Глава 15. Неожиданные встречи
— Ваше превосходительство, генерального штаба капитан Аленин-Зейский, представляюсь по случаю прибытия к новому месту службы! — четко доложил я помощнику Приамурского генерал-губернатора генерал-лейтенанту Беневскому и застыл по стойке «смирно».
Сам генерал-губернатор Гродеков во Владивостоке отсутствовал, находясь с большинством офицеров штаба Приамурского военного округа в Хабаровске, где занимался руководством мобилизации и обороны Приамурья, а также планированием усмирения китайских волнений в Северной Маньчжурии. Поэтому, прибыв во Владивосток после своей одиссеи на Квантуне, с докладом о прибытии к новому месту службы направился к его помощнику, так как об отсутствии Николая Ивановича в городе узнал только в приёмной генерал-губернатора. Вот и стоял навытяжку перед генералом Беневским, вспоминая, что я о нём знаю.
Итак, Беневский Аркадий Семёнович, высочайшим приказом был назначен военным губернатором и командующим войсками Амурской области и наказным атаманом Амурского казачьего войска в одна тысяча восемьсот восемьдесят шестом году. Как раз после тех событий, когда погибла моя семья, а Алёнка пропала. Надеюсь, что Тифонтай будет в этот раз правым и та женщина в Гирине окажется моей выжившей сестрой.
Отзывались об Беневском казаки Амурской области хорошо. В бытность его губернатором была проведена реформа казачьих войск Приамурья и Уссурийское войско выделено в самостоятельную структуру. А в девяносто первом году после спасения цесаревича Николая, Аркадий Семёнович написал для меня рекомендательное письмо начальнику Иркутского училища. Так что шапочно я с генералом был знаком, если можно назвать знакомством отзывы казаков и одну мимолётную встречу при вручении письма.
Пока я учился в училище Беневский временно поисполнял обязанности приамурского генерал-губернатора до назначения Духовского, потом был переведён начальником штаба Киевского военного округа, через два года был назначен помощником начальника Главного штаба Военного министерства, в девяносто восьмом году был назначен помощником Приамурского генерал-губернатора. Все эти мысли пронеслись в голове, пока докладывал о своём прибытии.
— Генерального штаба капитан Аленин-Зейский, — задумчиво произнёс Беневский, сидевший за письменным столом. — Что-то знакомое…
— Ваше превосходительство, девять лет назад Вы написали для меня рекомендательное письмо для начальника Иркутского юнкерского училища. Это случилось после покушения на цесаревича, — подсказал я генералу. Продолжая тянуться во фрунт. Это с Гродековым меня связывали более близкие взаимоотношения.
— Аленин! Ермак! — Беневский встал из-за стола и подошёл ко мне. — Боже мой, кто же мог себе представить девять лет назад, что молодой безусый казак, закрывший собой от пули наследника престола, превратится в такого красавца-героя. Столько орденов! Академия! Золотое оружие с Анненским знаком! Я жду интересного рассказа, Тимофей э-э…
— Васильевич, Ваше превосходительство.
— Давайте без чинов, Тимофей Васильевич. Проходите к столу, присаживайтесь, — Беневский приобнял меня за плечи, подталкивая вперёд, но внезапно сделал шаг назад. — Хотя мы поступим иначе. Время приближается к обеду, и я сегодня обещал семье, что не задержусь на службе. Поэтому, Тимофей Васильевич, приглашаю Вас к себе в гости. Сделаю кое-кому сюрприз.
«Вот это поворот! — удивлённо подумал я. — Не хило генерал отжёг. Можно сказать, только познакомились и сразу в гости приглашает. И, чем это вызвано? Что за сюрприз?»
Вслух же произнёс:
— Это большая честь для меня, Ваше превосходительство.
Генерал подошёл к столу и позвонил в колокольчик. В кабинет тут же вошёл капитан, сидевший в приемной перед дверью кабинета Беневского. То ли секретарь, то ли адъютант.
— Викентий Петрович, будьте любезны приказать подать экипаж. Мы с капитаном Алениным-Зейским отправляемся ко мне на обед. На сегодня служба закончена. Вызовите экипаж и можете быть свободным, — произнес генерал, после чего поставил колокольчик на место.
