15. Двойная рокировка

Верена

Тадададам. Бетховен. Симфония № 5. Нет в мире человека, который бы не знал этой музыки. Тадададам… Этот звук я слышу, когда открываю дверь в кабинет Марко.

– Извини, не мог удержаться от музыкального сопровождения, – говорит Джереми Флемми, откидываясь на спинку кресла. В руках у него телефон. – Верена, ты стала еще красивее.

Я складываю руки в полумолитвенном жесте, склоняю голову, делаю шаг назад и упираюсь в Марко. Два итальянца в одной комнате. Шумно вздыхаю и стараюсь потихоньку выдыхать, иначе следующий вдох будет еще более громким.

– Не очень сейчас понимаю, что происходит, – говорит только что вошедший в комнату Александр. Как я успела понять, он кто-то вроде личного помощника Марко. Карикатурный немец. Он бы стал миллионером, рекламируя сардельки.

– Мы старые друзья с Вереной, – радостно говорит Джереми. Он вдруг подрывается с места и подходит ко мне слишком близко. Я не могу отойти. Сзади Марко. – Психопат, значит? Он не психопат и не маньяк, а чертов неудачник. – Джереми продолжает вести себя как герой хорошего сериала. Ну, знаете, где в центре сюжета какой-нибудь гений-социопат. В руках у Флемми телефон. Тот самый, на который он снимал в день, когда меня уничтожили. Стерли с лица земли. Тогда я думала, что самое страшное – это то, что произошло в переходе. А потом я проснулась, и у меня умерла мама. Я опять проснулась, и мою квартиру подожгли. А потом я рассыпала шоколадки. Витрину с батончиками. Зачем я вообще просыпалась?

– …Отец с детства страдает от приступов немотивированной агрессии. Мать – вообще интересно. Параноидальная шизофрения и бред преследования. Причем катализатор бреда – ее сын, Микки. При виде него она впадает в буйное истерическое состояние и начинает искать преследователей. Допускаю, что сын ей напоминает его отца, но это так, вилами по воде. В тринадцать лет едет с матерью в Индию. Бросает школу за несколько месяцев до окончания. За несколько месяцев! У него вообще шансов на аттестат не было, а он не дотянул несколько месяцев. Мечтает удрать из Индии, в которую его притащила мамаша. И ведь накопил денег. Возвращается за сестрой, и та умирает в поезде до Дели. За полшага от успеха. Находит девчонку на замену, так часто делают, но та умирает за несколько месяцев до выхода из своего интерната. Ах да, мать, которая его ненавидит, на его попечении. Каково парню, выросшему без отца, знать, что он – причина безумия своей матери? Он неудачник. У него никогда не было шансов на нормальную жизнь, и он это прекрасно понимает. Рано или поздно его все равно убьют в какой-нибудь тюрьме.

– Чем раньше мы его поймаем, тем быстрее эта истерия закончится, – говорит Александр. Ему категорически не нравится Джереми.

– Да это не он убивает всех этих людей по стране. Это подражатели, причем разные, – морщится Джереми.

– А это не важно, – подает голос Марко. – Сегодняшняя пресс-конференция все исправит.

– Что? – оторопело спрашиваю я.

– Согласен, – счастливо потягивается Джереми. У меня из сумки звучит мелодия звонка. Да, все правильно. Джимми Моррисон. Флемми поворачивается ко мне и расплывается в улыбке.

– Я знал, что ты обо мне не забудешь. Я тоже о тебе всегда помнил… Когда там пресс-конференция начинается? – последняя фраза обращена к Александру.

– Минут десять назад. Журналисты еще полчаса идти будут.

– А где она будет проходить? – интересуется Флемми.

– В конференц-зале, – отвечает Марко.

– Нет, так не пойдет, мне нужно побольше открытого пространства. У вас есть внутренний двор какой-нибудь? – говорит Джереми.

– Есть, – кивает Александр.

– Отлично, там и будут снимать, – кивает Флемми.

