Германские вооруженные силы. Адмирал Тирпиц. Строительство германского флота

Моя тесная связь с армией общеизвестна. В этой области я следовал традициям моего дома. Прусские короли не гнались за космополитическими фантазиями, а считали, что страна может благополучно преуспевать лишь тогда, когда реальная сила защищает ее промышленность и торговлю. Если я во многих приказах призывал держать «порох сухим» и «меч наготове», то это было направлено в равной степени и по адресу врагов, и по адресу друзей. Враг должен был три раза подумать, прежде чем осмелиться напасть на нас. В немецком народе я хотел укрепить дух мужества. Сильное поколение должно было встретить тот час, когда мы были бы вынуждены защищать от вражеских завоевательных поползновений плоды нашего труда.

Кроме того, я высоко ценил воспитательные задачи армии. Всеобщая воинская повинность действует в социальном смысле больше, чем все остальное. Она сводит вместе богатых и бедных, сыновей деревни и города. Она заставляет молодых людей, жизненные дороги которых вообще далеко расходятся, знакомиться и понимать друг друга. Сознание, что они служат одной идее, объединяет их. А что мы делали из нашей мужской молодежи! Бледные городские парни превращались в бравых, здоровых, закаленных спортом мужчин; неповоротливые, они становились гибкими и ловкими.

Употребляя известное выражение короля Фридриха Вильгельма III, я сразу же из бригадного командира стал королем. Прежде чем стать королем, я прошел всю лестницу офицерской карьеры. Я еще сегодня с удовольствием вспоминаю, с какой гордостью я 2 мая 1869 г., во время весеннего парада, впервые стоял в строю перед моим дедом. Общение с отдельными людьми было для меня всегда заманчиво. И поэтому я особенно ценил те служебные положения, при которых я мог поддерживать такое общение. Я никогда не забуду своей деятельности в качестве начальника эскадрона и батареи, как и на посту командира полка.

Среди своих солдат я чувствовал себя как в родном кругу. Я питал к ним неограниченное доверие, которое не уменьшилось и теперь, несмотря на печальный опыт осени 1918 г. Я не забываю, что часть немецкого народа после 4 лет неслыханных подвигов и лишений настолько изболелась, что не могла противостоять козням внешних и внутренних врагов. К тому же лучших из народа покрывал зеленый надмогильный дерн. Остальные были так подавлены неслыханными, казавшимися невозможными революционными событиями, что не могли подняться для активных действий.

Всеобщая воинская повинность была лучшей школой для поднятия физического и нравственного уровня нашего народа. Она создала нам свободных, знающих себе цену людей, которые пополняли наш превосходный унтер-офицерский корпус; последний, в свою очередь, доставлял нам чиновничество, равного которому по деловитости, неподкупности и верности долгу не было ни у одного народа в мире. Как раз из этих кругов я и теперь получаю доказательства преданности мне, неизменно приносящие мне отраду. Моя старая 2-я рота 1-го гвардейского полка и в хорошие, и в плохие дни принимала участие в судьбе своего старого командира. В последний раз я видел ее в строю в составе 125 человек под командой бравого фельдфебеля Гартмана еще в 1913 г., во время 25-летнего юбилея моего царствования.

Офицерский корпус, в связи с высокой воспитательной задачей руководства вооруженным народом, занимал в государстве особое положение. Самопополнение офицерского состава, с введением офицерских выборов переданное в руки отдельных офицерских корпусов, обеспечивало их необходимую однородность. Связанные с кастовым духом вредные наросты сделались единичными явлениями. Там, где они все же давали себя чувствовать, их тотчас же устраняли. Я охотно поддерживал тесную связь с офицерским корпусом, чувствуя себя по-товарищески в офицерской среде. Конечно, материалистическое направление нашей эпохи не прошло бесследно и для офицерского корпуса. Но в общем надо сказать, что ни в одном другом сословии внутренняя дисциплина и преданность долгу, соединенная со скромностью, не поддерживались в такой степени, как в офицерском корпусе.

Испытания, каких не было ни в какой другой профессии, позволяли достигать руководящих постов только способнейшим и лучшим из офицеров. Командующие генералы были людьми больших знаний и способностей и, что еще важнее, обладали сильным характером. Из числа этих одинаково высоко стоящих генералов трудно выхватить отдельных лиц.