— Слушаюсь, Ваше превосходительство, — капитан кивнул и, разворачиваясь кругом, ожёг меня ненавидящим взглядом. Я не мог ошибиться. Капитан посмотрел на меня с какой-то яростью, гневом и ненавистью.
«Ему-то когда я успел дорогу перейти, — подумал я. — Как этого капитана зовут, узнал только что, а до этого никогда в жизни не видел. Память на лица у меня хорошая».
Раздумывая над странной реакцией офицера, я попытался вручить Беневскому конверт с приказом о моём откомандировании в распоряжение генерал-губернатора. Но генерал уже был мыслями где-то далеко.
— Все служебные дела завтра, — произнёс он, положив мой конверт на стол. — А сейчас следуйте за мной, господин капитан.
Мне только и оставалось ответить: «Слушаюсь!»
Пока добирались до дома Беневского, тот успел расспросить меня о жизни при дворе. Почему-то почти всех интересовали дворцовые слухи. Каждый хотел хоть как-то быть причастным к жизни царствующего дома. Никогда этого не понимал, но новостями поделился изрядно. Перед самым отъездом посетил Алекса и Мари. Они меня снабдили самыми на тот момент свежими и пикантными сплетнями, новостями и вымыслами.
Дом генерала оказался одним из новостроев для военной администрации Приамурья во Владивостоке. В столовой нас встретила жена генерала — очень миловидная женщина.
— Тимофей Васильевич, позвольте познакомить вас с моей второй половинкой. Моя супруга Нина Викторовна. А этот блестящий молодой офицер, моя дорогая, тот самый казак, закрывший собою от пули цесаревича Николая, и которому я девять лет назад написал рекомендательное письмо для поступления в училище.
— Очень приятно познакомиться, — я склонился над представленной для поцелуя ручкой жены генерал.
Сделав шаг назад, мысленно залюбовался этой семейной парой. Генерал высокий, грузный, но всё ещё подтянутый, с шикарной волнистой шевелюрой, бородой с усами светло-русого цвета с сединой и миниатюрная женщина с милыми, правильными чертами лица, светлыми волосами, где серебром сверкали седые нити.
«Дети у них должны быть красивыми», — подумал я.
— Мне также приятно, — улыбнувшись, ответила Нина Викторовна. — Прошу к столу. У нас небольшое семейное торжество. Сегодня утром сын Иван приехал на каникулы, заранее сдав экзамены за второй курс в Петербургском университете.
Лицо женщины озарилось выражением любви и радости. Сопровождаемые ею, мы втроём расселись за столом, который споро начала накрывать горничная. Через пару минут в комнату вошёл молодой человек лет двадцати, практически копия своего отца, только без усов и бороды. Увидев меня, он остановился и вопросительно посмотрел на Беневского-старшего.
— Проходи, сын. Знакомься — это Тимофей Васильевич Аленин-Зейский. Тебе он известен, как Ермак, о котором легенды ходят по Приморью. Сегодня господин капитан прибыл в город для дальнейшего прохождения службы. Не удержался, пригласил его к нам в гости. Захотелось Машеньке сюрприз сделать. Она в восторге от многих песен, автором которых является Тимофей Васильевич.
«Вот это я попал», — подумал я, поднимаясь из-за стола, чтобы поздороваться с сыном генерала.
— Приятно познакомиться, Иван Аркадьевич, — произнёс я, пожимая ему руку.
— Признаться, я очень рад познакомиться с вами, Тимофей Васильевич. Вы не только здесь, но и в Петербурге известная личность. И не только из-за своих песен, — рукопожатие младшего Беневского оказалось неожиданно сильным.
Не успел я вернуть свою пятую точку на стул, как в комнате появилась миленькая, я бы даже сказал очаровательная девушка. Высокая, спортивная, стройная, с копной светлых волос, большими голубыми глазами и выразительными алыми губками.
«Для такой красавицы спеть готов с удовольствием», — довольно хмыкнул про себя. За прошедшие почти семь лет после смерти моей Дарьюшки с женщинами, кроме жриц любви как-то не ладилось. Некогда было, то служба, то учеба. Да и не встретил такую, чтобы серьёзные отношения строить. А вот сейчас что-то в душе ворохнулось, и даже какой-то азарт появился.
— Папа’, ты почему не предупредил, что у нас гости будут, — строго произнесла Мария Аркадьевна.