– Что он здесь делает, и почему мне не сказали, что он здесь будет? – Глубокий вдох и задержка дыхания. Джереми смотрит на меня и начинает хохотать. Я делаю шаг назад. Ему достаточно ткнуть в меня пальцем, и я расплбчусь.

Марко спокоен. Морщины на его лице сейчас почти не видны. Они превратились в тонкие борозды по всему лицу. Когда он улыбнется, лицо сомнется ровно по этим линиям заломов.

– Зачем? – спрашиваю я у Марко. Он продолжает молчать.

– После этой конференции можешь быть свободна. Нам пора, – говорит Марко и выходит за дверь. Александр вслед за Марко перекатывает к двери свои сто пятьдесят килограммов. В комнате остаемся только я и Джереми. Помноженные на два благодаря зеркалу перед нами. Я стараюсь не дышать.

– Я же говорил, что ты должна исчезнуть. Я никогда не должен был о тебе слышать. Жила бы спокойно в своих автобусах и дешевых мотелях. И что? Сначала эти фотографии в Инстаграме, с Анкелем, кажется, потом вообще звездой стала! – Джереми говорит таким тоном, будто отчитывает пятилетнего ребенка. – Запомни, девочка, меня никто никогда не бросал и не бросит. В конце концов, ты сама примешь верное решение. А какое решение верное? – он спрашивает таким тоном, будто он добрый преподаватель, который пытается добиться ответа на вопрос, сколько же будет дважды два.

– Исчезнуть, – говорю я. – Я не хотела…

– Ты это уже говорила, – морщится он. – Я был единственным человеком, который пришел к тебе в больницу. И что я тебе тогда сказал?

– Нужно просто быть послушной.

– «Нужно просто быть послушной», – утвердительно кивает он. – И что ты сделала? Подала на меня заявление в полицию. Смешно. Чем больше ты сопротивляешься, тем мне веселее. – Джереми выходит из комнаты, я так и продолжаю стоять, пока за мной не заходит Марко.

В коридоре суматоха. Все таскают стулья, переговариваются и чертыхаются. Пара человек с фотоаппаратами замечает меня и оборачивается, но Марко делает останавливающий жест. Они тут же отворачиваются.

Мы выходим во внутренний двор, где выставлены стулья наподобие какой-нибудь группы поддержки. Четыре стула повернуты в одну сторону. Напротив них три ряда по четыре стула.

– Итак, мы собрали вас здесь, чтобы подытожить эту истерию про Верену и Микки. Как вы видите, она жива и здорова…

В этот момент девушка чуть старше меня поднимает руку и тут же задает вопрос:

– Что вы почувствовали, когда вас взяли в заложницы?

– Ничего, – через силу отвечаю я. Слишком много внимания. Стараюсь дышать как можно тише. Изучаю лица журналистов. Один из них кажется мне знакомым. Он держит большую камеру в руках. На парне зеленая шапка, из-под которой виднеются вечно взъерошенные волосы, и свитер с сильно растянутым воротом. Виктор. Надо же, никогда бы не подумала, что его здесь встречу. Кажется, что все люди из прошлого сегодня решили напомнить о себе.

– Кто этот человек? – спрашивает та же девушка, что задала первый вопрос. Она указывает на Джереми Флемми.

– Ну, наконец-то вопрос, которого мы ждали, – смеется Марко, и лицо его превращается в смятый фантик. – В связи с тем ажиотажем, который возник вокруг этой девушки, мы решили подробнее узнать о ее прошлом…

– Я бывший жених Верены, – громким и хорошо поставленным голосом Джереми перебивает Марко.

Я поворачиваюсь и вижу ошарашенное лицо Александра, который стоит чуть поодаль от Марко. Он замечает, что я смотрю на него, и подходит чуть ближе. Вижу, как двое чернорабочих тащат какой-то белый рулон.

– Что они делают? – шепотом спрашиваю у Александра.

– Понятия не имею, – бурчит Александр в свои карикатурные усы.

– Вы решили превратить полицию в шоу Опры Уинфри? – спрашиваю я.

