2. Берлин. Центральный автовокзал

Микки

Кажется, что скоро воздух вот-вот начнет плавиться в моих руках. Я въезжаю на территорию берлинского автовокзала и открываю двери автобуса. Народ потихоньку начинает выбираться наружу.

Напарник – странный парень моего возраста. Представьте себе двадцатилетнего маньяка в очках. Вот именно так Ленц и выглядит. Знаете, люди стараются держаться подальше от таких. Когда он говорит, начинает задыхаться, поэтому предпочитает молчать. Взгляд то и дело блуждает где-то в космосе. Нет, он не курит и даже не пьет. Просто мутный тип.

– Ты поможешь с багажом? – спрашивает он, судорожно вздыхая в конце фразы. Вполне можно было бы списать на несостоявшийся зевок, если вы его не знали раньше.

– С чем? – спрашиваю я, с силой прижимая пальцы к переносице. Тупой жест, особенно если третьи сутки не спишь.

– Ладно, сам справлюсь, – машет рукой маньяк. Я с трудом поднимаюсь с водительского кресла и выползаю из автобуса. Вот здесь-то жара и придавливает меня к асфальту. Дышать реально трудно. Помню, когда мать нас с сестрой потащила в Индию, была такая же погода. Когда вышли из аэропорта, мы с Бонни буквально согнулись от этого воздуха. Он был как расплавленное железо. Воздух как орудие пытки. Индия навсегда осталась в моей памяти синонимом ада. Судя по всему, дело не в Индии, дело в памяти.

Я хлопаю себя по карманам в поисках сигарет. Точно помню, что в пачке еще три оставалось, только где пачка-то?

– Держи, – тихо говорит девушка с рюкзаком. Та, которой я купил кофе пару часов назад. Просто хотел, чтобы она меня запомнила. Странное желание. Знаю. Сейчас она безучастно разглядывает то, как суетятся люди возле автобуса. Значит, кроме рюкзака, у нее ничего с собой нет. Путешествует по Европе налегке. Не люблю путешественников. Я их не понимаю. Куда они едут и зачем?

– Спасибо, – говорю я по-английски и вытаскиваю пару сигарет. – Берлин – конечный пункт, или дальше едешь?

– Конечный, наверное, – она растерянно кивает и оглядывается по сторонам. Кажется, что она не знает, зачем сюда приехала, и хочет обратно в автобус. Ей не нравится этот город. Мне тоже. У нас много общего.

– Если бы мог держаться на ногах, предложил бы показать тебе город, – говорю я.

– Не надо, я найду дорогу до Унтер-ден-Линден, – улыбается она. – Оригинальная татуировка, – она указывает на клубок змей на моей руке. Одна из первых работ Бонни. Она долго тренировалась на мне, прежде чем «перейти на настоящих людей».

– Моя сестра – художница, – зачем-то говорю я.

– Видимо, талантливая, – кивает она и отходит от меня. Так, будто боится. Меня часто люди опасаются. Не знаю, почему.

Ленц вытаскивает последний чемодан из багажного отделения и с трудом закрывает двери.

– Он мне серийного убийцу напоминает, – как можно тише говорит она.

– Поверь, ты не оригинальна, – усмехаюсь я.

К нам подбегает маньяк-напарник. Девушка тут же вежливо отходит в сторону и начинает кому-то звонить. Воздух, на время отступивший от своего коварного плана по завоеванию Берлина, вновь начинает гореть и плавиться. Черт возьми, это Берлин, а не Индия. Почему здесь так жарко? Именно сейчас?

С напарником мы проходим в диспетчерскую и по очереди расписываемся в журнале. Потом подписываем пару бланков. Еще полчаса, и можно будет вздохнуть свободно. Я вспоминаю о сегодняшнем плане на день и непроизвольно морщусь. Так не должно было случиться.

– Как у тебя дела? – спрашивает женщина-диспетчер. Элен. Худая блондинка лет сорока с очень грустными глазами. Она внимательно изучает все квитанции, а потом пристально смотрит на меня.

– Все хорошо, – говорю я и поворачиваюсь к двери. За деньгами нужно будет прийти вечером. Я получаю сдельно, за каждый рейс. То есть за два рейса сразу. Берлин – Барселона, Барселона – Берлин. Раньше в Варшаву ездил, но это короткие рейсы, за них меньше платят, а мне нужны деньги. Очень нужны.