— Машенька, захотелось сделать тебе сюрприз. Позволь тебе представить Тимофея Васильевича Аленина-Зейского, автора тех самых романсов, которые ты так любишь.
— Ой…, - щечки девушки заалели, но потом она решительно тряхнув головой, направилась в мою сторону.
Я сделал шаг на встречу и хотел приложиться к протягиваемой мне руке, но младшая Беневская, внезапно перехватила мою руку и крепко её сжала.
— Приятно познакомиться, Тимофей Васильевич, — произнесла девушка, глядя мне в глаза. При этом в её глазах, как голубых озёрах, по-моему, плескались бесенята.
— Мне также приятно, Мария Аркадьевна, — несколько сбитый и ошарашенный поведением девушки, ответил я, а потом, еле оторвавшись от ее глаз, я посмотрел на остальных членов семейства Беневских.
— Смутила вас моя дочка, Тимофей Васильевич. Порол её в детстве мало, вот и выросла экзальтированная бунтарка против устаревших устоев, — усмехаясь, произнёс старший Беневский.
— Папа’! — возмущённо воскликнула девушка, вырвав у меня из пожатия свою руку. — Не слушайте его, Тимофей Васильевич. Он меня за всю мою жизнь ни разу и пальцем не тронул в наказание. И никакая я не бунтарка, хотя считаю, что наше монархическое и сословное общество нуждается в переменах.
— Я надеюсь, что Вы не станете выходить замуж за беглых чернокожих рабов, как это делали некоторые молодые и жаждавшие в обществе перемен американки во время гражданской войны, — появившийся азарт, заставил пошутить меня на грани фола.
— И я надеюсь, что до такого дело не дойдёт, — глубоко выдохнув, произнёс генерал.
— Красиво Вы её приземлили, Тимофей Васильевич, а то опять завела свою шарманку, — насмешливо произнёс, уже сидящий за столом Иван Аркадьевич.
— А ты, толстовец, молчи, не то потом с тобой разберусь, — грозно развернулась в сторону брата Мария.
— Всё, хватит дети. Все за стол, — сказала, как отрезала мать семейства. А по реакции на её слова окружающих, понял кто в доме глава.
— Это всё твой Борька Савинков виноват. Задурил голову революционными идеями. Будешь им следовать, так же как и его арестуют, — видимо, решив оставить за собой последнее слово, произнёс Иван.
— И ничего он не мой. Он уже на Вере Успенской женился. Ну, арестовывали его жандармы два раза, так и отпускали быстро, — произнесла в ответ Мария, усаживаясь на свой стул.
А меня от этих двух фраз пронзило всего насквозь, будто током. Получается, Мария Беневская и есть та дочка аж генерал-губернатора, которая вступила в боевой отряд эсеров. При изготовлении бомбы подорвалась, потеряла часть кисти, была приговорена к смертной казни. Мать, то есть сидящая передо мной милая Нина Викторовна покончила с собой, узнав о приговоре. Казнь по прошениям отца заменили каторгой, на которой девушка пробыла до революции в семнадцатом. Прочитал я в Интернете эту информацию давно, поэтому успел забыть. В этом мире как нахожусь, через месяц с небольшим двенадцать лет исполнится, а ассоциация с Борисом Савинковым встряхнула мозги и заставила вспомнить. Даже вспомнил, что будущая дочь Ивана Аркадьевича в моём прежнем мире служила в одной воинской части с Зоей Космодемьянской, в которой готовили диверсионно-разведывательные отряды для засылки в ближайшие тылы наступающих немецких войск. В сорок втором году Елизавета Беневская погибла в бою. Несколько пришибленный этими воспоминаниями, я сел за стол.
«Нда! Господина Савинкова я как-то упустил. Про Ленина поинтересовался, а про лидера боевой организации эсеров не соизволил. А на них крови будет, мама не горюй», — подумал я, беря в руку ложку.
После очередного внушения Нины Викторовны детям о поведении за столом, мы приступили к обеду, который был без каких-то особо изысканных блюд, но при этом очень вкусным и обильным. Беседа за столом началась после третьей перемены блюд, до этого отдавали должное прекрасной пище в молчании, изредка прерываемом шутками брата и сестры. Было видно, что они соскучились друг по другу. Отец с матерью смотрели на эти шалости с нежностью. А я просто наслаждался едой и домашней атмосферой.