Если фронтовой солдат и был особенно близок моему сердцу, то все же я должен отметить ту школу, какой является для офицерского корпуса Генеральный штаб. Я уже упомянул о том, что генерал-фельдмаршал граф Мольтке умел заботливо воспитывать людей, не только в техническом смысле стоящих на высоте своего положения, но и способных к ответственной, самостоятельной, дальновидной деятельности. «Быть бо́льшим, чем ты кажешься», – написано в предисловии к «Карманной книжке для офицеров Генерального штаба». Фундамент военного образования заложил фельдмаршал граф Мольтке. Его преемники, граф Вальдерзее, гениальный великий граф Шлиффен и генерал фон Мольтке в дальнейшем продолжали строить уже на этом фундаменте. В результате был создан Генеральный штаб, совершивший во время войны непревзойденные подвиги, на которые с изумлением смотрит весь мир.

* * *

Я рано осознал, что максимальное усовершенствование нашей высокоразвитой техники является необходимым вспомогательным средством, которое может нам сберечь много драгоценной крови. Где только мог, я работал над усовершенствованием нашего вооружения и заставил машину служить армии.

Из моих достижений в этой области на первом плане стоит тяжелая походная артиллерия, при создании которой мне в свое время пришлось преодолеть сильное противодействие, исходившее, как это ни странно, главным образом из рядов артиллерии же. Для меня является большим удовлетворением, что я все же создал эту тяжелую походную артиллерию. Она положила фундамент для ведения военных операций в крупном масштабе. Прошло много времени, прежде чем наши противники смогли нагнать нас и достигнуть сделанных нами в этой области успехов.

Далее следует упомянуть о пулеметах, находившихся вначале в зачаточном состоянии и сделавшихся впоследствии основным стержнем всей боевой мощи пехоты. Замена ружья пулеметом увеличила во много раз силу огня при одновременном уменьшении потерь с нашей стороны. Я не хочу оставить без упоминания и введение передвижной походной кухни, которую я впервые увидел на маневрах русской армии. Она имела чрезвычайно большое значение для поддержания боеспособности армии, ибо возможность достаточного питания сохраняла нашим солдатам бодрость и здоровье.

Всякое человеческое дело несовершенно. Все же можно сказать без преувеличения, что германская армия, выступившая в поход в 1914 г., представляла собой инструмент, не имевший себе равного.

Если при моем вступлении на престол я нашел армию в таком положении, что надо было только строить дальше на имевшемся уже фундаменте, то флот находился тогда еще в первоначальной стадии своего развития.

Не желая остаться на своем посту после того, как все его попытки побудить упрямый рейхстаг к медленному, но систематическому усилению германских морских сил потерпели крушение, особенно благодаря дешевым лозунгам депутата Рихтера и близорукости ослепленных им левых либералов, статс-секретарь адмирал Гольман попросил у меня отставки.

Я с сожалением дал ее ему, ибо мне был дорог этот простой, привязанный ко мне и преданный человек, сын настоящей хорошей берлинской бюргерской семьи с его искренним характером и глубоким сознанием долга. Моя дружба с адмиралом, покоившаяся на глубоком уважении к нему, продолжалась еще многие годы, вплоть до самой внезапной смерти его; я часто посещал этого преданного мне человека, отличавшегося великолепным чисто берлинским юмором, встречаясь в его доме с членами правления немецкого Общества изучения Востока; приглашал его к себе в интимном кругу и брал с собой в качестве ценного спутника в своих поездках. Он был одним из самых верных и преданных мне людей, который всегда оставался неизменным в своем бескорыстии и никогда ничего не просил для себя.

Счастлив тот город, в котором рождаются такие граждане. Я сохраняю благодарную память об этом испытанном друге.