За прожитые двадцать четыре года я умудрился окончательно испортить все, что только мог. Причем не сделал ничего плохого. Правда. Просто… Вообще, знаете, есть даже такая статья «преступное бездействие». Вот именно этот пункт, короче говоря. Бездействие, кстати, всегда преступно. Оно убивает. Медленно так съедает жизнь. Вполне может считаться особо жестоким методом убийства. В моем случае так уж точно.

Выхожу с территории автовокзала и пытаюсь вздохнуть полной грудью. Ну, вроде как заключенный на свободу выходит. В легкие попадают пыль, гарь, все, что угодно, но только не кислород. Часы показывают пять тридцать утра. К Бонни ехать еще рано. До дома добираться полтора часа. До того места, что стало мне служить ночлегом. Так будет точнее. Я его называю Бункером. По сути, там, наверное, действительно можно было бы укрыться от какой-нибудь небольшой бомбы. Полтора часа слишком долго. К тому же, если упаду на кровать, тут же усну, а там неизвестно, во сколько проснусь. Не успею к Бонни, а она будет ждать.

Я с сожалением смотрю на удаляющуюся от меня фигуру девушки с рюкзаком. Смотрю на то, как она машет рукой идущему навстречу парню. Он пытается обнять ее. Она застывает на месте, но парень все-таки сгребает ее в охапку. Она все время ведет себя так, будто ей страшно, будто она растерянная маленькая девочка в незнакомом городе.

Когда встречаешь ту самую девушку, жизнь меняется. Она разламывается надвое. У меня нет времени менять свою жизнь, я спешу к Бонни.

3. Ограбление по-немецки

Верена

Анкель – мой жених, юрист в больнице отца. Последний, кого он напоминает, лысый и несчастный еврей-юрист из сериала «Клиника». И все равно, когда я думаю о его работе, вспоминаю этого персонажа. Вообще говоря, Анкель – глянцево красивый парень с накачанным торсом и вселенским презрением во взгляде.

– У тебя очень красивые глаза, – говорит он и заводит машину.

– Ты мне это каждый день говоришь, – отвечаю я, но все равно улыбаюсь.

– Они у тебя каждый день разные. Впервые вижу человека, у которого цвет глаз меняется чуть ли не каждую минуту.

– Они зеленые, – отвечаю я.

– Да, но иногда карие, серые и даже синие. Ты ж моя невеста, я все о тебе знаю.

– Вот не надо врать, у меня никогда глаза серыми не становятся. Терпеть не могу этот цвет, – в шутку протестую я.

Если у девушки каждый день меняется цвет глаз, значит, у нее есть набор цветных линз Magic eyes. Отличная вещь. У меня действительно каждый день новый цвет глаз. В зависимости от настроения. Чаще всего зеленые. Поэтому Анкель считает, что они зеленые.

Он отвозит меня в квартиру отца. Здесь я оставляю ненужные вещи, принимаю душ, переодеваюсь и придирчиво разглядываю себя в зеркале. Ко встрече с отцом готова. Наверное. То есть возможно.

– Может, перенесем встречу с отцом на вечер?

– Завтрашнего дня? – спрашивает Анкель.

– Это было бы идеально.

– То есть ночевать ты будешь у меня, а не здесь?

– С чего бы это?

– Просто твой отец обычно ночует дома. Он будет немного удивлен, если обнаружит спящую в гостиной дочь, которую не видел полтора года и которая с ним даже не поздоровалась.

Анкель настаивает на том, чтобы мы сделали селфи, и тут же выкладывает его в Инстаграм. Идиллическое фото с фешенебельным немецким домом на заднем плане. Садимся в машину и едем в больницу к отцу. Уже на подъезде к воротам клиники слышу мелодию своего звонка. Hello, I love you. Tell me your name. The Doors. Сбрасываю звонок.

В больнице оказывается, что отец слишком занят сейчас. Он удивляется при виде меня. Неуклюже обнимает и просит послоняться пока по больнице. Предлагаю ему перенести торжественную встречу на завтра. Он соглашается. Кажется, что мы оба испытываем облегчение от этого.

Устраиваемся с Анкелем на лавочке возле больницы и разглядываем прохожих. За ними интересно наблюдать, потому что мой будущий муж знает все и обо всех. В больнице это означает исчерпывающую информацию о том, когда у тебя были прыщи, вши и геморрой. В случае Анкеля он еще знает, во сколько обошлось человеку лечение по страховке.