— Тимофей Васильевич, я заметила, что когда брат упомянул о Борисе Савинкове, вы изменились в лице. Он вам знаком? — невинно улыбаясь, задала вопрос девушка.
— Нет, не знаком. Впервые слышу. Просто услышал о революционных идеях. А вот к ним, особенно призывающим к террору, у меня резко отрицательное отношение.
— И чем это вызвано? Разве не прекрасен девиз Великой французской революции: «Liberté, Égalité, Fraternité» — перейдя на французский, произнесла Беневская младшая.
— Мария Аркадьевна, слова хорошие, что-то подобное нам и Христос завещал. Только вот под этот девиз за время революции Франция потеряла больше трехсот тысяч своих граждан, а это почти один процент всего населения. За время наполеоновских войн эта цифра увеличилась почти до трех миллионов, то есть погиб каждый десятый француз. Причем большинство из погибших мужчины, которые могли бы завести семьи, продолжить свой род. Поэтому, какие реальные потери в людях понесла Франция от этого девиза сейчас не сосчитать. Но они огромные. И я не хотел бы, чтобы такое случилось в России. А у нас?! Если полыхнёт, будет куда страшнее! — произнося всё это, я не отрывал взгляда от голубых глаз девушки. — Как написал наш великий поэт Александр Сергеевич Пушкин: «Не приведи Бог видеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный!». А если он будет осмысленный, идейный, то кровь Вандеи, покажется каплей в том озере, которое прольётся на Руси. Брат на брата, сын на отца. Гражданская война!
— Тимофей Васильевич, Вы говорите ужасные вещи! Неужели такое возможно?! — эмоционально воскликнула старшая Беневская, прижав руки к губам.
— Уважаемая, Нина Викторовна, вся история человечества показывает, что когда всплывает вопрос о социальном равенстве и сословных привилегиях, он, как правило, заканчивается большой кровью, особенно в пару-тройку последних веков: английская и французская революции, Гражданская война в Америке, карбонарии в Италии, декабристы и народовольцы в Российской империи. Последние социалистические учения выдвинули социальное равенство в качестве цели и идеала. При этом люди, призывающие к этому, готовы достигать поставленных целей с помощью террора…
— А как по-другому можно достучаться до правящей элиты, которая не хочет видеть, как живёт её народ? — перебила меня Мария.
«Да, девочка, а мозги тебе изрядно промыли, — подумал я. — И что делать?! Ну не хочется мне, чтобы такая красивая и желающая лучшего для народа девушка пришла к тому, что с ней случилось в моём мире. Ладно, попробую достучаться до разума, а не получится, пройдусь по чувствам».
— Мария Аркадьевна, самое плохое в великих утопиях, в великих идеях, как дать людям свободу, равенство, научить их жить по справедливости то, что их идеологи считают, что ради этого можно всё! Можно переступить через любые христовы заповеди, — я вздохнул поглубже перед тем, как продолжить. — Откуда берутся террористы? Ни одного ребенка в школе, гимназии и дальше в университете не учат, что можно взрывать, убивать, лгать, предавать. Не учат этому и родители. Детям пытаются привить другое — понятия долга, чести, патриотизма! Но беда в том, что находятся люди, которые говорят — ради вот этого великого блага в будущем — в настоящем можно все. Убивать, взрывать, злоумышлять! Не все покупаются. Большинство на такие лозунги не ведутся, но ведь есть, кто покупается?! И тогда творятся страшные вещи.
Я замолчал и обвёл взглядом Беневских, внимательно смотревших на меня с разным выражением на лице.
— Почти семь лет назад, когда конвойной службой цесаревича Николая, совместно с полицейскими и жандармами в Хабаровске были предотвращены два покушения на наследника престола, один из террористов убил мою невенчанную жену и неродившегося ребёнка. Зачем он это сделал, когда Дарья покупала на рынке продукты для приготовления праздничного ужина на мой день рождения, я так и не нашёл ответа до сегодняшнего дня.
Нина Викторовна всхлипнула и, достав из рукава платок, начала вытирать глаза. Мария смотрела на меня каким-то отстранённым взглядом, но в её глазах набухали слёзы. Генерал, что-то прошептав про себя, потянулся за графином с водкой, а Иван застыл, держа в руках вилку и нож.