* * *

Адмирал Тирпиц стал преемником Гольмана. В своих первых докладах, легших в основу первого законопроекта о флоте, он был совершенно согласен со мной в том, что морскую строительную программу никак не удастся провести в рейхстаге теми способами, какими это пытались сделать до сих пор. Как уже было указано, оппозиция была непоколебима. Дебаты под руководством Рихтера велись в недостойном тоне. При этом надо отметить, что корвет, постройка которого была проведена поляками во главе с г-ном фон Косциельским, был в шутку прозван в палате «Koscielska»: не стыдились оперировать насмешками, в то время как дело шло о будущем отечества. Такое положение должно было измениться. Представитель флота должен был иметь за собой как в правительстве, так и в рейхстаге сплоченную фалангу, которая убежденно и энергично стала бы на его защиту и твердо отстаивала бы интересы флота. Поэтому было необходимо, чтобы еще совершенно несведущие в rebus navalibus (в морских делах) представители страны, наконец, были детально ознакомлены с предстоящими великими задачами. Надо было возбудить общее движение в народе, заинтересовать морскими вопросами еще равнодушную к ним «широкую публику», для того чтобы сам народ оказал давление на депутатов. С этой целью необходимо было организовать энергичную пропаганду как в хорошо инспирированной и руководимой прессе, так и через посредство выдающихся людей науки из университетов и высших технических школ.

Все отношение к этому вопросу со стороны рейхстага должно было быть в корне изменено. Споры из-за отдельных судов и доков должны были замолкнуть. Ведь при рассмотрении военного бюджета не обсуждался же состав армии, если только не стоял вопрос о новых формированиях. Точно так же и состав флота нужно было раз навсегда зафиксировать в законодательном порядке, чтобы его право на существование было, таким образом, признано и гарантировано; при постройке отдельных морских единиц надо было раз навсегда освободиться от дебатов. Помимо того, чтобы быть в состоянии обслуживать новые суда, требовалось усиление как офицерского, так и унтер-офицерского корпуса. В начале моего царствования ежегодно поступало в морские корпуса не более 60–80 кадетов; в последние же годы перед войной желающих поступить туда были многие сотни. 12 драгоценных лет были потеряны благодаря бездействию рейхстага. Их нельзя было уже наверстать, потому что флот еще гораздо меньше, чем армия, может быть создан по мановению руки.

Цель, к осуществлению которой надо было стремиться, заключалась в параграфе закона, выражавшем «мысль о риске». Даже и наисильнейший неприятельский флот должен был серьезно призадуматься, прежде чем решиться вступить в борьбу с германским, считаясь с неизбежными тяжелыми потерями и с риском того, что он будет ослаблен в этой борьбе и окажется, таким образом, не способным к выполнению других задач. При Скагерраке эта «мысль о риске» блестяще оправдалась. Неприятель, несмотря на свое огромное превосходство, не отважился на второе сражение. Блеск Трафальгара уже потускнел; его лавры не должны были быть вконец растрепаны.

В основу закона о флоте было положено число имеющихся единиц (судов) (дело шло главным образом о линейных судах), хотя эти суда, за исключением 4 судов бранденбургской группы, представляли собой немногим большую ценность, чем старое железо.

Закон о флоте рассматривался многими профанами, судившими о нем по количеству судов, как средство увеличения флота. На самом же деле это был ложный вывод. Ибо так называемый существующий флот вообще не был уже флотом; он медленно умирал от старческой немощи, как выразился Гольман накануне своей отставки; в сравнении со всеми европейскими флотами германский флот состоял из самых старых боевых судов.

Когда закон о флоте стал постепенно осуществляться, когда закипело оживленное морское судостроительство и начался уже спуск новых судов, несведущие люди, охваченные «rage du nombre», обрадовались возрастающему количеству судов. Но когда им потом разъяснили, что, как только новые суда будут готовы, старые суда немедленно выйдут из строя, так что фактически число боеспособных судов сначала не увеличится, то они были разочарованы. Если бы в течение потерянных 12 лет своевременно была выполнена необходимая судостроительная программа, то законопроект о флоте нашел бы совершенно другую, более благоприятную почву. Но, как в действительности тогда обстояли дела, речь фактически шла о создании совершенно нового германского флота; высокие цифры судов, в счет которых вошли и старые, выбывающие из строя суда, были лишь фикцией. Именно поэтому англичане, только и занимавшиеся в целях пропаганды против Германии счетом наших судов, не принимая, однако, во внимание ни возраста, ни типа их, и насчитали такое большое количество морских единиц, что ввели в заблуждение всех и искусственно сеяли так называемую тревогу по поводу роста германского флота.