– Не знаю. – Александр дотрагивается до плеча Марко. Тот вздрагивает и оборачивается. – Отстал бы ты от девочки. Прошлое шоу помнишь, чем закончилось?

– У Флемми тоже был такой опыт. У всех психологов свое кладбище, – шипит Марко и снова поворачивается к журналистам.

– Так вообще-то врачи говорят, – бурчит Александр.

– Он сделает мне имя, – не оборачиваясь, говорит Марко.

Слишком громко. Слишком много внимания к человеку, который привык вести жизнь призрака. Стоять за стойкой рецепции. Проверять билеты у посетителей кинотеатра. Ехать в автобусе с десятком других незнакомцев. Быть в городе, из которого завтра уедешь. Быть человеком без лица. Невидимкой. В таком положении масса преимуществ. Хотя никто почему-то не завидует.

– …Мы с Вереной встречались достаточно долго. Она была уже знакома с моими родителями. Мы планировали будущее, которого, к сожалению, у нас не было. Не буду рассказывать о бесконечных истериках, которые послужили причиной нашего разрыва. Я не собираюсь опускаться до того, чтобы рассказывать о карикатурных сценах ревности, которые она устраивала. Факт остается фактом. Мы расстались, и она пустилась, что называется, во все тяжкие. Пьянки, клубы, вечеринки… Благодаря мне она была первой на курсе, но ее умненькая головка совершенно не была приспособлена к упорному и систематическому труду, которого требует учеба. Я ее встречал в компании очень сомнительных личностей, но считал, что отныне это ее дело.

Однажды она с подругой отправилась за покупками в Бостон. Я в тот день поехал туда встретиться со старыми друзьями. Верена познакомилась с кем-то и попрощалась с подругой. Зои и я случайно встретились в том баре. Мы пили и вспоминали, какой была Верена еще месяц назад.

К сожалению, в тот день произошло то, к чему все и шло. Ее изнасиловали, избили и засняли все на видео. Мы с Зои обнаружили ее тело в подземном переходе. Случайно. Моя машина просто стояла на другой стороне улицы. Я отвез ее к общежитию и посчитал, что на этом моя миссия выполнена.

То ли из желания отомстить, то ли желая сомнительной славы, она обвинила в произошедшем меня. Естественно, на моей стороне были прекрасная репутация, обожающие меня студенты и руководство университета, но все-таки проблем у меня было море. Пришлось даже уйти с должности преподавателя, потом я восстановился, к счастью. Как говорится, что не ломает, делает нас сильнее. Я занялся новыми интересными проектами, сейчас приехал в Европу для съемок документального фильма…

– Что вы хотели этим сказать? – прерывает лекцию Джереми Флемми самая бойкая журналистка.

– Я хочу сказать… Простите за еще более пространный ответ на этот вопрос. Я привык к монологам… – Фирменная улыбка Флемми. – По роду службы я изучаю поведение массовых и серийных убийц. Преступный разум и все, что с ним связано. Верена Вибек, как я успел убедиться, – человек, который жаждет всеобщего внимания. Даже нет. Всеобщей жалости, так точнее. Исходя из характеристик личности, я бы сказал, что это она организовала ограбление, придумала странную символику и это ваше модное движение… Дриминг, кажется, да?

– Достаточно темно? – спрашивает кого-то Марко.

– Нормально, – слышу голос разнорабочего.

– Тогда можно пустить видео, – распоряжается Марко. Я с ужасом оборачиваюсь на экран. Там тот самый ролик. Его удалили из Интернета по просьбе полиции, но он никуда не делся. Он здесь. Его только что распорядился показать сотрудник другого отделения полиции. Целой своре журналистов.

– Я… – вдох, – не давала разрешения. – Выдох.

– Давала, – беспечно потягивается Марко и показывает одну из подписанных бумажек. Я пытаюсь встать, но Марко одергивает меня.

– Демонстрация этих кадров покажется вам слишком жестокой. Мы бы просили воздержаться от показа этих кадров, но и скрывать это видео означает давать ложную информацию о личности. Мы хотим показать то, из-за чего Верена Вибек превратилась в социопата.

