноги гостя и столь же равнодушно ушла куда-то.

– Простите, вы по объявлению, сударь? – Агасфер услыхал глубокое приятное контральто и увидел перед собой небольшого роста женщину в старинного покроя юбке и такого же типа блузке, некогда ярко-белой, однако потерявшей первоначальную свежесть от многочисленных стирок.

Агасфер сдернул с головы шляпу и поклонился.

– Прошу простить мою прислугу – она недавно из деревни. Прошу за мной, сударь!

Проведя гостя в скудно обставленную гостиную, хозяйка указала ему на кресло, а сама, извинившись, исчезла в одной из смежных комнат. Однако вскоре появилась вновь, неся перед собой завернутый в белую ткань некий предмет. Поставив его на стол, она осторожно опустилась на отчаянно скрипнувший стул и заискивающе улыбнулась:

– Наверное, я напрасно обеспокоила вас – заранее прошу простить сию бестактность. Но мои племянники – ах, эти сорванцы! Они уверяют меня, что это вещь дорогого стоит. Не знаю, право… Тряпичник, который заходит в наш двор через день, дает мне три рубля серебром – и то, как он уверяет, только из-за перламутровых пластин, которые ему необходимы для каких-то поделок.

Говоря все это, мадам Гамрецкая осторожно освободила предмет от тряпицы, и взору Агасфера явилась шкатулка, облицованная пластинками потускневшего перламутра. Крышка ее была наполовину закрыта – вероятно, из-за плохого обращения либо падения.

Агасфер с трудом сдержал вздох сожаления: на первый взгляд – самая обычная музыкальная шкатулка. Заводишь – крышка поднимается, звучит треньканье музыкальных аккордов, и начинает крутиться балерина. Однако из вежливости Агасфер взял вещицу в руки, повертел ее перед глазами и уже хотел было поставить на место, как вдруг заметил на стенке шкатулки герб семейства Кромвеля и даты его победы и смерти: 1649 и 1658 годы!

Агасфер нахмурился: если ему не изменяла память, в 1649 году Оливер Кромвель одержал победу над королевскими войсками и настоял на казни Карла I. Королю отрубили голову, однако палачи не имели ничего против того, чтобы позволить пришить отсеченную голову к телу и дать родственникам достойно похоронить Карла I. Тем не менее ненависть Оливера к королевской крови не угасла. И он щедро награждал всех, кто сохранял это событие в истории. Что-то было связано и со шкатулкой…

– Вы позволите? – не дожидаясь разрешения, Агасфер попробовал приподнять крышку шкатулки – приржавевшая или из-за погнутого штыря, она поддавалась с большим трудом.

Он встал из-за стола, поднес шкатулку к давно не мытому окну – и увидел то, что ожидал: на центральном штыре была закреплена не традиционная балерина, а мужская фигура в королевском облачении. В мантии, с погнутой короной на чуть свернутой голове. Присмотревшись, можно было разглядеть даже характерную бородку Карла I…

Вот оно что… Агасфер вернулся за стол, снова принялся разглядывать шкатулку, пытаясь различить имя мастера…

– Что-то не в порядке, сударь? – обеспокоенно зашевелилась мадам Гамрецкая. – Конечно, шкатулка очень стара, и обращались с ней не слишком… бережно. Но, с другой стороны, ей больше трехсот лет – что же вы хотите от людей, господин… господин…

– Простите – господин Ковач, с вашего позволения! – спохватился Агасфер, привстав и кланяясь хозяйке.

– Да, господин Ковач! Шкатулке триста лет, и я не думаю, что было бы правильно отдать ее татарину-тряпичнику за два-три рубля. Не правда ли?

Разговаривая с хозяйкой шкатулки, Агасфер краем глаза уловил шевеление тяжелых портьер у дверей, ведущих в соседнюю комнату. Как ему показалось, за ними прятался некто, не желавший принимать участие в общем разговоре, но которого этот начинающийся торг весьма интересовал. Прислуга? Ощущение было не из приятных, но не вскакивать же, не раздергивать же портьеры…

Агасферу предстояло решить непростую финансовую проблему. Ошибаться не хотелось: ведь, как никак, это его первая покупка для полковника. Разглядывая шкатулку, он старался поворачивать ее так, чтобы ее внутренности, будучи совсем ржавыми и разбитыми, как-нибудь загремели, забрякали – однако ничего подобного слышно не было.