* * *

Адмирал Тирпиц приступил к делу по одобренной мной программе. Вложивши в это дело всю свою железную энергию, все свои силы и здоровье, он быстро сдвинул с места вопрос о флоте. По моему приказанию он поехал с проектом закона о флоте в Фридрихсруэ к князю Бисмарку, чтобы убедить и его в необходимости увеличения германских военно-морских сил.

Пресса также повела энергичную кампанию в пользу внесения законопроекта о флоте; экономисты, специалисты по вопросам торговой политики и т. п., отдали свои перья на службу великому национальному делу, необходимость которого все же постепенно стала сознаваться в самых широких кругах. В то же время и англичане, конечно, совершенно не желая этого, неожиданно увеличили шансы принятия законопроекта. Началась бурская война, вызвавшая в немецком народе большие симпатии к маленькому государству и возмущение по поводу насилия над ним; как раз тогда пришло известие о совершенно незаконном захвате английскими военными судами двух германских пароходов на восточноафриканском берегу. Возмущение было всеобщим. Известие о захвате второго парохода статс-секретарь граф Бюлов получил как раз в тот момент, когда Тирпиц и я случайно были у него.

Когда Бюлов прочел нам полученную им телеграмму, я привел старую английскую пословицу: «It’s an ill wind that blows nobody good» [«Ни один ветер не настолько плох, чтобы не принести кому-либо чего-нибудь хорошего»], а Тирпиц воскликнул: «Теперь мы имеем тот ветер, который нам нужен, чтобы привести наш корабль в гавань: законопроект о флоте теперь пройдет. Вашему Величеству следовало бы даже пожаловать орден английскому командиру в благодарность за проведение законопроекта о флоте». Канцлер потребовал шампанского, и втроем мы пили, преисполненные благодарности к английскому флоту, оказавшему нам такую помощь, радуясь законопроекту, его неизбежному теперь проведению в жизнь и будущности германского флота.

Альфред фон Тирпиц – гросс-адмирал, морской министр Германии с 1897 по 1916 год

Будучи много лет спустя на охоте в Lowther Castle у лорда Лонсдаля, я на обратном пути по приглашению лорда Росбери, крупного либерального политика и бывшего министра иностранных дел, известного исследователя наполеоновской эпохи, обедал в его прекрасной, расположенной у моря усадьбе Дальмени Кестль.

Среди гостей находились, между прочим, известный по бурской войне генерал сэр Джон Гамильтон (шотландец), с которым я познакомился на маневрах в Германии, лорд-провост (городской голова) Эдинбурга и капитан английского флота, начальник тамошней морской станции. Последний сидел наискось против меня, рядом с адмиралом, бароном фон Зенденом, и мне бросилось в глаза его странно смущенное лицо во время его беседы вполголоса с адмиралом. После обеда барон фон Зенден представил мне капитана, причем последний от смущения держал себя еще более неловко, обративши на себя мое внимание беспокойным выражением своих глаз на бледном лице. По окончании беседы с капитаном, затронувшей различные морские вопросы, я спросил барона фон Зендена, что, в сущности, случилось с этим человеком. Адмирал рассмеялся и сказал, что за столом он разузнал от своего соседа, что последний и есть тот командир, который во время бурской войны захватил два немецких парохода, теперь этот капитан боится, чтобы я не узнал об этом. Но Зенден ему возразил, что он ошибается: если Его Величество узнает, кто он, то он может смело рассчитывать на хорошее к себе отношение со стороны кайзера и даже на благодарность. «Благодарность? За что?» – спросил британец. «За то, что вы так облегчили кайзеру осуществление законопроекта о флоте».

* * *

Самым существенным вопросом как при проведении первого закона о флоте и всех позднейших морских законопроектов, так и при развитии флота вообще, был вопрос о том, будет ли германская судостроительная индустрия в состоянии следовать за судостроительной программой и провести ее целиком в жизнь. И в этом отношении адмирал фон Тирпиц работал с неутомимой энергией. Немецкие верфи, поддержанные и поощряемые им, с чисто немецкой смелостью взялись за великую задачу, которую они выполнили прямо-таки блестяще, далеко обогнавши при этом своих заграничных конкурентов. Превосходные технические познания немецких инженеров, как и наилучшая квалификация немецких рабочих, выявились здесь полностью.

