Королева Бруклина

Когда мы с Томом встретились за ланчем на следующий день, у нас обоих сложилось ощущение, что это превращается в маленький ритуал. Не то чтобы это прямо так было сформулировано, но, при отсутствии других планов и обязательств, мы старались посидеть вдвоем среди дня в каком-нибудь ресторанчике или кафе. То, что я был вдвое старше и еще недавно именовался «дядей Натом», значения не имело. Как говаривал Оскар Уайльд, после двадцати пяти все мы одного возраста, а тут еще схожие обстоятельства: живем одни, бобылями, практически без друзей (уж я-то точно). Так отчего бы не прервать беспросветное одиночество в компании с дружком-приятелем, с новообретенным Томассино , и вместе не похлебать баланды?

В тот день Марина выглядела сногсшибательно – джинсы в облипочку и свободная оранжевая блузка. Восхитительное сочетание, от которого я получил двойную выгоду: когда она подходила к нашему столику – сочные заостренные грудки в открытом вырезе, а когда поворачивалась к нам спиной – округлые полновесные полушария. После моей фантазии о проведенной вместе ночи я держался с ней несколько скованно, зато она, явно не забывшая моих щедрых чаевых, вовсю улыбалась, принимая наш заказ, и, думаю, отлично сознавала, что навсегда покорила мое сердце. Хотя, насколько я помню, мы с ней не обменялись и двумя словами, видимо, когда она направлялась на кухню, на моем лице застыла такая блаженная улыбка, что Том, отметив мой странный вид, спросил, не случилось ли чего. Я заверил его, что со мной все в порядке, и вдруг, сам не знаю как, выпалил про свое любовное помешательство.

– Ради этой девушки я готов горы свернуть, но что толку! Она замужем, к тому же настоящая католичка. Одно хорошо, мне есть о ком мечтать.

Я был готов к тому, что Том расхохочется мне в лицо. Ничего подобного. Очень серьезный, он похлопал меня по руке.

– Я тебя отлично понимаю, Натан. Это ужасно.

Пришел черед его исповеди. Оказывается, мой племянник тоже влюбился в недосягаемую женщину.

Он называл ее И.М. – Идеальная Мать. Он даже не знал ее настоящего имени, ни разу не заговорил с ней. Каждое утро, по дороге в букинистическую лавку, он проходил мимо ее дома и видел ее сидящей на ступеньках крыльца вместе с двумя маленькими детьми в ожидании желтого школьного автобуса. Он не переставал отмечать про себя редкую красоту этой женщины, ее длинные черные волосы и светящиеся зеленые глаза, но больше всего Тома трогало ее обращение с детьми. Еще никогда ему не приходилось видеть, чтобы материнская любовь выражала себя с такой красноречивой простотой, с такой нежностью и откровенной радостью. Обычно И. М. сидела в середке, дети доверчиво прижимались к ней, а она, обняв детей за талию, тыкалась им в шею носом и целовала попеременно или сажала их к себе на колени и обнимала разом, такой магический круг, где переплелись обжимки, воркование и смех.

– Я всегда замедляю шаг, – рассказывал Том. – Такое зрелище хочется смаковать. Я делаю вид, что уронил что-то на землю, или останавливаюсь, чтобы закурить, – все, что угодно, лишь бы продлить мгновение. Как же она хороша, Натан. Когда я вижу ее с этими детишками, я, кажется, снова начинаю верить в то, что человечество не безнадежно. Все это так глупо, согласен, но я думаю о ней по сто раз на дню.