— Об этом мало кто знает, — продолжил я. — Рассказал я это здесь только для того, чтобы вы, Мария Аркадьевна, поняли, что идеи об изменении мира или правоустройства в отдельной стране, как правило, приводят к трагедиям отдельных лиц.
Я замолчал, а в комнате повисла напряжённая тишина.
— А что случилось с тем террористом? — прервал молчание Иван.
— При попытке захватить его живым, он совершил самоубийство, — ответил я.
— Какой ужас, — тихо произнесла старшая Беневская и перекрестилась, а Аркадий Семенович по-гусарски отправил водку в рот.
Иван с сожалением посмотрел на графин, отец налил ему только одну рюмку за время обеда, а Мария застыла, уйдя в себя, переваривая полученную информацию.
Между тем, генерал Беневский, разгладив усы и бороду, задал вопрос:
— Тимофей Васильевич, а как Вы видите решение данного вопроса?
— Ваше превосходительство…, - начал я.
— Без чинов, мы же договорились, — перебил меня генерал.
— Аркадий Семенович, я думаю, что надо начать с себя, — ответил я.
— В каком смысле? — поинтересовался Беневский.
После этого вопроса я рассказал присутствующим за столом, как получил в качестве наград два имения под Петербургом, и как там, благодаря моему управляющему Сазонову, работает «колхоз». Результаты, кстати, действительно были впечатляющими. За неполный десяток лет Александр Иванович в Курковицах и Калитино организовал супердоходное предприятие по производству картофеля и производных из него, а также масла и круп. Шестьдесят пять дворов, бывших изначально, уже приближались к ста. Стала ощущаться нехватка моих земель для дальнейшего развития, но при этом все крестьянские семьи имели новые дома. С личным хозяйством у них, правда, как-то не заладилось. В своём письме ещё пять лет назад, Сазанов описал, как крестьяне по договору аренды получили в своё распоряжение полагавшихся им коров, но через пару месяцев вернули их на общую ферму. Работать за денежку оказалось более выгодным, а масло и молоко, да и тот же обрат они получали по договору. Небольшие огороды во дворах остались, но это из-за крестьянской упёртости. Чтобы было! Смертность в имении была минимальной, с долгами все расплатились. Вкалывали, конечно, хорошо, но и жили по сравнению с другими, я бы сказал отлично. Ну, и мне на карман капало.
На моё описание «колхозов» очень жарко отреагировал младший Беневский.
— Тимофей Васильевич, получается, что вы у себя в имении создали коммуну?
— Боюсь Вас разочаровать, Иван Аркадьевич, но это не так. Тут, Марина Аркадьевна, назвала вас «толстовцем». Это так?
— Да, я являюсь единомышленником Льва Николаевича и по окончании обучения в университете, где изучаю сельское хозяйство, хочу создать в нашем имении такую коммуну.
Я заметил, как поморщились родители Ивана, но перебивать его не стал.
— Лев Николаевич — это не только великий писатель, он еще и современный философ с самой большой буквы. Его учение перевернёт сознание людей, — продолжил младший Беневский.
«Ё… твою мать, яти его в душу, — подумал я. — Одна будущая эсерка, второй упёртый толстовец. Куда родители смотрели? Вот это я попал! Но второе хоть не так заразно!» — успел я подумать перед тем, чтобы сообразить, что буду отвечать.
— Когда люди изменятся, царство Христа установится на земле, — Иван сделал паузу и спросил. — А вы, Тимофей Васильевич, знакомы с учением Льва Николаевича?
— Если вы говорите о трактате «В чём моя вера?», то читал.
— И где же Вы достали его? Цензурой он запрещён и если бы не был выпущен в Швейцарии, то просвещённые люди так бы никогда не смогли ознакомиться с новым философским взглядом на религию, — поинтересовался младший Беневский, а его сестра посмотрела с явным удивлением.
— Иван Аркадьевич, моё место службы в конвое наследника престола позволило ознакомиться с многими трудами недоступными большинству населения Российской империи.
— И что можете сказать о трактате Толстого?
— В чём-то согласен, но большинство постулатов не приемлю. Эта философия, действительно, для царства Христова на земле, когда на всей планете живут идеальные люди, и нет войн. Пока же вся история человечества, что до прихода Христа, что после него — это череда войн, уничтожающих людей и стирающих государства с карты мира. Поэтому «непротивление злу», отказ от войн, осуждение присяги властям, которая по Толстому запрещена Христом — «не клянитесь вовсе», считаю блажью человека, не знающего, чем занять себя. Про таких в народе говорят — «с жиру бесится»! Вот увидите, Иван Аркадьевич, что очень скоро Льва Николаевича Святейший Синод или предаст анафеме, или вовсе отлучит от церкви.