Я достаю из пачки сигарету и с опаской оглядываюсь на пожилую даму, которая уже успела брезгливо скривиться. Тут я вижу идущую от ее рук дымящуюся струйку. Недоуменно присматриваюсь и понимаю, что презрение на ее лице относится к Анкелю, а не к сигарете. Ну, здесь я ничего не могу поделать. Его же нельзя назад в сумочку запихнуть. К тому же не понимаю, что ей в нем не понравилось.

– Тебе нужно бросить курить, – задумчиво говорит Анкель, аккуратно вынимая у меня из рук сигарету.

– Зачем? – задаю я самый логичный вопрос в мире.

– Будешь в старости, как та бабка, смолить на лавочке, – кривится Анкель.

– А что плохого?

– Тебе еще детей рожать, – глубокомысленно заявляет он, медленно вытягивая из моих рук сумку с пачкой сигарет.

– Отдай мою сигарету, – протестую я.

– Ты моя невеста, поэтому… – Я успеваю выхватить из сумки пачку и закуриваю новую сигарету. Анкель остается держать в руках мою сумку.

– Убивает не курение, убивает жизнь, – говорю я и нагло затягиваюсь сигаретой.

– Таких фразочек можно придумать тысячу и одну. Сигареты все равно будут сокращать твою жизнь. Медленно и неотвратимо, – говорит Анкель.

Я с интересом смотрю на тлеющую у меня в руках сигарету. Будто в ответ на мой взгляд край подожженной бумаги загорается красным, а скопившийся пепел неосторожно падает на асфальт и разлетается на тысячи мелких пылинок. Когда стоит такая жара, все постепенно превращается в пыль. Сам воздух, кажется, приобретает консистенцию пыли.

Только сейчас я окончательно понимаю, что приехала в Берлин. Не такой уж и противный город. Признаем честно. Вокруг полно красивых высотных зданий, все строго, правильно и со вкусом. Мне никогда не нравились все эти кукольно-открыточные немецкие городки, но Берлин не имеет с ними ничего общего. Это большой, немного громоздкий город.

– Ну что, идем отмечать возвращение Верены Вибек? – спрашивает Анкель. – Если мы в тот бар, то мне нужно снять наличные, – добавляет он. Как будто я знаю, что за бар он имеет в виду.

– Знаешь, мы в любом случае пойдем «в тот» бар, а не в этот.

– «В этот» – это в какой? – не понимает Анкель.

– Который не тот, – продолжаю я нести чушь, но вижу, что Анкель уже немного «завис», и спрашиваю: – Откуда я знаю, какой бар ты имеешь в виду, я несколько часов как приехала. Там что, не принимают карты?

– Там вообще ни черта не принимают, – загадочно протягивает он.

Мы поднимаемся и оглядываемся по сторонам. Я тут же вижу мигающие буквы «АТМ» и указываю на них. Анкель морщится, как будто я предложила какую-то глупость, и поясняет, что этот не подходит. Старушка на соседней лавочке продолжает брезгливо на нас поглядывать.

Анкель видит вывеску с логотипом нужного банка. Он расположен через дорогу от больницы. С сожалением выбрасываю сигарету и плетусь вслед за ним.

– Ты могла бы подождать на лавочке, – бормочет он.

– Размечтался. Там кондиционер.

Когда мы уже заходим в разъехавшиеся перед нами двери, нас обдает спасительной прохладой кондиционера. Через минуту здесь становится холодно, а через две я покрываюсь мурашками, но мысль об удушающей жаре на улице заставляет меня терпеть холод и даже радоваться ему.

Я иду в очередь к соседнему банкомату. Здесь очень много народу. Этот банк славится своим лояльным отношением к кредитам на лечение. Мне отец рассказывал. То есть отношение у банка самое обычное, но благодаря этой своей рекламе лояльности он получил почти полное освобождение от налогов. На рекламу лояльности к кредитам ушло такое дикое количество денег, что ставки по ним пришлось повысить. Впрочем, если бы ставка была 100 % в месяц, у специалистов по кредитам все равно не было бы недостатка в клиентах. Здесь продают надежду на жизнь. Шанс на выигрыш. Это дорогого стоит.

Каждая жизнь имеет свою цену. Если по-честному и без излишнего пафоса. Здесь все дело в лотерее. Надежда на жизнь бесценна. Семьи безнадежно больных берут кредит на лечение намного реже, чем те, чей шанс на выигрыш один к миллиону.