Я оставил свои мысли при себе, но, не скрою, был огорчен. Парню тридцать лет, в расцвете сил, а он в смысле семьи и, шире, отношений с женщинами поставил на себе крест. Его последней девушкой была некто Линда, тоже аспирантка, но они расстались за полгода до его отъезда из Энн Арбора, и с тех пор – кругом облом, он уже прекратил всякие попытки с кем-то познакомиться. Двумя днями ранее он мне признался, что за год у него не было ни одного свидания, то есть весь его любовный опыт свелся к тайному обожанию И. М. Довольно жалкий удел. Ему следовало собраться с духом и что-то предпринять. Для начала с кем-то переспать, вместо того чтобы растрачивать свои ночи на бесплодные мечты о прекрасной матери, олицетворении всего земного. Сам я, разумеется, находился в точно таком же положении, но, по крайней мере, девушку своей мечты я знал по имени и в любой момент мог с ней заговорить. Для старой развалины вроде меня – вполне достаточно. Я свое оттанцевал и отпрыгал, и все остальное уже неважно. Если представится шанс сделать на бляхе еще одну зарубку, я не откажусь, но это не вопрос жизни и смерти. А вот Том был просто обязан набрать в легкие побольше воздуха и нырнуть в этот омут с головой. В противном случае так и будет прозябать в своей шестиметровой комнатушке, а с годами превратится в злобное существо, каким он вовсе не был задуман природой.

– Хотел бы я увидеть это небесное создание своими глазами, – сказал я. – Тебя послушать, так она просто с другой планеты.

– Без проблем, Натан. Зайди ко мне как-нибудь пораньше, до восьми утра, и мы вместе прогуляемся мимо ее дома. Разочарован ты не будешь, гарантирую.

Уже на следующее утро мы шли вдвоем по его любимейшей улице. Я был уверен, все эти рассказы про «гипнотическую силу» Идеальной Матери – изрядное преувеличение… и ошибся. Она была само совершенство, воплощение ангельской красоты, а что касается счастливой троицы, то это зрелище могло растрогать даже самого закоренелого брюзгу. Мы с Томом благоразумно затаились за высокой белой акацией. Больше всего в избраннице моего племянника меня поразила абсолютная свобода жестов, бесконтрольное самовыражение, она вся жила одним мгновением, длящимся вечно. Хотя на вид ей было лет тридцать, из-за простоты и легкости, с какой она держалась, издали ее можно было принять за молоденькую девушку, и то, что такое прелестное существо не боится напялить на себя клетчатую фланелевую рубашку и мешковатый белый комбинезон, почему-то особенно радовало глаз. Это был признак уверенности в себе и безразличия к мнению окружающих, свойственных только очень спокойным, уравновешенным натурам. Я, конечно, не собирался вот так сразу выкинуть из головы мою чудную Марину Гонсалес, но, объективно оценивая женскую красоту, я должен был признать: рядом с И.М. она меркнет.

– Готов поклясться, что она художница, – сказал я.

– Почему ты так решил? – удивился Том.

– Комбинезон. Так одеваются художники. Жаль, что у Гарри больше нет галереи, а то бы мы устроили ей выставку.

– А может, она опять беременна. Я пару раз видел ее с мужем. Такой высокий плечистый блондин с редкой бородкой. С ним она так же нежна, как с детьми.

– Может, всё вместе.

– Всё вместе?

– И художница, и беременная. В комбинезоне, выполняющем сразу две функции. Но лично я не вижу никакого животика.

– Правильно, из-за комбинезона. В нем разве что-нибудь разглядишь?

Пока мы с Томом обсуждали, что́ может означать рабочий комбинезон, подъехал школьный автобус и заслонил от нас счастливую троицу. Времени на раздумья у меня не оставалось. Через несколько секунд автобус уедет, а молодая женщина уйдет в дом. Шпионить за ней в мои планы не входило (это не мой стиль), а значит, предоставленным мне шансом следовало воспользоваться без промедления. Ради сохранения душевного здоровья моего робкого, безнадежно влюбленного племянника я должен был разрушить эти чары, демистифицировать объект поклонения и показать Тому реальность, а именно обыкновенную женщину, удачную в замужестве, мать двоих детей и, возможно, третьего на подходе. Никакая не святая и не недосягаемая богиня, существо из плоти и крови, которое тоже поглощает еду и опорожняет желудок, а также трахается, как все простые смертные.

