31. Новые американские герои

Микки

Вы думали, что эта история может закончиться хорошо? Мы тоже так думали. Все всегда думают, что смогут вовремя остановиться. Для того чтобы выиграть, нужно быть владельцем казино. Все остальные всегда в пролете. Плохо помню те последние дни в Штатах.

После выхода в эфир ролика с Флемми мы снова на коне. Дикое количество просмотров. Мы действительно звезды. Нас узнают, останавливают на улицах, просят расписаться на самых неожиданных вещах и частях тела, делают фото с нами. Причем эти фото сильно осложняют жизнь. Становится сложно снимать ролики категории проекта «Где я». А, да, самое главное. Вечером после того, как мы возвращаемся от Флемми, Стивен говорит:

– Эксклюзивный контракт с Black Apple, собственный канал и телешоу на центральном телевидении. Это только три первых письма из сотни. Мы просто не имеем права исчезнуть.

И мы ведемся на это. Ставим на кон все и проигрываем. Каждый что-то свое. Каждый из нас заплатил сполна за свои, как там, пятнадцать минут славы. Еще один ролик, один контракт, одно шоу – и мы уйдем со сцены. Обязательно…

Поначалу все в это верят, а потом просто забывают о том, что пора менять игру. Постоянная нехватка времени и невыполнение обязательств по контракту загоняют и лишает возможности думать. Все превращается в бесконечное решение текущих задач. Так это называет Стивен. Они с Ленцем все свободное время тратят на то, чтобы вернуть Луизу к жизни. По-моему, это бесполезно. Стивен дает ей деньги, но они тут же уходят на наркотики. Кто-то из нас едет по притонам Бостона и забирает ее оттуда. Виктор устраивает ее в клинику, но та быстро сбегает, и все повторяется. Одно хорошо. Ее очень просто найти. Если лень ехать по притонам, можно просто позвонить в тюрьму, где содержат Флемми, и попросить сообщить, когда она туда приедет.

Видео, которые мы снимаем, – полный треш. Их популярность падает пропорционально качеству картинки. Но у Верены больше нет идей. Мне кажется, она исчезает.

– Что нам делать с веб-шоу? – спрашивает Стивен.

Холл дешевого мотеля, из которого так никто и не захотел съезжать. На эти недели Бостон стал нашим постоянным местом жительства. Наверное, это плохо. Верена каждый день видит пейзажи города, который разрушил ее. Об этом я подумал уже после всего случившегося. Не тогда. Здесь колледж Луизы, и это чокнутое создание наотрез отказывается отсюда уезжать. Стивен и Ленц тоже вынуждены быть здесь. Виктор, я и Верена не имеем права уехать. Обязательства по рекламным контрактам, понимаете?

– А что ты хочешь сделать? – спрашивает Верена. На ней сегодня желтые линзы, с прожилками красного и черного. Смотрится, как будто неудачный снимок, который то ли засветили, то ли вспышка неправильно сработала.

– Хоть что-нибудь. По контракту мы должны сегодня анонс выложить, а завтра вы должны представить его на телевидении, помнишь?

– Да, наверное. Что там с просмотрами? – безразлично говорит она.

– Рейтинги падают, – говорит Ленц. – Ограбления больше неактуальны, все хотят убийств в прямом эфире.

– И Black Apple тоже, – поддакивает Стивен.

– Black Apple хочет скрытую рекламу в снафф-видео? – поражаюсь я.

– Ну да, а что в этом такого? – пожимает плечами он. – Это же Америка. А вы вроде как супергерои, которые спасают хороших и убивают плохих.

– Это уже не кино, – тихо говорит Верена.

– Даже заказы присылают. Все хотят, чтобы мы снимали убийства. Вот, девочка пишет, Ванда: над ней надругался отец, и она теперь хочет отомстить. Вообще, я ее понимаю, – говорит Ленц, закрывая свой ноут.

– Над тобой тоже кто-то надругался? – спрашивает Стивен.

– Нет, но…

– В 70 % случаев это означает, что девочке не дали денег или не пустили на концерт, а она решила таким образом отомстить. Предлагаешь поехать и разобраться? Или попросить ее предоставить видеодоказательства?

– Кстати, вариант.

В этот момент я понимаю, что ублюдок Флемми в чем-то был прав. Он, наверное, точно так же сидел и обсуждал свою документалку про маньяков и мечтал снимать что-нибудь пожестче, популярнее.

– Проблема номер один: промо-видео, – напоминает Стивен.

– Нельзя снять промо, если мы даже представления не имеем, что это будет за шоу, – говорю я.

– Почему? – спрашивает Верена. В ее желто-красных глазах мелькает что-то, напоминающее азарт.

– Так, Верена, помедленнее, я записываю, – напрягается Ленц.

– Где Виктор, кстати? – спрашивает она, не обратив внимания на Ленца.