Невозможно превратиться в социопата. Хотя бы потому, что этот термин уже не используется. А когда он был в ходу, им обозначали человека без способности к сопереживанию. Это генетическое отклонение. Мистер Джейкобсон говорил.

На растянутом полотне экрана какой-то верзила бьет меня по ребрам. Я отворачиваюсь и смотрю на журналистов. Джереми победоносно взирает на экран. Александр стыдливо отворачивается.

– Думаю, хватит. Теперь многим станет понятно, почему она стала такой. – Флемми с сочувствием смотрит на меня. – К сожалению, все мы мстим не тем, кто нас обидел. Мы просто мстим. Обидел нас один, а расплачиваются все остальные. Такое сплошь и рядом. Микки оказался лишь удобным оружием для самоутверждения Верены. Вот и все. Он не герой. Она не жертва. Верена, встань, пожалуйста.

Рука Джереми впивается мне в плечо. Я повинуюсь его приказу.

– Даже все эти символы придумал не он, – повторяет Флемми. – Верена, если позволишь, я чуть отодвину ворот твоей блузки, – обращается он ко мне. Естественно, моего согласия никто не дожидается. Флемми поворачивает меня спиной и отодвигает ворот так, что становится видна голова феникса и часть надписи «…мосты, которые сжигаю…». Слышу щелчки затворов фотокамер. Когда поворачиваюсь, все журналисты тянут руки, желая задать вопрос. Я почти не чувствую ног. Стараясь не упасть, решительно иду к двери, ведущей в участок. Из этого внутреннего двора можно и как-то по-другому выйти, но я знаю лишь путь через участок.

– Девушка, подождите, – кидается ко мне один из полицейских.

Нужно заполнить какие-то бумаги. Потом еще какие-то. Пресс-конференция уже завершилась, но меня все еще не выпускают из участка. Единственное, о чем я думаю: как дышать как можно тише?

Я выхожу на улицу ровно в половине двенадцатого. Все для того, чтобы первые репортажи уже попали в сеть. Если у Микки есть доступ к Интернету, он должен будет что-то сделать. Эта пресс-конференция должна сыграть на руку Марко и Флемми. Они «разоблачили» нас с Микки. Осталось только его арестовать. Для этого мне достаточно будет спуститься сейчас в метро, где уже ждут разъяренные фанаты Микки. Чувствуется тонкий режиссерский почерк Джерри. Он всегда был отличным документалистом.

На улице дождь. Метро в пяти минутах отсюда. Станция выглядит безлюдно и пустынно. Она совмещена с подземным переходом. Она – почти стопроцентная копия той станции. В Бостоне. Наверное, я смотрюсь странно, стоя под проливным дождем буквально в шаге от спасительного входа в метро. Я пытаюсь зажечь сигарету, но та размокает в руках, так и не успев загореться. «Ложки не существует…» – звучат у меня в голове слова из «Матрицы». «Попробуй представить себя в другой роли» – слова Джейкобсона. Все возможно, пока ты не сделал выбор. Я могу просто сбежать, в конце концов. И все хитроумные планы разрушатся как карточный домик. Я пойду завтра на работу в кинотеатр. Все будут оборачиваться на меня, шептаться и смеяться за спиной. Возможно, выкручусь, и меня не арестуют. Анкель, конечно, останется. Он даже женится на мне. До конца жизни он будет снисходительно похлопывать меня по плечу. Отец будет отчаянно продвигать по службе человека, соизволившего взять в жены его непутевую дочь. Это как сумочка от Prada, купленная за десять долларов. Может быть, все и завидуют, но ты точно знаешь, что это подделка.