– Могу я поинтересоваться, сударыня, как в вашу семью попала столь древняя вещица? – поинтересовался он, оттягивая решение о предложении цены.

– От моего деда, а ему, в свою очередь, от его отца, большого любителя странствовать по свету, – не замедлила с ответом мадам Гамрецкая. – Надеюсь, вы не сомневаетесь в законности моего правообладания этой вещицей?

– Ни в коем случае, сударыня!

– Вы знаете, у меня сохранилось, кажется, одно из писем моего деда, которое пришло моему отцу вместе с этой шкатулкой. Правда, чернила сильно выцвели, да и писано оно на итальянском языке – мой дед был итальянцем, знаете ли… Если желаете, то можете взглянуть…

– Вообще-то я знаю итальянский язык, – улыбнулся посетитель. – А одна из моих обязанностей в качестве доверенного лица собирателя древностей, господина полковника Главного штаба Архипова – разбирать старые бумаги. Так что если в том письме не содержится никаких личных тайн, было бы любопытно…

В этот момент тяжелая портьера прекратила свое таинственное шевеление и широко распахнулась, и в комнату вошли двое немолодых мужчин с настороженными лицами, носящими явные следы злоупотребления горячительными напитками. Мужчины смотрели на Агасфера с плохо скрываемой неприязнью.

Он поднялся со стула, коротко им поклонился и положил на край стола свою визитную карточку – по настоянию полковника изготовленную на шикарной дорогой бумаге и даже с какой-то невнятной короной в углу.

– Здравствуйте, господа!

Господа не соизволили ответить, они придирчиво рассматривали дорогой костюм посетителя, его распахнутое и тоже явно дорогое пальто (прислуга не догадалась предложить гостю раздеться!).

– Это мои племянники, – чуть покраснев, представила мужчин Гамрецкая.

Убедившись, что на сей раз тетка принимает не татарина-тряпичника, племянники явно поостыли, уселись на свободные стулья.

– Прошу простить за столь скоропалительное явление, – наконец, буркнул один из них, тот, что постарше. – Но тетя не обладает знаниями в области предметов художественной старины и их истинной ценности. И уже не в первый раз пытается задешево отдать кому попало сей раритет.

– Но, Борис…

– Помолчите, тетя! – оборвал женщину племянник. – Я не понимаю, зачем этому достопочтенному господину письма, которые не имеют никакого отношения к делу и которые, к тому же, вряд ли сможет прочесть кто-либо, кроме давно умершего автора? Н-не понимаю, решительно не понимаю! Господин э… – племянник мельком глянул на визитную карточку посетителя. – Господин Ковач, надеюсь, разбирается в старинных вещах и сейчас докажет нам это, предложив справедливую цену!

Хитрость племянника была очевидной: какую цену ни назови – тебя высмеют, да еще и в невежестве обвинят. Поэтому Агасфер решил форсировать события. Он поставил шкатулку на стол, слегка отодвинув от себя, сложил на груди руки и перешел в наступление:

– Мадам Гамрецкая, господа, – простите, не имею чести быть представленным! Чтобы наш деловой разговор не был пустым времяпрепровождением, я желаю, прежде всего, иметь полную ясность относительно хозяина шкатулки – деловой разговор возможен только с ее правообладателем! Итак?

Племянники переглянулись, но промолчали. После короткой паузы мадам Гамрецкая, сухо откашлявшись, объявила, что шкатулка принадлежит ей.

– Прекрасно! Я готов объявить свое предложение, однако прежде желал бы взглянуть на упомянутое письмо. Уверяю вас, господа, что прошу об этом не из праздного любопытства! В моем деле письменные свидетельства имеют особый вес и значимость, особенно идет речь об имени мастера, точном времени изготовления, каких-то конструктивных особенностях и так далее. Как правило, наличие подобных писем повышают ценность предмета торга. Итак?