Владелец этого банка – друг отца. Он каждые выходные к нам приходил, когда я в школе училась. Обычный такой мужчина лет сорока, немного пересмотревший, правда, фильмов про мафию. Он фанат очень дорогих костюмов и часов. Когда я уехала учиться в колледж, он стал носить шляпы. Есть подозрение, что сейчас он уже курит сигары и завел пару леопардов, которых поселил в подвале.

Очередь к банкомату состоит из трех человек, но кажется, что я стою в ней целую вечность. Сейчас снимает деньги пожилой мужчина на пороге пенсии. Судя по скорости нажатия на кнопки, он делает это впервые. Передо мной в очереди еще женщина с собачкой в руках и девушка в коротком белом сарафане. Чтобы как-то отвлечься от ненависти к человеку, который сейчас снимает деньги с карточки, оглядываюсь по сторонам.

Здесь очень гнетущая атмосфера. Сотрудники банка тут, наверное, особенно циничны. Каждый день они приходят на работу. Выпивают чашку кофе. Смеются над какой-нибудь забавной картинкой в Инстаграме и садятся на свое рабочее место: «Здравствуйте. У вас умирает дочь, но ежемесячный доход ниже 15 тысяч евро в месяц? Простите, но мы не можем вам помочь. Да мне все равно, что вы готовы продать свою почку. Нам она без надобности. Всего хорошего». И так они говорят по десять часов в день.

Желая найти подтверждение своим мыслям, начинаю прислушиваться к разговору за перегородкой. Голос одного кажется знакомым.

– …Простите, но мы не можем вам помочь, – выносит страшный вердикт менеджер по кредитам.

– То есть как не можете? – взрывается парень за перегородкой.

– Послушайте, – слышу уставший и совсем не циничный голос менеджера, – по бумагам вы не являетесь опекуном или официальным представителем. Поэтому, даже если бы ваш доход позволял вам кредит, его бы не оформили. Но…

– От твоей закорючки на бумажке зависит жизнь человека, ты хоть это понимаешь? – шипит парень.

– Послушайте, это мой последний день. Я здесь уже три года работаю. В гробу я видал это место. Если хотите, подпишу любые бумаги, но кредит все равно не одобрят. Да и… Судя по этим документам, шансов нет, а вам придется всю жизнь с долгами расплачиваться.

– Это не твои проблемы, – шипит парень. Особенно медлительный мужчина перед банкоматом, наконец, умудряется разобраться с техникой, раздается звук печатающегося чека, и на место мужчины встает женщина с тщедушной собачкой в руках. Я буквально слышу напряженное дыхание менеджера за перегородкой. Тут в дверь входят двое людей в форме инкассации. Они здороваются с менеджерами в зале и проходят куда-то вглубь помещения. Наверное, они должны подписать какие-нибудь листы отчетности. Это явление инкассации народу прибавляет смелости менеджеру.

– Видишь ручку? Видишь бумажку? Штамп? Ок, смотри. Я подписываю, ставлю штамп и рекомендую тебе кредит. Доволен?

– Доволен, – выдыхает собеседник. В его голосе слышатся облегчение, смешанное с недоверием.

– А теперь идите в шестое окно, вас там все равно завернут, но, по крайней мере, не я буду виноват в этой смерти.

Менеджер шумно выдыхает, отодвигает стул и выходит из-за перегородки. На бейджике значится его имя. «Эндрю». Симпатичный парень в очках без оправы. Он явно их носит не для улучшения зрения, а для создания образа. Очки всегда делают человека умнее и старше. Лоб его блестит от пота. Руки подрагивают. Он проходит мимо меня, вжав плечи, и выходит на улицу. Стоя прямо рядом со входом, он закуривает сигарету. По закону там смолить нельзя. Похоже, последний день на этой должности у него выдался не из легких.

В этот момент раздается выстрел. Пуля разбивает камеру в углу зала. Осколки вместе с кусками штукатурки и гипсокартона падают на пол. Белесая пыль заполоняет все вокруг.

– Всем лежать! – слышу крик. Это парень за перегородкой. Тот самый, что купил мне кофе. Водитель автобуса.

Люди, один за другим, начинают опускаться на пол. Бросаю взгляд на Анкеля. Тот поднимает руки за голову и завороженно смотрит на происходящее в зале. Обзор мне загораживают банкомат и перегородка, отделяющая меня от рабочего места менеджера по кредитам. Видимо, Анкель видит нечто такое, что заставляет его тут же лечь на пол. Оборачиваюсь на выход. Эндрю, менеджера по кредитам, который только что вышел покурить, там нет. Женщина с собачкой в руках медленно опускается на пол. Животное скулит и скалится. Девушка в белом сарафане тоже не видит того, что происходит за перегородкой. Она оборачивается на меня и одними губами спрашивает:

– Что мне делать?