Какие еще есть варианты? Когда зайду внутрь, будет новая постановка Марко и Джереми. Появится ли Микки? «Только не предавай меня. Не умирай и не убегай. Я буду искать. В обоих случаях». Он сказал это. Сейчас не верится. Да и знаете, мало ли кто и что говорит. Я смотрю на мобильный телефон в руках. На нем крупные капли воды, которые скоро уже превратятся в подтеки. С третьего раза удается открыть сообщения. Телефон не слушается. Набираю текст, но продолжаю стоять и смотреть на вход. То и дело кто-то заходит туда. Кто-то оборачивается. Там должны быть люди. Это не тот день в Бостоне. Или, может, тот, но я буду в другой роли. Добавляю контакты для отправки, но так и не решаюсь отправить сообщение. Вдруг я ошибаюсь, мы все ошибаемся, и Микки просто не придет? Третий вариант – попытаться обыграть Марко и Джерри. Они повернули все так, что это я во всем виновата. Так и будет.

* * *

Захожу внутрь. Здесь достаточно тепло, но я уже не могу оценить этого. Промокла до нитки. За мной буквально тянутся подтеки воды. Спускаюсь по лестнице на перрон. Черт, это открытая станция. Тут есть крыша, поэтому можно укрыться от дождя, но ветер дует все так же.

На станции, помимо меня, еще человек пять. Встаю в самом конце платформы. Дождь нещадно барабанит по навесам, очень условно защищающим от дождя. Сжимаю в руках телефон. Замечаю, как двое подростков подходят ко мне. Один из них что-то говорит, но я не слышу его. И вот уже один швыряет меня об стену. Я успеваю только вдохнуть побольше воздуха. Поскальзываюсь и сползаю по стене. Дикая боль в области затылка. Вижу, как ко мне идут еще двое. Сжимаю телефон в руке. Какая-то девушка начинает визжать и звать на помощь. Марко не допустит жестокости, все будет в рамках допустимого законом. А закон, знаете, он ведь суров.

– Что же ты не звонишь своему спасителю? – нагибается ко мне Джереми Флемми. Он выглядит совершенно счастливым. – Ты же понимаешь, что мы будем продолжать, пока он не появится? Это называется психологическая реконструкция. Ты будешь переживать худшие моменты своей жизни до тех пор, пока не изменишься. Пока что-нибудь не изменится и кто-нибудь не появится. Марко подковал, кстати, – поясняет он.

Вижу на той стороне перрона какое-то движение. Интересно, это то, что я думаю, или просто оцепление? Черт. Нужно было подобрать линзы получше.

«Хотите увидеть Микки? Приезжайте на станцию метро Buch. Сейчас», – нажимаю «отправить».

В сообщении указываю следующую за этой станцию метро и рассылаю его по всем контактам журналистов, которые только накопала вчера в Интернете. Пытаюсь подняться. В той стороне уже человек пять. Не могу никого разглядеть. Одна фигура отделяется. Если бы я снимала кино, сейчас бы играла очень жесткая музыка. Микки. Сейчас я вижу, что это он.

– Опустите оружие и поднимите руки вверх, – раздается с того конца платформы.

Микки. Волосы его мокрые от дождя. Лицо посерело. Он смотрит на Джереми. Поднимает руки вверх. Обе. Сведенные вместе. Черт. Он целится в него. В Микки целятся человек семь. Это те, кого я вижу. Слышу шум приближающегося поезда. Поездам абсолютно все равно то, что происходит на платформе. Это не переход. Здесь все можно изменить. Достаточно лишь вовремя попасть в вагон. Я кидаюсь на Микки и валю его с ног. Оглушительный звук выстрела. Удар, куда-то в лопатку. Мы в десяти сантиметрах от открытых дверей поезда. Еще секунд тридцать от силы. Почему тут так тихо?

– В вагон, черт, – хриплю я. Не знаю, почему хриплю.

Микки продолжает сжимать пистолет в руке. Он втаскивает меня и буквально сваливает в вагон. В самый последний момент он успевает. Мы в вагоне.

– Нам на следующей, – кашляю я и с удивлением понимаю, что на моих руках кровь. Плечо.

– Может, до конечной? – спрашивает он и гладит меня по волосам. – Только попробуй сейчас потерять сознание, слышишь?

Я лежу, распластавшись, на полу вагона. Моя голова на коленях Микки. Весь пол в крови. Вроде бы в вагоне есть еще кто-то, но возможно, мне кажется.