В данных обстоятельствах у меня была только одна возможность: быстро перейти улицу и вступить с ней в разговор. Не просто обменяться репликами, а именно разговориться и в какой-то момент жестом подозвать Тома. Как минимум я хотел, чтобы он пожал ей руку, прикоснулся к ней, и тогда до моего тупого племянника, по всей видимости, дойдет: это земная женщина, а не бесплотный дух, витающий в облаках его воображения. И вот я, по наитию, решительно направился к ней, не имея ни малейшего представления о том, что́ я скажу в следующую секунду. Когда я перешел на противоположную сторону, автобус тронулся, и она оказалась прямо передо мной, на обочине, посылающая воздушный поцелуй своим милым деткам, которые уже успели влиться в шумный хор, три десятка юных глоток. Я сделал еще шаг и с улыбкой симпатичного, располагающего к себе коммивояжера обратился к ней со словами:

– Прошу прощения, можно задать вам вопрос?

– Вопрос? – переспросила она то ли растерянно, то ли от неожиданности, увидев перед собой как из-под земли выросшего незнакомца.

– Я совсем недавно сюда переехал, – продолжал я, – и ищу приличный магазин художественных принадлежностей. Когда я увидел вас в этом комбинезоне, я подумал, что вы художница, вот и решил спросить.

И.М. улыбнулась. То ли потому, что не поверила мне, то ли ее позабавила неуклюжесть моего вопроса. Изучая вблизи ее лицо, я увидел морщинки вокруг глаз и рта и понял, что она старше, чем мне в первую минуту показалось, – года тридцать четыре-тридцать пять. Впрочем, это ничего не меняло, она все равно выглядела очень молодо. Хотя она произнесла всего одно слово, я тотчас распознал в ней уроженку Бруклина, этот ярко выраженный акцент, над которым так потешаются во всех уголках страны и который я нахожу самым желанным, самым человечным из американских говоров. При звуках этого голоса шестеренки в моем мозгу закрутились, и, прежде чем она снова открыла рот, я уже мысленно набросал ее биографию. Родилась и выросла здесь, возможно, в этом самом доме, перед которым мы стоим. Родители из рабочих, поскольку «бруклинский бум» и связанное с ним социальное облагораживание этих мест начались лишь в середине семидесятых, а стало быть, когда она появилась на свет (середина – конец шестидесятых), эти кварталы выглядели весьма неприглядно, и жили в них пытавшиеся встать на ноги иммигранты и «синие воротнички» (мое детство), ну а четырехэтажный дом из коричневатого известняка за ее спиной, стоивший сейчас никак не меньше восьмисот тысяч, в свое время был куплен за гроши. Она ходила в местную школу, потом окончила городской колледж, разбила не одно мужское сердце, прежде чем выйти замуж, а когда ее родители умерли, стала полновластной хозяйкой этого дома. Так или почти так. Очень уж уютно чувствовала себя И.М. в этой среде, точно рыба в воде, чтобы быть пришлой. Это было ее царство по праву рождения, и вот теперь она им правила.

– Вы всегда судите о людях по одежке? – спросила она.

– Я не сужу, просто пытаюсь угадать. Если я попал пальцем в небо и вы не художница, то я впервые в жизни ошибся. Видите ли, такова уж моя специальность. Мне достаточно одного взгляда на человека, чтобы определить его профессиональную деятельность.

Она хмыкнула, а потом расхохоталась. А про себя наверняка подумала: «Что это за тип и с какой стати он мне морочит голову?» Я счел момент подходящим, чтобы представиться.

– Кстати, меня зовут Натан. Натан Гласс.

– Привет, Натан. Я – Нэнси Маззучелли. И, кстати, не художница.

– Вот как?

– Я занимаюсь ювелиркой.

– Так нечестно. Вы самая что ни на есть художница.

– Большинство считает это ремеслом.

– Ну, это уже зависит от того, насколько хороши ваши работы. Вы их продаете?

– О да. У меня свой бизнес.

