О человеческой глупости

В результате я приобрел ожерелье за сто шестьдесят долларов (скидка тридцать, поскольку платил наличными). Это была изящная вещица – топаз, гранат и стеклярус, нанизанные на тонкую золотую цепочку. Я не сомневался, что она будет отлично смотреться на точеной шее Рэйчел. Насчет ее дня рождения я слукавил – до него еще три месяца, – но я рассудил, что хуже не будет, если вслед за покаянным письмом моя дочь получит красивое украшение. Когда другие методы не срабатывают, заваливайте своих любимых знаками внимания.

Под студию Нэнси была отдана комната на первом этаже с видом на садик или, лучше сказать, крошечную детскую площадку: слева качели, справа пластмассовая горка, между ними – всевозможные игрушки и резиновые мячи. Пока я перебирал разные кольца, ожерелья и серьги на продажу, мы мило трепались обо всем понемногу. Она была легким собеседником – открытая, общительная, дружелюбная, а вот что касается ума, то – увы. Быстро выяснилось, что она свято верит в астрологию, в силу кристаллов и тому подобную белиберду новейшего времени. Ничего не попишешь. Как говорит персонаж в классической картине: «Никто не идеален». Даже, добавим, Идеальная Мать. Бедный Том. Первый же их серьезный разговор (если, конечно, до этого дойдет) явится для него большим разочарованием. А, с другой стороны, может, оно и к лучшему.

Угадав существенные факты биографии Нэнси, я горел желанием проверить еще кой-какие из своих холмсианских умозаключений и продолжил расспросы – нет, не в лоб, а так, как бы между прочим. Результаты оказались фифти-фифти. Насчет образования я был прав (публичная школа, потом Бруклинский колледж, который она через два года бросила, чтобы попытать счастья как актриса, естественно, без толку), зато с унаследованным от покойных родителей домом ошибся. Ее отец действительно умер, а вот мать была очень даже жива. Она занимала самую большую спальню на верхнем этаже, работала секретаршей в адвокатской конторе в Манхэттене и в свои пятьдесят восемь каждое воскресенье гоняла на велосипеде в соседнем парке. Вот вам и непогрешимый гений. Вот вам и мистер Гласс с его наметанным глазом.

Нэнси, которая была в браке семь лет, называла мужа то Джим, то Джимми. Я поинтересовался, взяла ли она его фамилию, и в ответ услышал, что он чистокровный ирландец. Что ж, по крайней мере Италия и Ирландия начинаются на одну букву, заметил я. К тому же, со смехом добавила она, фамилия мужа такая же, как имя ее матери.

– Это как же?

– Джойс.

– Джойс? – Я даже немного опешил. – Вы хотите сказать, что вышли замуж за Джеймса Джойса?

– Угу. Его зовут как писателя.

– Невероятно.

– Самое смешное, родители Джима понятия не имели, что есть такой автор. Они назвали сына в честь его деда по материнской линии.

– Надеюсь, Джим не писатель? Печататься с таким именем на лбу – веселого мало.

– Нет, нет, мой Джим не писатель. Он – «Фоли Уокер».

– Кто?

– «Фоли Уокер» .

– Первый раз слышу.

– Он мастер по звуковым эффектам. Его зовут, когда фильм уже смонтирован. На съемочной площадке микрофоны не всегда улавливают все звуки, а режиссеру, к примеру, надо, чтобы мы отчетливо услышали, как гравий хрустит под ногами. Или шелест переворачиваемых страниц. Или как кто-то открывает коробку с крекерами. Вот этим Джимми и занимается. Классная работа. Необычная и скрупулезная. Они могут часами добиваться абсолютной точности.

Когда на следующий день мы с Томом встретились за ланчем, я добросовестно пересказал ему все, что мне удалось выжать из разговора с Нэнси. Он пребывал в отличном настроении и несколько раз благодарил меня за проявленную инициативу и за то, что я свел его лицом к лицу с И.М.

– Я не знал, Том, какой будет твоя реакция. Переходя на другую сторону улицы, я, честно говоря, подумал, что ты на меня разозлишься.

– Просто ты застиг меня врасплох. Это был смелый шаг, Натан. Ты все сделал правильно.

– Надеюсь.

– Я ни разу не видел ее вблизи. Потрясающая женщина, правда?

– Да, красивая. В нашем квартале – самая красивая, уж это точно.

– И, главное, добрая. Она буквально излучает доброту. Не какая-нибудь заносчивая и недоступная красавица. К каждому – со всей душой.

– То есть своя в доску.

– Вот-вот. Я больше не чувствую робости. В следующий раз я смогу с ней заговорить. Может, со временем мы даже подружимся.

– Не хочу тебя разочаровывать, но после нашего разговора у меня сложилось впечатление, что у тебя с ней мало общего. Да, очень мила, но по части интеллекта слабовата. Средний уровень, в лучшем случае. Даже колледжа не окончила. Книги, политика – никакого интереса. На вопрос, кто у нас госсекретарь, она тебе не ответит.

– Ну и что? Я почти наверняка прочел больше книг, чем любой из сидящих в этом ресторане, и много ли толку? Интеллектуалы невыносимы. Это самые скучные люди на свете.

– Возможно. Но учти, первое, о чем она тебя спросит, это под каким знаком ты родился. И ты будешь битых полчаса рассуждать с ней о гороскопах.

– Ради бога.