Виктор появляется часа через два. От него сильно пахнет алкоголем, но вид абсолютно счастливый. Он играл в покер и выиграл какую-то фантастическую сумму. Он открывает спортивную сумку и демонстрирует рассыпанные по ее дну пачки денег. Никто никогда не выигрывает. Какого черта?!

– Ты в состоянии снимать? – спрашиваю я.

– Если есть что, то да, – кивает он.

«Всем привет. Это Верена и Микки, как вы догадались. Мы объявляем о начале нового реалити. Первый выпуск выйдет 4 октября. Мы не расскажем, что это будет, кто станет его участником и где будут съемки. Скажем только одно: просматривая наши ролики, вы даете согласие на участие. И вы не узнаете об этом до выхода первого выпуска. Подумайте, возможно, вы уже участник реалити?»

– С точки зрения закона – глупость, конечно. Нельзя снимать людей без их согласия, – говорит Виктор, когда огонек камеры тухнет.

– У Флемми мы не спрашивали разрешения. Победителей не судят, – говорит Верена.

* * *

На следующий день мы с Вереной и Стивеном едем на съемки шоу «Новые американские герои». Это настоящее телевидение. Верена сидит на старом диване в каморке, которую называют гримерной. В комнату то и дело кто-то заходит, смотрит на меня и тут же выскакивает. Небольшая панель телевизора транслирует канал, на котором мы сейчас будем выступать.

Вчера от продолжительной болезни безвременно скончался хирург с мировым именем, отец печально известной Верены Вибек, Матеуш Вибек. Мужчина довольно продолжительное время лечился от рака, но приблизительно год назад прекратил все попытки вылечить смертельное заболевание. Будучи врачом, он слишком хорошо знал статистику выживаемости по данному виду онкологии. Как стало известно, врач узнал о болезни после того, как жена Матеуша, мать Верены, попала под машину, а в Интернете появилось скандальное видео с участием его дочери. Скорее всего, это просто подкосило хирурга с мировым именем…

Я начинаю понимать смысл репортажа с середины. Просто привык воспринимать звук новостей как фон, шум, который лучше игнорировать. Ее отец умер. Я не знаю, что делать. Кажется, что Верена покрывается коркой льда. Она держит ладони сцепленными вместе. Ногти впиваются в кожу. Костяшки пальцев белеют. Я встаю на колени и пытаюсь заглянуть в ее линзы. Беру ладони в свои руки. Они ледяные. По ее лицу скатывается слеза. Она оставляет белый след на ее загримированном лице.

– Почему? – спрашивает она.

– Все хорошо, слышишь? Все…

– Почему ты не сказал, что все станет хуже? Мы не делаем ничего хорошего. Убиваем. И все вокруг нас умирают. И люди, которые смотрят…

Пытаюсь обнять ее, но это все равно, что обнимать фарфоровую куклу. Кажется, что любое движение или, не знаю, прикосновение разобьет Верену. Последнего человека в моем мире. Даже эта белая полоска от слезы на лице, она напоминает трещину на фарфоровой фигурке. Черт, я правда не знаю, что должен сейчас делать. Что правильно? Если бы мне сказали взять пистолет и перестрелять всех, чтобы она перестала плакать, я бы так и сделал. Осекаюсь и вспоминаю о том, кем стали наши фанаты. Шестнадцать самоубийств после того, как я, не подумав, предложил желающим прославиться в Интернете застрелиться. Пара человек в наших фирменных майках по пятнадцать долларов за штуку устроила массовое убийство в школе. С выдумкой все так организовали. Согнали всех преподавателей в кабинет директора и пустили газ. И все это за последнюю пару дней. Мне кажется, что мир сошел с ума. Мы всего лишь снимали постановочные ограбления. Ролики «Где я». Спасали хомяков. Почему люди в майках за пятнадцать долларов делают все это?

– Мы больше не делаем ничего хорошего… – плачет она и смотрит на фотографию ее отца на экране.

– Через минуту начинаем, – говорит девушка в кепке. Она врывается без стука. Оборачиваюсь на нее и смотрю в глаза. Она отступает. Молчит секунду. Поворачивается и убегает.

– Мы можем отказаться от участия и поехать домой, слышишь? – говорю я и убираю прядь с ее лица. Так и стою на коленях, держа ее за руки. Она никогда не простит себе того, что не попрощалась с отцом. Я так и не сказал ему, что позабочусь о его дочери. Это ведь я виноват во всем. Только я.

– Пойдем, нам пора на площадку, – говорит она, и голос ее дрожит.

– Всем привет! С вами я, Сидни Вейс, и шоу «Новые американские герои»!