– Ваш магазин в этом районе?

– У меня нет магазина, но некоторые бутики на Седьмой авеню берут мои вещи. А кое-что я сама продаю.

– Понятно. И давно вы здесь живете?

– Всю жизнь. Родилась и выросла в этом доме.

– Настоящая уроженка этих мест.

– До мозга костей.

Вот вам и вся исповедь. Шерлок Холмс снова явил себя в полном блеске. Сам удивляясь сокрушительной силе своего дедуктивного метода, я жалел лишь об одном: что не могу раздвоиться, дабы мой двойник одобрительно похлопал меня по спине. Я набиваю себе цену, да, наверно, но, согласитесь, подобный триумф мысли дорогого стоит. С одного-единственного слова нарисовать целую картину! Будь рядом со мной Ватсон, он бы в изумлении покачал головой и пробормотал пару лестных слов.

Между тем Том продолжал стоять на противоположном тротуаре. Пора уже вовлечь его в наш разговор. Я подманил его жестом, и пока он пересекал улицу, быстро сообщил И.М., что это мой племянник и что он заведует отделом редких книг и рукописей в букинистической лавке «Чердаке у Брайтмана».

– Я знаю Гарри, – отозвалась Нэнси. – Одно лето, до замужества, я даже помогала ему. Потрясающий экземпляр.

– Это точно. Таких теперь не делают.

Хотя Том наверняка затаил на меня обиду за то, что я втравил его в эту историю, тем не менее он приблизился – весь красный, голова опущена, с таким видом подходит собака в ожидании расправы. Я испытал внезапные угрызения совести, но отступать было поздно, а извиняться не время, поэтому я без лишних слов представил его «королеве Бруклина», в душе же поклялся памятью сестры, что больше никогда не суну свой нос в чужие дела.

– Знакомься, Том. Это Нэнси Маззучелли. Мы начали разговор с местного магазина художественных принадлежностей, а потом как-то переключились на ювелирные изделия. Нэнси всю жизнь прожила в этом доме, представляешь!

Не поднимая глаз, Том пожал руку И.М.

– Очень приятно.

– Говорят, вы работаете у Гарри Брайтмана, – сказала Нэнси, в полном неведении, какое эпохальное событие только что произошло. Том, наконец, прикоснулся к ней, услышал ее голос! Хватит ли этого, чтобы волшебные чары рассеялись, не знаю, но в любом случае с этой минуты Том будет вынужден воспринимать ее по-другому. Теперь это уже не какая-то там абстрактная И.М., а Нэнси Маззучелли, хорошенькая, спору нет, но обыкновенная женщина, зарабатывающая на жизнь ювелирными поделками.

– Да, – подтвердил Том. – Вот уже полгода. Мне нравится.

– Между прочим, Нэнси тоже у него работала. До замужества.

Вместо того чтобы как-то отреагировать на мои слова, Том нервно взглянул на часы и объявил, что ему пора. По-прежнему ни о чем не догадываясь, объект его поклонения спокойно помахала ему рукой.

– Приятно было с вами познакомиться, Том. Надеюсь, еще увидимся.

– Я тоже надеюсь, – откликнулся он и ни с того ни с сего пожал мне руку. – Наш ланч не отменяется?

– Нет, конечно, – сказал я, довольный тем, что он, похоже, не так уж разобиделся. – В том же месте, в тот же час.

И он двинулся восвояси своей тяжеловесной походкой. Когда он отошел достаточно далеко, Нэнси прервала молчание:

– Застенчивый.

– Да, очень. Но достойный во всех отношениях. Таких людей не сыщешь днем с огнем.

И.М. улыбнулась:

– Так вам нужен адрес магазина художественных принадлежностей?

– Да, конечно. Но я также хотел бы взглянуть на вашу ювелирку. У моей дочери скоро день рождения, а я еще не купил ей подарка. Может, вы мне поможете сориентироваться?

– Ну, что ж. Давайте зайдем в дом и посмотрим.