— Думаю, Тимофей Васильевич, вы несколько перегибаете, — вступил в разговор отец семейства. — Всё-таки Толстой — это великий писатель.
— Аркадий Семёнович, я уважаю Льва Николаевича, как писателя, но его философские взгляды — это подрыв религиозных основ православия. А, казаки, последние четыреста лет живут с девизом: «За Веру, Царя и Отечество», — ответил я.
— Получается, вы против коммун единомышленников, о которых говорит Лев Николаевич, — насупившись, произнёс Иван.
Как же, великие философские взгляды его кумира только что назвали блажью бесящегося с жира человека.
— Отчего же! Если люди хотят жить по таким принципам, то флаг им в руки и пожелание всего хорошего.
— А при чём здесь флаг в руки? — видимо, переварив информацию и сделав для себя какие-то выводы, весьма оживлённо спросила Мария.
— Мария Аркадьевна, весной одна тысяча восемьсот пятьдесят восьмого года сорок три взрослых человека, назначенные «единомышленниками», прибыли на берег Амура, воткнули в землю флаг Российской империи, вкопали столб и прибили к нему дощечку с вырезанной надписью «Станица Черняева», где позже родился я. Сражаясь с зверями и хунхузами, специально отмечаю для вас Иван Аркадьевич, сражаясь, а не «непротивясь злу», станица росла и развивалась. За сорок два года количество станичников увеличилось почти в десять раз и продолжает расти. Поэтому, Иван Аркадьевич, если вы будете придерживаться принципа «непротивление злу», то коммуну организовывайте где-нибудь в самой безопасной российской губернии под боком у полиции и жандармов, которые смогут вас защитить от тех, кто не проникся светлыми идеями Льва Николаевича Толстого. Правда в этом случае флаг вам не понадобится.
— А, Ванечка! Теперь, Тимофей Васильевич, и тебя приземлил! — со смехом произнесла Мария и показала язык брату.
— Мария, как не стыдно! — строго произнесла мать семейства. — Что за поведение?!
Не успел я что-то ещё сказать, как Нина Викторовна, видимо, решила сменить тему.
— Тимофей Васильевич, у вас в станице, наверное, много родственников? — спросила она.
— Когда мне было двенадцать лет, при нападении хунхузов на станичный обоз погибли мои родители, десятилетняя сестрёнка пропала. Ещё раньше погибли два младших брата отца. Один погиб во время первого срока службы, также от рук бандитов, второго на охоте порвал тигр-людоед. По материнской линии родственников не осталось, а дед умер, когда мне было четырнадцать. Поэтому в станице меня ждут только могилы родственников. Если получится вырваться со службы, обязательно их навещу.
— Простите, Тимофей Васильевич, — старшая Беневская вновь достала платок и приложила его к глазам. — Как же вас жизнь потрепала! А сколько вам лет?
— Двадцать семь в декабре исполнится.
— Только двадцать шесть, а уже седые пряди в голове!
После последних событий, точнее после гладиаторского поединка в плену, у меня появилась пара седых участков на волосах. Видимо, перенервничал я тогда сильно. До смерти был даже не шаг, а небольшой шажок.
— Нина Викторовна, я видел людей, которые в двадцать лет имели полностью седую голову, да и Аркадий Семёнович, думаю, таких встречал.
— Бывало, — хмыкнул генерал.
— А как вы жили один?! — перебивая отца, тихо спросила Мария.
— Почему один. После смерти деда меня к себе в семью принял станичный атаман дядька Петро Селевёрстов. Он же разрешил организовать постоянную школу для военной подготовки казачат с двенадцати лет. Благодаря этой школе, сложилась моя дальнейшая судьба.
— А, правда, что вы свой род от Ермака ведёте? — несколько смущённо, поинтересовалась Мария.
— Не могу сказать утвердительно, так как каких-либо документов подтверждающих это родство нет, но дед рассказывал, да и другие старейшины станицы подтверждали это.