– Конечно, принесите письмо, тетушка! – согласился второй племянник.

Хозяйка вышла из комнаты и через несколько минут вернулась еще с одной шкатулкой в руках, как оказалось, набитой письмами. Искомое письмо лежало сверху – бумага действительно выглядела обветшалой, а красноватого оттенка чернила почти выцвели.

Однако Агасферу разбирать старые записи было не в новинку. Он довольно скоро нашел нужное место, где рассказывалось о месте и времени приобретения кромвелевской шкатулки, сложил старую бумагу и положил ее на предмет торга.

– Ну-с, господин коммивояжер, что скажете? – нетерпеливо спросил один из племянников. – Не правда ли, весьма ценная штуковина?

– Шкатулка, безусловно, старинная и… довольно любопытная. Но окончательная цена, как вы понимаете, зависит от ее сохранности и возможности реставрации. Здесь я этого определить не могу-с! У меня к вам, мадам, деловое предложение! – словно не слыша племянника, обратился к Гамрецкой Агасфер. – Я готов прямо сейчас дать вам за эту шкатулку 200 рублей – с условием доплаты такой же суммы, если мастера моего нанимателя, разобравшись в ее механизме, дадут ему гарантию восстановления! Прикажете писать расписку?

И племянники, и их тетушка разинули рты – было совершенно очевидно, что они едва ли рассчитывали и на четверть предложенного аванса.

– А эти двести рублей – прямо так, сразу? – нерешительно поинтересовалась женщина. И, увидев подтверждающий кивок Агасфера, воскликнула: – Сделайте милость, пишите, сударь! Я согласна!

Но тут, опомнившись, вмешались племянники. Они наперебой стали рассуждать о человеческой алчности и хитрости, о наивности их старой тетки. Оба не сомневались в том, что господин коммивояжер хочет нажиться на бесценном антиквариате.

Услышав это, Агасфер встал и щелкнул крышкой часов:

– Господа, к сожалению, у меня нет времени выслушивать ваши оскорбительные предположения! Отнесите сей раритет любому антиквару Петербурга – я готов держать пари, что ни один из них не даст вам за шкатулку больше пятидесяти рублей ассигнациями. А когда вы обойдете всех этих антикваров, возвращайтесь ко мне. Визитная карточка на столе. Там же указан номер телефона. Только не думайте слишком долго – мой вам совет!

Убедившись, что посетитель и вправду настроен решительно, племянники сменили тон. Агасфера едва не силой усадили за стол, прислуге было велено принести чаю – впрочем, может быть, господин коммивояжер желает чего-нибудь покрепче? Скажем, домашней наливочки прошлогоднего урожая? Ну, как угодно, как угодно…

Кромвелевскую шкатулку прислуга завернула в чистую тряпицу. Положив на стол несколько купюр и расписку, Агасфер, в свою очередь, попросил у госпожи Гамрецкой расписку в получении оплаты. Прислуга была отправлена к дворнику с наказом срочно найти извозчика, и Агасфер про себя усмехнулся: вряд ли дворник с носом, напомнившим сливу, будет сильно стараться. Ничего, дойду и до конки, решил он.

Дворника, как и следовало ожидать, на месте не оказалось, и Агасфер в сопровождении племянников двинулся пешком. Впрочем, племянники скоро с ним распрощались и вприпрыжку помчались, как определил Агасфер, явно не домой, а в ближайший кабак.

Агасфер на зрительную память не жаловался и вполне мог бы добраться до вокзальной площади тем же путем, каким и пришел сюда. Но какой-то азарт, желание проверить старые навыки толкнули его в длинный проходной двор с низкими полукруглыми арками.

Двор этот, собственно, оказался лабиринтом – причем, несмотря на дневное время, абсолютно безлюдным. Когда Агасфер в конце концов выбрался из него в какой-то переулок, он уже и не помнил, сколько им было сделано поворотов. И самое главное – он не понимал, в какую теперь сторону надо идти.