– Не знаю, – так же беззвучно отвечаю я. В этот момент парень с пистолетом поворачивается в сторону выхода, и я начинаю медленно опускаться на пол. Девушка в сарафане следует моему примеру.

Кажется, что мы все стали участниками съемок боевика. Вопрос лишь в том, хорошее это кино или плохое. Выгоднее, чтобы хорошее. В дешевых боевиках обычно слишком много бутафорской крови.

Водитель автобуса продолжает творить беспредел в зале банковского отделения. Видно, что он не готовил это нападение. Я завороженно наблюдаю за ним. Парень с оледеневшим отчаянием в глазах.

– Сумку сюда! – кричит водитель автобуса мужчинам в черной форме инкассации.

Один из них тут же выпускает из рук сумку и поднимает руки вверх. Второй медлит. Вообще говоря, это не сумка, а ящик. Черный металлический кейс с кодовым замком и ребристой поверхностью в районе ручки. Вроде как вентиляция, что ли. Хотя вряд ли деньги нужно проветривать.

Теперь ящик держит только один инкассатор. Мужчина так напуган, что забыл, как разжимать пальцы. На нем кобура и форма с бронежилетом в придачу. Он проходил специальное обучение на случай возникновения таких ситуаций. Не знаю, чему там учат, но совершенно точно там не рекомендуют отдавать деньги и оружие по первому требованию.

Слышу звуки приближающейся полицейской сирены.

Второй инкассатор делает неосторожный шаг вперед, чтобы защитить сумку с деньгами. Раздается еще один выстрел. Затем еще один. Звук сирены заполняет все пространство. Я вижу, как ко входу приближается машина. Слышу сдавленное хрипение человека, в которого попала пуля.

Водитель автобуса смотрит на место, в которое попала первая пуля. Раньше там была камера слежения. Сейчас – просто гигантская дыра в стене и дырка в подвесном потолке. Пыль от штукатурки до сих пор не осела. Он не знает, что делать дальше. В руках у него ящик с деньгами, но выйти с ними он сейчас уже не сможет. Перед входом полицейская машина. Возможно, он ее не видел, но уж звук сирены точно услышал.

Он проходит пару шагов, и его ботинки оказываются в сантиметре от головы девушки в сарафане.

– Встань, – почти спокойно говорит он девушке. Ту душат беззвучные рыдания. Она начинает медленно подниматься с пола. Девушка не успевает выпрямиться, как водитель автобуса хватает ее за волосы и приставляет пистолет к шее.

– Пойдешь вместе со мной, поняла? – спрашивает он.

Девушка мотает головой и беззвучно плачет. Глазами она ищет хоть какой-нибудь поддержки, но никто не решается поднять голову. Она натыкается взглядом на меня. Становится не по себе. Кажется, что сейчас ее жизнь зависит от меня.

– Стой! – кричу я, не особенно понимая, что собираюсь сделать дальше.

– Что ты сказала? – взрывается водитель автобуса.

– Меняю себя на нее, – говорю я и начинаю медленно подниматься с пола.

– Верена, нет, что ты делаешь? – шипит Анкель.

– Меняю себя на нее, – повторяю я. Руки держу за головой. Так в боевиках обычно люди себя ведут. Вместо громкого голоса у меня получается что-то наподобие шепота с примесью хрипа. Вы, наверное, хотите спросить, почему вдруг мой инстинкт самосохранения впал в такую глубокую кому? Мне вот тоже интересно. Может, мне просто расхотелось жить? Или ну очень страшит разговор с отцом? Поверьте, это намного страшнее какого-то сумасшедшего с пистолетом. К тому же он ничего плохого не сделает. Он ведь купил мне кофе. Просто так, понимаете?

Парень презрительно отбрасывает девушку и присаживается на корточки. Заглядывает в глаза. Повсюду запах дыма и гари. Все вокруг в белесой пыли штукатурки.

– Уходим, – повторяет он. Он узнал меня. Его тон изменился. Стал каким-то более человеческим, что ли. – А ты что застыла? Ложись на пол и руки за головой держи, – обращается он к девушке в сарафане. Та начинает слишком быстро кивать головой.

