Перед праздником Пасхи Иисус, зная, что пришел час Его перейти от мира сего к Отцу, явил делом, что, возлюбив Своих сущих в мире, до конца возлюбил их. И во время вечери, когда диавол уже вложил в сердце Иуде Симонову Искариоту предать Его, Иисус, зная, что Отец все отдал в руки Его, и что Он от Бога исшел и к Богу отходит, встал с вечери, снял с Себя верхнюю одежду и, взяв полотенце, препоясался. Потом влил воды в умывальницу и начал умывать ноги ученикам и отирать полотенцем, которым был препоясан. Подходит к Симону Петру, и тот говорит Ему: Господи! Тебе ли умывать мои ноги? Иисус сказал ему в ответ: что Я делаю, теперь ты не знаешь, а уразумеешь после. Петр говорит Ему: не умоешь ног моих вовек. Иисус отвечал ему: если не умою тебя, не имеешь части со Мною. Симон Петр говорит Ему: Господи! не только ноги мои, но и руки и голову. Иисус говорит ему: омытому нужно только ноги умыть, потому что чист весь; и вы чисты, но не все (Ин. 13: 1–10).

Ибо знал Он предателя Своего, потому и сказал: не все вы чисты, — добавляет Иоанн, и это первая реплика Христа, обращенная как бы через плечо Петра к Иуде и полностью им проигнорированная.

Как бы Он хотел смыть с него этот грех, пронзив его сердце стыдом и любовью, кротостью победив беззаконие! Озарив пониманием: разве может унизить Тот, Кто Своими руками моет твои ноги? Разве после этого можно постыдиться принять от Него вразумление? Что вообще можно, если не умыть в ответ Его руки слезами?! Вода, которой Он омывает им ноги, дороже мира, которым Иуда Его так хамски попрекнул…

…Что он сам-то думал, глядя на Учителя, стоящего на коленях у его ног? Забавлялся, что продал Его как раба, и вот Он в самом деле ведет себя как раб? Презирал Его в эту минуту? Или вспоминал пролитое на стопы Христа дорогущее миро и злился на нелепый лицемерный спектакль?..

Для Христа Вечеря — настоящее духовное распятие, на которое Он отдает всего Себя, истощается предельно, не жалея, ничего не стыдясь: ни умыть ног предателю, ни посадить его у самого сердца, ни разделить с ним хлеб и вино, Свои Плоть и Кровь, лишь бы обратить его к Себе.

Но сначала все-таки хочет достучаться словами. И здесь Он Себя не будет сдерживать — а Он умеет и кнутом, и пряником. На Тайной Вечере Христос скажет такие страшные слова, которые немыслимо было услышать от Него во все годы Его проповеди. Но говорить Он будет по нарастающей, ибо трости надломленной не переломит, и льна курящегося не угасит (Мф. 12: 20), и с порога словесные затрещины отвешивать не станет. От легких прикосновений до затрещин будет несколько этапов, и у Иуды будет шанс на каждом этапе.

Правда, первым он уже благополучно пренебрег. Ну хорошо, вот второй.

Когда же умыл им ноги и надел одежду Свою, то, возлегши опять, сказал им: …Истинно, истинно говорю вам: раб не больше господина своего, и посланник не больше пославшего его. Если это знаете, блаженны вы, когда исполняете. Не о всех вас говорю; Я знаю, которых избрал. Но да сбудется Писание: ядущий со Мною хлеб поднял на Меня пяту свою (Ин. 13: 16–18).

Это пока не прямое обличение предательства. Пока только намек, отсылка к 40-му псалму, очень мягкое обозначение своей позиции: кто знает, о чем речь, тот поймет, а остальные за пасхальным ужином просто не вспомнят, что это за псалом и о чем он. Я не хочу говорить больше, но уразумей, пожалуйста, что Я все знаю. И, конечно, это обращение к совести предателя, к тому, что связывало их с Христом три года, ведь целиком строка псалма звучит так: Даже человек мирный со мною, на которого я полагался, который ел хлеб мой, поднял на меня пяту (Пс. 40: 10).

Я полагался, Я доверял, Я и сейчас опираюсь на твое плечо — услышь Меня, опомнись.

Иуда, разумеется, не пропускает это мимо ушей: не в том он состоянии, чтобы отвлечься на еду и не расслышать слова Христа. Но и на этот раз он промолчит, хотя, надо думать, нервируют его эти намеки.

Молчишь? Ладно, вот тебе третий шанс, и не говори, что Я не предупреждал.

…и когда они ели, сказал: истинно говорю вам, что один из вас предаст Меня (Мф. 26: 21).

А вот это уже без обиняков. Как за шкирку тряхнул.

Вот интересно. Он сажает предателя рядом, подчеркивая их близость и Свою дружбу, но не обращает к нему напрямую слова обличения. Хотя, в общем, было несложно шепнуть ему: Я знаю, что ты замыслил, остановись. Но Иисус почти до самого конца не обращается прямо к Иуде, скорее всего, и не смотрит на него — иначе вышло бы слишком откровенно и понятно для остальных.

Он не обличает напрямую, чтобы не разозлить и не напугать, чтобы не оттолкнуть и даже гипотетически не шатнуть чашу весов в сторону зла. Он все говорит как бы «в воздух», ожидая встречного шага в ответ на Свою добрую волю. Пойми, говорит Он, что Я не хочу пригвоздить тебя обличением, Я тебе хочу добра, а вовсе не твоего унижения.

Он хочет не только спасти душу Иуды, но и достоинство его пощадить: никто ничего не должен знать, только Я и ты. Никогда Он не хочет унизить — всегда только поднять.

Прямые слова о предательстве наконец-то будоражат учеников, они поднимают глаза на Христа и наперебой обращаются к Нему с одним вопросом:

Они весьма опечалились, и начали говорить Ему, каждый из них: не я ли, Господи? Он же сказал в ответ: опустивший со Мною руку в блюдо, этот предаст Меня (Мф. 26: 22, 23).

Это уже более откровенный четвертый намек Иуде, потому что блюд на столе не так уж много, и тех из них, куда может одновременно опустить руку и Христос, и предатель, — еще меньше.

При этом Иисус не объясняет, что такое это предательство и к чему оно приведет. Ученики знать не знают, что Он имеет в виду Свое предательство на смерть — возможно, они воспринимают это, как отголосок той старой-престарой галилейской беседы? «Не хотите ли и вы отойти?» Значит, кто-то все-таки отойдет и бросит Учителя, кто-то окажется слаб… но не на смерть же Его отдаст! Поэтому все опечалились и все переспрашивают «не я ли?», а не вскрикивают от ужаса и не выражают желания немедленно это пресечь.

Все, кроме одного-единственного, который, разумеется, отлично понимает смысл этих слов. И после этого он уже напряжен, как струна. Что он? Вздрогнул, замер, задержал дыхание, наоборот, вздохнул слишком резко? — в любом случае, Христос, лежащий подле него и весь обращенный к нему, не может этого не почувствовать.

Ну что же, будет пятый шанс, величайший из всех.