Махнув рукой – куда-нибудь, да выйду, – он зашагал направо.

Удивительное дело – ни одного прохожего. Даже вездесущих дворников, без которых Петербург трудно представить, и тех не видно! «Очевидно, я попал в район каких-нибудь железнодорожных пакгаузов», – решил Агасфер.

Ругая себя за мальчишество, он ускорил шаги, стремясь поскорее «выйти к людям». И, наконец, вышел!

Заслышав невдалеке голоса, он свернул раз, другой – и наткнулся на компанию, которую вряд ли можно было назвать приятной.

Их было пятеро, и все они сидели на корточках у стены. Один исполнял «роль» стола – на коленях и в руках у него были огрызки калачей, бутылки, какие-то объедки. Остальные, насколько успел понять Агасфер, «вкушали» от этого «живого стола», громко чавкали, отрыгивали и глотали прямо из горлышек.

Случайному прохожему эта темная компания ничуть не удивилась и даже, можно сказать, обрадовалась. Наиболее мерзкая рожа легко отлепилась от стены и, пританцовывая, направилась ему навстречу, кланяясь и кривляясь.

Не будь у Агасфера в руках тяжелого узла с кромвелевской шкатулкой, он не счел бы позором развернуться и попробовать убежать: бегал он изрядно. Но с тяжелым свертком далеко не убежишь – ну не бросать же первую свою «добычу»! И он остановился, позабыв поначалу о четырехствольном бельгийском пистолете, который вручил ему Архипов перед выходом словно нарочно для такого случая.

– Здравствуйте, господин хороший! – приветливо поздоровалась «рожа», широким жестом обводя притихшую компанию. – А мы тут с товарищами заскучали уже совсем! Откушать не желаете с нами, ваше превосходительство? Не желаете? Никак брезгуете? Робяты, а он нами брезгует! – скривившись, пожаловался громила и, цепко ухватившись за узел со шкатулкой, дернул его к себе.

– Не отдает, собака такая! – опять пожаловался он товарищам. – Ну что с ним делать-то станем, а?

Тут уже вся компания пришла в угрожающее движение. Все встали, даже «живой стол» ссыпал припасы прямо на камни мостовой. Только тогда Агасфер вспомнил об оружии, поставил узел на мостовую и, отступив на шаг, попытался достать из внутреннего кармана сюртука револьвер. Как назло, карман оказался глубоким; к тому же, рассчитываясь за «Кромвеля», он положил поверх револьвера портмоне. В общем, быстро достать оружие не получилось.

Да и громилы оказались проворными. Они мгновенно окружили жертву, один приставил к горлу Агасфера жало длинного острого клинка, двое схватили за руки, буквально распяв его на сырой стене. Самый из них разговорчивый, дыша перегаром, принялся деловито шарить у него по карманам. Пятый присел возле шкатулки и, не желая возиться с узлом, полоснул тряпицу лезвием опасной бритвы.

Вспоминая потом эти непростые минуты, Агасфер с удивлением отметил, что бандиты не кричали, не угрожали – «работали» очень спокойно, перекидываясь какими-то будничными фразами.

– Гаврик, тут в узле старье какое-то. То ли шарманка, то ли коробка с музыкой…

– О-о-о, а портмоне-то у нас какое толстенькое, аппетитное… Ну-ка, ну-ка… Братцы, да тут полный «лопатник» сламу!

– Гаврик, а левая «клешня» у господинчика какая-то неживая… Холодная! – недолго думая, громила прошелся по рукаву лезвием бритвы. – Смотри, Гаврюха, искусственная рука! Слушай, может, тоже захватим? Прикинь, искусственную руку в толпе можно поверх «клифта» приспособить, а свободной «лопатники» тырить.

– Хочешь – забирай! – равнодушно согласился главарь, продолжая охлопывать карманы жертвы. Нащупав, наконец, револьвер, он с торжествующим удивлением выудил его, подкинул на ладони, заглянул в стволы и удивленно присвистнул:

– Братва, а клиент-то наш совсем «уважительным» оказался! У него смотри какой самострел в кармане, а он не сопротивляется, не орет, бежать не норовит!