– Бедный Том. Да ты от нее просто без ума.

– Я ничего не могу с собой поделать.

– И что дальше? Брак? Обычная интрижка?

– Если не ошибаюсь, она замужем.

– Пустяки. Если надо убрать его с дороги, ты мне только намекни. У меня хорошие связи, сынок. Впрочем, ради тебя я все сделаю сам. Уже вижу газетную шапку: ДЖЕЙМС ДЖОЙС ПОГИБАЕТ ОТ РУК БЫВШЕГО СТРАХОВОГО АГЕНТА.

– Ха-ха.

– Знаешь, что́ говорит в пользу твоей Нэнси? Она делает красивые ювелирные поделки.

– Ожерелье у тебя с собой?

Я достал из внутреннего кармана узкий футляр с моим приобретением и приготовился снять крышку, когда к столу подошла Марина с нашими сэндвичами. Я специально повернул футляр таким образом, чтобы ей тоже было видно. Ожерелье лежало во всю длину на подушке из белой ваты. Марина наклонилась ближе и тут же вынесла свой вердикт:

– Какая прелесть!

Том одобряюще кивнул, видимо, онемев от лицезрения посверкивающего маленького шедевра, изготовленного божественными ручками его ненаглядной.

Я протянул ожерелье Марине:

– А можно посмотреть его на вас?

Я ничего другого не имел в виду, просто чтобы она выступила в роли модели, но когда она приложила эту вещицу к своей смуглой шее в вырезе расстегнутой на одну пуговицу бирюзовой кофточки, у меня вдруг созрел новый план. Я решил сделать ей подарок. В конце концов, я куплю для Рэйчел что-то другое, а это ожерелье ей так шло, что, казалось, принадлежало ей и только ей. Да вот беда, если она подумает, что я за ней приударяю (а именно это я и делал, без всякой надежды на успех), я могу поставить ее в неловкое положение, и тогда она просто откажется от моего презента.

– Нет, нет, – сказал я. – Наденьте, как полагается.

Пока она возилась сзади с застежкой, я лихорадочно соображал, что бы такое соврать, дабы преодолеть возможное сопротивление.

– Кто-то мне сказал, что у вас сегодня день рождения. Это правда, Марина, или надо мной просто пошутили?

– Не сегодня. На той неделе.

– На этой, на той, какая разница! Вы уже живете в особой ауре, это написано у вас на лице.

Она, наконец, справилась с застежкой и улыбнулась.

– Особая аура? Что это значит?

– Я утром купил это ожерелье без всякого повода. Я собирался подарить его, но еще не знал кому. Вам оно очень идет, и я хочу, чтобы вы его себе оставили. Вот что значит особая аура. Это мощная сила, заставляющая людей совершать странные поступки. Утром я не знал что, оказывается, покупаю это ожерелье для вас.

Поначалу она обрадовалась, и я уже решил, что мне это сошло с рук. По ее живым карим глазам видно было, что она польщена, тронута и явно горит желанием оставить себе красивую вещицу, но когда первая радость миновала и она задумалась, в этих же карих глазах появились растерянность и озабоченность.

– Мистер Гласс, вы очень хороший, спасибо, конечно, но я не могу. Нам нельзя брать подарки от клиентов.

– Не берите в голову. Кто может мне запретить сделать подарок своей любимой официантке? Я уже старичок, а у стариков свои причуды.

– Вы не знаете Роберто, – сказала она. – Он жутко ревнивый. Ему не понравится, что мне что-то дарят другие мужчины.

– Я не «другой мужчина», я просто друг, который хочет доставить вам маленькую радость.

Тут и мой племянник внес свои два цента в нашу дискуссию:

– Он не имеет в виду ничего плохого, Марина. Не знаете Натана? Он же ненормальный, такие коленца выкидывает.

– Ненормальный, ага, но очень симпатичный. А мне зачем эта головная боль? Слово за слово, а потом трах!

– Трах?

– А то вы сами не знаете.

– Послушайте, – вмешался я в разговор, только сейчас осознав, что в ее браке все не так гладко, как мне думалось. – Кажется, я нашел выход. Ожерелью не место в доме. Марина ходит в нем здесь, а на ночь запирает в кассовом аппарате. Роберто ничего не узнает, и только мы с Томом будем им восхищаться.

Мое предложение было настолько абсурдным и неуклюжим, мой обман настолько беспардонным, что Марина с Томом, не сговариваясь, прыснули.

– Ну вы, Натан, даете, – сказала Марина. – Старичок, ха! Да вы кому хошь дадите фору.

– Не такой уж старичок, – скромно заметил я.

– А если я вдруг забуду его снять и так заявлюсь домой?

– Исключено. Чтобы такая умница опростоволосилась!

Вот так я навязал свой подарок ко дню рождения молоденькой и простодушной Марине Луизе Санчес Гонсалес и в награду получил долгий и нежный поцелуй в щечку, который я буду помнить до конца дней своих. Такие вот награды ждут глупца. А кто я, как не глупец? Я получил свой поцелуй вместе с ослепительной улыбкой, но этим дело не ограничилось. Я получил в придачу геморрой. О моем свидании с мистером Геморроем надо рассказывать подробно, а сейчас уже вечер пятницы, и у меня еще есть кое-какие дела. Впереди выходные, а завтра мы будем ужинать с Гарри Брайтманом и говорить о тайнах бытия.