Совещания, конференции, доклады мне, служебные поездки по всем верфям целиком заполняли все дни неутомимого Тирпица. Но его огромные усилия и труды были хорошо вознаграждены. Народ проснулся, стал ценить значение колоний (обеспечение собственным сырьем без иностранного посредничества) и торговых сношений, увлекшись торговой деятельностью, судоходством и т. д. Падкая до насмешек оппозиция прекратила наконец свои остроты. Не позволяя себе шутить и не допуская шуток по отношению к себе, Тирпиц в этом сражении пустил в ход острый клинок своей находчивости, и у противников смех вскоре исчез. Особенно плохо пришлось депутату Рихтеру, когда Тирпиц блестяще отделал его, посадивши его в калошу цитированием произнесенных еще в 40-х годах патриотических слов старого Гаркарта, избирательный округ которого Рихтер представлял, о необходимости германского флота. Тогда уже наступила очередь смеяться другой части палаты.

Настал великий день. Законопроект после борьбы и прений был принят значительным большинством. Состав и строительство германского флота были гарантированы.

Благодаря строительству новых судов и повышенному сроку плавания их вскоре составилась эскадра. Для руководства ею необходимы были новый устав и новая система сигнализации; последние при моем вступлении на престол были выработаны лишь для одного дивизиона – 4 кораблей, ибо большее количество морских единиц в Германии тогда не съезжались вместе, т. е. одновременно не находились в плавании. И даже эти суда осенью расформировывались, так что зимой германского флота, в сущности, вообще не существовало, за исключением, конечно, крейсеров, находившихся в заграничном плавании. Все усилия, затраченные летом как на обучение экипажа, офицеров, унтер-офицеров, персонала машинистов и кочегаров, так и на оснастку и оборудование судов, как бы совершенно пропадали в связи с реформированием их осенью. Весной приходилось все начинать сызнова. В результате невозможно было вообще сохранить как непрерывность в отношении обучения, так и более тесную связь экипажа между собой и с судами, – словом, нельзя было сохранить «духа корабля». Исключением в этом смысле были лишь находившиеся на стоянке крейсера для заграничного плавания. Ввиду этого я приказал после установления необходимого отопления и т. п. содержать корабли в готовности и зимой, что было подлинным благодеянием для развития флота.

Чтобы собрать воедино необходимое для выработки нового устава число судов, адмирал Тирпиц, ввиду недостатка линейных кораблей, уже раньше приказал стянуть все имевшиеся суда всех типов, включая канонерские лодки и вестовые суда, составивши из них как бы дивизион и произведя с ними разные эволюции; таким образом, когда впоследствии число линейных кораблей действительно увеличилось, основа для нового устава была уже положена. Последний при содействии всех заинтересованных инстанций постоянно и очень тщательно усовершенствовался, не отставая от роста флота. Много внимания уделялось и созданию столь важных в военном отношении миноносцев. В свое время нас наполнило гордостью то, что германский дивизион миноносцев был первой сомкнутой цепью миноносцев, пересекшей Северное море: дивизион этот под командой моего брата, принца Генриха, отправился на торжества по поводу 50-летнего юбилея царствования королевы Виктории (1887).

Возведенные на Гельголанде государственными органами необходимые для безопасности острова защитные сооружения, возбудившие немало ссор между Пруссией и всей империей, завершили оборудование и укрепление острова, имевшие в виду сделать его опорным пунктом для небольших крейсеров и миноносцев, а впоследствии и для подводных лодок.

* * *

В связи с ростом флота выдвинулась необходимость расширения канала кайзера Вильгельма. После энергичной борьбы мы, считаясь с неизбежным развитием в дальнейшем дредноутов, в максимальной степени углубили новые шлюзы.

В этом мероприятии блестяще обнаружилась мудрая предусмотрительность адмирала, нашедшая себе неожиданное подтверждение и со стороны одного иностранца. Полковник Гетальс, строитель Панамского канала, попросил через американское правительство разрешения осмотреть канал императора Вильгельма и его новые шлюзы. Это разрешение с большой готовностью было ему дано. После обеда у меня, на котором присутствовал и адмирал фон Тирпиц, последний спросил восхищавшегося нашими сооружениями американского инженера о глубине Панамских шлюзов. Оказалось, что шлюзы Панамского канала имели гораздо меньшую глубину, чем шлюзы канала императора Вильгельма. Когда я, крайне удивленный, спросил, как это могло случиться, Гетальс ответил, что при сооружении шлюзов он руководствовался полученными им официальными указаниями департамента по морским делам о размерах линейных кораблей. Адмирал фон Тирпиц тут же заметил, что эти размеры на будущее время окажутся далеко недостаточными и что новейшие дредноуты и «сверхдредноуты» не смогут пройти эти шлюзы; канал, таким образом, скоро окажется непригодным для американских и других больших военных судов.