– Такого даже в колодезь наш жалко, – нарочито поддержал второй громила, бросая возню со шкатулкой – совсем старым и негодным показалось ему это «старье»!

«Приговор», таким образом, был вынесен. Главарь, поигрывая отобранным револьвером, отступил на шаг. Отступили и громилы, держащие Агасфера за руки.

– Ну, господин хороший, выбирай, раз такое дело: сам разденешься, или с мертвяка одежку сыматъ будем? Ты, Сулема, напрасно рукав у «клифта» ему бритвой пропорол, теперь барыгам относить надо, на шитье тратиться…

Главарь направил на Агасфера револьвер:

– Ты глухой, что ли? Раздевайся, сволочь! Быстро!

Агасфер уже принял решение. Сделав плаксивую гримасу, он замотал головой:

– Я сам, сам, господа! Все сниму – пощадите только!

Он сполз по стене на землю, начал снимать сапог. И, воспользовавшись начавшейся перебранкой головорезов, зацепил носком левой ноги пятку Гаврюхи с револьвером, а правой что было сил ударил по этой же ноге ниже колена.

Послышался хруст ломающейся кости. Гаврюха, теряя равновесие, рухнул, выронив револьвер. А Агасфер уже стоял на ногах и стремительно двигался к опешившим бандитам. Перехватив в запястье руку громилы с бритвой, он культяшкой ударил его под локоть. Рука хрустнула и вывернулась в плечевом суставе.

Итак, двоих Агасфер вывел из строя, однако оставшиеся трое оказались опытными уличными бойцами. У всех у них были ножи, а у одного еще и дубинка на ременной петле. Отсекая Агасфера от валявшегося револьвера, они стали окружать его.

И неизвестно, чем бы закончилась неравная схватка, если бы в конце переулка не послышались быстрые шаги и громкие голоса.

– Вода робяты! – крикнул кто-то из громил, все трое бросились прочь и нырнули в малозаметный проход между подпорками каменной стены.

Агасфер между тем продолжал искать в полутьме выпавший из рук главаря револьвер. Через мгновение, найдя его, поставил на боевой взвод и присел возле катающегося по камням Гаврюхи, у которого, судя по всему, было раздроблено колено.

Шум усилился, по потолку и стенам лабиринта забегали лучи фонарей. А скрывшаяся было в каменной щели троица вывалилась обратно, теснимая несколькими городовыми с револьверами в руках.

– Облава! – истошно заорал громила с дубинкой и попытался прорваться в еще один проход, неподалеку от присевшего Агасфера.

Тот, не задумываясь, выстрелил из левого нижнего ствола, целясь все-таки не в голову бандита. Яркая вспышка и громкий выстрел едва не оглушили всех участников этой сцены. Наступающие на мгновение остановились, а потом закричали со всех сторон:

– Полиция! Всем бросить оружие! Стреляем без предупреждения!

– Брось дубину! – закричал и Агасфер, направив на одного из громил револьвер.

Тот, обезумев от ярости и страха, почему-то посчитал главным виновником облавы именно Агасфера.

– Ах ты, гнида! – прорычал он и, раскрутив дубинку, выпустил из рук ремешок. Агасфер, поднимаясь на ноги, услышал сердитое жужжание, затем получил сильнейший удар в голову и, уже теряя сознание, нажал на второй курок…

* * *

Наполовину оглушенного ударом дубинки Агасфера и Гаврюху увезли в ближайшую полицейскую часть. Не пострадавших в схватке бандитов рассовали по камерам городского тюремного замка. За Агасфером в околоток приехал сам полковник Архипов.

Справедливости ради отметим, что полковник, при виде купленного у госпожи Гамрецкой раритета, едва не позабыл о своем коммивояжере. Позднее он рассказал Агасферу, что шкатулка была изготовлена в единственном экземпляре неизвестным мастером XVII века для Оливера Кромвеля. Ненавидевший Карла I генерал-лейтенант так называемой парламентской армии не отказывал себе в удовольствии ежевечерне заводить шкатулку и смеялся всякий раз, когда перед ним начинала нарочито неуклюже крутиться фигурка не традиционной балерины, а мужчины со знаками королевского отличия. А в конце этого танца невесть откуда появлявшийся «чертик» сносил королю голову.