— А, правда, что у вас в семье из поколения в поколение передается шашка самого Ермака? — этот вопрос уже задал брат красавицы.
— Не знаю, принадлежала ли она Ермаку, но от деда к внуку в семье Алениных передается шашка и кинжал, сделанные одним мастером. Как подтвердил один знаток холодного оружия в столице, вернее всего, изготовлена эта пара была на Кавказе во времена походов крестоносцев. Но если позволите, похвастаюсь другой шашкой, у которой также славная история.
Получив разрешение хозяина дома, вскоре вернулся в столовую с шашкой барона Корфа. После рассказа истории этого оружия, пришлось рассказать, откуда появился золотой эфес, георгиевский темляк и Анненский знак. Спасибо Тифонтаю, который за сутки, пока я ждал в Порт-Артуре оказии во Владивосток, умудрился у знакомого ювелира поменять эфес на шашке, достать и прикрепить Анненский знак.
Рассказ о событиях на Квантуне несколько затянулся, но всё когда-то кончается. Потом была небольшая музыкальная программа. Под аккомпанемент Маши на пианино, мы дуэтом исполнили «Берега-берега», «Очарована, околдована» и «Напрасные слова». Закончился вечер продолжительной беседой в кабинете генерала. У него нашелся мой любимый вишнёвый ликёр, потягивая который, я доложил, с какой целью прибыл в распоряжение генерал-губернатора Гродекова. Кстати, адмирал Алексеев сдержал своё слово, компенсировав чеком стоимость оставленных мною у Стесселя пулемётов и патронов к ним.
Полностью поддержал мнение Аркадия Семёновича о том, что дочь должна учиться в Петербургском женском медицинском институте, а не как она хочет на естественном факультете в университете Галле в Берне. Деликатно поделился информацией о том, что Берн — рассадник русских революционеров, и девушке, склонной к некоторым крайностям, там делать нечего. Не могу сказать, что во мне вспыхнула мгновенная любовь к дочери Беневского, но то, что я не хотел, чтобы она повторила судьбу в моём мире, это я решил твёрдо.
Как уже успел выяснить, ротмистр Савельев Владимир Александрович оставался самым старшим и «страшным» жандармом Приамурья. Так что завтра обязательно его навещу и попрошу выяснить информацию по Савинкову. Проснувшаяся память напомнила, что за время действия боевой организации эсеров в результате террористических актов погибли брат Александра III, два министра, больше тридцати генерал-губернаторов, губернаторов и вице-губернаторов, около двадцати градоначальников, с десяток адмиралов и генералов, а также почти тридцать разоблачённых агентов полиции. За точность цифр сказать не могу, всё же времени прошло много, когда читал её в Интернете. Да и не всему можно было верить во всемирной паутине, но такие цифры всплыли в памяти. Не все погибли от рук эсеров, но большинство, точно!
Если же говорить о Машеньке, то здесь был ещё один фактор, который я стал учитывать в этом мире. Как-то так получалось, что те девушки, с которыми я был готов создать семью, терялись. Светлана-Анечка фон Дерфельден стала Червонной, хотя были обоюдные чувства. Мою «смелую птичку» и неродившегося ребёнка убили. Может быть тот, кто перенёс меня, точнее моё сознание в этот мир, не хотел, чтобы я смог продолжить свой род?! Так что посмотрим, делать нам третью попытку или не стоит. Тем более, всё пока вилами по воде писано. Даже со своим опытом, я не мог сказать понравился ли я младшей Беневской.
Приятный вечер закончился. Попрощавшись с семейством, напоследок написав для Ивана рекомендательное письмо к Сазонову, так как тот решил в обязательном порядке посетить мой «колхоз», чтобы посмотреть на неправильных крестьян, готовых отказаться от коров, отправился в гостиницу. Так как идти было недалеко, рикшу решил не брать. Шёл по улице и вдыхал влажный воздух. Ветер прохладой веял с моря. Наслаждаясь душевным покоем, вспоминая с улыбкой наш дуэт с Машенькой, вдруг услышал слева от себя вопрос, произнесённый знакомым глубоким грудным голосом, от которого дыбом поднялись все волосы на теле:
— Тимофей Васильевич, Вы ли это?
Я резко повернулся на голос и, узнавая спросившую, сидевшую в коляске рикши вместе с представительным мужчиной, неверяще произнёс: «Марфа?!».