– Выходим сейчас, – кашляю я. – Тебе нужен фургон «Треш-ТВ».

Да. В меня кто-то выстрелил. Боль уже грозит взорваться где-то в районе грудной клетки. И учитывая ситуацию… Без шансов. Ему нужен фургон «Треш-ТВ». Только ему.

– Нам нужен, поняла, нам нужен! – орет он.

В мои планы не входило самоубийство. Оно не исключалось, но в отдаленном будущем. Честно. С другой стороны, это весьма эффектная смерть. Вагон полностью устлан разводами крови. Ее подтеки как паутина. Я умираю на руках человека, пытавшегося меня защитить. Играет очень тяжелая музыка. Ее потом можно будет наложить. Это отличный финал, правда? Не хватает слез и прощаний. Просто от станции до станции пять минут. Не успеем. А так вообще эффектно.

Поезд замедляет ход. Микки озирается по сторонам и пытается поднять меня.

– Ты уверена, что нужно выходить здесь? – спрашивает он.

– Абсолютно, – хриплю я и пытаюсь встать.

– Даже не надейся, – говорит он и берет меня на руки.

На платформе человек сорок. Все с фотоаппаратами и микрофонами. Прошло минут пятнадцать с того момента, как я разослала эти эсэмэски по репортерам и редакциям, но им и ехать долго не пришлось.

От полицейского участка до этой станции как раз пять минут на машине.

Микки идет к выходу. Он поднимается по лестнице со мной на руках. Это трата его времени. Здесь полно полиции, но нас от нее защищает плотное кольцо из репортеров. Они – наш живой щит.

Прямо перед выходом со станции стоит несколько машин журналистов. В том числе и заветный логотип «Треш-ТВ». Надеюсь, канал послал сюда Виктора.

– …И нам абсолютно невыгодно, чтобы вас поймали, – говорит кто-то, чьего лица я не вижу. – Да закидывай ее и залезай.

Микки с трудом забирается в минивэн и осторожно опускает меня на пол.

За окном остаются и полиция, и репортеры.

– У тебя есть пистолет? – спрашивает чей-то голос. Пытаюсь сфокусировать взгляд, но ничего не вижу. Только тени.

– Есть, – говорит Микки.

– Патроны дать? – спрашивает он.

– Зачем? – спрашивает Микки.

– Ты ж в заложники меня берешь. Добровольно не поеду, – говорит водитель. Минивэн уже давно куда-то едет, так что фраза либо глупая, либо смешная. Да, по-моему, это шутка.

– В больницу езжай! – орет он.

– В больницу нельзя…

– Ей должны помочь, – орет Микки и вскакивает на ноги. Его джинсы в страшных черных разводах крови, перемешанной с грязью и пылью в равных пропорциях. Радует только то, что, по-моему, я все-таки не умираю. Половину тела буквально выжигает боль, но в остальном я почти здраво рассуждаю.

– Не в больницу, – кашляю я.

Водитель оборачивается, и я вижу его лицо. Виктор.

– Я так и знала, что это ты, – хриплю я.

– Я себе почти карьеру сделал на тебе, – расплывается в улыбке Виктор. Он такой же лохматый, как и раньше. – У тебя глаза розовые, это… – он реально пугается моего вида.

– Это линзы, – поясняю я.

– Тебе не идут, – ежится Виктор.

Микки присаживается на пол фургона и осторожно подтаскивает меня к себе. Никогда так не делайте с человеком, в которого стреляли. Возможно, это романтично или эффектно, но дико больно. Говорю с точки зрения человека, в которого стреляли.

– У какой страны нет договора о выдаче преступников с Германией? – спрашивает Виктор.

– У Мексики? – спрашиваю я.

– Точно. Гони в Мексику.

– Мы в Европе, – уточняет Микки.

– И что? – не понимает Виктор.

– До Мексики далековато, – на полном серьезе поясняет Микки.

Проверяем по навигатору. До Мексики, правда, далековато.