Он одним движением поднимает меня на ноги. Перед глазами появляется сюрреалистичная картина: человек десять распластаны по полу. Пожилая женщина в строгом брючном костюме скулит возле стены. Парень и девушка из числа сотрудников банка рядом с ней. Они романтично взялись за руки. Спина девушки то и дело нервно вздрагивает. Возле другой стены сидят мужчина и женщина, лет тридцати. Они с ужасом смотрят на меня. Левее от них распластались мужчина восточного вида с мальчиком-подростком.

– Микки, – тихо говорит водитель автобуса.

– Что? – не понимаю я.

– Меня зовут Микки, – поясняет тот.

Оборачиваюсь и смотрю на него. Самый обычный парень с очень перепуганным лицом и смешным детским именем. Микки переступает через кого-то и оказывается слишком близко ко мне. Смотрю на человека, через которого сейчас перешагнул Микки. Это бородатый парень в светлых драных джинсах. На нем они смотрятся комично. Одна штанина перепачкана чем-то ярко-красным, и только в этот момент замечаю лежащего на полу инкассатора. В метре от меня. По нему не скажешь, жив он или мертв. А это красное пятно… Наконец, мозг фиксирует то, чего отчаянно не хотел замечать.

Посреди отделения банка в луже крови лежит огромная фигура одного из инкассаторов. Возле одной из стоек менеджеров сидит другой перевозчик денег. Без оружия. Мужчина часто дышит и судорожно сжимает горло. Его ладони в крови. Он хрипит, пытаясь что-то сказать.

Микки прижимает меня к себе и держит за шею. Я вроде как его живой щит. Он медленно переступает через нагромождение тел, распластанных перед ним. Я натыкаюсь на каждого, включая труп инкассатора.

– Там полиция. Ты не сможешь уйти, – говорю я сдавленным голосом. Рука парня крепче сжимает горло.

– Ты ведь понимаешь, что я очень нервный, правда? – спрашивает он. Ответить я не могу.

В очередной раз спотыкаюсь о чью-то руку. Он воспринимает это как попытку к бегству и пихает меня в спину. Тут Микки видит семейную пару возле стены и направляет оружие на них.

– Зачем сюда пришел? – вполне миролюбиво спрашивает он у мужчины.

– За д-деньгами, – заикаясь, выдавливает тот.

– Надо же, я тоже, – хмыкает он. – И она тоже за деньгами. Цели только разные. Вот тебе зачем деньги? – Последняя фраза относится ко мне. Я понимаю это по толчку в спину.

– В бар сходить, – говорю я, ожидая вспышки ярости.

– А мне сестре операцию сделать. Такие вот разные мотивы, – вполне миролюбиво отзывается он.

– Мы машину хотим купить. Белую, – отвечает женщина.

– Придурки! – Микки с силой пинает мужчину и поворачивается. Я чувствую, как он высматривает следующую жертву.

Вся эта картинка настолько нереальна, что память буквально по кадрам старается запечатлеть происходящее. Мне не жалко этого инкассатора в луже крови. Не страшно. Кажется, что я персонаж компьютерной игры. Главное, сделать правильный ход, а все эти фигурки все сделают как надо. Их роли уже прописали разработчики.

– Ты? – спрашивает он, пиная мужчину, лежащего рядом с парой.

– Кредит, – отвечает тот с диким восточным акцентом.

– На что кредит? – Он явно теряет терпение.

– Операция для жены, – поясняет мужчина, смело поворачивая к нам голову.

– Это уже интереснее, – кивает водитель автобуса.

В этот момент раздается усиленный динамиком голос кого-то из полицейских.

– И как кредит? Одобрили? – не обращая ни на кого внимания, интересуется он. Кажется, что он ведет светскую беседу. Мужчина едва заметно качает головой.

– А зря, – пожимает плечами тот. – Как тебя звать?

– Али, – отвечает тот.

– Так вот, Али. Ты ведь хочешь увидеть свою жену? Прожить с ней долго и счастливо? Верно? Ты ведь на все пойдешь ради этого?

Али кивает.

– Круто. Тебе повезло, – усмехается Микки.

– Настоятельно рекомендуем вам сдаться! В этом случае вам будет обеспечена максимально возможная поддержка. Мы понимаем, что это крайняя мера… – доносится голос полицейского. Из-за усилителя громкости даже слова разобрать очень сложно, не то что прислушаться. – …Мы даем вам пять минут на принятие решения…

Микки в считанные секунды отбирает у мальчика рядом с Али рюкзак и начинает заталкивать туда пачки денег. Штук шесть. Я столько денег только у отца однажды видела. Он вкладывает в руку Али свой пистолет и приказывает подняться. Несчастный мужчина едва держится на ногах. Кажется, что если ему сейчас приказать пристрелить всех здесь присутствующих, он послушается. Микки подходит к распластавшемуся на полу инкассатору и берет его оружие.