Полковник подтвердил, что это уже и случилось по отношению к спущенным кораблям новейших типов, и поздравил его превосходительство с тем, что у адмирала хватило мужества отстоять и осуществить устройство больших шлюзов канала императора Вильгельма, на которые он смотрел с изумлением и завистью.

Точно так же технически крайне отсталые и устаревшие императорские верфи, которые Тирпиц называл старыми «мастерскими жестяных изделий», были перестроены в современные образцовые предприятия, в которых, между прочим, на благо рабочих как нельзя лучше были проведены и социальные мероприятия по охране труда. Лишь тот, кто, как я, с самого начала следил, сам все переживая, за возникновением и развитием всех факторов, содействовавших усовершенствованию, в сущности, вновь созданного германского флота, может составить себе хоть сколько-нибудь верную картину огромных трудов адмирала фон Тирпица и всего его ведомства.

Имперское морское ведомство было также совершенно новым учреждением. Со времени уничтожения старого «верховного командования» обе главные отрасли управления флотом: адмиральский штаб и имперское морское ведомство, – будучи совершенно самостоятельны, подчинялись, как и армия, непосредственно верховному главнокомандующему; таким образом, между кайзером и его флотом больше не было никаких промежуточных инстанций.

Когда, поразив весь мир, адмирал Фишер изобрел для английского флота совершенно новый тип судов, дредноуты, думая при их помощи окончательно закрепить за Англией такой недостижимый перевес, против которого все остальные державы никогда не сумеют бороться, то все знатоки флота, естественно, пришли в большое волнение. На самом же деле мысль о постройке дредноута зародилась впервые не в голове Фишера, а исходила, главным образом в форме совета судостроителям, от знаменитого итальянского инженера Куниберти, опубликовавшего в иллюстрированном флотском атласе «Fred Jane» эскиз проекта. При первом обсуждении вопроса о постройке Англией новых больших военных судов типа дредноута я тотчас же сошелся с адмиралом фон Тирпицем на том, что благодаря этим судам все прежние типы судов теряют свое значение и в дальнейшем неизбежно будут выведены из строя. В первую очередь это относится к германским судам, которые в связи с незначительной глубиной наших старых шлюзов были относительно гораздо меньших размеров, чем суда других флотов, особенно английского. Адмирал фон Тирпиц обратил внимание на то, что в случае, если другие государства последуют примеру Фишера, то создавшееся положение, естественно, коснется и самого английского флота. Постройкой дредноута Англия сама как бы обесценила огромное число своих прежних судов, на котором базировалось ее мощное превосходство на море; конкурируя со всем миром, который, следуя ее примеру, также бросится строить дредноуты, Англия вынуждена будет начать сызнова строить совершенно новый флот из крупнейших морских единиц. Это ей обойдется чрезвычайно дорого.

Во имя сохранения пресловутого английского принципа о том, что английский флот всегда должен быть сильнее флотов двух сильнейших держав, вместе взятых, Англии придется затратить огромные средства, и в связи с этим она еще более завистливо, чем раньше, будет смотреть на судостроительство в тех государствах, к которым она настроена недоброжелательно, агитируя против усиления их морской мощи. Это особенно касается нас. Тем не менее мы с этим не можем считаться. С нашими судами старых типов нельзя бороться с дредноутами, и мы volens nolens принуждены следовать в этой области за Англией. Война вполне оправдала мнение адмирала фон Тирпица. Все небольшие военные суда во время войны оказались несостоятельными и были выведены из строя. Когда был спущен первый немецкий дредноут, в Британии поднялся большой шум. Постепенно стало известно, что Фишер и его помощники твердо рассчитывали на то, что Германия не сможет построить дредноутов. Тем более велико было их разочарование. Непонятно, на чем основывались их расчеты. Ведь уже тогда германские верфи построили большие быстроходные пароходы, далеко превосходившие по тоннажу наши линейные суда и весьма успешно конкурировавшие с английскими пароходными линиями. Наши дредноуты при Скагерраке не только показали себя равноценными своим английским противникам, но и обнаружили свое несомненное превосходство.