Чересчур красивая темнокожая девушка лет двадцати – двадцати пяти поднимает руку вверх, приветствует кронштейн с направленной на нее камерой, и зал взрывается аплодисментами. Ведущая улыбается и демонстрирует неестественно идеальную улыбку. Она весело кладет руки на талию и подмигивает телезрителям по ту сторону камеры. Ее чересчур ярко накрашенные глаза сверкают озорным блеском. Публика продолжает шуметь.

Девушки с огненно-рыжими гривами визжат, парни с выбритыми висками кричат и топают ногами. Даже менеджер, отвечающий за реакцию публики, с трудом их останавливает. Худой парень в несвежей футболке нервно озирается по сторонам в ожидании ценных указаний от начальства. Обычно публику приходится раскачивать и уговаривать. Сейчас ее нужно хотя бы попытаться как-то остановить. В эфир идет заставка шоу, и их крики теперь только мешают. Вступительный ролик заканчивается. Ведущая теперь стоит возле диванов в центре сцены.

– Вы ждали этого слишком долго! Сегодня у нас… – ведущая делает эффектную паузу, – Верена и Микки!

На сей раз публику уже никто не пытается остановить. Я вывожу Верену на сцену. Все камеры направлены на нас. Миллионы киловатт света бьют в глаза. Я держу ее за плечи. У нее слезы в желто-оранжево-черных линзах.

Ведущая предлагает нам сесть на диван.

– Итак, подождите, – ведущая изображает крайнюю степень эмоциональности и взмахивает рукой, будто пытаясь остудить пылающий пожар своего сердца, – все еще не могу поверить, что вы здесь.

– Мы тоже, – киваю я.

– Первый и единственный вопрос, на который все вот уже больше года ищут ответ: как? Как вам удалось стать Бонни и Клайдом, Сидом и Нэнси, я даже не знаю…

– Послушайте… – Я нагибаюсь, чтобы Сидни Вейс лучше меня расслышала. – Никогда не сравнивайте нас с Бонни и Клайдом.

Ведущая испугана. Она не знает, что сейчас делать. Звукорежиссер в ее наушнике тоже молчит. Этот эпизод потом вырежут.

– То есть у вас к нам только один вопрос? Мы ответим и можем идти? – интересуется Верена.

– Как вам это удалось? – спрашивает Сидни Вейс и скалится своими огромными белыми зубами.

– Не знаю, – говорю я.

Правда ли, что в ваших роликах есть скрытая реклама?

Давно ли вы заключили эксклюзивный контракт с Black Apple?

Ваши фанаты убивают по вашему приказу или добровольно?

Будут ли еще видео с убийствами?

Как, почему, мне это интересно, настоящее убийство в кадре – это всегда интересно. Кстати, как вам удалось заставить Джереми Флемми расстрелять пятерых человек?

Что бы на все это сказал ваш отец, Верена?

Как вы восприняли его смерть?..

– Отлично восприняли! – взрываюсь я. Верена не может говорить. Она боится людей, а здесь их слишком много. Снова боится.

– Поясните ваш ответ! – оживляется ведущая.

– Простите. Я не это имел в виду, – осекаюсь я.

Вдобавок ко всему, когда выходим из здания телестудии, на нас нападает несколько озлобленных теток. Они кричат, размахивают плакатами и называют нас убийцами и исчадиями ада.

– Ребят, идите сюда! – кричит Стивен. Его синий «мустанг» изгажен красками. Рядом валяются жестяные и пластмассовые ведра из-под масляной краски. На капоте значится надпись: «убийцы».

– Родственники тех ублюдков, которых застрелил Флемми, – коротко говорит Стивен, когда мы садимся в машину. Джейкобсон ударяет по газам и чуть было не сбивает толстую женщину с прической, похожей на вермишель.

– У тебя есть какие-нибудь таблетки? – спрашиваю я. Верена напоминает статую, а не человека. Если на ее глазах сейчас начнется массовый расстрел, она будет так же бесстрастно взирать на происходящее. Кажется, что она исчезла. То есть здесь, на заднем сиденье машины, просто оболочка, а не человек.

– Какие нужны? – спрашивает Стивен и с тревогой смотрит в зеркало над головой.

– Снотворное, успокоительное, не знаю.

Стивен красноречиво открывает бардачок, и оттуда буквально вываливаются таблетки, порошки, джойнты и прочее барахло, которое с завидной периодичностью конфискуют у Луизы.

– Не нужны мне таблетки, – говорит она.

Уже в мотеле, ближе к утру, когда Верена засыпает, я иду к машине Стивена, сажусь на переднее сиденье и потрошу его бардачок. Долго смотрю на все это и курю сигарету за сигаретой. Видимо, мои громкие заявления о том, что мне не нужна анестезия от жизни, вранье. Всем рано или поздно требуется забыться. Попытаться перестать существовать.

Кто-то стучит по стеклу машины.

– Не хочешь выпить? – спрашивает меня Ленц. Я киваю и выхожу из машины.

Той ночью Верена исчезла.

Просто растворилась в воздухе.