– Али, ты в лотерею выиграл, знаешь об этом? – спрашивает он. Али мотает головой и с ужасом косится на сына.

– Если сейчас все сделаешь правильно, у тебя будут жена и сын, а если нет, то не будет обоих, ясно? – спрашивает водитель автобуса. Али кивает. – Вот и отлично. Сейчас ты выходишь с поднятыми вверх руками. Тебя арестовывают и увозят, а нас всех, заложников, освобождают. Включая твоего сына с рюкзаком и деньгами. А ты не произносишь ни звука до момента приезда в отделение, понял?

Али согласно кивает. Парень подталкивает его к выходу. Тот не хочет оставлять сына, но все-таки подчиняется. Водитель автобуса встает возле стены рядом со входом. Меня он рывком прижимает к себе. Теперь я могу видеть узкую полоску улицы перед входом в банк. Али стоит перед дверьми. Руки подняты вверх. В одной из них он сжимает пистолет. Я вижу, как его коленка рефлекторно сокращается.

– На счет три, – кричит ему Микки. – Три!

Парень буквально вышвыривает Али на улицу и вновь встает к стене.

– Транслируй происходящее, – командует он.

– Что?

– Где сейчас руки Али? – спрашивает он, нервно выдыхая и наставляя на меня пистолет.

– Наверху, – отвечаю я охрипшим голосом. Али в этот момент стоит перед полицейскими. – Он медленно приседает и кладет пистолет на асфальт.

– Это хорошо. Как у тебя с логикой? – спрашивает он.

– Не очень, – честно отвечаю я.

– Тогда следи за ходом мысли. Я хочу спасти свою сестру. Если меня сейчас арестуют, то она умрет. А если она умрет, то мне будет нечего терять. Так вот вопрос: кого я убью в этом случае?

– Всех, – отвечаю я.

– В целом верно, но первой я застрелю тебя и твоего не слишком смелого друга, – кивает он в сторону Анкеля. – Поняла?

– Да, – отвечаю я.

Смешно, но я только сейчас вспоминаю про Анкеля. Тот лежит с прижатыми к голове руками. Он смотрит на труп инкассатора в центре зала. Почему-то именно сейчас становится по-настоящему страшно. Это не кино. Здесь не прописаны роли. Я непроизвольно вздрагиваю, и водитель автобуса до боли сжимает мое запястье.

Боковым зрением замечаю, что к Али уже подошли полицейские. Говорю об этом.

– Готова? – интересуется Микки. Я пытаюсь кивнуть, но получается странное движение головой, означающее что-то вроде «да нет, наверное».

– Так, без паники. Все свободны. Мы схватили этого ублюдка, – раздается бодрый голос полицейского. Здоровенный мужик в бронежилете и прозрачной маске первым входит внутрь. Замечаю, как все начинают на нас коситься, но в этот момент Микки уже выпихивает меня на улицу. Там слишком светло. Сейчас где-то шесть вечера. Солнце уже скрылось, оставив после себя отвратительно жаркое марево. И все равно сейчас слишком светло. Глаза начинают слезиться.

– Как вы, ребята, с вами все в порядке? – К нам навстречу бежит молодой человек в обычной форме полицейского, безо всяких бронежилетов, но с очень перепуганным лицом.

Микки смотрит на меня, приседает и берет на руки.

– Все нормально, – говорит он.

– Что с девушкой? – с подозрением косится на меня полицейский. Если я сейчас заору, то Микки выстрелит. Не убьет, но покалечит. А если я буду молчать? Он отпустит меня? Или прибьет где-нибудь в подворотне?

– Он ударил ее, – поясняет Микки. – Парень – настоящий зверь.

– Да, мне так жаль… – бормочет полицейский.

В этот момент в моем кармане начинает играть мелодия звонка. «Hello. I love you. Tell me your name»… Она так не соответствует ситуации, что буквально разрезает атмосферу.

– Это кто это тебе звонит, детка? – с холодной яростью в голосе спрашивает Микки. Воздух так наэлектризован, что кажется, сейчас я увижу искры.

– Ладно, пойду остальным помогу, – бормочет полицейский, желая побыстрее оставить нас наедине. На его лице буквально написано: «Милые бранятся, только тешатся».