* * *

Строительство подводных лодок перед войной, к сожалению, не могло подвинуться вперед в такой степени, как я того хотел. С одной стороны, при проведении закона о флоте нельзя было чрезмерно обременять смету морского ведомства, а с другой стороны, мы в этом отношении нуждались в более значительном опыте.

Тирпиц полагал, что те типы подводных лодок, с которыми делали свои испытания другие государства, слишком малы и годятся лишь для защиты берегов. Германия же должна построить подводные лодки, «шныряющие по морю» и могущие держаться в открытом море. Для этого необходим более усовершенствованный тип подводной лодки, но его нужно было еще сперва систематически развить, что требовало много времени и многочисленных длительных испытаний с моделями. Этим и объясняется то, что в 1914 г., в начале войны, имелось лишь ограниченное число готовых к плаванию лодок. Все-таки и с имеющимися уже силами можно было бы сделать еще больший нажим на Англию, если бы канцлер в такой мере не беспокоился, как бы не раздразнить Англию. Количество и боеспособность подводных лодок во время войны быстро возросли. При оценке количества подводных лодок следует, однако, учитывать, что во время войны 1/3 их находится в бою, 1/3 – в крейсировании туда и обратно и 1/3 – в ремонте. Подвиги подводных лодок вызвали удивление всего мира и заслужили себе горячую признательность отечества…

Незабываемы заслуги адмирала фон Тирпица и в деле крайне успешного создания торговой колонии Цзингтау. Здесь всесторонне выявил себя его блестящий талант администратора и организатора. Силой своего таланта он из почти неизвестного до сих пор и совершенно незначащего места создал торговый пункт, в течение немногих лет достигший торгового оборота в размере от 50 до 60 миллионов марок. Вызванное его служебным положением общение с парламентариями, прессой и кругами крупной индустрии и мировой торговли со временем увеличило интерес адмирала к политическим вопросам, в особенности к вопросам внешней политики. Последние ведь всегда выдвигали необходимость считаться с состоянием флота. Ясный и широкий кругозор моряка, знающего заграницу по своим путешествиям, делал Тирпица способным к быстрым решениям, которые он в связи со своим огненным темпераментом всегда хотел бы видеть немедленно претворенными в дело.

Противодействие и медлительность чиновничьих душ всегда сильно раздражали его. Известная, быть может, подкрепленная горьким опытом склонность к недоверию часто склоняла его к основательным и неосновательным подозрениям по отношению к отдельным лицам. Это делало Тирпица каким-то очень сдержанным и «подавляло всякое движение сердца» и у других. Приходя часто, на основании новых размышлений или новых фактов, к перемене своей прежней точки зрения, он был в состоянии очень решительно проводить свои новые взгляды. В результате совместная работа с ним не всегда была согласованна и легка. Огромные успехи его достижений, которыми он справедливо гордился, давали ему сознание мощи своей личности, которое иногда должны были ощущать на себе и его друзья.

Во время войны политическая жилка стала так сильно преобладать у Тирпица, что в конце концов дело дошло до таких разногласий, которые в конечном счете привели к его уходу. Ибо рейхсканцлер фон Бетман все время требовал отставки адмирала, указывая на то, что имперские статс-секретари подчинены ему и что политика должна вестись им одним.

С тяжелым сердцем я расстался с этим энергичным властным человеком, гениально осуществившим мои планы и являвшимся для меня неутомимым сотрудником. Тирпицу навсегда обеспечена моя благодарность кайзера. Остается лишь пожелать, чтобы эта сила вскоре опять могла прийти на помощь бедному германскому отечеству, находящемуся в затруднительном и бедственном положении. Эта сильная личность сумеет и осмелится сделать то, на что многие другие не отважатся. Во всяком случае к адмиралу фон Тирпицу можно отнести слова поэта: «Высшее счастье детей земли – все же индивидуальность».

Критика, направленная адмиралом против меня в его интересной книге, не может повредить моему мнению о нем.