Когда после смерти лорда-протектора в Англии начались смута и хаос, «богомерзкая шкатулка» лишь каким-то чудом сохранилась и даже была выкуплена за гроши неким предприимчивым торговцем.

К великой радости Архипова, ее механизм не слишком пострадал за последние 300 лет, и его удалось реставрировать; правда, бесследно пропал «чертик»…

Признав ценность приобретенной шкатулки, Архипов выплатил мадам Гамрецкой обещанное вознаграждение.

Что же касается Агасфера, то приглашенный полковником авторитетный врач заявил: «Вашего коммивояжера спасло только чудо: не начни он в момент броска дубинки подниматься, она напрочь выбила бы ему нижнюю челюсть и наверняка повредила бы гортань».

С тех пор Агасфер стал прислушиваться к советам Архипова насчет пошива военной формы.

– В конце концов, господин Берг, вы же не считаете зазорным жить по фальшивым документам мадьярского подданного. Не понимаю, чем «отпускной билет» штабс-капитана или ротмистра, изготовленный по заказу Главного штаба, хуже? – доказывал полковник.

И Агасфер в конце концов сдался – на радость портному Соломону Циммерману.

А когда ему разрешили вставать, полковник объявил, что следующей командировкой Агасфера станет Вена. Не стал скрывать Архипов и «двойного назначения» предстоящей поездки. Агасферу предстояло не только поискать там что-нибудь интересное для пополнения коллекции полковника, но и углубить, по возможности, знакомство с двумя-тремя русскими офицерами, зачастившими в город «короля вальсов» Штрауса.

Услыхав об этом, Агасфер поднял брови: он не был знаком ни с кем из офицеров, за исключением окружения полковника. Но тот лишь загадочно прищурился, пошевелил бородой и процитировал:

– Пред своенравною судьбой мы все, увы, марионетки!» Ну-ка, господин Агасфер, кто это сказал?

– Жан-Поль Беранже, известный французский сочинитель песен и сатирических произведений.

Слегка разочарованный эрудицией помощника, полковник положил перед ним несколько фотографических отпечатков настольного формата.

– Это подполковник Анатолий Николаевич Гримм, старший адъютант штаба Варшавского военного округа. Это – его официальная любовница Серафима Бергстрем. А это наш главный «друг» и «благодетель» – глава австрийской резидентуры в России Гельмут фон Люциус. У этих мужчин намечена традиционная встреча в знаменитом императорском «Яхт-клубе», где вам с ними и предстоит познакомиться. Мадам – в курсе всех грязных делишек ее любовника – правда, я не уверен, что герр Люциус пригласит ее на рандеву.

– Я слышал, что легче жениться на принцессе королевской крови, нежели пройти строжайшую баллотировку членов клуба. Ходят также слухи о том, что некоторые его члены бросают в чашу исключительно черные шары. В каком же качестве я туда попаду, Андрей Андреевич? Прислуги? Или персидского шаха с наклеенной красной бородой?

Архипов полез в один из своих бесчисленных карманов и положил поверх фотокарточек богато оформленный членский билет.

– В этом-то вся интрига, господин Агасфер, – вы попадете туда под «настоящим» именем ротмистра драгунского полка Полонского, чей отпускной билет вы недавно получили вместе с военным мундиром. Потрудитесь изучить краткую историю «своего» полка, свою «легенду» и рекомендуемую манеру поведения. Ах, какие знакомства вы там завяжете, ротмистр!

– Но это же самознайство…

– Или военная хитрость. Кругом – марш, господин Агасфер! Через полчаса придет Циммерман – для окончательной подгонки вашего мундира!

– Но мой протез! Тимофей все еще не вернул его. Что он с ним делает, черт бы его побрал?

– Со временем узнаете. Приспособьте на сегодня любой. Вам помогут его забинтовать.