– Ребят, а он с вами? – окликает нас полицейский, указывая на сына Али.

– С нами, – кивает Микки и панибратски хлопает подростка по спине: – Ганс, ко мне.

Мальчик повинуется и догоняет нас.

– Я тебе не собака, – шипит парень ему.

– Готов поспорить, что ты даже не Ганс, – шипит в ответ Микки. – У тебя есть машина? – этот вопрос адресован ко мне.

– Нет. Только у Анкеля, – отвечаю я.

– Того парня? Черт…

– У меня есть ключи от машины отца, – говорит мальчик.

Микки ставит меня на землю. Я тут же поворачиваюсь, чтобы побежать к полицейским, но парень быстро заламывает мне руку. Замечаю подозрительный взгляд заботливого полицейского. Заметив меня, он стыдливо отворачивается. Ну конечно, сама виновата. Ненавижу The Doors. И Моррисона ненавижу. Последний шанс. Я пытаюсь заорать.

– Помо… – Микки зажимает мне рот. Ненавижу Моррисона. Если бы не он…

Сын Али протягивает брелок с болтающимся значком «Мерседес». Микки выхватывает у него ключи.

– Считай, что мы взяли ее напрокат, – бросает он.

– Да считайте, что купили ее, – хмыкает мальчик, поправляя лямку рюкзака.

– Которая? – спрашивает Микки. Мальчик указывает на старенький «Форд» допотопного года издания.

– На нем погони не устроить, – предупреждает мальчик.

– Кто тебе сказал? Ты «Гарри Поттера» читал? – спрашивает Микки.

– Не, я сказки не люблю, – хмыкает сын Али. Микки убирает ладонь от моего рта.

– А зря… – закашливаюсь я. Кажется, запах его липких, грязных ладоней будет преследовать меня до конца жизни. Микки поворачивается ко мне и хмыкает. Сын Али наблюдает за тем, как старенький «форд» трогается с места. Вдалеке вижу Анкеля, который о чем-то говорит с полицейскими.

Машина отчаянно фыркает, но заводится, и отделение банка вскоре скрывается из вида. Спустя минут десять я решаюсь сказать:

– Послушай, ты же уже сбежал, я тебе больше не нужна, высади меня где-нибудь, я ничего никому не скажу… – Уже договаривая фразу, понимаю, что меня никто высаживать не собирается. Микки загнанно смотрит на меня, но тут у него начинает звонить телефон. Он тут же вздрагивает, как от удара током.

– Да, – он зажимает мне рот рукой и сосредоточенно слушает то, что сейчас ему говорят. – Да, я решил. Готовьте ее к операции. Нет, вы не поняли. Я решил, и вы готовите ее.

Сегодня в пригороде Берлина было совершено беспрецедентное по своей дерзости ограбление банка. Преступнику удалось с помощью одного пистолета нейтрализовать двух инкассаторов, охрану и всех посетителей отделения банка. Добычей преступника стала сравнительно небольшая сумма в триста тысяч евро. Беспрецедентность преступления заключается в том, что, несмотря на усилия полиции, грабителю удалось скрыться благодаря остроумному трюку. Преступник заставил одного из посетителей притвориться грабителем и сдаться властям. Тем временем настоящий злоумышленник, назвавший себя Микки, скрылся, взяв в заложницы дочь главного врача больницы, хирурга с мировым именем Матеуша Вибека…

За окном уже минут двадцать как город сменился лесом. Микки продолжает тупо пялиться на дорогу. Он так крепко сжимает руль, что кажется, от этого зависит его жизнь. Кондиционер не работает. По его тонкой белой коже стекают капли пота. Не знаю почему, но мне становится его жалко.

– Так ты дочь главврача? – спрашивает Микки. Оказывается, он слушал радио. По его виду было не понятно, слышит он сейчас хоть что-нибудь или нет.

– Дочь, – утвердительно киваю я.

– Иногда даже мне везет, – усмехается он.

– Не поняла.

– Теперь Бонни точно сделают операцию. Пока ты у меня, они будут пытаться спасти ей жизнь.

– Бонни – пациентка больницы отца? – спрашиваю я. Микки кивает. – Отец за всех пациентов одинаково борется.

– Если бы так было, я бы не грабил банк. Даже банка этого там бы не было, – мрачно говорит он.

Он не собирается меня отпускать. Ни сейчас, ни когда-либо. Я ему буду нужна, пока жива его сестра. А потом он меня убьет. Что я наделала? Что я наделала…